Книга Хасинто. Книга 1, страница 45 – Марина Аэзида

— Я не рыдаю! Но я вас подвел, мне стыдно. Вы же не хотели его убивать, а я… Это же из-за меня пленник умер!

— Скорее всего, да. Из-за тебя. Но знаешь, сколько я убил воинов, которых лучше бы взял в плен и получил выкуп? Иногда просто выхода нет. Кто начал драку?

— Он…Только…он был младше, слабее. А еще, оказывается, я ему по свежей ране…

— Ты не мог знать, а сожаления ничего не изменят. Хотя на будущее наука. Да, плохо, что мавр умер, очень плохо. Но еще хуже, если ты станешь пугливым, как заяц, и побоишься убивать врагов, когда это будет нужно.

— Я не побоюсь! Просто теперь, из-за меня, у вас кровный враг!

— У меня много кровников. Одним больше, одним меньше… От того, что ты себя казнишь, никому легче не станет. Так будь добр: прекрати. А если что-то еще будет беспокоить — скажи мне, я постараюсь помочь. В конце концов, ты сын моего лучшего друга…

От его слов только сильнее защипало в глазах. Нет ничего хуже, чем сознавать вину и не иметь возможности ее искупить, понести наказание! Такая вина навсегда остается в душе, идет рядом с человеком и шепчет, шепчет…

— Эй! Ты меня слышишь?

Мысль улетучилась. Что вина шепчет? Он уже забыл.

— Да, сеньор. Я просто задумался.

— Хватит думать. Ступай в замок.

— Да.

— Вот и хорошо. Иди. — Сеньор обнял его и потрепал по плечу. — Иди.

Де Лара был не просто добр — ласков. Это лишь сильнее заставляло чувствовать себя виновным. Зато теперь Хасинто убедился окончательно: для сеньора он не просто слуга. Не оружие, которое можно заменить.

* * *

Обратный путь во владения дона Иньиго проходил через земли де Вела.

Жаль, нельзя объехать их стороной.

Чем ближе был замок вассала, тем чаще де Лара хмурился, тем печальнее и тревожнее становился его взгляд. А ведь сеньор давно, еще из Эстремадуры, мог отправить гонца с вестью о гибели Диего. Тогда к сегодняшнему дню идальго Маркес и донья Раймунда уже знали бы о своей потере и, может, успели с ней примириться. Разговаривать с ними было бы проще. Но дон Иньиго не думал облегчать себе жизнь и решил сам сообщить родителям о смерти сына. Хотя понимал, наверное, что неминуемо столкнется с их скорбью: тихими слезами или яростными рыданиями, горькими вопросами или бессильным гневом. Все равно взвалил на себя горестную обязанность — и тем самым проявил уважение к вассалу. Рико омбре, с таким вниманием относящийся к своим людям, заслуживает искренней, безусловной преданности!

Подойти бы к нему, припасть к руке, сказать, что восхищается! Но это глупо. Особенно учитывая, что они не идут, а едут.

Вот смех будет, если Хасинто спрыгнет с коня и побежит за лошадью де Лары с криком: подождите, сеньор, я хочу выразить свое восхищение!

Представив это, он и впрямь прыснул со смеху. Видимо, слишком громко: несколько рыцарей на него покосились.

Около полудня на горизонте выросли крепостные стены.

— Когда въедем в ворота, — заговорил де Лара, — Гонсало и другие воины останутся на подворье. На какое-то время. А в замок войдут близкие рыцари Маркеса, я и, Хасинто, ты.

— Да, сеньор, — они с Гонсало ответили почти одновременно.

— Чинто, ты поведаешь идальго, как и с кем сражался Диего, и как он погиб.

— Хорошо. Только я почти ничего не видел.

— Расскажешь то, что слышал от Гонсало. Но расскажешь так, будто видел. А о нем, — де Лара кивнул на оруженосца, — ни слова. Даже не упоминай.

— Да, сеньор. Я скажу, что надо, и умолчу об остальном.

Хасинто ни на миг не замешкался с ответом, но в голове кружились, толкались вопросы. Что такого натворил вечный эскудеро, если о нем даже упоминать нельзя? Может, когда-то повздорил с Диего? Или супруги де Вела не любят его, потому что он безродный? Или когда-то Гонсало их как-то оскорбил?

Гадать можно бесконечно. Истину все равно не узнать.

На закате всадники минули ворота.

Сеньор отдал Гонсало шлем и щит, спешился, затем вместе с Хасинто и еще двумя рыцарями — одним из них был старый Манрике, — двинулся к замку. У входа стоял идальго Маркес.

Он поклонился, приветствуя дона Иньиго, и бросил взволнованный взгляд на ворота: будто думал углядеть сына среди воинов, раз не увидел среди подошедших. Когда не заметил Диего и там, чуть ссутулился, но сразу выпрямился. Может, в сердце идальго тлела надежда, что сеньор отправил оруженосца куда-нибудь, с каким-нибудь поручением?

Маркес открыл рот, явно собираясь задать вопрос, но де Лара не позволил ему это сделать.

— Впустите нас внутрь, амиго?

— Разумеется, сеньор, — пробормотал идальго и подал знак стражникам, чтобы отворили двери. — Мне сказали, что вы вернулись с победой. Я счастлив.

На его лице, однако, отражалось не счастье, а страх, в голосе звучала не радость, а тревога. Он еще не знал, но уже догадывался: сын не вернется.

Путь по лестнице показался Хасинто мучительно-долгим, как отсрочка перед схваткой, как сутки без сна. Зато стоило войти в небольшую тускло освещенную залу, посреди которой стояла донья Раймунда, и он пожалел, что ступеньки закончились. Лучше бы продолжались. Лучше еще десятки, сотни, тысячи ступенек — только бы не видеть лицо матери, когда она узнает, что у нее больше нет сына.

Женщина улыбнулась и проворковала:

— Дон Иньиго, мои глаза радуются, узрев вас в добром здравии, а душа ликует.

Ох, ненадолго!

Де Лара быстро поцеловал ее руку и в молчании отступил. Ни куртуазных речей, ни даже улыбки. От доньи не могло это ускользнуть. Ее губы задрожали, румяна предательски выделилась на побледневшем лице, и щеки, до этого нежно-розовые, стали пунцовыми. Женщина покачнулась, Маркес подлетел к ней, придержал за локоть.

Она растянула губы в улыбке, но это походило на судорогу.

— Достойно ли показал себя наш сын?.. — прошептала донья.

Де Лара не стал тянуть.

— Он храбро сражался. Он проявил великую доблесть, сразил множество врагов. Он погиб, как истинный идальго.

Все. Слова сказаны.

Дальше — тишина. Слышно только дыхание кабальерос за спиной. Маркес с женой замерли, будто окаменели.

Эта минута — минута осознания. В следующую может случиться все, что угодно.

— Н-нет… К-как… — выдавил идальго и тряхнул волосами.

Волосы такие же кучерявые, как у Диего, только седые… Совсем седые!

Может, Маркес поседел, когда умерли другие дети… Он не настолько старый, чтобы время выбелило его кудри и бороду.

— К-как… это случилось? Почему… — повторил идальго..

— Диего схватился с одним неверным… Великаном, каких мало. Почти поверг его. Увы, мерзавец вывернулся и пронзил Диего копьем. Подлый мавр уже горит в аду! Ваш сын отомщен. — Помолчав, Иньиго Рамирес кивнул на Хасинто и сказал: — Мой эскудеро видел, как это было.