Книга Безбашенная, страница 61 – Янка Рам

Посмотрев на время, прикидываю, что прибудем мы часикам к двенадцати ночи.

В самый раз!

— Ты позвонил?

Я не планировала спрашивать ни секунды, но мой рот, видимо, живет какой-то самостоятельной жизнью. Ожников, спасая мою волю от разложения игнорирует мой вопрос. Это и к лучшему! Не хватало еще, чтобы я начала расспрашивать окружающих о его самочувствии и переживаниях. Этого Олег точно не оценит.

— Спасибо! — благодарю его я, пожимая руку, которая лежит на рычаге коробки передач.

Закатив глаза, он цокает языком.

— И вот хрен же тебя разберешь, что ты имеешь в виду.

— Не надо разбирать… — хихикаю я. — Люби так!

— Люблю… — улыбается он. — Как тебя можно не любить? Давай, рассказывай мне что-нибудь жизнеутверждающее.

— Сегодня — смертеутверждающее, — поправляю я его. — Хочу обменяться с тобой опытом. Ты умирал когда-нибудь?

— Нет, — качает он головой. — Не умирал, но много раз я ждал смерти.

— Когда воевал?

— Обстрелы… — кивает он. — Мы спали под обстрелами. В любой момент… В общем, я научился жить в ожидании, без эмоций. Но ранен не был ни разу. Ребята говорили — везунчик, — грустно усмехается он. — А ты?

— Пару раз… Но сильно запомнился первый. Там было ясное сознание, и я запомнила все подробности, которые были там… за барьером. Когда ты выходишь из тела.

— Расскажешь?

— Да, — киваю я.

Это хорошая вводная для нашего сегодняшнего время провождения.

— Мне было восемь, кажется. Я утонула. Подробности самого процесса не буду, там всё банально, но вот дальше… Как только тело отключилось, и я перестала испытывать дискомфорт от воды в легких, сознание резко прояснилось. Щелчком. И меня начало топить в каком-то странном звуке — это было очень громко. Переходы от лязга до гула и потом в как… очень красиво не звук, а пение, потом снова гул, лязг… Трясти начало очень сильно. И параллельно шла информация — что идет отделение физического тела от тонких тел, и то, что я чувствую, это связанно с процессом разделения. Потом меня резко дернуло, и я начала падать, но только куда-то вверх с огромной скоростью! И тот пресловутый тоннель, о котором многие говорят — это для меня был эффект от скорости движения — все размазалось превращаясь в однородную сплошную стену вокруг меня. Я выходила через «родничок», — прикасаюсь я к своей макушке. — А свет был не впереди. Он был внутри! И такое ощущение — радость, эйфория, восторг, и все поет! Еще ощущение предвкушения, что наконец-то! Наконец-то возвращаюсь в покой, домой, туда, где ждут и теперь все будет хорошо — отсутствие тревоги и любого беспокойства, умиротворенное блаженство! Одновременно, я видела где-то на границе сознания, как меня вытащили и реанимируют. Никаких эмоций это не вызывало до тех пор, пока у них не получилось. На самом деле, это была всего пара минут, но времени в моем состоянии почти не ощущалось, и все растянулось по длительности. Картинка реанимирующих меня людей немного сбила, и чувство прекрасного пропало. Потом, я почувствовала, как что-то болезненное и грубое рвет меня обратно препятствуя полету — это было больно и страшно, и я внутренне просила оставить меня в покое, и позволить двигаться дальше. Но свет пропал. Пришло что-то типа того, что "ещё рано". Боль и удушье вернулось, внутри было разочарование и ощущение, что меня обманули, и я плакала… Вот так!

Саня задумчиво слушает.

— Там лучше, чем здесь?

— Я этого не говорила! — сразу торможу я его. — Там бывает по-разному. Я была ребенком и уходила в чистом состоянии — одновременно в просветленном и наивном, доверяя тому, что встречало меня, и не боясь, открываясь этому. Поэтому, у меня там все было хорошо. На тот момент.

— А как будет… было бы у меня?

— Это зависит от того, как ты живешь и самое главное от того, в каком состоянии ты войдешь в смерть. Если в страхе или неприятии, гневе или ощущении несправедливости, все будет иначе.

— На востоке я пробовал наркотики… — не глядя на меня вспоминает он, ведя машину. — Не траву, а серьезные. И пару раз я вмазывался героином. То, что ты описала — радость, эйфория, восторг предвкушение, возвращение домой, отсутствие тревоги и любого беспокойства, умиротворенное блаженство… Героин дает это во время «прихода». Это так о*уенно! После этого, всё кажется ненужным и раздражающим. Как ты потом жила, зная, что есть альтернатива?

— А как ты живешь, попробовав героин?

— Я очень часто вспоминаю. Иногда мне снится, как я вмазываюсь и это ощущение немного возвращается. Но я больше… не стану! Это страшно после того как заканчивается. Каждой дозой ты убиваешь в себе возможность получать удовольствие от жизни. Она становится бесцветной, безвкусной и бессмысленной! Но я помню это ощущение, Жень и никогда не забуду.

— Я тоже помню удовольствие от своей смерти, и мне тоже оно иногда снится.

— Я хочу умереть ТАК! С этим ощущением… и я хочу в нем там остаться. Хочу этот покой и того, кто дает его.

— Сегодня у тебя будет шанс… Сколько жизней у тебя осталось, мой кот?

— Донашиваю последнюю… — ухмыляется он, — да и та уже вся в дырках!

— Прости, котяра! — смеюсь я. — Штопать я пока не умею. Но мастер-класс по стриптизу я тебе сегодня организую.

— Итак, — пытается он в очередной раз, — куда мы едем?

— Давай, к стройке тридцатиэтажки.

На несколько минут я вырубаюсь. Сквозь сон, я чувствую, как мы паркуемся.

Саня, пробегается пальцами по моим ребрам, вынуждая подскочить с воплем.

— Не пищи, ангел смерти! Что там дальше с твоей интригой?

Нацепив на него рюкзак и вложив в его руки свернутый в рулончик каремат, я закидываю на плечо спальник и молча иду к недостроенной высотке. Главное, чтобы нас не остановили охранники. Ворота на стройку открыты, натянут лишь стальной трос с запрещающим въезд знаком, аккуратно перешагиваю.

— Ты чо? — шипит на меня Кот. — Туда-то тебе зачем? Нас же в участок упекут до выяснения, если поймают.

— Верь мне! — шепчу ему я. — И перестань мандражировать, охранники почувствуют твое беспокойство и пойдут на обход, а так будут мирно бухать в сторожке, — киваю я ему на сторожевой вагончик, дверь которого закрыта.

Утянув подальше от фонарей, я веду его на другую сторону архитектурной махины, и не обнаружив лестницы, подставляю к неостекленному окну большой деревянный короб, как ступеньку. Немного помучавшись, я оказываюсь внутри. И через минуту Ожников уже рядом.

— Я так понимаю, идиотские вопросы типа «а на фига козе баян» задавать бесполезно, да? — зло шепчет он. — Туманову понесло!

— Не возникай! — шикаю на него и, достав фонарик, отправляюсь на поиски лестницы наверх.

Я почему-то уверена, что она здесь должна быть. Минут пять блужданий в темноте, и мы выходим к лестнице.