Книга Ангелы не умирают, страница 49 – Екатерина Оленева

— Наша славная госпожа Элленджайт, красотка Синтия тебе сестра, верно? В своё время я имел неосторожность жениться на ней. Не устоял перед искушением завладеть мифическим состоянием наших канувших в чёртово пекло предков! Для мальчиков из подворотни богатые девочки никогда не теряют привлекательность. Но чёртова шлюха в очередной раз меня поимела. Всё, что я получил, это просто бабу и ни на доллар больше, — рассмеялся Рэй, пожимая широкими плечами. — Но так или иначе, — с притворно тяжёлым вздохом продолжил он, — я женатый человек как де факто (ах, моя милая любимая сестричка, рожающая мне одним за другим ублюдков, от которых в Эллиндже скоро будет тесно!), так и де юро (ах, твоя любимая сестричка, прожжённая бессердечная стерва, не брезгующая падалью в поисках острых ощущений).

Даже не знаю, что ранило меня сильнее — сама новость об этом нелепом браке или осознание того, что Синтия могла бы сама рассказать мне о нём, не дожидаясь, пока это сделает Кинг.

Похоже, пока я спал, в мире произошло гораздо больше интересного, чем я думал.

— Ну так, что ты там хотел мне предложить? — лениво протянул Кинг, отсалютовав уже наполовину опустошённой бутылкой.

Густая, алая жидкость оставляла жирные следы на тонком стекле.

Омерзительно похоже на кровь.

Откровенно говоря, не удивлюсь, если она и есть. При чём кровь самого Рэя.

Что делать? Во время приступов всё время сидеть в изоляции скучно, а бокал вина с алой жидкостью способен сделать идущую горлом кровь менее заметной для чужих любопытных взглядом.

— Предложение? — напомнил Кинг о поднятой мною теме.

— Ты не станешь отрицать, что у нас с тобой возникли весьма противоречивые разногласия, Кинг. Кстати, дурацкая у тебя фамилия. Сам выбирал? Или кто другой постарался? За тысячью лье отдаёт театральщиной.

— А что ты хотел? Театральщина у нас в крови. Но ты всё время норовишь сбиться с курса.

— Неправильная у тебя фамилия, Рэй. Слишком громкая для ублюдка.

На этот раз его взгляд сделался таким же вязким, как напиток в его чаше.

— Законнорожденность в наше время — пшик. Ничто.

— Ты ублюдок не потому, что остался без роду и племени — ты ублюдок по состоянию души. Для тебя ничто не имеет значение. Даже собственная семья.

— Ты меня не знаешь, милый. Как же можешь меня судить?

— Ещё немного, я и обольщусь мыслью, что тебя огорчает моё предвзятое мнение?

— Нет, к сожалению. На самом деле я был бы даже рад немного огорчиться. Или обрадоваться. Или влюбиться. Но — увы! Всё, что я могу чувствовать в последнее время — лишь жалкое подобие прежнего азарта. Вялый интерес.

Ты никогда не замечал, милый, до какой степени людям не хватает глубины? Когда я был молод, они, люди, казались мне увлекательными как новые книги — взять в руки, вдохнуть аромат, познать содержание. Но чем дольше читаешь, тем яснее понимаешь, что сюжетец чаще всего тухлый — концовка слита, внутри полно нелогичностей и всё так невнятно. А главные герои всё время не дотягивают до чего-то… а до чего, и сам никак не поймёшь. Хватаешь одно, другое, третье. Разочарование становится сильнее и горше.

Как по-твоему, милый мальчик из старинного дома, что движет людьми?

— Зависит от человека. У разных людей разные устремления.

— Разными людьми движет всего две страсти: похоть и жадность.

— А тобой что движет: похоть? Или жадность?

— Жадность. Люблю коллекционировать чужие пороки.

— Зачем тебе это?

Кинг усмехнулся, пригубливая бокал, слизывая языком рубиновые капли, оставшиеся на губах:

— Приятно не быть в одиночестве, милый, — он подался вперёд, насмешливо глядя на меня. — А ты как относишься?..

— К пороку или к одиночеству?

— К тому и к другому, — длинные тонкие пальцы Кинга потянулись ко мне.

Нельзя сказать, что это было приятно. Подобным жестом ласкают женщин. Я же не нуждаюсь ни в нежности, ни в ласке.

В сексе с мужчинами меня всегда привлекала боль, борьба, сходная с поединком и возможность выплеснуть ту, самую чёрную сторону моей натуры, которую чаще всего показывать женщинам я не решался.

За исключением Синтии. Она-то знала меня целиком.

Кинг это почувствовал — мою тьму.

Отведя волосы с моего лица, он ухмыльнулся, склоняясь почти к самым моим губам:

— Ты не любишь причинять боль — тебе нравится получать её. Скажи, что приятного в этом?

— Думаешь, я хочу об это говорить?

— Почему нет?

Он отодвинулся, подпирая подбородок рукой и насмешливо, явно провоцируя, в упор посмотрел на меня:

— Я жду обещанного. Что ты хотел предложить мне, милый? И в обмен — на что?

— В обмен на то, что ни ты, ни я не станем вмешивать в наше противостояние дорогих нам людей.

— Дорогих нам людей? — он потянулся, словно кот, демонстрирующий острые когти.

Я не был мышью, у него нет когтей. Так что его ленивая вальяжность не слишком впечатлила.

— Думаешь, я поверю, что у тебя их нет? — покачал я головой. — Я не такой, как другие, Кинг. Веришь или нет, но в нашем случае наблюдается полный паритет сил… хотя, нет! У меня всё-таки сил больше. Потому что деньги у меня.

— Пока они не у тебя, а у той маленькой дурочки, что угораздило в тебя влюбиться.

— Те, кто стоят рядом с нами обречены рано или поздно влюбляться в нас. Таково наше проклятие.

— Большинство людей посчитало бы это даром.

Наши взгляды встретились.

— Большинство людей — да. Но ты-то не большинство, Кинг. И мы, — после небольшой паузы добавил я, — мы — не люди. Ты никогда не был человек. А я… я даже не знаю, что я теперь такое. Проклятое отродье, вырванное из ада ведьмой? Человек вне времени, привязанностей и законов?

Я есть, но меня вроде как бы и нет? Что я такое: чья-то иллюзия? Воспоминание? Болезненная навязчивая идея?

Мне вовсе не хочется понимать, до какой крайности я способен дойти, если мы объявим друг другу войну.

Кинг, тебя ведь не вводят в заблуждение мои белые локоны и нежный взгляд?

Я видел, что ты такое. Что такое я — ты не знаешь. Да откровенно говоря, я и сам уже представляю смутно. Я изо всех сил держусь за кое-как скроенную иллюзию об обретённых привязанностях. Разрушишь их? И я сам не знаю, какая тварь вырвется их клетки.

Я серьёзно, Кинг. Как на исповеди. Я прошу тебя не трогать женщин, стоящих за моей спиной. Я, в ответ, не трону твоих — ни твою сестру-жену, ни твою дочь.

— А если мне плевать, тронешь ты их или нет?

В тёмно-синих, как небо полуночи, глазах Рэя скользнула тень чудовищ, что залегли где-то на дне его глубокой, как Марианская впадина, души.