Онлайн книга «Легенда»
– Хочу извиниться перед вами за Дориана. Уж очень он горячий – всегда таким был. – Теперь уже не такой. – Мстить за него некому, не опасайтесь. – Вот и ладно. Мужчине, у которого есть жена и дочери, надо уметь держать себя в руках. Дурак, право слово. Ты кто, друг семьи? – Да. Меня зовут Хагир. Наши усадьбы рядом. Мы с ним соседи… были соседями. – Надеюсь, ты позаботишься о вдове, Хагир, когда вернешься домой. – Не вернусь я домой. Пойду обратно в Дрос. – С чего это вдруг? – Из-за вас, уважаемый. Мне кажется, я знаю, кто вы. – Решай сам за себя и не взваливай это на мои плечи. Мне нужны в Дрос-Дельнохе солдаты – но такие, что не побегут. – Я ушел не потому, что испугался. Просто мне надоели их дурацкие порядки. Но если там будете вы, я все стерплю. – Ладно. Приходи попозже, и мы выпьем. Сейчас мне нужна горячая ванна. Растолкав зевак, толпившихся на пороге, Друсс вошел в дом. – Ты что, вернуться надумал, Хагир? – спросил кто-то. – Да. Надумал. – С чего бы? Ничего ж не изменилось. Да и мы все теперь на заметке – как бы плетей не отведать. – Потому, что он идет туда. Мастер Топора. – Друсс! Так это Друсс? – Да. Я уверен. – Вот незадача-то! – сказал третий солдат. – О чем это ты, Сомин? – Да о Дориане. Друсс был его героем. Не помнишь разве? Только и слышно от него, бывало, – Друсс то да Друсс се. Он и в армию-то пошел, чтобы стать похожим на Друсса – а то и встретиться с ним. – Ну, вот он с ним и встретился, – угрюмо сказал Хагир. Друсс, темноволосый Пинар, высокий Хагир и неказистый лицом Сомин сидели за угловым столом в таверне. Вокруг, привлеченная живой легендой, собралась целая толпа. – Чуть больше девяти тысяч, говоришь? А лучников сколько? Дун Пинар только рукой махнул. – Человек шестьсот. Остальные – уланы, пехотинцы, копейщики и саперы, ядро же гарнизона составляют добровольцы-крестьяне с Сентранской равнины – хорошие, храбрые ребята. – Если я верно помню, – сказал Друсс, – первая стена насчитывает четыреста шагов в длину и двадцать в ширину. Там нужна тысяча лучников – и не просто парней с луками в руках, а таких, которые способны попасть в цель со ста шагов. – Нет у нас таких. Зато есть почти тысяча легионеров-кавалеристов. – Наконец-то хоть одна хорошая новость. Кто командует ими? – Ган Хогун. – Тот самый Хогун, что расколошматил сатулов при Кортсвейне? – Да, – с гордостью ответил Пинар. – Настоящий воин, требовательный, и все равно солдаты его обожают. Ган Оррин не слишком жалует его. – Оно и понятно. Но с этим мы разберемся позже, в Дельнохе. Как с припасами? – Еды хватит на год, и мы отыскали еще три колодца – один в самом замке. У нас около шестисот тысяч стрел, полным-полно дротиков и несколько сотен запасных кольчуг. Главная забота – сам город. Он раскинулся от третьей стены до шестой – там сотни домов, а убойной земли нет и в помине. Преодолев шестую стену, враг будет иметь прикрытие до самого замка. – Это мы тоже решим в Дросе. Разбойники в Скултике еще обитают? – Ясное дело – они там не переводятся. – Сколько их? – Кто знает? Человек пятьсот – шестьсот. – Известно, кто у них атаман? – Опять-таки трудно сказать. По слухам, самую большую шайку возглавляет некий молодой дворянин. Но слухи – они и есть слухи. У разбойников каждый атаман непременно дворянин, а то и принц. Что у тебя на уме? – Да то, что там должны быть лучники. – Но тебе нельзя в Скултик, Друсс. Мало ли что случится? Вдруг тебя там убьют? – Да, случиться может всякое. У меня может отказать сердце или печень. Я могу подхватить заразу. Нельзя всю жизнь бояться неведомо чего. Мне нужны лучники, а в Скултике они есть. Чего проще? – Не так все просто. Пошли туда кого-нибудь еще. Ты слишком большая ценность, чтобы так швыряться собой, – взмолился Пинар, схватив старика за руку. – Стар я, чтобы себя перекраивать. Тот, кто действует прямо, всегда преуспевает – поверь мне, Пинар. Кроме того, тут есть еще одна сторона, о которой я скажу тебе позже. Итак, – обратился Друсс к собравшимся, – вы уже знаете, кто я и куда я иду. Буду говорить с вами откровенно: многие из вас – дезертиры, напуганные или павшие духом. Поймите одно: когда Ульрик возьмет Дрос-Дельнох, дренайские земли станут надирскими землями. Ваши усадьбы перейдут к надирам. Ваши жены станут женщинами надиров. Есть вещи, от которых не убежишь. Я-то знаю. В Дрос-Дельнохе вам грозит смерть. Однако все люди смертны. Даже Друсс. Даже Карнак Одноглазый. Даже Бронзовый Князь. Мужчине нужно многое, чтобы жизнь его была сносной. Хорошая женщина. Сыны и дочери. Дружество. Тепло. Еда и кров. Но прежде всего он должен увериться в том, что он – мужчина. Что же это такое – мужчина? Это тот, кто встает, когда жизнь собьет его с ног. Тот, кто грозит кулаком небесам, когда буря губит его урожай, – и засевает поле снова. Снова и снова. Мужчину не могут сломить никакие выверты судьбы. Быть может, он никогда не одержит верх – зато он может с гордостью смотреть на себя в зеркало. Как бы низко он ни стоял, кем бы ни был – крестьянином, крепостным или нищим, – победить его нельзя. И что такое смерть? Конец заботам. Конец борьбе и страху. Я участвовал во многих сражениях. И много раз видел, как гибнут люди – мужчины и женщины. В большинстве своем они умирали гордо. Помните об этом, определяя свое будущее. Пронзительные голубые глаза старика обошли толпу, всматриваясь в лица. Он знал, что добился своего. Теперь пора уходить. Он попрощался с Пинаром и остальными, заплатил по счету, несмотря на протесты хозяина, и зашагал в Скултик. Он шел сердито, чувствуя спиной взгляды всего высыпавшего из гостиницы люда. Он сердился потому, что сказал фальшивую речь, – он любил правду. Он знал, что жизнь ломает многих мужчин. Даже крепкие, как дуб, сдаются, когда их жены умирают или уходят от них, когда страдают и терпят лишения их дети. Другие сильные люди ломаются, когда теряют руку или ногу – или, хуже того, когда их постигает паралич или слепота. Каждый человек способен сломаться, как бы ни был он силен духом. Где-то глубоко внутри у каждого сокрыто слабое место, и только изощренная жестокость судьбы способна его отыскать. Друсс знал, что сильнее всего тот, кто лучше сознает, в чем его слабость. Сам он пуще всего боялся одряхлеть. От одной только мысли об этом его бросало в дрожь. Вправду ли он слышал тот голос в Скодии, или эти слова нашептал ему собственный страх? |