Книга Страсти и скорби Жозефины Богарне, страница 130 – Сандра Галланд

Феш? Я кивнула. Как и Жозеф. И Люсьен.

— А разве Паулина и Виктор Леклерк — нет?

Я закатила глаза. Ну да… и они тоже.

— Это правда, что их отозвали из Милана?

— За набивание карманов, как я слышала.

— Говорят, они купили имение в Италии.

— И присматривают себе недвижимость под Санлисом.

— Я думала, это другой брат ищет дом под Санлисом. Как его зовут? Ах да, Люсьен. Тот молодой, в очках с толстыми стеклами.

— Но разве это не он недавно купил городскую усадьбу на Гран-Рю-Вер? Это на жалованье-то депутата?

Фортюне Гамелен присвистнула:

— Обожаю это шампанское!

— Вы слышали о приключении Фортюне, Жозефина?

— Она прошла по Елисейским полям, обнаженная до талии.

— На спор, — самодовольно улыбнулась Фортюне Гамелен.

— Из-за этого едва не начался бунт.

— До сих пор не понимаю отчего, — закатила глаза Фортюне. — Как будто люди раньше женщин не видели.

— Вы бы видели, что писали газеты!

— Кстати, о газетах. — Минерва положила карты. — Кто-нибудь из вас читал статью в «Ла-Ревелетёр»? О том, что директора уже неделю знают о поражении нашего флота.

— Каком поражении?

— Вот это я и хотела бы узнать.

Все повернулись ко мне, и мои глаза наполнились слезами. Я не хотела бы, чтобы подруги узнали эту новость от меня.

16 ноября

Ходят слухи, что с армией Бонапарта неладно, что она в окружении.

12 декабря

Мой слуга вернулся с рынка в слезах:

— Генерала Бонапарта убили в Каире!

Я тотчас отправилась во дворец к Баррасу. Решила не читать газет, не верить им, но совсем не обращать внимания на такие слухи невозможно — я должна знать, что происходит.

Дорога до дворца отнимает много времени. Кое-где заметны признаки беспорядков, и чем ближе к рынку, тем чаще они попадаются. Несколько раз мою карету узнавали. Один человек снял шляпу, как если бы встретил похоронную процессию. Я сидела, прислонившись к спинке, меня не было видно снаружи.

Что, если Бонапарт действительно убит?

Едва увидев Барраса, я расплакалась, несмотря на присутствие посторонних, — ответ на свой вопрос я прочла у него в глазах. Колени у меня подогнулись.

Как будто издалека я слышала приказания Барраса подать соли и холодные примочки. Он считал мой пульс, приподнимал мне веки.

Я попыталась сесть. Во рту чувствовался вкус желчи. Над собой я увидела круг сочувствующих лиц. Мужских лиц.

— Помогите перенести ее в соседнюю комнату, — услышала я слова Барраса.

Он попробовал поставить меня на ноги. Ноги не слушались, я чувствовала себя тряпичной куклой. Нервы сдали — и я захихикала.

— Сейчас придет в себя, — сказал Баррас. — Она крепче, чем кажется.

Меня положили на кровать, распустили завязки, укрыли одеялом. Я закрыла глаза, повернула голову.

— Скажите мне! Скажите, что знаете.

— Его имя означает «Лев пустыни», — так он сказал своим людям.

— Я этого не знала, — удивилась я. Вспомнилось, что Бонапарт мечтал покататься на слоне и носить тюрбан. — Продолжайте.

— «Солдаты! — воскликнул Наполеон. — Сорок столетий смотрят на вас с этих пирамид!»

— Это прекрасно. Он хорошо умеет говорить с людьми.

В Каир он въехал с Кораном в одной руке и с «Правами человека» Томаса Пейна в другой. С триумфом.

— У него тонкое театральное чутье, — сказала я, закрывая глаза. Попыталась представить себе, что Бонапарт чувствовал в тот момент, каково было ему ощущать движение судьбы, ступать по следам Александра Великого и Цезаря.

Он считал себя избранным. Я открыла глаза:

— Баррас, его не могут убить.

3 января 1799 года

— Опять эта проклятая малярия, — сказал Баррас, лежавший под несколькими ватными одеялами. — Семейная традиция. — Его лицо, окруженное батистом, напоминало старушечье.

Я согнала Тото с небольшого кресла, стоявшего у массивной кровати Барраса, и села. Меня тревожило, что он так ослабел.

— Она приходит и уходит. Не волнуйтесь так. — Он набрал в рот глоток принесенной горничной хинной воды и выплюнул ее. — Хоть бы немного бренди добавила!

Горничная вышла, хлопнув дверью.

— Мой отец клялся ромом, — улыбнулась я. В комнате неприятно пахло попугаем.

— И он мертв! — стукнул кулаком по матрасу Баррас. Тото вспрыгнул на кровать, обнюхал вокруг себя и свернулся клубком подле своего хозяина.

— Так скажите: есть какие-нибудь новости? — Я всегда волновалась, когда он вызывал меня к себе.

— Я просто хотел заверить вас, что слухи о поражении Бонапарта неверны. Мы получили рапорт, что он собрал армию из ста тысяч человек и собирается направиться в Сирию.

— Это удивительные новости! — обрадовалась я, прикидывая, где находится Сирия. Приехав домой, найду на карте.

— В Англии выстрелили из пушки с лондонского Тауэра, полагая, что Бонапарта убили. В Лондоне, как мне сказали, даже поставили пьесу под названием «Смерть Бонапарта». Теперь им придется снова стрелять из пушки, чтобы возвестить о его воскрешении, — хихикнул Баррас. — Но в сегодняшнем «Лондонс Морнинг Кроникл» есть нечто, что, как я подумал, надо показать вам.

— Английская газета?

Баррас кивнул и стал искать в стопке газет на тумбочке у кровати.

— Секретарь сейчас переводит эту статью. Где мои очки? Черт, ничего теперь не могу найти.

— Статья о Бонапарте? — Я нашла очки Барраса на тумбочке и подала их ему. Всякая новость, считала я теперь, должна быть плохой.

— Жаль, я не читаю по-английски. — Баррас косо посмотрел на газету, держа ее в вытянутой руке. — Жаль еще, что и не вижу.

— Тут встречается фамилия Богарне, — сказала я, заглядывая ему через плечо. Что-то об Эжене?

— А, вот Бото.

— Вам это не понравится, — предостерег нас секретарь Барраса. Держа в руках газету, он прочел вслух: — «Публикация конфиденциальных писем, написанных Бонапартом и его окружением семьям во Франции (они перехвачены нашими военными моряками), делает не много чести нравственным качествам представителей нашего кабинета. Такой скандал не пойдет на пользу образу нашей нации…»

— Погодите минутку, помедленнее, Бото. Это какая-то бессмыслица.

— Может быть, дело в моем переводе. ^[110]