Книга Число зверя, страница 55 – Роберт Хайнлайн

– А! Понял, – сказал Зебадия.

– А я нет, – упорствовала тетя Хильда.

– Вот смотри, Шельма, – сказал мой муж. – Машина тут. Дзынь! – она исчезает. Наша одежда падает на землю. Через десять секунд – хлоп! – мы снова там же, откуда исчезли. Но наши шмотки уже на земле. Теперь понятно?

– Кажется – кажется, да. Понятно.

– Рад, что тебе понятно. Потому что мне совершенно непонятно. Для меня это волшебство, – пожал плечами Зебадия. – Чистое волшебство.

– Волшебство, – заявила я, – это символ для любого непонятного процесса.

– Вот и я говорю, Дити: волшебство. Джейк, а если бы машина находилась в закрытом помещении? Что-нибудь изменилось бы?

– Как сказать… Это беспокоило меня в первый раз, когда мы с Дити совершили смещение на Землю-без-буквы-«J». Я тогда специально вывел нашу машину из гаража. Но, как мне кажется теперь, важно не то, что здесь, а то, что в пункте назначения. Там должно быть пусто – по-моему. Но проверять это экспериментально я бы не стал: страшновато.

– А интересно было бы. Запустить беспилотную машину. Вывести на цель, которую не жалко. Небольшой астероид. Что получится – беби-солнце?

– Не знаю, Зеб. К тому же лишнего оборудования для таких целей у меня нет. Этот аппарат я строил три года.

– Ну, подождем еще несколько лет. Да, Джейк… воздух тоже имеет массу.

– Это тоже меня тревожило. Но ведь всякая масса, кроме вырожденной, представляет собой в основном пустое пространство. Воздух – я имею в виду воздух на Земле на уровне моря – имеет плотность примерно в тысячу раз меньшую, чем человеческое тело. Тело – это в основном вода, а вода охотно принимает в себя воздух. Не стану утверждать, что никакого эффекта нет вообще: дважды мне казалось, что при смещении или вращении у меня повышается температура, но это могло быть и просто от волнения. Кессонной болезни от этого у меня не было никогда. Кто-нибудь из вас испытывал неприятные ощущения?

– Я нет, Джейк.

– Я себя чувствовала хорошо, папа.

– У меня был приступ морской болезни. Но Дити меня вылечила, – сказала тетя Хильда.

– И у меня тоже был, дорогая моя. Но в данном случае мы переместились в вакуум и обсуждаемый феномен в принципе не мог иметь места.

– Папа, – сказала я, – с нами не случилось ничего плохого, а почему – нам знать не обязательно. Фундаментальное положение эпистемологии, на котором зиждутся и три основных утверждения семантики, и теория информации, гласит, что наблюдаемый факт не требует доказательства. Он просто есть, и все тут. Пускай над этим ломают голову философы, им все равно больше нечего делать.

– Правильно! – воодушевилась Хильда. – Вы тут все такие умные – совсем затюкали бедную Шельмочку. Может, сходим погулять?

– Непременно, милая, – согласился мой муж. – Вот только сперва прикончим то мясо, что ты нам поджарила. Или потушила?

ЗЕБАДИЯ:

Четыре дагвуда ^[62] спустя мы собрались в поход. Небольшая задержка произошла из-за Дити: она непременно хотела еще раз проверить свои программы с помощью пульта дистанционного управления. Я решительно запретил:

– Нет!

– Почему, мой капитан? Я ввела новую программу: строго вверх на десять километров. Команда: А, Я, П, Р, Ы, Г. А потом отзовем ее обратно командой: Н, А, З, А, Д. Если первая будет работать через рацию, то и вторая тоже будет. Эти команды могут спасти нам жизнь!

– Гм… – Я занялся свертыванием брезента и укладкой спального мешка. Женский ум для меня чересчур стремителен. Часто я в конечном итоге прихожу к тому же выводу, но женщина приходит к нему раньше меня и всегда какой-то другой дорогой. Кроме того, Дити вообще гений.

– Что ты сказал, мой капитан?

– Я размышлял. Дити, я согласен, но только пусть я буду на борту, ладно? Я не буду брать на себя управление, просто посижу для контроля.

– Тогда это не будет проверка.

– Будет, будет. Даю честное скаутское, я позволю ей падать шестьдесят секунд. Или до высоты три километра, смотря что будет раньше.

– У наших раций дальность больше десяти километров даже между собой. А Ая принимает гораздо лучше.

– Дити, ты доверяешь технике, я нет. Если Ая не примет твою вторую команду – солнечные пятна, помехи, обрыв цепи, не знаю что, – я не дам ей рухнуть.

– Но если испортится что-нибудь другое и ты все-таки рухнешь, то получится, что я тебя убила! – Она заплакала.

Мы приняли компромиссное решение: ее вариант, но только первый, тот, что она предложила с самого начала. Я не пожалел горючего и отвел Аю Плутишку на сотню метров, вылез, и мы притихли в ожидании. Дити сказала в свою рацию:

– Ая Плутишка… назад!

Снаружи это более впечатляет, чем когда сидишь внутри. Ая Плутишка находилась справа от нас, и вот она уже слева от нас. Бесшумно. Вообще без намека на звук. Волшебство.

– Ну, Дити? Ты удовлетворена?

– Да, Зебадия. Спасибо, милый. Нужно было испытать – ты же понимаешь, правда ведь?

Я согласился, хотя у меня было сильное подозрение, что испытывали не столько программу, сколько меня.

– Дити, а можешь ты сделать наоборот? Отправиться куда-нибудь в другое место и приказать Ае, чтобы она туда к тебе явилась?

– Куда-то, где она никогда не была?

– Да.

Дити отключила свою рацию и удостоверилась, что моя тоже отключена.

– Не хочу, чтобы она это слышала. Знаешь, Зебадия, я к компьютеру всегда отношусь как к одушевленному существу. Понимаю, что так нельзя, и все равно. Для меня Ая живая. – Дити вздохнула. – Я знаю, что это машина. И ушей у нее нет, и видеть она не видит, и нет у нее никакого представления о пространстве-времени. А есть только хитрая электрическая схема и хитрые токи в этой схеме – в пределах заданной грамматики и словаря. И это строгие пределы. Если я перестаю точно придерживаться этой грамматики и словаря, она выдает: «Неизвестная команда». Я могу сообщить ей по радио все то же самое, что сообщаю голосом в кабине, и ты тоже можешь. Но нельзя сказать ей: разыщи-ка ты меня, голубушка, на лугу за каньоном километрах в двенадцати-тринадцати примерно к юго-западу отсюда. Это для нее неизвестная команда – в ней пять никак не определенных терминов.

– Но ты же сама их использовала. Зачем же ты даешь ей мусор на входе? И еще ждешь, что я стану удивляться: отчего, мол, мусор на выходе. По-моему, ты это нарочно.