Книга Три плюс одна, страница 40 – Петр Ингвин

— Это самый идиотский вопрос из всех, которые я слышала в своей жизни, — объявила та. — А сам как думаешь?

— Ясно. Нет проблем. Юрец, Бизончик, подготовьте мишень.

Вывалившись из круга, оба парня бросились к Анфисе. Остальные не прерывали танца, исчезновение двух бойцов только подстегнуло армию, которая сразу будто бы пошла в атаку. Ник бесновался вместе со всеми. Глаза косились на то, что делали Юрец и Бизончик, а мозги, из последних сил пытавшиеся сохранить трезвость, требовали не видеть. Да, не «не смотреть», а именно не видеть. Только двигаться. В общем ритме. В едином порыве. Стать частью чего-то большего.

Прикусывая от усердия губы, Юрец и Бизончик освободили Анфису от веревок, начиная от пояса и ниже, и стянули с нее джинсы. Остались только ажурные трусики. Тонкие, с кружевами, полупрозрачные. Не одежда, а одно название. Но… Синхронное движение с двух сторон — и они тоже упали на землю. Анфиса по очереди приподняла ноги, помогая собрать вещи, и Юрец испарился с ними, будто ветром сдуло. Будто и не было. А может, и вправду не было?

Все танцевали, словно ничего не изменилось. Бизончик вернулся в круг. Толик вновь повел ритмично дергающийся хоровод вокруг дерева.

С одной стороны Ник видел прилегающее щекой к дереву лицо Анфисы — пронзительно завидующее, жаждущее влиться в общую радость. С обратной стороны открывалось безобразное в своем искушении зрелище — чувственное, прекрасное и возбуждающее. Вспомнилось начало прошедшей ночи. Как Ник мог отказаться от этого — вот от этого вот, шикарного, плывшего в руки и не требовавшего никаких усилий? Просившего просто взять то, что плохо лежит? И тогда оно лежало бы хорошо. А сейчас оно стояло, открытое всем взорам. Доступное всем. И одновременно никому. И особенно ему, Нику, упустившему шанс.

А может, он все же был прав?

А может, он дурак на всю голову?

А может, ну их к чертям, все мысли от первой до последней? Танец! Движения! Ритм!

Сквозь грохот пробилось:

— За мной! — Толик собрал всех метрах в пяти от дерева с «преступницей». — Темнеет, больше ждать нельзя.

Он указал жезлом на пакет. Бизончик поднял и раскрыл его.

— Берите.

Внутри склизкой кучкой лежали мятые помидоры, чей противный вид оставил их в сохранности при поедании шашлыков.

— На позицию! — провозгласил Толик. — Внимание!..

Как же хотелось проигнорировать приказ и сделать по-своему… Как именно? Неизвестно. И никогда не станет известно, потому что вместе со всеми Ник взял чуть протекший помидор и встал наизготовку. Рядом близоруко целилась в жертву Луиза — для сохранности она еще днем оставила очки в машине.

Безумие какое-то. Ник представить не мог, что будет участвовать в чем-то подобном. Но участвовал. Перед глазами во всей красе белела мишень, как без затей и экивоков назвал ее Толик. Потемневшие в сумерках рыжие пряди спускались на лопатки, ниже обвитая шпагатом ровная спинка сужалась к талии, а затем бурно расширялась и выдавалась вперед двумя обширными полушариями. Роскошный вид смущал и будоражил. Присутствие Луизы требовало отвести взгляд. Раньше Ник так и поступил бы. Но не сейчас. Анфиса загадочным образом перешла из разряда противоположного пола в ранг неодушевленных предметов. Мишень. И все. Вместе с Луизой Ник целился в самую середину, куда стыд не позволил бы так откровенно пялиться, если бы не поставленная всем задача. Какой же пройдоха и молодец этот Толик. Он сделал невозможное — примирил Ника с непредставимым. То, что было нельзя — потому что протестовала совесть — оказалось можно. Всего-то нужно было стать как все.

— Пли! — скомандовал Толик.

На мишень обрушился красный град. Чмокнуло, чвакнуло, потекло. Ник попал! В самую серединку, как и метился!

А ведь была мысль промазать. Перед ним — живой человек, каждое попадание для которого — боль или, как минимум, неприятные ощущения. К тому же, это унизительно — быть закиданным помидорами.

— Проступок искуплен! — объявил Толик. — Теперь мы все равны. Освободите жертву!

Анфисой вновь занялись Юрец и Бизончик. Последний, доставая нож, соорудил кровожадную гримасу, будто собрался резать совсем не веревки.

— Друзья! — перекрикивая музыку, обратился Толик к своему племени и воздел деревянный жезл. — Оставьте в прошлом былые заботы и мучавшие вас проблемы! Отбросьте склоки и недовольство, нет больше ни прошлых обид, ни национальностей, начинаем жизнь с чистого листа. Отрешитесь от всего, что навязывали преподаватели, родственники и государство. Мы скидываем оковы условностей и на всю жизнь до самого понедельника плюем на слово долг! Мы никому ничего не должны! Отныне мы свободны душой и телом, и нет ничего, что заставило бы нас вернуться в уготованные обществом рамки. Пределы возможного определяем мы! А пределов нет и быть не может, они — фикция, навязанная государством, чтобы люди не мечтали о невозможном. Забудьте прежнюю жизнь! Забудьте свои имена! Здесь каждый будет другим человеком — истинным, ничем и никем не ограниченным! Анфиса!

Освобожденная от пут девушка приблизилась. Спина и прочие задние красоты пестрели слизью с желтыми пятнышками и длинными потеками. Но стоило тылу оказаться вне поля зрения…

Торчащие вперед пупырчатые пятаки звали взгляд, а затем он тонул в ущелье под ухоженным газончиком. Широкие бедра заставляли глаза и мысли разбегаться, и чтобы собрать их и отправить в выбранном мозгом направлении, требовались неимоверные усилия. Тело — одежда души. Эта одежда Анфисы была местами грязной, но упоительно привлекательной.

— Анфиса! — Толик на миг коснулся жезлом головы девушки. — Это имя больше не прозвучит в новой жизни и не напомнит о темных годах, когда ты влачила жалкое существование рабыни общества. Тебя заставляли следовать правилам и законам, тебя во всем ограничивали, тебе не давали раскрыться во всю ширь твоей необъятной души. Теперь ты свободна. Каким именем хочешь, чтобы тебя называли в новой жизни?

— А каким можно? Из какой области выбирать?

— Наше государство называется Анатолия, — влезла Рита. — Слово греческое. Пусть все имена будут греческие.

— Попандопуло! — тут же предложил Юрец.

— Давайте возьмем что-нибудь древнее и красивое, например, из мифов, — подсказала Луиза. — Весь божественный Олимп к нашим услугам.

— Хочу быть Афродитой, — смиренно сообщила Анфиса.

Сейчас начнется, подумал Ник. И началось.

— А почему именно ты будешь Афродитой? — возмутилась Рита. — Я тоже хочу быть богиней любви и красоты.

Толик улыбнулся:

— Правильно, назначить самой красивой не имею права даже я, иначе навеки обижу остальных. Жду еще вариантов.

— Пусть будет Афина, — предложила Рита. — Очень достойное имя. Богиня мудрости и войны.

— Бесподобное сочетание, — подавился смешком Юрец.

— Или Геката — богиня магии и колдовства, — добавила Рита, непонятным взглядом прожигая непробиваемо-раскрепощенную соперницу.