Книга Вечное чудо жизни, страница 22 – Джеймс Хэрриот

Возвращаясь домой под проливным дождем, я затормозил у крыльца и вдруг окаменел. По улице приближались работники сквайра, неся чье-то тело. Джон! Я выскочил из машины, а они внесли его в дом и уложили у лестницы. Он, казалось, был без сознания.

– Что случилось? – охнул я, в ужасе глядя на бесчувственное тело моего коллеги, прислоненное к нижним ступенькам.

– Да молодой человек себя электричеством вдарил, – ответил один.

– Что-о?!

– Ну да. Он промок на дожде, и когда пошел подключить машинку, так, наверное, ухватился за голый провод. Кричит, а пальцы не разжимаются. Он все кричит, а я лошадь держу и помочь-то ему не могу. А его вроде зашатало, он споткнулся о ее заднюю ногу, ну и оторвался от провода-то, а не то, думается, его убило бы.

– Господи! Что нам делать? – Я обернулся к Хелен, которая прибежала из кухни. – Позвони доктору! Нет, погоди… Он, кажется, приходит в себя.

Распростертый на ступеньках Джон зашевелился, его глаза прищурились на нас, и он разразился потоком на редкость цветистых слов. Хелен уставилась на меня, разинув рот.

– Нет, ты только послушай! И ведь такой милый молодой человек!

Мне было понятно ее изумление: Джон, очень благовоспитанный, очень корректный юноша, в отличие от большинства ветеринаров, никогда не матерился. Однако оказалось, что он владеет огромным запасом таких слов, – кое-какие я даже не знал, что удивительно, поскольку рос я в Глазго.

Затем бурный поток иссяк, сменился невнятным бормотанием, и только что вошедший Зигфрид начал отпаивать Джона чистым джином, что, если не ошибаюсь, в подобных случаях противопоказано.

Без сомнения, Джон мог погибнуть, но мало-помалу он отошел и уселся на нижней ступеньке. Затем, пока мы уговаривали его не напрягаться и посидеть так еще, он встряхнулся, встал, выпрямился во весь свой недюжинный рост и шагнул к Зигфриду.

– Мистер Фарнон, – произнес он с невыразимым достоинством, – если вы настаиваете, чтобы я применял этот… аппарат, то прошу принять мое заявление об уходе.

И краткому царству индуктотермии пришел конец.

Миновало несколько дней. Как всегда, у меня слегка екнуло сердце, когда я увидел, что по коридору Скелдейл-хауса на меня надвигается грозная фигура Сепа Краггза.

– Эй, Хэрриот, – рявкнул он, – давай-ка поговорим.

Он был грубым человеком, но я привык к его манере общения.

Клиент он был ценный – владелец большой фермы, которую поддерживал в цветущем состоянии с помощью четырех взрослых сыновей, беспощадно их шпыняя и терроризируя.

– Так в чем дело, мистер Краггз? – осведомился я мирно.

Он свирепо уставился на меня с высоты шести с четвертью футов своего роста и, сгорбив могучие плечи, приблизил свое лицо к моему.

– Я те скажу, что случилось! Зря мое время переводишь, вот что!

– Неужели? Каким образом?

– А порошки от мастита, которые ты мне обещал оставить, где?

Господи! Сульфаниламидные порошки. Совсем из головы вылетело…

– Я страшно сожалею, что…

– Забыл, да? «Приезжайте днем, они будут лежать в ящике у дверей». Приезжаю в три, а ящик пустой, и никто про них ничего не знает! Поневоле взбесишься.

– Я же говорю, мистер Краггз, что очень сожалею…

– Сожалею! Сожалею! Мне-то что толку! Тащись в такую чертову даль, а у меня сенокос! И все зазря. Я человек занятой, знаешь ли, и времени терять понапрасну не могу!

О черт, никак не уймется! Но я и проштрафился, что ни говори. Я кинулся в аптеку и принес порошки. Однако фермер не утихомиривался.

– Чтоб больше такого не случалось, заруби себе на носу. Попросишь за чем приехать, так потрудись, чтоб готово было!

Я молча кивнул, но он еще не кончил.

– Тебе самому порошки нужны, – буркнул он. – Чтоб мозги прочистить! – И, бросив последний свирепый взгляд, удалился.

Я с трудом перевел дух и лихорадочно вознес молитву о том, чтобы, имея дело с Краггзом, больше не грешить.

Воспоминание об этой сцене было еще свежо, когда на следующей неделе, вернувшись с утреннего объезда, я вновь увидел, что в приемной меня поджидает Сеп Краггз.

Лицо его было непроницаемым, но меня кольнуло дурное предчувствие, едва он снова навис надо мной.

– Я заехал утром за банкой мази, а ее в ящике не было, – пробурчал он.

Нет! Только не это! Я что – совсем память потерял? Мои ногти впились в ладонь.

– Я очень сожалею… но я… я просто не помню, что…

Однако на этот раз взрыва не последовало. Краггз как-то странно притих.

– Да не ты, а молодой человек!

Так, значит, выволочка ждет беднягу Джона! Как его оградить? Я испустил дребезжащий смешок.

– Кхе… понимаю… Мистер Крукс – отличный специалист, но память его иной раз подводит.

– Да нечего к нему придираться! У него забот хватает поважнее, чем задурять себе голову банкой мази.

– А?

– Вот-вот, нечего его ругать. Даже слышать не желаю! – Сеп бросил на меня уничтожающий взгляд. – Ему о стольком думать приходится, что всякую малость не упомнишь.

Рот у меня открылся, но выяснилось, что я онемел. Я ни разу не видел, чтобы мистер Краггз улыбался, но сейчас его каменные черты смягчились, а в глазах появилось почти ласковое выражение.

– Черт дери, а парнишка чего только не знает! В жизни не встречал такой учености. Значит, вот что, Хэрриот. Приехал он посмотреть бычка с копытной гнилью и не стал, как ты, возиться с дегтем да солью. Даже не прикоснулся к чертовой ноге, и у бычка на второй день все как рукой сняло. А? Что скажешь? – И он ткнул меня пальцем в грудь.

Скажи я, что теперь тоже применяю последнюю новинку – сульфадимидиновые инъекции, он бы мне все равно не поверил, а потому я промолчал.

– И я тебе еще кое-что скажу, – продолжал Сеп. – Гниль-то в правом копыте завелась, а уколол он в левое плечо! – Глаза Краггза расширились. – Чистое колдовство.

Я сходил за мазью и вручил ему банку.

– Вот, пожалуйста, мистер Краггз. Сожалею, что вам пришлось заходить лишний раз.

Великан покачал головой:

– Да пустяки. Сюда же мне рукой подать.

Словно во сне я проводил его до двери и, глядя, как он шагает по улице, способен был думать только об одном: уж если Джону удалось тронуть сердце Сепа Краггза, за его будущее можно не опасаться.

По-моему, именно тогда я осознал, что Джон предназначен для больших свершений. С самого начала я стал подмечать в нем зачатки величия, заложенные в способности завоевывать симпатии людей из разных слоев общества. И дело было не в его располагающей внешности, уверенной манере или звучном голосе, а в чем-то другом, чего мне не удавалось точно определить. Но чем бы это ни было, все в нем просто кричало: «Вот молодой человек, который многого добьется!»