Онлайн книга «Понаехали!»
|
Народная мудрость. - Мря, - добавил Зверь, проявляя невиданное до того с князем согласие. И когти выпустил. Ежи в ногу выпустил. - Я почти уверен, что они подделали благословение. - Да нет, бред ведь… - не слишком уверенно заметил Ежи. - И наглость. Такая, что скажи я, мне не поверят, но… сам посуди. Кто прошел? Медведева, которую и без того Елисею в жены пророчили. Димитриева? Куницына. Соколовские. И Матришкины. Куда ж без них… Матришкины род не особо богатый, но плодовитый, обширный, и так уж вышло, что исторически они богам служить идут. У них и на гербе жреческий посох… и там, на площади, Матришкин сидел. - Думаешь, рискнул бы… - Ради власти? – князь приподнял бровь. – Ты не поверишь, на что люди готовы ради власти… а тут… сам посуди. Боги давно уж себя не являли. И как быть? Надеяться, что вдруг произойдет чудо? - Так ведь… - Произошло. И многих это заставит понервничать, - князь криво усмехнулся. – Одно дело обманывать богов молчащих, прикрываться их именем, и совсем иное… так вот, первые пять вспышек были одинаковыми. Белое пламя поднималось над камнем. И боярские дочки признавались благословенным. Но вот… я ничего не ощущал. - Может, стоял далеко? - Может. Только… помнишь, там девушка была? Такая худенькая, в простом платье? Да еще и латаном. Аккурат меж Соколовской и гречанкою. Так вот, от её огня меня первый раз прихватило, и так, что едва не заорал. Руку будто в кипяток опустили… Он ее погладил, и теперь Ежи обратил внимание, что кожа на этой руке покраснела и вспухла. - Мази дать? - Обойдусь. - Может, и обойдешься, только на кой это упрямство? Князь насупился, а котенок, лежавший на его коленях, в эту самую руку поспешил вцепиться, отчего Радожский скривился, но выдержал. - Потом… - Потом, так потом, - согласился Ежи. В конце концов, князь взрослый, пусть сам за себя думает. - Так вот… а гречанка когда коснулась, то ничего. А она ж, почитай, сразу после была. И… как кто. Вот наши когда пошли, тогда да… и эти бабочки. Почему не огонь, а бабочки? - Ты у меня спрашиваешь? - Я думать пытаюсь вслух… если принять за то, что в ряде случаев было не благословение, но искусная иллюзия… - На площади хватало магов, - возразил Ежи. - Во-первых, как ты правильно сказал, магов хватало, а еще людей, сам знаешь, нет хуже, чем в толпе работать. Такие искажения поля дает, что ни один артефакт не сравнится, - Радожский попытался забрать руку, но звереныш заурчал громче, злее, и князь уступил. – Во-вторых, маги эти больше частью в стороне держались. Из-за толпы. Да и принято… а издали что разглядишь? Визуальные эффекты и только. В-третьих… кто сейчас знает, каким должно быть это вот благословение? И замолчал, позволяя Ежи додумать. - Погано, - думалось туго и как-то… будто сам разум сопротивлялся этаким вот мыслям. - Ты не представляешь, насколько… все ждали, что царица склонится к кому-то из старых родов. Не будет рушить заведенный порядок. И она уже почти решилась. Выбор был, честно, и неплохой. - Царица… - Женщина разумная. И дочь боярская. И ничего-то дурного в том, чтобы породниться с хорошей семьей, она не видела. А вот царь постарается использовать возможность. И готов поклясться, что Елисей выберет кого угодно, но не боярыню. Как-то вот оптимизма от этого вывода не прибыло. - А хуже всего, - князь нежно погладил котенка. – Что бояре не глупы. И поймут… и сделают все, чтобы избавиться от соперниц. От теперь стало совсем нехорошо. Почему-то Аглая совсем не удивилась, когда загорелся тот камень. И на душе от света его стало легко-легко, тепло-тепло. Показалось вдруг даже, что она вернулась, наконец, домой. И пусть дом тесен, темен и лавку приходится делить с сестрами, а то и вовсе спать на полу, на сене, все одно нет лучше места. И кто-то несоизмеримо больший, чудесный, ласково, как матушка, погладил Аглаю по волосам. От прикосновения этого захотелось летать. Петь. И кружиться. Кажется, она даже попыталась, но остановили. Поймали. Обняли. - Тише, - сказал Дурбин, глядя в глаза. И в его собственных отражалась Аглая. Отражение это было удивительно прекрасным. Такой прекрасной она не была и в те, иные, времена, когда являлась княжною и одевалась по моде. - Ты… слышишь? - Слышу. - Будто птица здесь, - Аглая накрыла ладошкой грудь. Сердце внутри билось быстро-быстро, точно и вправду поселилась внутри неё мелкая пташка. – А еще хочется чего-то… - Пройдет, - сказала Аграфена Марьяновна, живот оглаживая. – Это все сила Ладоры… она к женщинам ласковая… ныне будет хорошая ночь. И на небо поглядела. - А там детки народятся… много… и не только у людей. Землица опять же родит… хорошо, - произнесла она это задумчиво, потом рученькой махнула. – Лилечка, деточка… подь-ка сюда. Лилечка и подошла. - Во дворец тебе ехать не надобно, - сказала Аграфена Марьяновна и на писца поглядела, который краской налился. И жрец тоже покраснел, показалось даже, что он злится, хотя с чего бы? Божьему-то человеку радоваться надобно, что случилось этакое. А он не радостный. Или не досталось благодати? Аглая голову на плечо Дурбина склонила. Мелькнула мысль, что теперь он подумает о ней дурно, что решит, будто она, Аглая, развратная женщина, даром, что ведьма. Мелькнула и угасла. Здесь и сейчас, когда воздух еще звенел, подобные мысли казались совершенно пустыми. Лишними. А вот стоять рядышком, слушать друг друга, было правильно. И то, что её обнимают, тоже правильно. - Мама! – громко сказала Анна Иоановна. – Что ты такое говоришь! - Правду. Мала она еще… - Но ведь… ты сама сказала, что… дурного не будет. - Так а разве было? – удивилась Анна Иоановна. – Ничего-то дурного аккурат и не было. Благословение получила, и теперь точно все будет хорошо. Болезнь, ежели и была, то ушла. И все-то, кому нужно, знать будут. Лилечка щурилась. И да, в ней теперь Аглая не ощущала и тени той, былой, болезни. Напротив, внутри девочка будто посветлела. Переменилась. - Но… но… - Я поеду, - сказала Лилечка, на жреца глянув, который дорогу заступил, но от взгляда её смутился и отошел в сторону. – Надо же кому-то за Ликой приглядеть. И Аглая тоже поедет. - Так надо? – спросила Аграфена Марьяновна. - Надо, - Лилечка поглядела бабушке в глаза, и та едва заметно кивнула, будто эти двое договорились о чем-то своем, другим не понятным. |