Онлайн книга «От сессии до сессии»
|
Сижу как громом поражённая. Вот это откровения! Вот это открытие! А я ещё расписывала Элли идеи трансактного анализа, безоговорочно полагая себя самым что ни на есть мудрым и рассудительным Взрослым! А сама порой… А ведь он прав. Сбегаю. Например, случись какой личный катаклизм, ужасный ужас, и сразу — хоба! Ноги в руки, побежали. И вот уже нет Вани, ищите и рыдайте, все вокруг виноваты, одна она права… — Нет, стоп, — говорю медленно. — Иногда эти побеги завершались чем-то очень удачным. Полезным, я бы даже ска… Ну, да! Фу, Тим, кончай мне тут голову морочить! Ты, к тому же, ещё и вслух говорить умеешь, не только мысленно? — Но я пр-рав? — спокойно и уже нормально, без французского прононса, отзывается он. — От суженогоу ты опять-таки удр-рала, не спор-рь! Мышата, которых к тому времени собралось четверо, торжественно расправляют насквозь мокрый носовой платок, и, перехватив каждый за свой угол, дружно волокут куда-то вон. Они такие мелкие, что со стороны кажется, будто полотняный квадрат ползёт по полу сам, ёжась, морщась и перекашиваясь время от времени. Тим-Тим бодает меня головой в плечо, требуя ответа. — Ты прав. В какой-то мере… — вынуждена признать я. Вспомнить только, что я недавно наговорила Маге в запале… Да не мог он меня так хладнокровно использовать! Он же ясно сказал в послании, что Рикки явится за мной перед самым открытием торжества! Это я, я сама, вместо того, чтобы спокойно дождаться кидрика, ломанулась в Эль Торрес раньше времени, наверняка спутав планы братьев Торресов и едва не угодив сдуру под кинжал Рози. Хорошо, что защита на кольце сработала. Мага оказался рядом именно потому, что должен был разобраться с горничной-шпионкой и помочь матери. А тут — я… Да ещё и ляпнула при кидрике, что все мне надоели, что прошу оставить меня в покое. Он же очень исполнительный, мой Рикки, и память у него феноменальная. Он мои слова мог даже не мысленно передать, а видением. Процитировать образом, так сказать. И тогда мой некромант, и без того больше пятнадцати лет пестующий в себе чувство вины, разумеется, понял всё по-своему, себе в минус. У-у!.. — Ну чтоу ты, Ваня, чтоу ты? — заботливо бормочет кот. — Ну, психану-улау, с кем не бываует. Только я тебяу пр-рямо сейчас никудау не пущу, так и знай. Хочешь ведь бежауть, пр-рощения пр-росить, да? Судорожно вздыхаю. Так и есть. Только почему-то не могу дозваться Рикки. — Узбагойсяу… Несмотря на драматичность ситуации, не могу не улыбнуться сквозь слёзы. «Бам!» От двери доносится хлопок. Стреляет крошечная пушка. Рядом с дверным косяком выстраивается целый оркестрик из мышат. Тут всё по-взрослому: капельмейстер жезликом задаёт ритм, барабанщики отбивают дробь. Литавристы звонко хлопают медными тарелками. Трубачи выдувают какие-то пищащие звуки из труб и валторночек. И вся эта какофония очень напоминает какой-то залихватский марш для лилипутов. «Бам!» Ещё один выстрел. Прицепив углы носового платка к бечёвке, натянутой вдоль дверного косяка, трое платочконосцев отступают, выстраиваются в ряд и, став на задние лапки, отдают честь. Четвёртый, ловко подтягивая бечеву, поднимает импровизированное знамя. Невозможно удержаться от смеха. — Вольноу, р-ребятушки, — снисходительно бросает кот. В ответ ещё раз, будто прощаясь, бамкает пушечка, малыши салютуют нам, подхватывают инструменты и бодро маршируют к воротцам у самого плинтуса. Шмыг-шмыг — и вот уже нет никого. — Р-развеселилась? — мурлычет Тим-Тим. — Пр-равильно, нечего слёзы лить! Я саум люблю пор-рыдать над хор-рошей истоур-рией, но тебе сейчаус это вр-редноу. И сломя голову никудау мчаться не нужноу, это тоже вредноу. Оставь своему Маге записочкоу. Я пер-редам. — Можно? — радуюсь, как девчонка. — Нужноу! — наставительно вещает он. — Не могу же я саум писать! У меняу, как ты понимаешь… — И хихикает. — … лапки! Поспешно подсаживаюсь к столу, где уже поджидает блокнот на широкой пружинке и гелевая ручка. Почему-то зелёная. По виду — и то, и другое только что стырено с письменного стола моих девчат. Из нашего мира, это уж точно. — Давауй, пиши! — торопит кот, запрыгивая на стол и подталкивая ко мне ручку. — Я, хоть и тр-ранслятор, а у меня свой р-резерв сил, скор-ро ничегоу пер-редать не смогу, устал. Самое главное пиши! Пер-реброшу — и выключусь на зар-рядку! Самое главное? Только бы не запаниковать. Самое главное? Вдруг кот подпрыгивает на месте. Выгибается дугой. Вдоль хребта проскакивает каскад искр. — Скор-рее! Вцепившись в ручку, я тупо гляжу на бумагу. Затем, спохватившись, черкаю два слова. Оборвав лист, протягиваю Тим-Тиму. И тот исчезает. С моей запиской в зубах. — Как же так! В растерянности поднимаю взгляд на зеркало, будто пытаясь найти в нём ответ или самого посланника. Рябь на поверхности исчезает. Дрогнув, как гладь воды после падения камня, изображение выравнивается, и вот уже я вижу конюшню Торресов, один из денников, где мечется, пугая конюхов, знакомый чёрный жеребец, купленный нами с Элли на ярмарке русичей. Волнистая грива растрёпана, глаза дико косят, он фыркает, отпрыгивает от людей, пытающихся его успокоить… — Тиш-ше, — спокойно говорит Мага. В его руке — половинка румяного яблока. — Всё хорошо. Пойдём со мной, я отведу тебя к новой хозяйке. Сердце моё пропускает удар. Трудно устоять под этими чарующими модуляциями в голосе. Маркос дель Торрес — некромант. Он умеет говорить. Умеет подчинять, и не только живых, и не только людей… Но не ломать. Не гнуть под себя. Ты почти прав, Тимыч. Сегодня я и впрямь сбежала. Но если бы не мой поступок — как знать, когда бы ещё Мага решился порвать с отцом? Себе, конечно, я этот подвиг не приписываю: подобные решения вызревают долго, болезненно. По-видимому, Мага почти «созрел». А я, скорее всего, своим протестом подтолкнула его к объяснению. Так что нет худа без добра. — Тише, красавец… Вытянув шею, жеребец принюхивается к подношению. Кажется, даже я чувствую бесподобный яблочный дух. Шажок. Другой. Шорох соломы. Перестук копыт. Аппетитное хрумканье. — Молодец, мальчик. Ещё? Угощайся. Прости, что до сих пор не называю по имени. Тебе его подарит хозяйка. |