Онлайн книга «Крокодилова свадьба»
|
— Ты взяла больше пирожков, чем обычно… Смотри, маме ты всегда берешь две булочки — ни больше, ни меньше, а себе — всегда, абсолютно всегда! — два вишневых пирожка. А сегодня ты взяла четыре… — Может я захотела еще! — На тебя это не похоже — ты верна своему, как ты это там называешь… — Графику? — Да, графику! К тому же, ты вроде как следишь за фигурой — и это ты мне сама говорила. Так что, здесь точно замешан кто-то посторонний. Октава была задавлена логикой булочной философии. Странно, что у этого течения так мало последователей — оно крушит всех оппонентов корицей, яблоками, вишней и тестом — главное, чтобы оно достаточно пропеклось, иначе аргументы будут недостаточно весомыми. — Ну, вы правы, похоже на то. — Вот, а я же говорила! Ну и как оно? — Не по графику, — призналась Октава. — Опять ты за свое! Может, оно и к лучшему? — Не знаю. Поэтому мы договорились на пробный период. Давайте потом поговорим про это, хорошо? Я просто тороплюсь. — Это на тебя тоже не похоже. Обычно ты не медлишь, но и не торопишься, потому что появляешься везде с точностью до минуты. — Откуда вы меня так хорошо знаете? — Ты заходишь ко мне два раза в неделю в течении нескольких лет, не выбиваясь из своего… графика. Поверь, я кое-что успела о тебе выучить. Но, не могу больше задерживать — а то еще начнешь опаздывать. Маме передавай привет! — Хорошо, — выдавила слегка покрасневшая Октава, со звоном дверного колокольчика выйдя на улицу. И откуда эти хозяева лавок всегда знают все и обо всех? Эта мысль по-настоящему беспокоила девушку, а вот опозданий она не боялась — ровно так же, как и слишком ранних приходов. Сложно бояться таких вещей, когда на два полушария твоего мозга жирным шрифтом написано слово «ПУНКТУАЛЬНОСТЬ». Притом, именно так, заглавными буквами. Омлетте́ поскреб внутри пурпурного кошелька, когда-то давно купленного у Бальзаме Чернокнига, и в ответ внутри у бывшего мужа Крокодилы заскреблись пантеры. Кошелек оказался наполовину пуст, и в то же время наполовину полон — хотя, если смотреть объективно, там оставалось совсем немного философов. И этого точно не хватило бы на то, что Омлетте́ планировал. В принципе, всегда можно было пополнить запасы — например, сделать как все нормальные люди и попробовать поработать, но Омлетте́ чувствовал, что не выдержит такого тяжкого труда. Хотя по-настоящему физически тяжелым трудом в Хрусталии никто и не занимался. А посему бывший муж Крокодилы провел последний час в долгих раздумьях, которые тянулись нугой, а потом разрывались, лопались, и приходилось начинать все сначала. Тяжело вздохнув и открыв было рот, чтобы сказать что-то голему, Омлетте́ передумал — снова тупо уставился в кошелек, почесывая здоровенные пушистые бакены и не менее пушистую прическу-гриву. У него не осталось практически ничего, кроме небольшого количества денег, небольшого количества смекали, и не менее небольшого количества знакомых. А потому, как бы Омлетте́ не хотелось, он все-таки решился взяться за дело собственноручно — хоть и не полностью, а наполовину. Не хватало кроме драгоценных денежек потерять еще и себя самого. Да и вообще, его статусу не соответствует занятие такими делами. Только вот господин Омлетте́ совсем позабыл, что этот его «статус» пылился где-то на антресолях, забытый всеми, кроме него самого и, может быть, личного голема. Который, как оказалось, все-таки сможет принести пользу впервые за все эти годы. Глиццерин всегда бубнил себе под нос, когда работал — так было проще ориентироваться, соображать и понимать, что ты делаешь так, а что — не так. А еще, когда работа воспринимается практически как жена, бубнеж под нос создает некую атмосферу уединенности, близости со своей любовью и второй половинкой. В случае Пшикса — с работой, конечно же. Сейчас, в темноте сценического подвала, освещаемой лишь мерцающей желтым магической лампой, звучала мелодия из бубнежа Глиццерина — такое себе удовольствие для любителей музыки. Но здесь, в пиротехническом раю, Пшикс был сам себе хозяин, сам себе режиссер, сам себе начальник (пока не начинал орать Увертюр) и, в принципе, был сам себе сам. — Так, это сюда, это немного подкрутить, здесь слегка ослабить, а еще свидание через несколько часов и… — тут Глиццерин осекся и сам удивился словам, сказанным словно бы машинально. Пшикс понимал, что должен был пробубнить под нос не это — но случилось именно так. Пиротехник отмахнулся, продолжив. — Так, тут кончается краситель, здесь вроде бы все в порядке, здесь… здесь мне что-то не нравится, надо что ли закончить работать пораньше и подготовиться, и может цветов. Глиццерин снова осекся. Когда любовь горячей смолой влили в голову, тяжело сосредоточиться на работе — даже при том уровне страсти к ней, которую испытывал Пшикс. Тогда, получается, если работа — это любовь, то Октава — любовница? Или наоборот — работа стала любовницей? Глиццерин отмахнулся от странных мыслей и продолжил работать. На улице раздался раскат грома, но тут, под сценой, он звучал приглушенно, словно пойманный в банку, и не мешал ходу мыслей. Но потом его удары стали усиливаться, становились громче, громче… Пшикс слегка напрягся — либо на улице началась буря, либо у него поехала крыша, потому что гром здесь не мог быть столь отчетливым. И только когда раздались слегка приглушенные голоса, пиротехник догадался, что это были шаги. — По-моему, он должен быть тут, — раздался бас Увертюра. После небольшой тихой паузы, главный режиссер забарабанил кулаками по люку, который вел с сцены под сцену. — Эй! Пшикс! Ты там?! Глиццерин хотел бы промолчать, но ответить пришлось: — Да, сэр, я здесь. — Не слышу! Погромче! — Да, сэр, я здесь! — И зачем надо было делать такую хорошую шумоизоляцию?.. ПШИКС, ТЫ ТАМ?!!! — ДА, СЭР, Я ЗДЕСЬ!!! — Зачем же ты так орешь, Пшикс! — проворчал Увертюр. — Срочно вылезай сюда — тебя ищут! На секунду пиротехник подумал, что Октава что-то перепутала и пришла сюда раньше, а он об этом даже не догадался и испортил их «демо-версию» отношений, которые могли закончиться в любой момент. Поэтому Пшикс резко вскочил, отряхнулся и полез наверх. Мысль потухла быстро, как спичка на ветру, и, открывая люк, пиротехник уже забыл, что это его так пришпорило торопиться. Выбравшись на сцену и быстро привыкнув к свету магических фонарей, Глиццерин оглядел Увертюра, живот которого снизу казался еще больше, а потом пиротехник встал, выпрямившись в полный рост. Размер живота режиссера, к слову, после смены ракурса уменьшился совсем чуть-чуть. |