Книга Хороший день для зомби-апокалипсиса, страница 29 – Василий Панфилов

— Прелесть! — подтверждаю я, — Очаровательная феечка!

— Мы — пикся! — нахмурилась кавайное чудовище, и как мне показалось — обиделась.

— Ну прости, очаровательная пикся!

— Очаровательная? — подлетела ещё одна товарка, одетая в такую же одёжку, с острой косточкой-копьём в пухлых ручках, — Мы?

Мордашка такая же удивлённая, большие глаза смотрят на меня, часто мигая.

— Прелесть, — киваю я.

— Прелесть — мы, — насупилась первая, подлетая поближе, а я машинально прикинул рост — сантиметров восемнадцать-двадцать.

— Прелесть, — соглашаюсь с ней, — очаровательная прелесть!

Пикся зарумянилась и подлетела ещё ближе, и я расплылся в умилении. Будто почувствовав эмоции, крылатое создание заулыбалось мне. Покопавшись в кармане куртки, я вытащил конфету, разворачивая её.

— Будешь? — протягиваю Прелести, — Сладкая!

— Мне? — пикся повисла в воздухе, и даже её стрекозиные крылышки замерли…

«Что значит, летают за счёт магии…»

— … что надо делать? — не отрывая глаз от конфеты, поинтересовалась Прелесть с обречённым видом.

— Делать? — удивляюсь я, — Да ничего! Просто так, от чистого сердца угощаю.

— Просто… — неверяще сказал она и подлетела, цапая ириску. Нюх-нюх-нюх…

— Просто конфета! — растерянно поделилась она с товарками, коих набралось уже десятка три, если не больше.

— Вкуфная… — прочавкала Прелесть через несколько секунд с видом наркоманки, дорвавшейся до дозы.

— … просто конфета… — слышу писклявые разговоры.

— … прелесть! Мы — прелесть!

— Очаровательная! — поправила другая зубастая пискля.

— Петом? — требовательно спросила одна из пикси, показывая на чавкающую Прелесть, и я не сразу сообразил, что она имеет в виду.

— Петом? Нет… просто угостил, как друга.

— Друг-друг-друг… — запищали они, подлетая ближе, — друг-человека…

Одна из них принюхалась к поджившей царапине на запястье и бесцеремонно сковырнула болячку.

— Не человека! — уверенно констатировала она, — Мало человека!

Я открыл было рот… и закрыл его, потому что одной частью сознания я продолжал помнить, что «Мама учительница, а папа — подлец», как сочувственно озвучила однажды сердобольная соседка во времена далёкого детства.

Другая же часть сознания знала, что папаша мой — почти чистокровный кендер.

А мама наполовину хоббитушка, а почти наполовину человечка с толикой крови тёмных эльфов.

— Бред…

Сознание упорно считало иначе. А чё такого?! Вон, Серёга почти чистокровный цверг и на одну восьмую кобольд, и никого это не волнует! В Советском Союзе все национальности были равны!

— А какая разница? — говорю вслух, — Я вообще интернационалист и не считаю одни национальности и расы хуже других!

— Парни! — кричу издали, высоко поднимая руку с ружьём, — Я тут с гостями! Не стреляйте!

— Вот… — старательно давя лыбу при виде Анвара, прикрывающего мохнатые мудя автоматом. Впрочем, горец не слишком-то стесняется наготы, и тот факт, что он схватился в первую очередь за оружие, говорит исключительно в его пользу, — познакомьтесь.

— Пикся, — вылетев из-за моей спины, представилась моя знакомица, делая в воздухе подобие книксена, — Очаровательная Прелесть! Друг!

— Действительно — Прелесть! — засмеялся Серёга, рассматривая застеснявшуюся пикси.

— Конфета есть? — подлетела к нему другая пикся, ревниво дёрнув за волосы и тут же отлетев на метр, — Просто так?

На мордашке кавайного монстрика — ожидание чуда и одновременно неверие в него, какое бывает только у битых Судьбой детей из детдома.

— Где же… — он хлопнул по карману куртки, — батончик вот, будешь?

— Просто? — прижав ручки к груди, пискнул монстрик, жадно глядя на батончик и часто-часто моргая глазами, в которых проступили слёзы.

— Ну да… — Серёга улыбнулся очень искренне, — кушай! Только с подругами поделись.

— Друг-друг-друг! — на грани слышимости пропищал монстрик, хватая батончик и отлетая. Развернув его на лету, она откусила, закатила блаженно глазки и подлетела к Пирогу, одарив его очень сладким и очень липким поцелуем в щёку.

Выдохнув счастливо, она по-хозяйски уселась ему на плечо с видом ребёнка, добившегося сбычи всех мечт. Апофеоз счастья!

— А мне…

— А нам…

Пикси налете на нас, трогая за волосы и выпрашивая сладости. Мы раздали всё, что было, и следующие минут пятнадцать писклявые монстрики, обмениваясь впечатлениями и лакомствами, поедали сладости.

— Я — кто? — доев батончик, допытывалась тем временем пикся у Серёги, дёргая его за ухо.

— Милашка, — ответил тот, повернув голову и осторожно гладя монстрика по спинке.

— Друг? — с надеждой спросила та, выгибаясь под лаской, как котёнок, и только что не мурча.

— Друг, — согласился Пирог, улыбаясь чуть смущённо и очень искренне.

— Друг… — выдохнула Милашка, развалившись на плече Серёги туго набитым пузиком кверху, с видом отпускника на лежаке.

Прелесть тем временем ревниво отгоняла других пикси от меня.

— Мой друг! — гневно пищала она, потрясая кулачками, а я старался не засмеяться и одновременно — не смотреть в эти умоляющие глазки пикси, оставшихся без друзей. Сошлись в итоге на том, что дружить мне можно со всеми, но главный друг — это она, Очаровательная Прелесть! И ездить на мне можно только ей, а остальным её соплеменницам — только если она, Прелесть, разрешит.

— … нэприлично, — сбиваясь от волнения на кавказский акцент, отбивался красный от смущения Анвар от любопытных пикси, просящих его показать мохнатое хозяйство, — маладым и красивым дэвушкам — нэприлично дажэ думать о таком!

Пикси, всем скопом отнесённые в разряд «маладых и красивых» не сдавались, искренне не понимая, а что же тут неприличного? Им интересно! А если другу-Анвару интересно, то пусть он смотрит!

Кавказец не знал, куда прятать глаза от задранных подолов и жопок разной степени оттопыренности. Минут через несколько мы угомонили кавайных чудовищ, с трудом сменив тему разговора. Затем, какими-то извилистыми путями, пикси решили «показать нам интересное» и устроили экскурсию по окрестностям — так, как они её понимают.