Книга Страсти и скорби Жозефины Богарне, страница 36 – Сандра Галланд

Звонит церковный колокол. Париж спит. Но прежде, чем я задую свечу, я даю себе обещание запомнить эту ночь и помнить, что бы ни случилось: лишь это называется счастьем, лишь эта полнота сердца имеет значение.

Понедельник, 22 ноября 1790 года

У Фэнни есть билеты в Национальную ассамблею, и она настояла, чтобы мы туда сходили.

— Вот увидишь, Ассамблея заменила собой театр! — хохотнула она. — Оцени мой революционный туалет. — Фэнни оделась в красное, белое и синее: по-видимому, революционный стиль сейчас в моде. — Прелестно, не правда ли? — Она сделала неловкий пируэт. — И кроме того, Роза, пора уже тебе повидать мужа.

Стояло прекрасное утро, холодное, но ясное. Мы наняли фиакр до Тюильри. Ассамблея заседает в бывшем дворцовом манеже, рядом с террасой Фейлянтского монастыря. Повсюду снуют депутаты в черном. В садах гуляют многочисленные продавцы памфлетов и листовок. Торговцы лимонадом кричат:

— Подходите! Свежий лимонад!

У входа теснился народ всех сословий. Галереи для публики располагаются над палатой, где заседает Ассамблея. Фэнни выбрала скамью почище прочих и, прежде чем мы уселись, застелила ее куском принесенной с собой ткани. Я обратила внимание на женщин в нашем ряду: все были одеты элегантно, будто для послеполуденной прогулки в Булонском лесу. На галереях для публики мужчины сидят вперемежку с женщинами, хотя последние преобладают. Судя по виду, в основном служанки или рыночные торговки.

Я вглядывалась в лица депутатов, сидевших внизу.

— Его еще нет, — прочла мои мысли Фэнни.

Один депутат вышел вперед и встал лицом к собравшимся. Женщина, сидевшая на несколько рядов позади нас, громко выругалась. Меня передернуло; Фэнни наклонилась ко мне и прошептала:

— Видела бы ты, что тут творилось в прошлом году! Одна дама даже принесла с собой пику. — Фэнни указала на мужчину, сидевшего в дальней части зала. — Видишь Робеспьера? Вон тот, в напудренном парике.

— Тот крошечный аристократ? — Мужчина в бледно-зеленом сюртуке и белом кружевном галстуке сидел, положив руки на колени, и оглядывал окружающих.

Фэнни захлопнула веер.

— Ему бы священником стать.

Зал разразился вдруг приветственными возгласами. Я подалась вперед, тщась понять причину всеобщего ликования. Фэнни указала на только что вошедшего депутата — худощавого человека в льняной блузе и в башмаках на толстой деревянной подошве.

— Он что, крестьянин? — спросила я.

— Это депутат Люзерн, глупенькая. Его приветствуют, поскольку он явился в крестьянской одежде. А вон и Франсуа! Смотри, вон там, в четвертом ряду. На нем этот кошмарный парик с косичкой и старорежимная шляпа. Видишь?

Я нашла Франсуа по белому плюмажу на касторовой шляпе.

Но где же Александр?

Фэнни подтолкнула меня локтем и кивком указала на вход. В дверях стоял мужчина с длинными, распущенными по плечам кудрями, в черном сюртуке и нанковых панталонах. Александр!

— Ну что вы так смотрите? — возмутилась я.

— Он тебе по-прежнему нравится, признайся.

— Глупости! — Но если Фэнни, читая по моему лицу, хотела увидеть любовь, кто мог ей в этом помешать?

К счастью, ее внимание отвлекли крики в партере. Двое депутатов поднялись с мест и возмущенно орали на третьего. Наконец, хоть и не без труда, порядок был восстановлен.

— Некоторые депутаты, и твой муж в том числе, — объяснила Фэнни, — предлагают избирать священников, представляешь? Они хотят, чтобы священники тоже стали чиновниками, которых нанимало бы правительство. Этот вопрос всех сильно разгорячил, как ты сама можешь заметить.

— Чтобы священников избирали? Но ведь папа никогда на это не согласится, — сказала я, пораженная такой идеей.

— А кто его спросит? — прошептала Фэнни.

Теперь по очереди выступали сторонники и противники этого предложения. Александр вышел на подиум шестым. Он говорил чрезвычайно убедительно. Франция накануне финансового краха, начал он. Бедняки голодают; духовенство же, не обремененное ни налогами, ни верностью государству, продолжает наслаждаться жизнью, роскошествуя за народный счет. Дворяне отказались от своих привилегий. То же, в свою очередь, должно сделать и духовенство…

Затем выступил брат Александра, Франсуа, сторонник иной точки зрения. Красноречием он уступал брату, его голос не завораживал, а смысл утверждений иногда ускользал. Тем не менее я вполне его поняла. По его словам выходило, что, в принципе, концепция выборности духовных лиц разумна, но на практике неприменима.

Нельзя ожидать от слуг Божьих, чтобы они позабыли о своей верности церкви.

Тут разгорелась дискуссия, сторонники разных точек зрения подняли крик. Женщина, сидевшая позади нас, снова стала грязно ругаться. Наконец дебаты закончились, но решение так и не было вынесено.

— Это система десятины вовлекает церковь в такие беды, — сказала Фэнни, когда мы выходили. — Если бы духовенство хоть как-то себя обуздывало, но нет — они хотят жить как короли. А за чей счет, спрашивается? И все эти мрачные шествия! Неужели каждое воскресенье необходимо запруживать улицы так, что ни пройти, ни проехать нельзя? Разве праздничных дней недостаточно?

— Терпеть не могу ездить на встречи с родственниками в такие дни, — сказала я, думая о тетушке Дезире, которая была очень набожна, и о маркизе, требовавшем преданности всякому делу, каким бы кто ни занимался.

Вместе с толпой мы прошли в большой центральный зал. Александр стоял в самом центре, в окружении депутатов. Он бросил взгляд в нашу сторону и продолжал разговор.

— Он не узнал тебя.

Прежде чем я успела бы остановить Фэнни, она стала проталкиваться к Александру.

Он обернулся, насмешливо оглядел меня с ног до головы и, сделав два широких шага, оказался передо мной.

— Мадам Богарне, — сказал он, — какой сюрприз! Утром меня известили о вашем возвращении. — Он отбросил со лба белокурые волосы. — Я уж стал бояться, что вы никогда не вернетесь. Гортензия с вами?

— Ей не терпится вас увидеть, — сказала я, нервно поправляя газовое фишу ^[41] (платье Мари мне мало). — Вы произнесли прекрасную речь.

Александр взглянул в сторону выхода, где два депутата пытались привлечь его внимание, и пожал плечами, как бы извиняясь.

— Простите, мне надо идти. Вы остановились у Фэнни?

— Да, еще на неделю. Я с трудом достала места в почтовый дилижанс на Фонтенбло. Я бы хотела забрать с собой Эжена на праздники, если…

К нам подошел полный маленький человек в белом канифасовом камзоле.

— Депутат Дюнкерк, мне надо с вами поговорить, — сказал Александр. — Позвольте познакомить вас с моей женой, мадам Богарне.