Онлайн книга «От сессии до сессии»
|
— Брат, смотри, что это у него? — встревает Николас. — Там, под седлом! Посмотри сам, я пока не подхожу! Из-под луки седла белеет какой-то клочок. Осторожно, чтобы не спугнуть коня, мой некромант протягивает руку, вытаскивает и неловко — в правой руке у него очередной вкусный кусочек — разворачивает. Его лицо светлеет. На миг прикрыв глаза от облегчения, он быстро прячет записку в карман. Через плечо сообщает брату: — Всё в порядке. Теперь — в порядке. Занавес. Вместо зеркала — окно с темнотой ночного леса и первыми звёздами. В комнате пусто: ни кота, ни его забавных помощников. Тускнеет огонёк в лампе, напоминая: спать пора, утро вечера мудренее! Лёгкий толчок в животе как бы присоединяется, напоминая: мама, у тебя режим! Да, надо поспать. Всё будет хорошо. Это так же верно, как те два слова, что прочёл сейчас мой мужчина: «Я вернусь». ***7.2 …И всё же не так-то просто заснуть, когда в голову лезут всяческие вредные мысли. Когда ещё не мешает, но уже создаёт определённый дискомфорт растущий живот, и приходится подпихивать под себя со всех сторон подушечки, чтобы удобнее угнездиться. А главное — нет рядом тёплого, как печка, большого, согревающего, обнимающего мужского тела, к присутствию которого успела привыкнуть. К хорошему вообще быстро привыкаешь. Вот странно: вроде бы мы с Магой личности зрелые, обоим за сорок, а ведём себя порой как зелёные молодожёны. Должно быть, сказывается, что друг о друге мы знаем крайне мало. В сущности, как долго мы были вместе? Неделю при первом знакомстве, да три с небольшим месяца здесь, в Гайе. А сколько времени ушло на расшатывание стены из непониманий, предубеждений, неприятия! Сколько нового мы открыли! Ведь, если подумать, много ли узнаешь о человеке за неделю, тем более романтическую, а значит, очень специфичную? Что-то о привычках в быту, весьма обширно и с применением на практике — об эротических предпочтениях, поверхностно — о характере, учитывая, что в первые дни знакомства каждый старается показать себя с лучшей стороны, а уж если наступает пресловутое «потом» — отпускает вожжи не сразу, и лишь со временем проявляется, как есть. И уж совсем чуть-чуть, как бы походя проскакивают сведения автобиографического порядка. Поскольку далеко не всегда они интересны в бурно развивающемся курортном романе. А вот когда (или если) начинается серьёзная совместная жизнь с её буднями и притирками друг к другу… Н-да. Всё сложно. И даже наша с Магой зрелость не избавляет от недопониманий и иже с ними. Впрочем, тут сразу и не скажешь, что лучше: гибкое мышление молодости или опыт и рассудительность поколения постарше. А мы с моим мужчиной, кажется, уже «поколение»… И мне его не хватает. Моего мужчины. Прямо сейчас. Но в чём-то я согласна и с Тим-Тимом. Не надо пока никуда лететь сломя голову, тем более в ночь. Раз уж дорвалась до свободы — остыть, успокоиться… и в самом деле отдохнуть. А вот насчёт его теории о моих побегах не соглашусь. В ряде случаев это и не побеги вовсе, а уход от обстоятельств, мешающих двигаться дальше. Хотя… вспоминая, чей всё-таки фамильяр этот кот, могу предположить, что философствовал он неспроста, а может, даже провокационно. Чтобы я задумалась. Иногда это полезно. … Но вот, поди ж ты, ещё и эта проклятая перчатка не идёт из головы! Зачем Мага мне её подарил, если не рассчитывал, что рано или поздно я доберусь до гребней Сильвии? В чём тогда смысл подарка? Подставил ли меня он сам, или им так ловко в очередной раз сманипулировал дорогой папочка? Или… не было никакой подставы, а объяснение всему простейшее? В общем, всё плохо. Опять не заснуть. Скрип двери прерывает назойливые мысли. За ним следует мягкий топоток, бесшумное приземление на мои ноги тяжёлого тельца… Не усидел-таки кот Баюн в одиночестве. Мыслеречь, оказывается, хороша и тем, что позволяет общаться, не прерывая мурлыканья. Одно другому не мешает. А какое мурлыканье! Умиротворяющее, баю-укаюшее… «Не спишь, Ваня? Тогдау я с тобой… Помогу». «А где твои подданные?» — спрашиваю, тоже мысленно, поскольку близость пушистого действует фантастически. Вернее сказать, магически: непослушные до того веки вдруг закрываются, язык тяжелеет и не хочет болтать, а тело само сворачивается калачиком, именно так, как ему удобно. «Они сейчаус ни к чему. Хор-рошиеу малыши, пусть спяут, нас не отвлекают. И ты спи. Спать интер-ресноу. Хочешь, побр-родим где-нибудь вместеу?» «Где побродим?» — не совсем понимаю я. «По снаум, конечно. Я ведь Баюн, ты угадалау». «А ты тоже умеешь? Вот здорово!» «Кошкау — зверь Макоуши, — напоминает он. — И обережница — дитя Макоуши, названноеу дитя. Потому и одар-ривает она нас похожими дар-рами…» Уже не вижу его, задрёмывая, только слышу, как он смачно зевает, клацает клыками, а затем энергично крутится на месте, утаптывая лёжку. Увесистый, однако, сказочник! Но отодвигаться лень. Наконец он укладывается и тарахтит ещё громче. «А что у тебя домау сейчас творитсяу! Интер-ресно! Там твоя… как её… Люсинда одна осталаусь. Посмотр-рим?» «А давай!» — соглашаюсь я, заранее сгорая от любопытства. И потому, что хочется узнать, что же там, в Тардисбурге, творится, и оттого, что, наверное, бродить по вещим снам не в одиночку, а с хорошим товарищем, гораздо веселее. Особенно с Тим-Тимом. С которым, как уже выяснилось, скучно не бывает. ***7.3 А сно-хождение с котом-Баюном немного отличается от обережного. Если в моих прошлых, «одиночных» снах я, чаще всего, была бестелесна, то сейчас спешу за важно вышагивающим Тим-Тимом в своём привычном, материальном, так сказать, облике. Единственная разница от той меня, что осталась спать в уютной комнатушке под крышей — я сейчас не в длинной ночной сорочке, нашедшейся каким-то чудом в лесном домике, а в привычных домашних джинсах и мягкой тунике. И даже в лёгких мокасинах-тапочках. В общем, как привыкла по дому ходить, ещё с прежней жизни, не любя халатов, так и сейчас принарядилась. А вот сопровождающий меня туман есть и в этом сновидении, как без него! Только не молочно-серый, а радужный, постоянно сменяющихся пастельных тонов. И выныривают из него то ёлки-иголки — это значит, по лесу идём, я даже узнаю тропинку, которой сюда добиралась — то ивовые ветви, склонённые до земли, то свежевскопанная под зиму, крупными булыгами, чья-то грядка… Она сменяется клумбой с увядающими осенними астрами и хризантемами. Ей на смену проявляется стена фахверкового дома, потом соседнего, тесно прижатого, и неожиданно — подворотня, в которую кот меня и увлекает, подбадривая. Помимо тумана здесь ещё и сумрачно, я словно оказываюсь в тёмном тоннеле, который выводит меня… к знакомой двери. — Ничего себе! — только и могу сказать, шагнув на свою кухню. Обернувшись, с изумлением узнаю оставшуюся за спиной неширокую улочку Тардисбурга. Ни малейших следов подворотни! |