Книга Молот ведьм, страница 58 – Яцек Пекара

Андреас покивал, вспоминая названные Курносом числа.

– Ты прав, – кивнул он еще раз. – Бог явно не любит Виттинген.

Внизу хлопнула дверь, и в зал вбежал медик, держа в руках охапку неких банок и бутылочек.

– А ты, человече, не спешил, – резко заметил каноник.

Доктор бормотал извинения, сгибаясь в поклонах. Одна баночка выпала из рук и разбилась. Медик тупо глядел на осколки, а Тинталлеро рассмеялся и ударил ладонями в бедра:

– Ну ты и ловок, братец! Напомни мне после, чтобы я не позволял тебе отворять мне кровь.

Оба клирика громогласно расхохотались, а через миг и писарь присоединился к ним с искусственным и вымученным хохотком.

– Ну, приведи ее в сознание да не пялься так, – каноник перестал смеяться. – Гляньте-ка, вылупился, будто баран…

Лекарь встал рядом с лежавшей на столе женщиной и начал втирать ей в виски мазь, щедро зачерпывая из некоей баночки. Потом осторожно вынул пробку из бутылочки и поводил горлышком подле носа девицы. Та дернулась, закашляла, чихнула. И сразу принялась отчаянно рыдать.

– Может, смазать ей пятки обезболивающей мазью? – спросил медик.

– Ты, братец, не мудри, – каноник нетерпеливо взмахнул рукою. – Ступай себе, сядь там, в углу, потому как вскоре наверняка снова понадобишься.

Тинталлеро допил вино из бокала и встал, с громким скрежетом отодвигая кресло.

– И что же, мерзкая колдунья? – прошипел он. – Как-то твой господин Сатана не оберегает тебя от страдания. Теперь станешь говорить или снова позвать палача?

– Нет, нет, нет, – забормотала девушка. – Прошу вас, не приказывайте меня мучить. Я невиновна. – Слезы текли по щекам и подбородку. Вся тряслась, будто в лихорадке.

– Невиновна? – Каноник схватил ее за сосок и крутанул так сильно, что она вскрикнула от боли.

Тинталлеро некоторое время стоял над ней, с интересом всматриваясь в лицо, после чего отпустил грудь и вытер руку о край сутаны.

– Те, кого пытаю, – мои лучшие певцы, – заметил он, глянув на клириков, и они громко засмеялись. – Раскали-ка щипцы, парень, – приказал палачу.

Тот быстро кивнул и зазвенел инструментом в очаге.

– Делаю, ваша милость, – забормотал.

Я смотрел на работу каноника с отвращением. Такой человек, как он, позорил веру и позорил профессию судебного дознавателя. Если б я увидел инквизитора, что ведет себя таким вот образом, уж поверьте мне, мои милые, тотчас наложил бы запрет на допросы, проводимые им, и отправил соответствующее письмо Его Преосвященству.

– Скажешь мне, как именно сожительствовала с Сатаной, грязная девка, – каноник склонился над допрашиваемой, а его рука легла на ее срам. – Как втыкал он сюда свои козлиные, смердящие причиндалы…

– Пойдем отсюда, – сказал я. – Увидел я более чем достаточно. – Повернулся и тихо отворил двери. Андреас послушно направился за мной. – Ненавижу вот кого, – проговорил я тихо, но отчетливо. – Людей, которые радуются, причиняя боль другим.

– Да-а, – покивал он. – Я еще в Академии слыхал историю о твоем псе…

Я поднял голову, а он, заметив мой взгляд, оборвал себя на полуслове. Захлопнул рот, почти клацнув зубами, и нервно заморгал. Я прихватил правой рукой левую, чтобы он не заметил, как та задрожала.

– Извини, пожалуйста. Не хотел тебя задеть… – Неужели я услышал в его голосе опасение?

– Ты меня не задел, – ответил я спокойно. – Но я не люблю этих воспоминаний, так что, будь добр, не нужно об этом.

– Конечно, Мордимер, – быстро согласился он. – Я слышал, Витус плохо закончил. Будто бы, – Андреас перешел на шепот, – его поймали на ереси.

– И я слышал, – сказал я равнодушно.

– Разве это не страшно? Падший инквизитор? – Андреас с недоверием покачал головой.

– Всякий из нас всего лишь в шаге от вечного проклятия и от неизмеримо более длинной дороги к свету, – ответил я, задумавшись, действительно ли Кеппель ничего не знает о моей роли в раскрытии Витуса Майо или только изображает неведение.

Мы спустились по ступеням и, провожаемые внимательными взглядами стражи, вышли во двор.

Толпа за забором увеличилась в размерах, крики, плач, молитвы и проклятия почти оглушали. Мы протиснулись наружу. Люди, столпившиеся перед ратушей, словно утратили страх перед инквизиторскими инсигниями. Обычно, увидев инквизитора, люди стараются оказаться подальше от него, но здесь – едва ли не льнули к Андреасу. Разве что не дергали за рукав кафтана, но стояли у нас на дороге, громко выкрикивали какие-то имена, молили о заступничестве, что-то громко объясняли, старались вложить нам в руки документы с прошениями. Некая толстая мещанка, громко причитая, рухнула перед нами на колени, Андреас же споткнулся о нее и едва не упал. Сие наконец заставило его действовать:

– С дороги! – рыкнул во весь голос. – Именем Святого Официума! Прочь! – ударил кулаком ближайшего из стоявших, а лицо его перекосила гримаса ярости.

Нам удалось протолкаться сквозь самую густую часть толпы и выйти на боковую улочку. И именно там нас догнала девушка в светлой, забрызганной грязью епанче, с расхристанными волосами и кругами под глазами – не то от усталости, не то от недосыпа. Была худой и невысокой, а ее изможденное лицо искажало страдание.

– Достойные господа, прошу вас… – странно, что обратилась она ко мне, поскольку именно Кеппель выступал в официальном одеянии, я же не нес инквизиторских инсигний.

В ее тихом голосе было столько отчаяния и – одновременно – надежды, что я задержался, хотя Андреас дергал меня за рукав.

– И чем я могу вам помочь? – спросил я вежливо.

– Моя сестра, господин. Не знаю, что происходит с сестрой. Ее арестовали три дня назад, и никто не хочет мне сообщить… – Она говорила так быстро, словно хотела сказать все, что должна, прежде чем я прерву или оттолкну.

– И как зовут твою сестру?

– Эмма Гудольф, господин! Эмма Гудольф. Она невиновна, я клянусь, она ни в чем не виновна. Ее взяли…

Я положил ей руку на плечо – и она замолчала.

– А тебя как зовут, дитя?

– Сильвия, господин, – прошептала она.

– Послушай меня внимательно, Сильвия. Если хочешь сохранить жизнь, не допытывайся больше о сестре, не старайся ее увидеть и не ходи к ратуше. Ей ты не поможешь, а себе можешь навредить. Ты поняла?

Девушка смотрела на меня, а глаза наполнялись слезами, что тут же потекли по щекам.

– Она никогда никого не обидела. Всегда была такая сладкая, и добрая, и невинная. Помогала всем людям, так что приходилось говорить ей: «Эмма, успокойся, ведь когда помощь будет нужна тебе – никто и пальцем не пошевелит». – Сильвия вцепилась в рукав моего плаща и воскликнула: – Прошу вас, помогите ей, господин. Молю вас именем Христа, нашего единого Господа, и всех его святых!