Книга Элеанор Ригби, страница 46 – Дуглас Коупленд

— Совершенно справедливо. — Я решила перейти на светский разговор, поскольку мужчины всегда удирают, стоит мне только проявить словоохотливость. — Думаю, теперь вы можете вздохнуть с облегчением, раз это не «грязная бомба». А ведь всего-то нужно было спросить, что у меня в чемодане. И не обязательно сразу сажать за решетку.

— Стандартная процедура, мисс Данн.

Мы пару минут поговорили о формальностях, и я снова поинтересовалась, не пора ли возвращаться в камеру.

— И да, и нет. Думаю, сначала вам будет интересно побеседовать с доктором Фогелем. — Он представил меня немцу, который зашел вместе с ним. — Доктор Фогель — онколог.

— Кто-кто? — Я прекрасно знаю, что такое онколог; просто не ожидала услышать это слово при данных обстоятельствах.

— Доктор Фогель специализируется на радиационном поражении.

Я вскочила:

— А какое отношение это имеет?…

Онколог сделал знак садиться.

— Пожалуйста, присядьте, мисс Данн.

Я повиновалась.

Доктор Фогель спросил:

— Мисс Данн, как вы подняли экземпляр с земли?

— Ну… рукой.

— Понятно. А впоследствии вы долго его держали?

— Вообще-то да. У него удивительная структура. Он упал с неба почти мне в руки. Я даже продукты бросила, чтобы взглянуть на него.

— Так сколько времени? Предположительно.

— Ну, несколько часов я его вертела и рассматривала, а потом…

— Что вы сделали потом?

— Положила его под подушку и заснула.

— Ясно.

— Кажется, мне тоже.

Все молчали.

— Как вы думаете, доктор, это серьезно?

— Боюсь, да. Очень.

Несмотря на причиненный ущерб, немцы приняли меня дружелюбно. Позволили лечь в настоящую больницу, а не довольствоваться тюремным лазаретом.

Историю о «грязной бомбе» так и не пропустили в газеты (подозреваю, в мире происходит масса случаев, о ко торых мы остаемся в полном неведении). Больничный персонал и без того прекрасно знал, кто я такая и что произошло в терминале — а заодно почему я теперь гощу в больнице. Я чувствовала себя городской легендой, возродившейся к жизни: «Знаете, это та сама сумасшедшая, которая приняла кусок космического мусора за метеорит. Сунула в свой чемодан и закрыла седьмой по величине аэропорт мира».

Из-за особой предосторожности меня поместили в изолятор — в пластиковый «пузырь». Возможно, у меня снижен иммунитет, и люди могли легко передать мне свои микробы. Доктор Фогель объяснил, что единственный надежный способ, каким можно оценить тяжесть радиационного поражения, — это наблюдение за скоростью проявления симптомов. Результаты анализа крови готовы не были, но если у меня имеется нехватка лейкоцитов, то я подвержена условно-патогенным инфекциям. По счастью, прямые симптомы — ожоги кожи, тошнота и лихорадка — так и не проявились. Помню, в одной передаче показывали несчастных вертолетчиков, которые поливали цементом расплавленный чернобыльский реактор. Через несколько дней их уже не было в живых. Проблема в том, что доктор Фогель не мог сказать наверняка, чего мне ждать. Медицина не в силах дать четкий прогноз. Бывает, что симптомы проявляются через несколько месяцев, а то и лет.

И вот я снова в изоляции, в «пузыре» — ни больше ни меньше. Что пытается сообщить мне природа?

Доктор Фогель принес англоязычную книгу по медицине, однако раздел о радиации слишком гнетущий. Очень много общего с рассеянным склерозом, разница лишь в интенсивности симптомов. Похожее ощущение: никогда не знаешь, пронесет в этот раз или уже конец. В «пузыре» воспринять свое состояние еще труднее: люди заглядывают, улыбаются и машут тебе рукой, будто щенку или котенку. Пройдя мимо, скорее всего смотрят на встречных с печальной физиономией: «Бедняжка в „пузыре“, она обречена».

Ближе к закату в комнатушку, примыкающую к моей «одиночке», зашел Уильям в помятом костюме. На лацкане пиджака красовалось пятнышко томатного сока.

— Боже, Лиззи, ты что тут устроила?

— Тебе разве не рассказали?

— Кое-что, но не все. Ох, ты в этом кошмарном «пузыре»…

— Ага.

— Ты больна?

— Я? Нет.

— Так почему же тебя так запрятали?

— Гипотетически — чтобы защитить от посетителей. Меня не выпустят, пока не придут результаты анализов на лейкоциты. Пододвинь кресло, присядь.

Брат внял моему совету.

— Проезжал мимо твоей квартиры — все здание пленкой укутано. Люди какие-то ходят в скафандрах, как пришельцы. Ну и всыпят тебе соседи по первое число, когда домой попадешь.

— Вероятно. А у тебя усталый вид.

— Двадцать восемь часов на ногах, глаз не сомкнул. Да ладно, мне не привыкать.

— Спасибо, что заехал.

— Давай рассказывай, что стряслось.

Я поведала ему свою историю, умолчав обо всем, что касалось герра Байера и Клауса Кертеца. Уильям усмехнулся:

— Узнаю нашу Лиззи: то трансвестита порубленного найдет, то кусок плутония.

— Не плутония, а обогащенного урана, насколько я поняла.

Он расслабился и со свистом выдохнул. Огляделся.

— Знаешь что? Я в этой больнице уже у кого-то кровь покупал.

— Какое совпадение.

— Некоторые фрицы кому хочешь фору дадут. Одна дамочка помнит изобретение парового автомобиля.

— Представляешь, сколько у нее всего в голове?

— У бабки ДНК, как у резиновой игрушки для собак. Она до четвертой мировой войны доживет.

— Уильям, а когда ты встречаешься с долгожителями и платишь за кровь, ты им какие-нибудь вопросы задаешь?

— Только медицинские: как относятся к выпивке, сигаретам, что едят, кем работали, были ли в роду долгожители.

— Есть у них что-нибудь общее?

— Все как один утверждают, что не волнуются по пустякам — и, как ни странно, недолюбливают овощи. Правда.

— Нет, я вот о чем: кто-нибудь рассказывал, как удается жить со всеми этими воспоминаниями?

— Никогда. Как правило, это или земледельцы, или жители маленьких деревушек, где не бывает особых событий. В городах до 105 не доживают, а до 110 — тем более.

— А ты обнаружил что-нибудь, что их всех объединяет?

— Мы подозреваем, что у них есть определенные гены-маркеры. Только знаешь, будущее за… э-э… другими типами клеток — но я тебе ничего не рассказывал. В общем, теперь мы не только кровь собираем. — Брат потер глаза, моргнул и сказал: — Мне надо поспать. Тебя сюда надолго упекли?

— Если дела пойдут хорошо, утром выпишут. У меня одежды нет — багаж захоронили как токсические отходы; придется все новое покупать.