Книга Феникс. Возродиться из пепла, страница 34 – Бекки Чейз

— А разве я ее предлагал?

Волоски на макушке шевелятся от жара — прямо над головой открывается проход сквозь лимб.

— Снова полетим в ад? — настораживаюсь я.

Сколько можно таскать меня на то кошмарное болото?

Вместо ответа я слышу самодовольный смешок. В ту же секунду горящий поток затягивает нас внутрь тоннеля.

— Расслабься, — Люцифер складывает руки за головой и закрывает глаза — не хватает лишь солнцезащитных очков и коктейля, и попадание в образ загорающего пижона будет стопроцентным. 

Он даже крыльями машет с ленцой, пока я отчаянно маневрирую между всполохами пламени.

Гадая, куда нас выкинет, я всматриваюсь в приближающийся просвет. Оттуда ощутимо веет прохладой, но когда стены расступаются, тело не просто окутывает морозный воздух — он пробирает до костей.

Рухнув в сугроб, я вскакиваю на ноги, и остаток тепла вылетает из груди с визгом:

— Какого дьявола, Люцифер?

Где мы, черт побери? И почему вокруг снежная пустыня? Ни болота, ни Геенны — слишком противоестественно для преисподней. Безликая белесая равнина уходит за горизонт, сливаясь с таким же невзрачным подобием неба. Единственное цветное пятно в угрюмом пейзаже — массивный столб ярко-голубого света — пробивается сквозь обледенелую землю недалеко от нас. Именно от него исходят волны леденящего холода.

— Боже, — меня так сильно колотит, что я едва не падаю. — Это что, ваша местная Антарктида?

Люцифер даже не вздрагивает.

— Всего лишь врата девятого круга, — довольно скалится он. — Что, теперь считаешь мою постель не самой паршивой альтернативой?

В груди не хватает воздуха, чтобы съязвить в ответ.

— Какой же… адский холод, — хриплю я. Оксюморон остается без ответа. — Мы ведь… не вмерзнем в Коцит[1]?

— Озеро за вратами, — Люцифер кивает в сторону светящегося столба. — Но если тебе так хочется…

— Нет! — отшатываюсь я. И, увязнув в сугробе, жалобно вою: — Ну почему ты выбрал это место? Неужели во всем аду не нашлось…

— Здесь не бывает свидетелей, — перебивает он, устав слушать мой скулеж. — Я прихожу сюда много лет, с самого детства, чтобы…

Люцифер замолкает и резко отворачивается, словно, не сдержавшись, сболтнул лишнее. В другой ситуации я не преминула бы узнать подробности, но сейчас меня мало волнует история его жизни.

— Так почему я тебя вижу? — я должна узнать, пока не превратилась в замороженную глыбу. — Ты не наводишь морок? Или я темная, и вижу только демонов? — я продолжаю выстраивать версии.

От холода немеют пальцы, но Люцифер не намерен заканчивать эту пытку:

— Обычно наоборот. Мы не рассеиваем завесы себе подобных. Это как естественная самозащита — все силы направлены на борьбу с противоположной стороной.

То есть я светлая? Но если так... тьма должна это чувствовать. Почему же это не остановило Сатану?

Завернувшись в крылья, я надрывно кашляю.

— Чему вас только учат? — устав от моего топтания в снегу, Люцифер снисходит до подсказки: — Ты больше не смертная и не зависишь от внешних обстоятельств. Так сделай мысль оружием — поставь щит.

Если бы я умела!

Но я отчаянно пытаюсь — сосредотачиваюсь, задерживаю дыхание… и ничего. Только зубы стучат сильнее.

— Представь тепло, которое охватывает каждый дюйм тела и отдели от себя, — упорствует Люцифер.

Я закрываю глаза, силясь забыть о ветре. Кончики пальцев сводит и покалывает, но я убеждаю разум, что это согревающее пламя, а не мороз. Заставляю себя поверить, что во мне есть огонь, и по венам неожиданно разливается приятный жар.

Ну же! Я мысленно отталкиваю его от себя, погружая тело в защитный кокон. Вокруг по-прежнему завывает ветер, но его порывы меня больше не страшат.

— Спасибо, — я с благодарностью смотрю на Люцифера и добавляю извиняющимся тоном: — Мы еще не боролись со стихиями. Только проникали в сознание друг друга и распознавали ложь.

— Тогда давай выясним, чему ты научилась. Я задам тебе три вопроса, а ты — три мне. И проверим, кто определит правду.

Я с готовностью киваю. Угадайка или диалог — все равно. Пусть хотя бы так я получу ответы.

— Что ты нашла под трибуной? — начинает Люцифер, удерживая мое лицо за подбородок.

— Уже говорила — там валялась какая-то рваная тряпка.

Мы оба знаем, что я не лгу, но Люциферу этого мало. Он чувствует недосказанность.

— И все?

— Это второй вопрос, — фыркаю я.

Другой демон бы оценил, но Люцифер слишком нетерпелив, чтобы похвалить за смекалку.

— Ответь! — не выдерживает он.

— Сначала ты, — уловив раздражение, я впитываю его против воли и выпаливаю с такой же горячностью: — Почему Сатана предложил мне принять сторону ада? Только, чтобы насолить моей матери?

— У него страсть к убогим, — не получив желаемое, Люцифер распаляется. — Твоя очередь. Что еще было под трибуной?

— Ты не ответил нормально! — я тоже злюсь.

И корю себя за то, что согласилась. Люцифер слишком хитер, чтобы проболтаться.

— Хочешь услышать правду? Покажи пример, — подначивает он.

А почему бы и нет?

— Там была фраза, — искренняя часть меня подталкивает рассказать не только о надписи, но и о предсказании из зеркала, но о нем я упрямо умалчиваю.

— Ты уже видела подобное? — сжав плечи, Люцифер притягивает меня к себе.

— Твоя очередь отвечать. Ты знаешь, кто сбежал из темницы?

— Да.

— Кто?

— Это новый вопрос.

Наш диалог все больше похож на перепалку школьников, где и «сам идиот» сойдет за аргумент. Устав препираться, я вырываюсь из кольца его рук:

— Хватит! Это дурацкая тренировка!

Он стискивает мои запястья и рывком удерживает рядом. Над головой вихрится снег и прилетает в лицо пригоршней снежинок, но я не моргаю. Наше извечное противостояние — кто первым отведет взгляд?

Люцифер медленно распахивает крылья и накрывает меня, пряча от ветра. Что это, черт возьми? Очередное притворство? Или суррогат заботы? Я замираю — под его крыльями становится необъяснимо спокойно.

Лицом к лицу. На расстоянии выдоха. Слишком опасная близость.

Темнеющие глаза пробуждают воспоминание о нашей первой встрече. И еще об одной, и о следующей. Такие болезненные… и сладкие. Я слишком зависима от Люцифера. И не представляю, как разорвать эту дурманящую связь.

— Ты ведь хочешь, чтобы я тебя поцеловал? — от его голоса по спине пробегает холодок.

Внешние звуки затихают, и время словно останавливается.