Книга Сними обувь твою, страница 94 – Этель Лилиан Войнич

— Да, — сказала Беатриса. — И насколько я понимаю, Артуру тоже это неясно. Я часто спрашиваю себя, не заложен ли в нем какой-то особый талант, который пока еще никак не проявился? Как по-вашему, сам-то он знает, к чему его влечет?

— Если бы он это знал, он скорее доверился бы вам, а не мне.

— А скорее всего, вероятно, своей матери. Это покажется вам странным, но я думаю, что если вы сумеете преодолеть ее застенчивость и вызвать ее на откровенность, она поможет нам. К несчастью, она не имеет никакого влияния на мужа. Он всегда боялся, как бы она не стала поощрять страсть Артура к поэзии.

— По-вашему, Артур и сейчас пишет стихи? — спросил Жиль.

— Я часто об этом думаю. Если пишет, то это для него нечто глубоко тайное и сокровенное, и я никогда его об этом не спрашиваю.

Он кивнул.

— Это очень мудро и очень похоже на вас. Я уверен, у него незаурядный ум, но есть в его душе запертая дверь, и я пока не нашел к ней ключа. Видно, и вы не нашли, хотя он вам очень предан.

— Мой брат считает, что никто из нас и не найдет этого ключа, пока мальчик совершенно загипнотизирован этой механикой. Если только вам удастся переубедить его отца, который просто одержим этой идеей, вы сделаете для Артура больше, чем кто-либо из нас.

Когда Генри сказали о предполагаемой поездке, он глубокомысленно покачал головой.

— Не завидую я вам, мсье Жиль. Но я так и знал, что этим кончится.

Артур паренек неплохой, но пороха не выдумает, это несомненно. Лучше бы Пенвирн определил его учиться какому-нибудь ремеслу. Во всяком случае, вы им скажите, что мы сделали все, что могли, и впредь охотно сделаем для него все возможное. Жаль, что вы не успеете вернуться ко дню рождения Глэдис.

— Да, — сказала Беатриса. — Боюсь, ей праздник будет ни в праздник, ведь вся наша молодежь разъедется. Генри рассмеялся.

— Ну нет! Вот погоди что будет, когда она увидит своего нового коня.

— Ты уже купил его?

— Нет еще, но уже выбрал. Давно пора было это сделать. Малыш слишком мал ростом для такой длинноногой девчонки, да и слишком стар.

В самом деле, нежно любимый Малыш стал уже седеть, и пора ему было составить компанию Фиалке на сочном лугу, где вкушали почетный и сладостный отдых удалившиеся на покой престарелые бартонские лошади. Все последнее время Генри с детским увлечением подыскивал для Глэдис нового скакуна.

— Я присмотрел четырехлетку. Ну как раз по ней: темно-гнедой меринок, чистокровный, передние ноги в белых чулках, выезжен превосходно. За него просят кругленькую сумму, но он того стоит.

— Не чересчур резвый, надеюсь?

— Нет— Нет, дорогая, кроткий, как ягненок. Только не проговорись раньше времени, мы устроим ей сюрприз.

Рано утром в день своего тринадцатилетия Глэдис, в просторной полотняной тунике, которую придумали для нее мать и Жиль, чтобы не стеснять ее движений, отправилась в сад собирать яблоки. Услыхав от Эллен, что ее ждут на скотном дворе, она помчалась туда вприпрыжку, как мальчишка; волосы ее разметались по плечам, в руке она держала алую розу. поднесенную ей верным рабом и поклонником, Бенни Робертсом. И вдруг остановилась с восторженным воплем:

— Папа!

Генри ждал ее у невысокой подставки, с которой удобней было садиться в седло, держа под уздцы нового коня. Беатриса стояла рядом, поглаживая лоснящуюся шею лошади, украшенную праздничной гирляндой из ноготков.

Сбежалась прислуга, конюхи, все глядели и восхищались, а из окна кухни, сидя в своем кресле, глядела, сияя, старая миссис Джонс.

— Поди-ка сюда, киска, — позвал Генри. — Погляди, что тут есть.

— Ой, папа! Ну какая прелесть!

Глэдис обхватила обеими руками шею коня и поцеловала его в шелковый нос. Он вскинул голову, заставив ее отскочить.

— Поосторожней, поосторожней, — сказал Генри. — Это тебе не Малыш, дочка. Он молодой, игривый, и он тебя еще не знает. А поцелуи лучше побереги для старика отца.

Вне себя от радости она стиснула его в объятиях, алые лепестки розы скользнули по его щеке.

— Папа, ну какой же ты милый! Я буду так его любить!

— Неплохая лошадка, — сказал Генри. — Мне не стыдно будет поглядеть на тебя верхом на таком коньке. Давно пора начинать, если ты вообще собираешься когда-нибудь стать охотницей. Мы сейчас же закажем тебе амазонку. Первый выезд будет…

Глэдис, нежно обнимавшая пони, подняла голову.

— Я не хочу охотиться, папа.

— Что такое?.. Вздор, вздор! Леди должна уметь охотиться.

— Извини, папа, но я не могу. Это жестоко, я терпеть не могу охоту.

Генри прищелкнул языком. Он был не на шутку раздосадован.

— Да что с тобой, детка? Лисиц надо убивать, как же иначе? Ты что, хочешь чтоб они перетаскали всех кур?

— Нет, папа, не в том дело. Пусть бы их просто убивали, а то еще устраивают погоню, пугают их…

— Надеюсь, ты не набралась от Артура всяких глупостей. Твоя мать, когда вышла за меня замуж, была куда храбрее, а она тогда была такая тоненькая, худенькая. Помню, как она получила боевое крещение — отхватила лисе хвост и глазом не моргнула. Правда, дорогая? От тебя я никогда не слыхал таких слов:

«я не могу».

— Она, может быть, и охотилась, папа, но я уверена, что она эту охоту терпеть не могла, — возразила Глэдис.

— Что? Что? С чего вы это взяли, мисс? Она мне никогда не говорила.

— Господи, папа, неужели ты не знаешь, что мама тебе никогда ничего не говорит.

Тут вмешалась Беатриса — разговор зашел чересчур далеко.

— Ты не слишком любезна, Глэдис. Папа столько хлопотал, чтобы доставить тебе удовольствие, а ты…

— А, ладно, ладно! Пусть делает как знает, — угрюмо прервал Генри. — Никто ее не просит охотиться, если она не желает, другие девочки на ее месте были бы рады.

— Мне очень жаль, что я тебя огорчаю, папа.

Он пожал плечами, выпятив нижнюю губу.

— Да, по правде говоря, для меня немалое огорчение узнать, что у моей дочери может уходить душа в пятки.

— Генри! — крикнула Беатриса.

Глэдис положила свою розу на подоконник и грациозно вспрыгнула на подставку.

— Папа, — сказала она странно кротким голосом, — отпусти, пожалуйста, поводья. Мне хочется немножко попробовать его.

Беатриса кинулась вперед.

— Останови ее, скорей!

Генри не умел быстро соображать. Машинально он выпустил поводья, и Глэдис неожиданно вскочила на лошадь; прежде, чем он понял, что произошло, она уже сидела в седле по-мужски. В тот же миг с диким воинственным кличем она стегнула коня поводьями. Он прижал уши, взметнулся на дыбы и помчался бешеным галопом. Глэдис направила его прямо на живую изгородь.