Книга Долгий, долгий сон, страница 23 – Анна Шихан

— Будь с ним поласковее, — попросила я. — У него сегодня была тяжелая ночь. Налопался краски.

— Ты ешь краску? — укоризненно спросил Брэн у Завьера. Потом поднял глаза на меня. — Откуда он ее взял?

— В моей студии.

Брэн с новым уважением посмотрел на меня.

— В твоей студии?

— Да… Так, пустяки… Балуюсь понемножку.

— Пайферы устроили тебе студию?

— Я думаю, это подарок Гиллроя, — призналась я. — Наверное, где-то в моих документах сохранилась запись о том, что я люблю искусство.

Брэн пожал плечами и снова опустил взгляд на Завьера.

— Лично я ничего такого не видел, — сказал он. — А я очень старался разыскать что-нибудь.

— Правда?

Ну да. И ничего не смог найти. Честно говоря, я не нашел даже записей о том, что у твоих родителей когда-то был ребенок. Наверное, они очень строго охраняли от чужих свою личную жизнь. В Юниархивах я отыскал старую фотографию, где ты снята с родителями, там тебе лет десять или около того. Но эта фотография даже не подписана. Иными словами, ты сильно смахиваешь на призрак. Никакого цифрового следа. Я даже не смог выяснить, когда у тебя день рождения.

— Как будто меня вообще не было, — негромко вздохнула я. — Знаешь, иногда мне кажется, что так оно и есть. Все, кого я когда-то знала, давно умерли.

Брэн отпустил Завьера и неловко поерзал на сиденьи.

— Мне жаль.

— Я постепенно привыкаю к этой мысли, — вздохнула я.

— И все-таки мне очень жаль.

Лимо-ялик слишком быстро довез нас до дома. Мы были уже в Юникорне, но я по-прежнему боялась остаться одна.

— Хочешь посмотреть мою студию? — спросила я. — Правда, там сейчас небольшой разгром. Завьер вчера порезвился на славу, но… Мне все равно нужно все прибрать до возвращения Патти и Барри.

— До их прихода ты дома одна? — спросил Брэн.

Я кивнула.

— Угу. С Завьером.

Мне показалось, что Брэну совсем не хотелось идти со мной, но он все-таки кивнул.

— Ладно. Конечно. Идем.

* * *

Открывая дверь в студию, я ожидала увидеть там хаос, который оставила утром, убегая в школу. Но все оказалось совсем иначе. Наверное, у уборщицы был свой ключ, и она не слышала распоряжения Патти. Так или иначе, она убрала все следы разгрома, вылизав комнату так, как я бы все равно никогда не сумела.

— Ух ты! — ахнул Брэн, переступая порог. Он окинул взглядом мои картины. Теперь я была даже рада тому, что мой последний портрет мелками погиб в потасовке с незнакомцем. Его мокрые смятые останки до сих пор торчали из уничтожителя мусора. Если бы Брэн увидел свой портрет вчера, я бы ни капельки не смутилась. Тогда я бы честно сказала ему, что всегда рисую людей, которых вижу вокруг себя. И даже показала бы ему портреты Патти и Барри и карандашный набросок мистера Гиллроя. Но сегодня… Нет, сегодня я бы сквозь пол провалилась от смущения.

В то же время мне страшно хотелось нарисовать Брэна. Я бы усадила его на стул в углу, на фоне книжных стеллажей. Или напротив окна, особенно если бы мне удалось уговорить его распахнуть рубашку. Хотя бы чуть-чуть. Или немного больше. Я бы повторила цвет его глаз в оттенке листвы за окном и…

Внезапно я поняла, что Брэн задал мне какой-то вопрос. Я встряхнула головой, отгоняя видение полуголого Брэна, сидящего в моей студии.

— Что, прости?

— Почему ты не посещаешь уроки искусства в школе?

— Не знаю, — честно ответила я. — Наверное, мистер Гиллрой не считает, что они мне необходимы. — Я обвела рукой комнату. — Да я и не возражаю, ведь у меня есть все это!

Брэн подошел к стене, где все еще сохла моя самая крупная на сегодняшний день картина. Это был написанный маслом один из так называемых стазисных пейзажей — гряды ярких волнообразных холмов и подсвеченные молниями тучи, казавшиеся скорее радостными, чем грозными. Я назвала эту картину «Голубые дюны».

— Это все твои работы?

— Ага, — кивнула я. — Ничего особенного. Просто хобби.

Брэн серьезно посмотрел на меня.

— Они очень хороши, — твердо сказал он. — Но прибедняйся. — Он склонил голову набок и долго разглядывал мои картины. — Нет, это просто небесно, — ошеломленно пробормотал он. — У этих пейзажах есть какое-то… седьмое чувство. Они словно увидены изнутри.

— Интересная точка зрения.

— Мои дедушка с бабушкой постоянно таскали нас по музеям и галереям, поэтому я научился говорить об искусстве, — улыбнулся Брэн.

— Пейзажи всегда получались у меня лучше всего, — призналась я. — Однажды я даже получила за них премию.

— Правда? — Брэн приподнял одну бровь и пристально вгляделся в холст. Потом кивнул. — Да, я понимаю. — Он повернулся к другим моим картинам. — Значит, это было — сколько? — шестьдесят лет тому назад?

— Шестьдесят два, — ответила я. — Это случилось как раз перед тем, как я погрузилась в стазис.

— И она называлась?

— «Поднебесье».

— Да нет, не картина, награда! — рассмеялся Брэн.

— А! Так и называлась — премия «Молодой мастер». Я выиграла месячный кругосветный художественный тур, — пояснила я. Вообще-то, к этому прилагалась стипендия, но я, наверное, все равно не смогла бы ее принять.

— И ты не поехала? — рассеянно спросил Брэн.

— Как раз перед поездкой я… я заболела, — сказала я. Зачем говорить ему, что я погрузилась в стазис накануне тура? Я ведь все равно никуда не поехала бы.

— Ну да, конечно. Извини, — пробормотал Брэн.

— Все нормально. Я понимаю, все это звучит странно.

— Немного, — пожал плечами Брэн. Он порылся в стопке законченных рисунков, сложенных на столе. — Это моя мама? — Он вытащил набросок, сделанный на листке обычной бумаги для распечаток.

— Да, — кивнула я, заглядывая ему через плечо. — Я нарисовала ее, когда была в больнице.

Миссис Сабах была очень простой моделью. У нее были правильные черты лица и врожденная грация. Мне не удалось лишь передать потрясающую зелень ее глаз на смуглом азиатском лице.

— Можно я скопирую этот рисунок в свой ноутскрин? Мама будет очень рада.

— Забирай его и подари маме, — сказала я.

— Правда?

— Конечно. Это же всего лишь набросок.

Брэн посмотрел на меня почти с восторгом.

— А ты не могла бы подписать его?

Я нахмурилась, но послушно вытащила из ящика стола карандаш.

— Зачем?

Брэн расхохотался.

— Да затем, что с таким способностями ты очень скоро станешь знаменитой, и этот рисунок с твоим автографом будет стоить столько же, сколько вес моей мамы в чистом золоте!