Примечания книги Батый. Автор книги Алексей Карпов

1

В соответствии с принятым в Монголии 12-летним «животным» циклом это 1228 год. Однако в китайской официальной хронике «Юань-ши» курултай датируется более поздним временем — августом — сентябрём 1229 года.

2

Как писал в конце 1920-х годов биограф Чингисхана калмык Э. Хара-Даван, даже в его время «монгол или киргиз замечает человека, пытающегося спрятаться за кустом, на расстоянии пяти или шести верст от того места, где он находится. Он способен издалека уловить дым костра на стоянке или пар кипящей воды. На восходе солнца, когда воздух прозрачен, он в состоянии различить фигуры людей и животных на расстоянии двадцати пяти вёрст»¹⁴.

3

Говоря о тогдашних соседях и союзниках болгар — уральских венграх (уграх), венгерский монах-доминиканец Юлиан сообщает: татары «нападали на них четырнадцать лет, а на пятнадцатый год завладели ими». Если отсчет идёт от 1223 года — первого столкновения болгар с монголо-татарами, то цифры названы верно: завоевание Волжской Болгарии и соседних поволжских народов относится к 1236–1237 годам.

4

Исключение представляют известия, помещённые в «Истории Российской» русского историка XVIII века Василия Никитича Татищева: под 1232 годом он сообщает, что «болгары… прислали к великому князю Юрию объявить, что пришёл народ неведомый… вельми сильный (татары. — А. К.), и просили, чтоб послал к ним помочь, обесчевая все его убытки заплатить. Князь великий, собрав братиев и сыновцев, советовал. И слыша, что татар сила велика, а болгаров обезсилеть не желея, отказали им в помочи»; под 1236 годом: «Того же году от пленения татарского многие болгары, избегши, пришли в Русь и просили, чтоб им дать место. Князь же великий Юрий вельми рад сему был и повелел их развести по городам около Волги и в другие. Тогда многие советовали ему, чтоб городы крепить и со всеми князи согласиться к сопротивлению, ежели оные нечестивые татара придут на земли его, но он, надеяся на силу свою, яко и прежде, оное презрил»⁵. Однако нет оснований считать, что эти известия извлечены Татищевым из какой-то древней, не дошедшей до нас рукописи. Скорее перед нами реконструкция событий, основанная на собственных представлениях историка XVIII века.

5

По сведениям В. Н. Татищева, рязанские князья посылали за помощью также к князьям северским и черниговским, но те отказались помочь, ссылаясь на то, что «резанские с ними на Калк[у] не пошли, когда их просили, то и они помогать им и паки в страх вдаваться не хотят». У Татищева же приведена речь татарских послов, обратившихся от имени Батыя к рязанским князьям: «Прислал нас Батый, великий князь… сын и внук ханский, обвестить вам, всем князем руским, еже бог богов поручил ему всю вселенную обладать, всеми цари и князи, и никто же может противиться и дани давать отресчися. И как он ныне по повелению ханскому приближился землям вашим, того ради повелевает вам у него явиться и дань принести. И ежели оное исполните, то явит вам милость, если же возпротивитесь, то разорит и погубит мечем и огнем все пределы ваша, как то со многими учинил»¹⁷. Судя по ссылке Татищева, эта речь могла быть реконструирована им на основании известий Плано Карпини, Рубрука и Марко Поло о «гордом и самохвальном высокомнении ханов татарских».

56

6

Некоторые дополнительные подробности о взятии татарами Москвы приведены в выписках из какой-то неизвестной нам летописи, сделанных в первой трети XVIII века немецким историком И. В. Паузе: по его версии, воевода Филипп «всяде на конь свои и всё воинство его с ним, и тако прекрепи лице свое знаменьем крестным, оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси единогласно на татар. Татарове же, мняще велику силу, убояшася, нача бежати и много у них побито. Царь же Батый паче того с великою силою наступи на воеводу и жива его взяша, разсече его по частем и расбросаша по полю, град же Москву созже и весь до конца разорил, людей же всех и до младенец посекоша»³⁷. Источник и степень достоверности этого рассказа остаются невыясненными.

7

Согласно преданию, из всех суздальских монастырей во время нашествия уцелел один женский Ризоположенский. Об этом рассказывается в написанном и середине XVI века Житии преподобной Евфросинии, игуменьи Суздальской, чья молитва будто бы и защитила обитель⁴⁶. Согласно Житию, на Суздаль напал сам Батый, расположившийся близ города, на берегу реки Каменки (на Яроновой, или Яруновой, горе). Но это, конечно, всего лишь легенда — одна из многих местных легенд, порождённых страшным завоеванием.

8

Ещё одна местная легенда гласит, что при взятии Ярославля Батыем погибли князья Василий и Константин Всеволодовичи (притом что о первом достоверно известно, что он умер своей смертью во Владимире в феврале 1250 года, а второй в летописях не упоминается). В одном из списков их Жития, составленного в Ярославле в XVI веке, к этому добавлено совершенно фантастическое известие, будто Батый стоял под Ярославлем два с половиной года, отыскивая… своего отца: «бяше бо той окаянный царь Батый родом града Ярославля, от веси Череможския» (нынешний Рыбинск)⁴⁷.

9

Так, после взятия Хорезма татары обезглавили взятых в плен сыновей хорезмшаха Мухаммеда, чьи головы, насаженные на копья, ещё долго возили по городу⁵². Позднее такую же, особо позорную в глазах монголов смерть примут князь-мученик Михаил Черниговский с боярином Фёдором и князь Роман Рязанский.

10

Как считают, этот лес находился между Кашином и Калязином; впоследствии здесь, на речке Шеринке, был основан Шеринский монастырь. Впрочем, это не единственная возможная локализация места гибели князя⁵⁵.

11

О нападении армий Батыя на Смоленск летописи не сообщают. Единственный же источник, повествующий об этом, — Слово о Меркурии Смоленском (некоем юноше, ценой собственной жизни избавившем город от татар)¹⁹, — носит поздний и явно легендарный характер.

12

Имя Эльчжигидай (Илджидай) носили в Монголии несколько человек, в том числе племянник Чингисхана, сын его младшего брата Хачиуна (Качиуна). Обычно считается, что речь идёт именно о его сыне, однако на этот счёт имеются сомнения (см. ниже, прим. 56 к главе «На вершине могущества»).

13

По версии поздней Никоновской летописи, Батый накануне штурма обратился к киевлянам с таким предложением: «Аще покорите ми ся, будет вам милость; аще ли противитеся, много пострадаете, зле погибнете». Жители, однако, «никакоже послушающим его, но и злословящим и проклинающим его. Батый же разгневася зело и повеле с великою яростию приступати ко граду»⁸. Но это, вероятно, домысел летописца XVI века.

14

По сведениям персидских историков Джувейни и Рашид ад-Дина, царевичи прибыли в Монголию уже после того, как великий хан скончался²⁹, то есть после декабря 1241 года. Ко времени отцовской смерти Гуюка в Монголии действительно не было. Однако в «Сокровенном сказании», как мы помним, сообщается, что Гуюк встречался с отцом и, следовательно, застал его в живых. Остаётся предположить, что после встречи с сыном Угедей вновь отослал его от себя (напомню, что дело о ссоре царевичей во время пира было передано на рассмотрение Батыя), и весть о смерти отца застала Гуюка в пути — но не из Восточной Европы в Монголию, а, наоборот, из Монголии на запад.

15

По другим источникам, 31 марта, в самый день Пасхи.

16

Магистр ордена тамплиеров во Франции Понс де Обон сообщал в донесении королю Франции Людовику IX Святому о гибели в сражении «шестерых из наших братьев, трёх рыцарей, двух служителей и пятисот наших людей»; при этом лишь трём братьям удалось спастись⁴¹.

17

С событиями в городе Варад оказалась связана легенда о гибели Батыя во время венгерского похода, помещённая в поздних русских летописях под 1247 годом (она вошла также в некоторые русские агиографические сочинения). Однако в этой легенде, возникшей на Руси очень поздно, не раньше 70-х годов XV века, оказались соединены самые разные сюжеты из разных исторических эпох, не имеющие никакого отношения ни к реальному Батыю, ни к реальным событиям его похода в Венгрию. (Подробно см. об этом прим. на с. 286.)

18

О гибели «во Угрех» одного из воевод Батыя сообщает и русская Никоновская летопись XVI века; здесь этот «великий князь Батыев» назван Бердебеком (имя, вероятно, вымышленное; его носил один из правителей Золотой Орды в XIV веке)⁶⁷.

19

По сведениям Никоновской летописи, в числе взятых в плен оказался некий королевич Минуш, или Менуш: «…и королевича Минута руками изымаша и приведоша к Батыю, и множество воевод великих приведоша»⁶⁸.

20

По всей вероятности, именно об этом сражении сохранилась память в хивинских преданиях, записанных в XVII веке хивинским ханом и историком Абу-л-Гази, потомком Шибана: напомню, что в этих преданиях тоже рассказывалось о том, как брат Бату перерубал железные цепи и деревянные телеги, которыми был оцеплен неприятельский стан, только местом битвы названа столица России Москва (явный анахронизм)⁶⁹. Вассаф, следующий в основном за Джувейни, называет вместо Шибана — явно по ошибке — сына Бату Сартака: последний «с одним туманом ринулся навстречу врагу; этот отряд спустился по склону горы в точности как горный поток. Подобно обрушивающейся на людей предопределённой судьбою беде, которую никто не в состоянии отразить, они устремились на лагерь врага и мечами разрубили канаты шатровых оград…».

21

Между прочим, впервые почти за шесть столетий до Пушкина её высказал архидиакон Фома Сплитский. «…Благодаря сильному сопротивлению рутенов (русских. — А. К.), — писал он о монголах, — они не смогли продвинуться дальше; действительно, у них было множество сражений с народами рутенов и много крови было пролито с той и другой стороны, но они были далеко отогнаны рутенами». Правда, здесь сплитский хронист ошибочно и с очевидной хронологической неувязкой оценивал действия монголов после их первого нашествия на Восточную Европу в 1223 году. «Поэтому, свернув в сторону, — продолжал он, — они с боями прошли по всем северным землям и оставались там двадцать лет, если не дольше»⁹².

22

Первым документальным подтверждением «царского» титула Менгу-Темира в русских источниках является выданный им ярлык русскому духовенству, датированный августом 1267 года⁷.

23

Л ь е (л ь ё) — старинная французская мера длины, 4445 метров (¹/₂₅° меридиана).

24

Название «Кановичи» применительно к Каракоруму и Монголии утвердилось на Руси после смерти Угедея, в период междуцарствия и отсутствия великого хана. По весьма вероятному предположению историков, «Кановичами» (от «кан», или «хан») первоначально называли сыновей умершего Угедея⁴⁵.

25

Еще об одном случае такого рода сообщает поздняя Устюжская летопись. Но содержащиеся в ней сведения, по-видимому, носят легендарный характер. Летопись рассказывает о неком «ясащике» Буге-богатыре (или Багуй-богатыре), жившем при хане Берке в Великом Устюге и собиравшем здесь дань: он «взял у некоего крестьянина (христианина. — А. X^-.) дщерь девицу насилием за ясак на постелю». Во время известного восстания 1262 года Буга едва не был убит; он обещал креститься, «а с девицею венчася. И наречено бысть имя ему Иван». Этот Буга-Иван, по легенде, считался основателем устюжской церкви Рождества Иоанна Предтечи «на Соколье горе»⁵⁰.

26

Где именно находился главный город его княжества, неизвестно. Во всяком случае, это не нынешний Липецк (как иногда считают), а некий неизвестный нам древнерусский город, находившийся вблизи Курска и Рыльска.

27

Ярослав Всеволодович, его сын Константин (не назван Плано Карпини по имени), Даниил Галицкий, Михаил Черниговский (убитый в Орде), предположительно рязанский князь Олег Игоревич (у Плано Карпини — Aloha, без указания на город) и, возможно, князь Святослав Всеволодович (см. след. прим.).

28

Это Роман (скорее всего, сын Олега Рязанского), который «въезжал в землю татар» со своими товарищами; «некто из Русии по имени Святополк» (Santopolicus; может быть, Святослав Всеволодович?), встретившийся со спутниками Плано Карпини у Мауци (Могучея); казнённый татарами черниговский князь Андрей (вероятно, Андрей Мстиславич, о убиении которого «от Батыя» сообщают и некоторые русские летописи — но без указания на его путешествие в Орду) и его не названный по имени младший брат.

29

По всей вероятности, под словом «куст» летописцы имели в виду шест, ставившийся вблизи ритуальных костров и украшенный кусками ткани (см. ниже).

30

Б у к е р а н, или б у к а р а н — вид ткани.

31

Особенно тяжело при первых монгольских ханах приходилось мусульманам. Так, например, в подвластных монголам областях под страхом смерти запрещалось совершать омовения в проточной воде, резать баранов в соответствии с предписаниями шариата и т. д. Это делало жизнь мусульман во многих отношениях невыносимой. Крайне неприязненно относился к мусульманам великий хан Гуюк: ходили даже слухи (очевидно, неправдоподобные), будто он намеревался оскопить всех последователей ислама в своих владениях. Вопиющие примеры насилия над религиозными чувствами мусульман приводил армянский историк XIII река Григор Акнерци, рассказывая о правлении Хулагу, основателя династии ильханов в Иране. По его словам, Хулагу «отправил во все города мусульманские по две тысячи свиней, приказав назначить к ним пастухов из магометан, мыть их каждую субботу мылом и кроме травы кормить их миндалём и финиками. Сверх того, он приказал казнить всякого таджика (здесь: мусульманина. — А. К.), без различив состояния, если тот отказывался есть свинину»¹⁵. Это также всего лишь слухи, распространявшиеся среди армян, но, как и в предыдущем примере, слухи весьма симптоматичные.

32

Речь идёт о последней, третьей или четвёртой по счёту, супруге князя, на которой он женился после того, как в мае 1244 года в Новгороде умерла княгиня Феодосия (в постриге Евфросиния), мать всех его сыновей. Кем была эта женщина, русской или татаркой, неизвестно.

33

Это было хорошо известно в Европе, в том числе и от русских. «Послов они благосклонно принимают, расспрашивают и отпускают», — рассказывал русский архиепископ Пётр участникам Лионского собора 1245 года²⁹. По всей вероятности, доминиканцы были знакомы с его рассказом, что, между прочим, отчасти объясняет их стойкость.

34

Слова, которыми Батый встретил Даниила, сходны с теми, которыми монгольский военачальник Чармагун, завоеватель Закавказья, встретил явившегося к нему грузинского правителя Авага Мхардзели: «Почему ты не пришёл ко мне, как только я вступил в пределы твоей страны?» А когда Аваг сказал что-то в своё оправдание, Чармагун назидательно продолжил: «В пословице говорится: подошёл я к ердику, ты не вышел ко мне; подошёл я к двери — тогда ты только вышел ко мне»³⁹.

35

Рассказ о пребывании Авага в ставке Чармагуна даёт немало материала для правильного понимания поведения Даниила в ставке Батыя. Так, когда Чармагун устроил пир и позвал на него своего гостя, рассказывает армянский хронист Киракос Гандзакеци, «принесли и подали очень много кусков разделанного и сваренного мяса как чистых, так и нечистых тварей и, как принято у них, много бурдюков кумыса из кобыльего молока и начали есть и пить. А Аваг и его спутники не ели и не пили»; они объяснили это тем, что христианам не пристало вкушать такую пищу. «И Чармагун приказал подать им то, что они просили». Даниил же, в отличие от Авага, не посчитал возможным отказаться от угощения.

36

Напомню, что отец Кудэна Угедей передал ему две тысячи воинов из числа тех, которые раньше принадлежали Тулую. Вдова Тулуя Соркуктани-беги не стала возражать против этого — и, как выяснилось впоследствии, поступила весьма дальновидно. С этого времени и сам Кудэн, и его сыновья поддерживали добрые отношения с сыновьями Соркуктани.

37

Такова версия Рашид ад-Дина. По версии же Джувейни, ко времени стычки Куркуза с эмиром Чагатая умер и Угедей, о чём Куркуз будто бы узнал в дороге от встретившегося ему гонца.

8 А. Карпов

38

В данном случае слово «пурпур», очевидно, является не обозначением цвета, а синонимом драгоценной («царственной») ткани, которая может быть разных цветов.

39

Так в некоторых рукописях Рашид ад-Дина. В других иначе: «Так как Кудэн… скончался». По всей вероятности, Кудэн умер во время курултая или же сразу после его завершения.

40

Этот город на пути в Каракорум посетил Гильом Рубрук. Развалины города, как считается, обнаружены археологами на окраине села Антоновка Саркандского района Талды-Курганской области Казахстана на небольшой речке Ащибулак³⁷.

41

Такова версия Джувейни. Согласно Рашид ад-Дину, царевичи не приезжали в ставку Бату, ограничившись присылкой своих представителей.

42

В другом месте своего труда Рашид ад-Дин пишет, что эти войска Бату доверил брату Берке и сыну Сартаку. Однако это, очевидно, ошибка: по свидетельству армянских источников, Сартак оставался на Волге, где замещал отца⁴⁹.

43

Учитывая, что в том же 1247 году на восток двинулся и сам Батый со своей ордой, можно было бы предположить, что Андрей и Александр сопровождали его в поездке. Но до Монголии Батый так и не добрался; русские же князья, судя по указанию летописи, в «Кановичах» побывали. Если исходить из времени их возвращения на Русь (зима 1249/50 года), то вполне можно допустить и их участие в курултае, устроенном Батьгем в Алатау-уле. Однако ярлыки на княжение они, вероятно, получили раньше, ибо едва ли Менгу, ещё не утвердившийся в качестве великого хана и не признанный таковым в Монголии, мог заниматься второстепенными для него русскими делами.

44

Автор поздней Никоновской летописи называет Неврюя «царевичем». Если это слово не домысел летописца XVI века, то оно свидетельствует о том, что Неврюй был Чингисидом. Однако среди потомков Чингисхана царевич с таким (или похожим) именем не значится. В Житии Александра Невского Неврюй именуется «воеводой» Батыя — и это больше похоже на правду.

45

В. Г. Тизенгаузен писал даже о параличе, будто бы разбившем Бату, предлагая такой перевод известного рассказа Рашид ад-Дина об отказе Батыя поехать в Монголию для избрания Гуюка: «…Бату, по старости лет, приключилась болезнь паралича, и когда его потребовали на курултай, то он под этим предлогом уклонился»⁴⁴. В переводе Ю. П. Верховского (см. выше): «…Бату, вследствие преклонного возраста, почувствовал упадок сил…»

46

Согласно этой легендарной повести, «злочестивый и злоименитый мучитель» устремился на «западных угров», к «вечерним странам, их же прежде не доходил». Разорив и опустошив многие «места и грады», он дошёл до великого города Варадина, где правил король Власлов, или Владислав, обращённый в лоно Православной церкви (из католичества) святым Саввой, архиепископом Сербским. (В образе этого короля Владислава соединились черты двух исторических личностей: Владислава (Ласло) I Святого, жившего в XI веке, и Владислава IV Кумана, правившего в 1272–1290 годах и бывшего современником нашествия на Венгрию татарских войск во главе с правнуком Батыя Телебугой и всесильным темником Ногаем в 1285 году.) С Божьей помощью Владислав нанёс поражение татарам. Батый бежал к «Угорским планинам» (Карпатским горам); вместе с ним бежала и сестра короля Владислава, взятая татарами в плен и принявшая сторону Батыя. Король настиг Батыя и собственноручно убил его; вместе с ним он убил и свою сестру. Автор повести (а им признают знаменитого агиографа XV века Пахомия Логофета, серба по происхождению) ссылался и на некие мемориальные подтверждения своего рассказа: «Сотворён же был медным литьём король, на коне сидящий и секиру в руке держащий, которой Батыя убил; и водружён на том столпе на обозрение и память родам и до сего дня»⁵⁸. Как уже отмечалось выше, «Повесть об убиении злочестивого Батыя» была составлена на Руси не ранее 70-х годов XV века, в период подготовки к решительному военному столкновению Московского государства с Большой Ордой, преемницей Золотой Орды.

47

Ибн Халдун, говоря о матери Тукана, не называет её имени. Зато имя Боракчин называют другие арабские хронисты — ан-Нувейри и ал-Айни, которые, правда, считали её женой не Батыя, но его сына Тукана; по версии этих авторов — вероятно, ошибочной — Боракчин действовала в интересах своего сына (от Тукана) Туда-Менгу. Можно, конечно, вслед за некоторыми историками предположить, что после смерти Батыя, в соответствии с монгольским обычаем, Тукан взял себе в жёны вдову отца⁶⁸. Но едва ли старшая из Батыевых жён могла родить ему сына. Скорее ан-Нувейри и ал-Айни ошибаются, и прав Ибн Халдун, у которого речь идёт о матери, а не жене Тукана.