Онлайн книга «Родовой кинжал»
Хлоп! — Да. — Я потерла щеку. — Разберемся, значит, читать по-эльфийски я умею. Я, наморщив лоб, пыталась разобрать написанное. Даезаэль — или кто подписывал пузырьки — обладал почти нечитабельным, кривоватым почерком. Иногда все буквы сливались у меня в одну, и я теряла сознание, но Волк быстро приводил меня в чувство своими безотказными, но болезненными методами. За время сидения на крыше мы успели выпить весь чайник. — Плохо без воды. — Я с сожалением слизнула с носика последнюю каплю. Меня била дрожь, а по спине текли ручейки пота. — Ничего, — сказал Ярослав, — я остановился у ручья и… Хлоп! Хлоп! Хлоп! Я открыла глаза, чуть не заплакав от боли в голове, и, медленно-медленно подняв невероятно тяжелую руку, принялась искать среди пузырьков нужные. — И что теперь? — спросил капитан, когда я протянула ему несколько склянок. — Сейчас, я думаю. — Мысли в голове словно выдирались из вязкого болота; чтобы связать слова в предложения, нужно было приложить массу усилий. — Пьем по глотку сначала это, потом это и это… — И что дальше? — Не знаю, — сказала я, глотая едкую жидкость. — Фу-у-у! — Не спеши, давай сначала вниз спустимся, — сказал капитан. — Там водой хотя бы можно запить. Когда я спускалась, то потеряла сознание и упала прямо на Ярослава. Он не смог меня удержать и упал с задника фургона на землю. Думаю, если бы не активированная татуировка, заставляющая работать на пределе все силы организма, он бы себе что-нибудь сломал, а так только от души выругался. Я очнулась от звуков его голоса и какое-то время просто слушала. Когда еще можно будет застать сдержанного благородного в таком состоянии! Хотя, конечно, лучше пусть он будет холодным и равнодушным, но здоровым. — Ты пузырьки не разбила? — спросил он, заметив мой взгляд. Оказалось, ремешок котомки со спрятанным в ней заветным лекарством я умудрилась каким-то образом накрутить на руку, и со склянками ничего не случилось. К тому же каждая из них была завернута в особую крепкую ткань — в некоторых вопросах эльфы бывали дотошнее гномов. Уже начало светать, когда мы закончили возиться с нашими друзьями — поили их лекарствами, водой, укладывали поудобнее, вытирали кровавый пот или отмывали от рвоты. Когда они начинали метаться в бреду, нужно было следить, чтобы страдальцы не подавились слюной или не повредили себе что-нибудь. Дрожащих нужно было укутать, мечущихся в бреду от высокой температуры — обтереть ледяной водой. В конце концов я упала совершенно без сил и тихо заплакала. У меня не было уверенности в том, что мы сделали все правильно, я не знала, выживет ли кто-нибудь из нас, и вообще я очень, очень, очень устала. И мне даже стало казаться, что просто умереть было бы легче, чем вот так мучиться. Капитан молча лег рядом и так же молча привлек меня к себе, прижав голову к своей груди. Там, под мокрой от пота и грязной донельзя рубашкой, гулко и быстро билось сердце, как будто он только что бежал, не останавливаясь, несколько часов. Ярослав из-за действия магии весь горел, и только кисти рук почему-то были ледяными. Я постепенно согрелась и почувствовала, что мое тело становится все легче, легче и легче. Перестал болеть живот и кружиться голова. И я полетела куда-то в черную-черную, но такую тихую и спокойную пропасть… — Не успеешь отвернуться, как они уже обнимаются. — Этот голос, полный ехидства и скрытой радости, заставил меня открыть глаза. Передо мной на корточках сидел Даезаэль, весь какого-то землистого цвета, огромные глаза ввалились, губы были совершенно бескровными. Эльф был абсолютно гол, и на теле почти неприлично выпирали ребра — было такое ощущение, что его не меньше недели морили голодом. — Вставай, вставай, хватит придуриваться. Я что, один должен этих полудохлых страдальцев обслуживать? — спросил целитель, давая мне таким образом понять, что все еще живы. — Я в тебя уже столько магии влил, что ты танцевать должна, а не кривиться. — Как остальные? — Я с трудом разлепила пересохшие губы. Даезаэль подал мне кружку, над которой вился парок: — Пей. Гадость несусветная, но на ноги поставит. Я была в таком состоянии, когда уже все равно, что с тобой, поэтому без возражений отхлебнула глоток. Оказывается, мое состояние было не таким уж плохим. Потому что после второго глотка мне захотелось кинуть чашку в эльфа, после третьего — убить его, а после четвертого — умереть, но больше никогда не пить это пойло. А после пятого мне стало значительно легче. — На, съешь. — Даезаэль протянул мне небольшой сухарик. — Как хорошо, что вы, когда вчера потрошили мои сумки, не нашли это и не сожрали раньше времени! Я бы вас за это убил, честное слово. — А что это? — Я засунула сухарик в рот целиком, и через несколько мгновений он превратился в большой, необыкновенно мягкий бисквит. Теперь я могла только мычать, пытаясь хоть как-то пошевелить языком и протолкнуть хоть часть хлеба в глотку или наружу. — А не жадничай, — поучительно сказал Даезаэль. — Это очень большая ценность, заэ-инн. Целебный хлеб. Его умеют изготовлять только несколько эльфов в королевстве, и одна из этих умельцев — моя мать. Он помолчал, откусывая от сухарика по крохотному кусочку, потом кивнул на небольшой мешочек, сшитый из той же ткани, которая укутывала пузырьки с противоядиями. — На стоимость вот этого я могу купить такое племя троллей, что Драниш удавится от жадности. Но не куплю, потому что не знаю, зачем оно мне. Хотя, может, и куплю, чтобы полюбоваться на рожу твоего тролля. Если после исцеления от вас вообще что-то останется, конечно. Вставай, раздевайся — и в речушку. Там на бережке уже мыло лежит. От тебя невыносимо воняет! Да не смущайся ты, я отвернусь. А остальным сейчас не до твоих прелестей. Действительно, остальные отравившиеся, даже капитан, были то ли без сознания, то ли крепко спали. Вода в маленькой речке, которую мы вчера приняли за ручей, была такой холодной, что у меня заломило в зубах, но горячая гадостная жидкость еще грела изнутри, поэтому я с удовольствием вымылась и даже прополоскала одежду, которая задубела от пота, крови и грязи. Попила, наконец-то проглотив весь заэ-инн. Когда я вернулась к берегу, эльф, ничуть не смущаясь, стоял там и протягивал мне полотенце и свежую перемену одежды. — Ну ты и страшилище, — высказал он свое критическое мнение, пока я, сгорая от стыда, прикрывалась мокрой одеждой. — Бедра широкие, грудь большая и тяжелая, а талия тонкая! Что за идиотская форма песочных часов! Тиса намного привлекательнее. — Ты обещал, что отвернешься! И ты рылся в моих вещах! — прерывающимся от возмущения голосом крикнула я. — Я и отвернулся. Но я же не обещал, что буду стоять, отвернувшись все время, правильно? И про «рыться в чужих вещах» тоже вопрос спорный. Кто первый начал? |