Онлайн книга «Талисман Шлимана»
|
– Еще что-то в их шуме. Ты слышишь? – Она сжала руки, глаза ее расширились. – Они могут о нас вспомнить. Хотят! – Кто они? – Эти странные люди. Их язык похож на язык этих варваров-ахейцев, что пришли к нам с царем, на язык той девушки в длинном платье. Они и ее вспомнят, – Гелия приложила руку ко лбу. – Я потом тебе расскажу, потом. Жрец взглянул на нее и ушел. А она слушала. Шум моря. Шаги тысячелетий. Речи. Они так много хотят понять. Дорогой мудрости. Потом увидела. Хрупкая темная ночь. Синели деревья и дальние горы. Легкая песня за рощей. Острые и яркие звезды над дорогой. Теплый воздух. И внезапный ветер шелестел в листьях. Запахивая плащи и туники, они разговаривали: – Слышите? – Что? Ветер? – Да, силен. Он развевал плащи и волосы. – Путь добрый тебе, да будет земля тебе мягкой. По дороге мудрости пронести тепло в ночи. – Смотри, в долине костры горят, как человеческие сердца. – Слышишь песню? Пусть по пути тебе встретятся музы. Когда они рядом, говорят, не страшна и смерть. – Или может быть ты повстречаешь гетер. У нас они игривы и веселого нрава. И проводив своего друга в путь, они вернулись в рощу. Когда ночь приходит на землю, когда спать ложатся дневные силы. И песню в черных травах люди о любви поют. Выходят мудрецы. И сквозь столетья… Не все могла понять она в их речах, похожих на язык ахейцев. Но их хотелось слушать. Они спрашивали и отвечали друг другу с таким ясным спокойствием и беспечно. И о тех таинственных вещах, что ведомы лишь жрецам – так просто. Потому суть таинств мирозданья вдруг показалась ей легкой. Она оглянулась на прибрежные скалы. О мой учитель, тень на скалах… Весь мир затих и ждет ответа. А потом к их кружку подошел человек и разговор стал веселым: – Смотрите, кто пришел. – А где твой плащ, Клеонт? – Он покрыл им плечи какой-нибудь музы из тех, что встретил в горах. – Они там бегают, когда он читает стихи. – Клянусь Афродитой, у его музы черные глаза и нежные губы. – Мы тебя давно ждем. Уже месяц, как ты уехал из Афин. – Я был в Ионии, на островах. – Ну и что там? – Какие вести? – Вы бы после дороги дали человеку ноги омыть. Хотя бы в том ручье. – Отряхни пыль со ступней своих. Вымой свои грязные ноги вот в этой водице. – А потом почитай стихи. – Вы дадите человеку отдохнуть с дороги? – Я привез вам стихи. Но, подходя сюда, услышал, что все здесь их уже знают, даже юные девы распевают их в хороводах. Вон за той рощей. А нашего друга поэта опять изгнали. Он написал хульную песню об очередном тиране. Они там менялись каждый день, но этот, похоже, надолго. И поэтому наш поэт уже на другом острове. Думаю, там опять что-нибудь произойдет. Демос спорит с тиранами, тираны с демосом. Полисы кипят. А наши поэты все поют песни. И поэтессы. Ведь дивно, как их соловьиный голос ничто не заглушит. Как им это удается? Наверное, прав Гомер: Выше всех смертных людей, я тебя, певец поставляю, ведь и Сапфо пела: Где служат музам, скорби быть не должно: нам неприлично плакать. Она еще не знала имени зла. Мягко струился ручей, перекатываясь по камням. Шумело вдали море. Все было тихо, нежно и беспечно. Еще не родились слова, которыми люди назовут бога и дьявола. За рощей слышался танец. И взлетела песня ее над фиалково-синим морем. – Слышите, девушки танцуют? – заметил вновь пришедший путник. – Веселая песня. О критянках. Кажется, ее сочинила Сапфо. Критянки под гимн, Окрест огней алтарных, Взвивали, кружась, Нежные ноги стройно, На мягком лугу Цвет полевой топтали. И Гелия тоже услышала ту песню. На другом языке они пели о чем-то близком ей и светлом. Я не вижу – где, не знаю – когда, но это – будет. Эти люди, познавшие умение говорить о тех тайнах, которых боялись даже жрецы, так просто. Она слушала и слушала. Море окатывало ее пеной. Вдали синели горы. И тогда она поняла, что это не брызги, а ее слезы. Что-то случилось с ней. Эти люди пели, и в их песне были Игрунья и ее беспечный танец, смех, и юноша, победитель быка с лилией в волосах, все вдруг поднялось в ней – рыдающий купец, прощание с Египтом, разрушенный остров, черный ужас, светлая боль. Века пройдут, сотрутся наши храмы в бесцветный прах. Но новый виноград взрастит На этом же пригорке солнце И новые, с иным наречьем люди Все те же песни будут петь… А боль боится песен. – Что с тобой? – прошептал подошедший жрец. – Пошли скорее к дороге процессий, где видится гора Гюхта. – И там на нижней ступени Гелия остановилась, взяла его за руку. – Смотри, что я сотворила из мрака, пустыни и боли. Послушай, жрец. Они не знают о нас, но они поют на языке ахеян наши песни. Жрец ждал. Он чувствовал, что сейчас услышит ответ на весь ужас гибели мира. И она сказала: Это нельзя нельзя пережить, Это нельзя понять, Но это можно спеть. И летит песня моя над фиалково-синим морем. С того дня на Гелию напала сосредоточенная задумчивость. Купец подолгу играл с ее дочкой, жрец беседовал с ними, а она приходила ко дворцу, к ступеням дороги процессий. Что-то очень тихое и важное рождалось в ней. Она сидела у колонны так спокойно, как девочка. Купец и жрец иногда спрашивали себя, не к царю ли она ходит? Но она лишь приходила на ступени. Ей не хотелось отвлекаться и тратить силы, словно они ей были нужны для чего-то единственного, что она еще должна совершить. И Гелия тихо сидела у колонны на ступенях дороги процессий. Усни. Тебе приснятся вспененные волны, по которым идет богиня, и глаза нимф. А потом нежные запахи цветов и горячий – песка. Вкус крови, цвет неба. И песня. Сквозь высокие окна в витражах собора она все несется ввысь. И вширь. Она выше смерти. И зла. Все проходит, даже жестокость и боль. Но песня. Средь запахов цветов и моря. Слов она почти не слышала. |