Онлайн книга «Мужчина апреля»
|
Но тут замок щелкнул. Дверь приветливо распахнулась. – Прошу. Я шагнула внутрь, так что презрительный взгляд Беллы не достиг цели. Внутри все было сиреневым. И каким-то округлым, плюшевым. Так и подбивало присесть, прилечь. Вытянуться. Задрать кверху лапки. Показать живот. Больше всего интерьер напоминал старинный бордель из учебников по истории – иллюстрацию к главам о многовековой эксплуатации и объективации женщин. – Вы хотите в гостиную? Или в отдельный кабинет? – В отдельный! – выпалила Белла. Нас провели примерно в такую же комнату, только маленькую. Дверей не было – открытый проем позволял кому угодно войти и выйти. Так в чем же принципиальная разница? Приватным этот кабинет точно не был. Белла уронила на пол сумочку. Подвинула подушку, впечатала в нее зад. Вытянула ноги. Глянула на меня. Я сделала то же самое. Сидеть на полу было странно. Меняло перспективу. – Если вы думаете, что теперь будете из меня всю жизнь тянуть информацию, то ошибаетесь, – заявила Белла. – Я не потерплю шантажа. Я заметила у нее на зубах помаду. – Если вы такая принципиальная, то почему не послали меня сразу, еще по телефону? Она помолчала, раздувая ноздри. – Ладно, – мотнула локонами. – Спрашивайте. – Что Грета могла сказать Кетеван? Белла выразительно вытаращилась, захлопала ресницами. Поправила на коленях юбку. – Мно-о-о-ого чего, – протянула. – В тот вечер, когда Кетеван покончила с собой. – Я все рассказала вашей коллеге! Хватит меня пытать! Я буду жаловаться! – Не все. – Мне нечего вам сказать! – У моей коллеги нет для вас того, что есть у меня. – Я вынула телефон, открыла видео, повернула экраном к Белле. Чмоканье, стоны. Глаза Беллы застыли, лицо окаменело. Я убрала телефон, повторила вопрос: – Что у Греты было с Кетеван? Белла усмехнулась, не разжимая губ: – Я что, по-вашему, была ближайшей подругой Кетеван? – А кем вы ей были? Любовницей? – Ой, ты моя маленькая прелесть! – вдруг заверещала Белла. Лицо ее сразу смягчилось и стало почти симпатичным. Существо на тонких ножках подрагивало всем тельцем. Мокрый нос, мокрые слезящиеся ягоды-глазки. Первый визитер. Белла протянула ему руку с зелеными ногтями. – Дайте себя обнюхать, – сказала мне. Впервые голос ее звучал нормально. По-человечески. Без визгливой напористости, без хриплого томления. Я тоже вытянула руку. Маленькая собака осторожно подошла поближе. Кончиками пальцев я почувствовала прикосновение холодного носа. Дрожащие усики, карие глаза, вопросительный взгляд. Вера права. Это волновало. Я сжала руку в кулак. Правила я знала – собак строго воспрещается брать на руки или кормить. Камеры наблюдения, установленные здесь повсюду, за этим следят. Если собака сама захочет залезть к вам на колени – считайте, вам повезло. Но не вздумайте ее как-нибудь к этому побуждать, это может вызвать у животного стресс. – Это кобель или сука? – спросила я. Белла презрительно поморщилась: – Мальчик, конечно! Вы что, с луны свалились? Собакам-девочкам запрещено работать в кафе. У них подвижная психика, они очень уязвимы, эмоционально вкладываются в каждого посетителя. – Что Грета сказала в тот вечер Кетеван? Белла удивленно на меня воззрилась: – Я же говорю: не знаю. Я при этом не присутствовала. И мне Кетеван в тот вечер не звонила. – У Греты был какой-то компромат на Кетеван, – сказала я. – Причем настолько серьезный, что Кетеван не нашла другого выхода, кроме самоубийства. А утром была мертва сама Грета. И кролик исчез – вместе с камерой. Но что за компромат? Черт побери, что же раскопала Грета? – Ах ты, моя масюся, – ворковала Белла над жалким существом, которое никак не могло решить, хочет оно остаться с нами или удалиться в поисках лучшей доли. Я схватила Беллу за плечо, повернула к себе. Собачка отпрянула. Я зашипела Белле в лицо: – Постарайся-ка. Или я прямо сегодня солью это видео Гераклу. Она оттолкнула меня: – Вы пугаете животное. Вас оштрафуют. А у меня отберут карту. Я опустила руку. – Грета много чего могла ей сказать. Кетеван была, мягко говоря, главным частным донатором праворадикальной партии. Нашей партии. Белла похлопала себя по коленям. Собачка сомневалась. Но все-таки решилась, прыгнула, свернулась клубочком. Я вынула телефон. Нашла снимок, который сделала прямо с экрана, пока смотрела файл в Ленином деле. Фотография Кетеван – и Беллы. Обе улыбаются, обе позируют. Каждая держит за уголок свой край чека. По всему видно, что мероприятие официальное. И публичное. Сунула Белле под нос: – Это не секрет. Она скосила на экран глаза. В них читалось разочарование: пока обставить меня ей не удавалось. – Дарю еще одну попытку. На сей раз советую воспользоваться. Чихуахуа сидела у Беллы на коленях. Зеленые ногти Беллы почесывали задохлика за ушами, он блаженно прикрывал глазки-вишенки. Задрал подбородок – подставил горло, показав ошейник с розовым сердечком и именем «Цербер». Это движение поразило меня: доверие на грани жизни и смерти. Я глядела на руку, ласкавшую собаку. Может, мы потому и любим животных, что они нас не судят? В отличие от двуногих с их мнениями, предубеждениями, политическими взглядами. В отличие от меня. – Сложно сказать, – вдруг заговорила Белла. – Уже стало сложно? Белла глядела на стену. – Кетеван не состояла в нашей партии. – Спонсировала, но не состояла в партии? Как так? – У нее бы и спросили. – Как относились к этому в вашей партии? Кетеван поддерживала тех, кто против Греты. Чтобы той жизнь медом не казалась, – вот что я поняла. Но зачем это было Кетеван? – Деньги есть деньги, – пожала плечами Белла. – Мало не бывает. – Кетеван ненавидела Грету? Рука на спинке собаки замерла. Белла покачала локонами: – Нет. – Нет? – Ненавидеть можно равного себе, достойного врага. А Грету… Грету она презирала. Считала истеричкой. Слово обожгло меня. Как пощечина. Любую правоту и страстность можно обесценить, назвав «истерикой». Меня сегодня тоже не раз назвали истеричкой. |