Книга Молот ведьм, страница 57 – Яцек Пекара

– Знаешь, кто это? – спросил я у Андреаса.

– Какая-то мещанка, – пожал он плечами. – А то и монахиня, – почесал голову. – Сейчас узнаем.

Двери внизу скрипнули, и внутрь быстрым шагом вошел каноник Тинталлеро, а за ним – двое одетых в черное клириков и писарь, который, как я отметил, едва держался на ногах.

– Инквизитора даже нет, – отметил я.

– Нас не приглашают на допросы.

Палач оторвался от очага и склонился перед каноником. Тот махнул ему рукою, после чего со скрежетом пододвинул свое кресло. Опустился в него с громким стоном, и лишь после этого сели остальные допросники. В желтом сиянии свечей я хорошо видел пергаментное, высушенное лицо каноника. Его узкие, сжатые уста скорее напоминали шрам, чем человеческие губы, а острые подбородок и схожий с куриным клювом нос придавали лицу демонический вид. Тинталлеро брил себе голову наголо – лишь на макушке оставлял черный вихор волос. Выглядело это крайне уродливо, особенно если принимать во внимание траченные оспой щеки.

– Да его нужно в цирке показывать, – шепнул я, Андреас же беззвучно рассмеялся.

– Ну, начнем, – произнес сильным голосом каноник. – Во имя Господа и во славу Ангелов. Произнесем молитву, братие.

Все снова поднялись (писарь при этом покачнулся и схватился за стол), а Тинталлеро начал длинную молитву. Нужно признать, обладал он актерскими способностями. Голос его то взлетал под самый потолок, а то стихал до едва слышного шепота. Потом каноник громко произнес: «Аминь» – и размашисто перекрестился.

– Напомните нам… – обратился к писарю.

– Обвиняемой Эмме Гудольф… – писарь старался говорить отчетливо и поэтому слова выговаривал с паузами, – …продемонстрированы были орудия и разъяснен принцип их действия. Обвиняемая не призналась в порочных деяниях, коими есть…

Каноник не мог уже вынести того, в каком темпе говорил писарь, нетерпеливым движением выхватил у того документы и повернул лист к свету.

– …участие в шабашах, наложение порчи, призыв дьявола, профанация реликвий, отравления, убийства, прелюбодеяние и содомия, – отбросил бумагу. – Эмма Гудольф, проклятая колдунья, признаешься ли ты в поименованных преступлениях?

– Нет, прошу вас, я невиновна, прошу, святой отец, не мучайте меня, я ничего не сделала… – Палач ударил ее по лицу тыльной стороной ладони, она же всхлипнула и замолчала. Теперь был слышен только тихий отчаянный плач.

– Начнем с шабашей, мерзкое отродье, – суровым тоном произнес каноник. – Верно ли, что ты готовила сатанинские мази, коими натиралась меж ногами да под мышками и коими натирала также метлу с лопатой, а потом летела на шабаш на Руперт Вирх, который вы, ведьмы, зовете Лысой горой? – В конце его голос сорвался на визг.

– Неправда, неправда! Я не ведьма! – У нее был высокий детский голос, палачу же снова пришлось ее ударить, чтобы перестала кричать.

Я видел, что она трясется от страха и холода. Взглянул на Андреаса и покачал головой. Каноник и понятия не имел об искусстве допроса. С такой девушкой следовало обходиться рассудительно и ласково. Держать за руку, говорить тихим голосом, смотреть прямо в глаза. Даже делая ей больно или приказывая сделать больно – оставаться преисполненным сострадания и сочувствия. Тогда, раньше или позже, открыла бы перед следователем все секреты своего сердца. А каноник, самое большее, мог вырвать из нее тот ответ, который хотел услышать. Но как знать, возможно, именно это ему и нужно было?

– Ты утверждаешь, что не изготавливала никаких мазей, ведьма?

– Нет, господин!

Каноник порылся в документах и вытащил из стопки один лист. Прищурился и начал читать.

– Возьми пепел сожженного в полночь нетопыря, добавь десятую часть кварты крови от месячных девицы, две унции жира, вытопленного из некрещеного младенца, растертый корень мандрагоры, яд змеи, пот черного козла. Смешай все в глиняном горшке на перекрестке дорог под виселицей, где в тот день был повешен человек. Произнеси молитву задом наперед и скажи громко: «Помоги мне, Сатана, мой темный властелин». Отрицаешь, что делала эти богохульные ритуалы?

Девушка, скорее всего, не поняла вопроса и только застонала протяжно – палачу снова пришлось ее ударить, чтобы замолчала.

– Признаешься? – завопил каноник и наполнил свой кубок из фляги. Часть жидкости выплеснулась на стол.

– Смилуйтесь, я невиновна…

– Вижу, что ты обуяна гордыней, а твой господин не позволяет тебе покаяться в грехах перед судьями, поставленными нашей матерью Церковью, единой и неделимой. – Каноник поднялся и рявкнул на весь зал: – Пора принудить тебя говорить правду методами, что лучше остальных воздействуют на таких, как ты, порочных и богохульных детей дьявола!..

– Милость, пощада и сочувствие. Вот они, вторые имена нашего каноника, – хмыкнул я.

– Если эта девка ведьма – то я не иначе, как черный козел, – буркнул Кеппель, но так тихо, чтобы никто из людей внизу его не услыхал.

Мне трудно было с ним не согласиться, хотя, конечно же, я не знал, почему каноник допрашивает именно эту девушку. Но в любом случае казалось, что ненавидит он тех, которых допрашивает. А сие крайне дурно о нем свидетельствовало, поскольку и тупейший из инквизиторов знал, что в отношении обвиняемых должны мы быть преисполнены безбрежной и готовой к любым неожиданностям любви. Не всегда это получалось, особенно пред лицом закоренелых грешников, и не всегда инквизиторам хватало терпения в сердце и любовного жара, но таков был идеал, и к нему следовало стремиться, презрев трудности.

– Начнем с прижигания пяток, – сказал каноник, и я видел, как жмурится и как губы его растягиваются в жестокой усмешке.

Палач вынул из огня раскаленный пруток и поднес к пяткам девушки. Она вскрикнула, а тело ее напряглось от боли. Веревки и железо впились в нагое тело.

– Держи, держи, – сказал Тинталлеро, когда палач глянул на него.

Девушка выла, как проклятая. Дергалась так сильно, что кожа на ее запястьях и щиколотках лопнула, и там появились кровавые раны. Закусила себе язык, и теперь кровь стекала по ее груди и подбородку.

– О, Господи-и-и! – выдавила из себя горловой писк и обмякла.

Палач отнял пруток от ее стоп. Только теперь до меня донесся запах горелой плоти.

– Призовите медика, – приказал каноник. – И в сознание ее, в сознание, во имя Божье!

Мы отодвинулись к стене, не желая, чтобы Тинталлеро (как раз не занятый дознанием) нас заметил.

– Готов биться об заклад, что я добился бы от нее требуемого, и пальцем не прикоснувшись, – вздохнул Кеппель. – Но, как видно, его милость каноник просто любит это дело.

– Наверняка, – сказал я, и внезапно меня словно подтолкнул кто. – А ты заметил, Андреас, что раз за разом число обвиняемых увеличивается? Мой товарищ начал перечислять с Ноймаркта, с последнего города. Но прежде был Сан-Пауло, а до того – Потнитц…