Владислав Артемов
Владислав Владимирович Артёмов родился 17 мая 1954 года в селе Лысуха Минской области. Он рано остался без родителей. Вырос в детдоме. В 1971 году окончил школу рабочей молодёжи в узбекском городе Алмалык. Позже поступил на журфак Белорусского университета. Но долго в университете не продержался и одно время на хлеб зарабатывал, подметая улицы.
Первая известность к Артёмову пришла в Литинституте. Но прославили его не стихи, а хулиганские выходки. В конце концов ректор В.Пименов, устав от проделок нерадивого студента, предложил ему покинуть кузницу писательских кадров и отправил на ударные комсомольские стройки. Артёмов выбрал Южный Урал. Целый год он жил среди «химиков» и всевозможных лимитчиков. И ведь выдержал. Очевидцы рассказывали, что, когда Артёмов надумал возвратиться в Москву, народ доставил его в челябинский аэропорт на руках и в обрамлении ящиков с шампанским.
Только для Пименова сей факт ничего не означал. Прежде чем решить вопрос о восстановлении Артёмова в Литинституте, он попросил принести ему новые стихи. Но лирика поэта всесильного ректора не тронула. Он взял в библиотеке подшивки районных газет, выписал оттуда чьи-то рифмованные передовицы и представил их на суд высокого начальства. Что поразительно, рифмовки произвели на Пименова более сильное впечатление, чем лирика. А главное – сразу же положительно решился вопрос о продолжении Артёмовым учёбы в Литинституте. Окончил поэт семинар Льва Ошанина в 1981 году.
Уже первые публикации Артёмова удивили обилием предсказаний и предчувствий. Поэт, никогда специально не сочинявший политических стихов, предугадал, чем обернётся для державы и народа перестройка, – «огромным чёрным поездом», за которым окажется пустота. Он оказался пророком, когда, размышляя о спецназовцах, заслонивших собой в 89-м году Фергану, представил грязь, в какую очень скоро станут втаптывать с разных флангов, и слева, и справа, нашу русскую армию.
Поразили первые публикации Артёмова и своей виртуозной техникой. Особенно обрадовала критиков способность поэта к былинному слову, наиболее ярко выразившаяся в поэме «Слово о маршале Жукове».
Ещё в институте Артёмов обратился к переводам. Как он признаётся, «тогда [в конце 1970-х – начале 1980-х годов. – В.О.] переводы – это были относительно лёгкие заработки. Строка – рубль. Помню, в редакции дали мне подстрочники одного киргизского поэта. У него в оригинале было стихотворение из десяти строк, а я сделал перевод в сорок строк. И такое случалось» («Литературная Россия», 2003, 11 апреля).
Тем не менее Артёмов перевёл с белорусского языка роман в стихах Нила Гилевича «Родные дети» (М., 1988) и сборники Вл.Короткевича «Новая Атлантида» (М., 1989) и С.Граховского «И радость, и боль…».
После Литинститута Артёмов на какое-то время попал в орбиту влияния критика Ларисы Барановой-Гонченко. Она, работая в журнале «Литературная учёба», опекала целую группу 30-летних поэтов, в которую входили в том числе Михаил Попов, Юрий Кабанков, Михаил Гаврюшин, Вечеслав Казакевич и Михаил Шелехов. Критик относила этих ребят к «возрожденческой плеяде». Баранова-Гонченко считала, что по одному никто из этих поэтов в литературу никогда бы не пробился, и поэтому предложила продвигать к читателям сразу всё поколение. Это она придумала сборник молодой российской поэмы «На тебя и меня остаётся Россия», который был издан в 1987 году и тут же обруган либеральной прессой. И это именно при её участии все представители «возрожденческой плеяды» стали в перестройку готовить первые собственные сборники для издательства «Современник».
Свою первую книгу Артёмов назвал «Светлый всадник». В рукописи её рецензировал Юрий Кузнецов. Он написал самый короткий за всю историю издательства «Современник» отзыв. Но какой! «Мироощущение поэта необычно. Его стихи не похожи на обыденную действительность, к которой мы привыкли. Поэт не описывает, не отражает её бытовую поверхность, а взламывает её силой своего воображения, строит свой суверенный мир. Рукопись надо издавать. Юрий Кузнецов». Книга вышла в 1989 году.
После «Светлого всадника» Артёмов подготовил ещё четыре сборника. Они были приняты издательствами, но тут перестройке пришёл конец, в стране воцарился якобы рыночный хаос, и поэты стали для издателей самыми нежеланными авторами.