Онлайн книга
Примечания книги
1
Немецкое научно-исследовательское общество (нем. Deutsche Forschungsgemeinschaft, DFG) – центральный орган содействия, прежде всего финансового, научным исследованиям в Германии; основано в 1951 г. – Прим. ред.
2
“Новая городская социология” (англ. New Urban Sociology) – направление в социологии городов, сформировавшееся в 1970-е и 1980-е годы. Представители этого направления, такие как Марк Готдинер, Рэй Хатчисон и Майкл Т. Райан, предложили новые подходы и теоретические перспективы для анализа различных процессов и феноменов современной городской жизни. В частности, они концентрировали свое внимание на роли экономических факторов, и, прежде всего, рынка недвижимости и интересов крупных финансовых игроков в развитии городов, а также на влиянии этих факторов на процессы пространственной и социальной сегрегации в мегаполисах. См. Gottdiener, Mark et al. (2010), The New Urban Sociology: Fourth Edition, Westview Press. – Прим. ред.
3
Последнее лишь условно можно отнести к Чикагской школе, которая, как известно, начала занятия социологией именно как социологией города. Вместе с тем в работах Роберта Парка тоже просматривается тенденция к тому, чтобы описывать большой город как “часть вместо целого”, где под целым подразумевается современное общество (Lindner 2004: 127). Когда мы говорим, что Георг Зиммель описывал большой город как “раннюю форму современного общества” (Häußermann/Kemper 2005: 27), то подобная интерпретация тоже регистрирует смещение проблематики с города на общество, но в ней нет никакого удивления по этому поводу. Главный аргумент, согласно которому большой город как особую социальную форму исторически можно было противопоставить “деревне”, не объясняет эту замену “города” “обществом”, которая имела столь важные последствия для истории науки и формирования исследовательских стратегий.
4
Интересные и многообещающие для холистически ориентированного дизайна исследования рамочные категории можно заимствовать у несколько позабытой в современных дискуссиях теории гештальта. О гештальте и восприятии гештальта “городского” см. Lindner 2006.
5
“Повседневность”, “жизненный мир”, “контекстное знание”, “биографизация”, “история снизу” – вот лишь некоторые из ключевых слов, давших повод Ульфу Маттизену говорить о подлинном “буме доксы” с конца 80-х гг. прошлого века. См. его важную для понимания этой проблематики статью (Matthiesen 1997), направленную на анализ интерпретативных паттернов в контексте объективной герменевтики, а также глубокие возражения, которые с этой позиции были высказаны им против концепции габитуса Пьера Бурдье, построенной на классовой теории спецификации (Matthiesen 1989).
6
Концепциям спатиализации, относящимся к феноменологической школе, посвящена обобщающая работа Waldenfels 2007. Непрекращающийся спор по поводу пространственных измерений “социальной среды” см. в Grathoff 1989; Matthiesen 1998; Keim 1998; 2003; Somm 2005.
7
Здесь находит свое “обоснование в предмете” критика больших городов. Однако и оптимизм воспоминаний, и нормативное перерисовывание реальности, проявляющиеся в идеальном образе “европейского города”, указывают на деструктивный потенциал этой новой формы образования общества.
8
Здесь и далее авторы употребляют понятие «блазированность» (нем. Blasiertheit) в том значении, в котором оно употреблено в классической работе Г. Зиммеля «Большие города и духовная жизнь»: притупленность чувств и высокомерное равнодушие, свойственное человеку, пресыщенному впечатлениями. – Прим. пер.
9
См. Музиль, Роберт (1994), Человек без свойств, Москва. – Прим. ред.
10
У Бурдье встречаются многочисленные высказывания по темам, касающимся социологии города, регионов и жилища, но они не разработаны до степени превращения их в самостоятельные социологические дисциплины. Ср. ниже § 2.
11
Критику так называемого “волюнтаризма антропологических фикций” (курсив Бурдье) см. Bourdieu 1993: 87 [Бурдье 2001: 90].
12
Бурдье там же объясняет разницу между объективистскими объяснениями и практическим опытом на примере разницы между картой как моделью всех возможных путей и чувством пространства, укорененным в теле. Эту мысль можно в заостренной форме резюмировать сказанными ранее словами Коржибского (Korzybski 1973: 750f.): “Карта – это не территория”, или “слова – это не те вещи, которые они репрезентируют”.
13
Ср. Bourdieu 1976.
14
Так называется 5 глава в Bourdieu 1993 [Бурдье 2001].
15
В другом месте (Bourdieu 1993: 166 [Бурдье 2001: 177]) Бурдье добавляет: “[…] истинная суть практики […] – ее слепота к своей собственной сути”. Если эту мысль превратить в позитивную, то можно было бы добавить, что “истиной практики” остается нетождественное, сопротивляющееся, не исчерпывающееся понятиями.
16
Об историческом развитии и значении этих “форм тотализации” см. Foucault 1974: 82 – 113.
17
По поводу такого применения этого понятия ср. Bourdieu 1993: 149 [Бурдье 2001: 149]. Там же дается следующее пояснение: “Практика разворачивается во времени и обладает всеми соответствующими характеристиками, такими как необратимость, которая разрушается при синхронизации. Ее временная структура, т. е. ее ритм, темп и особенно направленность, основополагающая и для практического чувства […]” (Bourdieu 1993: 171 [Бурдье 2001: 158]).
18
Чтобы пояснить эту мысль Бурдье, Лоик Вакан использует пример из области спорта: “Футбольное поле для футболиста, находящегося в игре, – не “объект”, т. е. не умозрительная целевая точка, допускающая бесконечное разнообразие взглядов с разных углов зрения и утверждающая за собой одинаковую ценность во всех своих внешних трансформациях. Поле пересечено силовыми линиями (“боковыми линиями”, линиями “штрафной площади”), расчленено на сегменты (например, “пустые зоны” между игроками), которые заставляют играть совершенно определенным образом, провоцируют и поддерживают этот определенный способ игры как бы помимо ведома игрока. Поле не дано ему, оно присутствует в качестве имманентной целевой точки его практических интенций; футболист включает его в свое тело и, например, чувствует направление “гола” точно так же непосредственно, как вертикаль и горизонталь собственного тела. […] Каждый маневр, выполняемый игроком, изменяет угол зрения на поле и проводит по нему новые силовые линии, в рамках которых затем, со своей стороны, происходят и осуществляются действия, вновь изменяя феноменальное поле” (Bourdieu/Wacquant 1996: 42–43).
19
Намек на соответствующее заглавие работы Альфреда Шюца (Schütz 1974).
20
Ср. Bourdieu 2001: 182–188.
21
Кстати, это относится не только к знанию Нового времени, которое положило начало продуктивному соединению разума, опирающегося на законы, и опыта, опирающегося на эксперименты, но также (пусть и специфическим образом) к истинному знанию о добре (logos) у Платона, которое обладает практическими формами знания и навыками, например ремесла или военного искусства, и претендует на универсальную значимость. Ср. Heinrich 1986: 164.
22
Bourdieu 1993: 127 [Бурдье 2001: 134].
23
“Социальная реальность существует, так сказать, дважды – в вещах и в головах, в полях и в габитусах, внутри и вне акторов” (Bourdieu/Wacquant 1996: 161).
24
Бурдье (Bourdieu 1994: 150) приписывает габитусу “порождающий потенциал”, всегда остающийся неопределенным, и полагает, что и социальные поля обладают собственными логиками, или специфическими собственными закономерностями, несводимыми к правилам и моделям упорядочивания, действующим в других социальных полях. Ср. Bourdieu 1998b: 148–151.
25
Об этих “эффектах места” в городском пространстве см. также Bourdieu 1997. Для форм сегрегации по месту проживания типично то, что в районах с высоким качеством жилья обитают представители высших социальных слоев, а в районах с более низким качеством – низших. Нарастающее влияние капитала – культурного (образование, культурные компетенции), социального (включенность в социальные структуры и в сети отношений) и символического (престиж, репутация) – приводит, однако, к тому, что эта традиционная схема начинает меняться, так как в особенности представители средних слоев, стремящихся к социальному росту, открывают для себя так называемые “городские негативные пространства” и с их помощью отстаивают перед лицом экономических факторов распределения свои специфические интересы, связанные с капиталом, и ожидания, связанные с обозначением различий. См. об этом также Bourdieu 1983.
26
Об этом многое можно почерпнуть в работах Pinçon/ Pinçon – Charlot 2004 о Париже.
27
Необходимо напомнить, что чикагская школа городской социологии разработала свои “Предложения по изучению человеческого поведения в городской среде” (такой подзаголовок имеет работа “Большой город” Парка и Берджесса – Park/Burgess 1984) именно для изучения “города”, который Роберт Парк охарактеризовал как “среду обитания цивилизованного человека” (ibid.: 2). И в свете этой традиции сегодня становится ясно, что образ города никоим образом не исчерпывается суммой “привычек и обычаев людей, населяющих его” (ibid.: 4).
28
Bourdieu/Wacquant 1996: 139. В отличие от слова acteur, французское понятие agent более однозначно указывает на социальную переплетенность: оно, во всяком случае, не означает “биологических индивидов, действующих лиц или субъектов в экзистенциалистском смысле или в смысле философии сознания” (ibid.).
29
Об этом см. Bourdieu/Wacquant 1996: 139. В другом месте Бурдье пишет: “В высокодифференцированных обществах социальный космос состоит из совокупности сравнительно автономных микрокосмов, эти пространства объективных отношений, эти места специфической логики и необходимости, не сводимые к тем, которые действуют для других полей” (ibid.: 127).
30
Обзор немецко – и англоязычной литературы, в которой рассматривается концепция габитуса и поля с точки зрения городской и человеческой географии, можно найти в Dirksmeier 2007: 75.
31
См. также соответствующие обзоры литературы в Dangschat 2007: 35, 38.
32
В конце разговора о тех преимуществах, которыми якобы обладает дифференцированная концепция “трех М” (Dangschat 2007: 40), различие между структурой, габитусом и практикой переводится в область “виртуального эссенциализма” (Bourdieu 1976: 142), где модель реальности уже не отличается от реальности модели. По этому поводу следует указать на критическое замечание Бурдье (Bourdieu 1976: 157) в адрес лингвистического и этнологического структурализма: “Объективизм, конечно, создает теорию практики, понимаемой как реализация, однако лишь в качестве отрицательного побочного продукта или, если хотите, в качестве сразу откладываемого в сторону побочного продукта, возникающего при построении систем объективных отношений”. В этом смысле модель “трех М” бьет мимо того, на объяснение чего она претендует, поскольку изначально предполагается система объективных связей, которая уже не может быть объяснена разницей габитусов и форм практики, ибо логика практики уже, как кажется, растворяется в логике модели.
33
Точно так же, как в новой системной теории тоже говорят о “теории системы-среды”, чтобы обозначить единство разницы между системой и окружающей средой, здесь используется выражение “концепция габитуса-поля”, чтобы подчеркнуть неизбежную, с точки зрения Бурдье, операциональную взаимосвязь этих двух терминов. Под словом “операциональная” здесь подразумевается, что конкретное значение габитуса и поля в каждом случае может меняться, так как оба понятия “были образованы для систематического эмпирического применения” и должны получать специфическое значение применительно к тому или иному объекту исследования. См. Bourdieu/Wacquant 1996: 125 (курсив в оригинале).
34
Bourdieu/Wacquant 1996: 127. См. прим. 20 выше.
35
Если мыслить в логике моделей, то вместо концепции микро-, мезо – и макроуровней лучше было бы построить более подвижную конструкцию, в которой – как в подвесной игрушке “мобиле” – один импульс приводит в движение всю совокупность элементов. Так, пожалуй, скорее были бы выполнены “требования к динамической теории” (Dangschat 2007: 40).
36
Так интерпретирует “формулу воспроизводства структуры-габитуса-практики” Дангшат (Dangschat 2007: 38).
37
Cр. характеристику города, данную Робертом Парком (Park 1984: 1): это “состояние ума, набор обычаев и традиций, а также организованных установок и чувств, которые заложены в эти обычаи и передаются посредством этих традиций”.
38
Так, например, города считают “быстрыми”, “задумчиво-мечтательными”, “неприветливыми”, “открытыми” или “неподатливыми”. Как показано в исследовании Geipel 1987, в обыденном сознании при описании городов могут фигурировать и такие качества, как “банальный”, “высокомерный”, “светский”, “сдержанный” и т. д.
39
К таковым Ли (Lee 1997: 135) относит прежде всего так называемые “внутренние факты”, т. е. “физическую географию города, его климат, демографический состав его населения (соотношения классов, этнический и расовый состав, поло-возрастной состав жителей и т. д.), состояние и типы промышленной и торговой деятельности, характер гражданского, правового и политического режимов, которые в настоящее время действуют или были недавно введены в городе”. Кроме того, автор учитывает “внешние факты […], вытекающие из региональных, общегосударственных, международных и глобальных причин, с которыми городу приходится справляться (правительственное финансирование, характер современного капитала, характер современной наемной рабочей силы, и т. д.)”.
40
По поводу данного предположения (см. схему в Lee 1997: 134) следует отметить, что в случае когерентных и стабильных структур габитуса радикальные трансформации скорее маловероятны. К городам, наверное, в особой степени относится упомянутый Бурдье (Bourdieu 1993: 116) в контексте разговора о гомогенизации габитусов эффект “гистерезиса”, который ввиду некоторой инерции, прежде всего телесной, не дает происходить произвольным изменениям и перенастройкам при изменяющихся условиях. В городах долговечные материальные ландшафты и институционально закрепленные социальные структуры обеспечивают определенную стабильность: это видно, например, по тому, что их разрушение чаще всего воспринимается как кризис. Как тело со времен античности реагировало на соответствующие переходные феномены и кризисы в городском пространстве и при этом порождало новые габитусы, наглядно показывает Сеннет (Sennett 1997).
41
Lindner 2003: 52 (со ссылкой на Molotch 1998). О притязании культурных ценностей на легитимность в силовом поле культурного производства см., в частности, Bourdieu 1994.
42
Показательно, что это – понятие, определенное и юридически защищенное Парижской торгово-промышленной палатой. “Haute couture” Линднер (Lindner 2003: 50) приводит в качестве примера, “целого вместо части”: “Париж представляется городом высшего света не в последнюю очередь потому, что это обитель и “haute couture”, и “haute philosophie”; в нем есть не только высокая мода, но и высокая литература, и высокая философия”.
43
Связь с полем, согласно Бурдье, может быть различной по своему охвату, т. е., например, в образовательной системе она может включать в себя все элитные университеты, гуманитарные дисциплины, медицинские факультеты или институты исследований спорта в стране.
44
О соотношении “актуализированных” и “объективных отношений между позициями” см. также Bourdieu/Wacquant 1996: 144.
45
Там же (Matthiesen 2005: 11) Маттизен добавляет: “Разумеется, мы полностью осознаем опасности, связанные с понятиями “большого субъекта””. На фоне уже неоднократно упоминавшейся соотносительности габитуса и поля это опасение можно как минимум смягчить. Возможно, для того, чтобы избавиться от подобных опасений, надо было бы вместо понятия “антропологии города” (Lindner 2005; Lindner/Moser 2006: 7) в будущем, следуя примеру Бурдье и Вакана (Bourdieu/Wacquant 1996), использовать скорее термин “рефлексивная антропология города”
46
См. об этом обзор “Levels of Interactional Dynamics: Options and Conflict” (Matthiesen 2005: 9).
47
К этим формам знания относятся, в частности: “1. Знание повседневной жизни (имплицитное/эксплицитное)”; “2. Экспертное/профессиональное знание”, “3. Знание продуктов”; “4. Знание об управлении/менеджменте/руководстве”; “5. Институциональное/рыночное знание”; “6. Знание социальной среды”; “7. Локальное знание”; “8. Рефлексивное знание”. См. Matthiesen 2005: 5.
48
Ср. предпринимаемые в гештальт-теории усилия с целью преодолеть отдельные противоречия и конфликты ради гештальт-фактора “хорошего гештальта” – например, Köhler 1968.
49
Термин “ничейное пространство”, или “не-место” (фр. non-lieu), был предложен французским антропологом Марком Оже для обозначения мест кратковременного и анонимного пребывания, своего рода “транзитных зон” вроде торговых центров, автобанов, вокзалов, аэропортов, гостиниц и т. п., в которых отсутствуют привычные антропологические характеристики “места”. См. Augé, Marc (1992), Non-Lieux. Introduction à une anthropologie de la surmodernité, Paris. – Прим. ред.
50
См. Maar, Burda 2004; Huber 2004; Fassler 2001; о структурных границах деспатиализации см. также Daniela Ahrens 2001.
51
В работах, написанных после “Информационной эпохи”, Кастельс пытался с большей или меньшей степенью убедительности вновь интегрировать аналитический автоматизм поляризации своего учения о двух мирах. Делает он это с помощью понятия культуры, о которой раньше у него систематически речи почти не велось. А теперь всё же “культура осмысленной, интерактивной коммуникации, осуществляемой мультимодальным интерфейсом между пространством потоков и пространством мест” должна свести всё воедино (Castells 2002: 382). Но, поскольку парадигматического сдвига от “информации” к “знанию” у Кастельса не происходит, именно эта стратегия использования понятий оказывается не очень убедительной. Это проседание, вызванное сложной теоретической ситуацией, в которую попал автор.
52
Подробно говорить об этом здесь, конечно, нет возможности.
53
Разумеется, тут же возникают и критические дискуссии по поводу операционализации этих данных.
54
В качестве реакции на это теперь различают “medium-high-tech” и “medium-low-tech”.
55
Обо всем комплексе процессов развития знания, пространства и управления см. Matthiesen 2004, особенно “Введение” и раздел, посвященный социальной среде знания. В статьях содержатся отсылки к литературе по этому вновь структурирующемуся тематическому полю. О динамике конфликтов в основанных на знании процессах развития см. Matthiesen 2005: 13ff. О концепции коэволюции см. Matthiesen/Mahnken 2009.
56
Новые пространственные процессы усиления неравенства привели к возникновению в ФРГ Консультативного совета по пространственной регламентации. Он предлагает ввести особую категорию территорий: “обширные территории опустошения”. Это предложение свидетельствует о возросшем осознании релевантности новых процессов вымирания городов и регионов, но, пожалуй, не об осознании характера их культурно-социально-экономической структурированности. О наиболее интересных практических предложениях в этой сфере см. выпущенный под редакцией Филиппа Освальта объемный двухтомный компендиум “Исчезающие города”, особенно второй том – “Концепции практических решений” (Oswalt 2005).
57
О функции “пионеров пространства” и их знаний в оттесняемых на периферию городских регионах см. Matthiesen 2004b.
58
Здесь нет возможности подробно разбирать методологическую сторону этой аналитической цели, в особенности такие разработанные Чарльзом Пирсом способы построения заключений, как качественная индукция и абдукция. См. Kelle 1997: 147ff., а также последние работы Йо Райхертца, например, Reichertz 2003.
59
Клаус Воверайт (Klaus Wowereit), представитель Социально-Демократической Партии Германии (SPD), был правящим бургомистром Берлина с 2001 по 2014 год. Автор ставшей крылатой фразой характеристики Берлина “Arm, aber sexy”. – Прим. ред.
60
Это выражение неокантианец Виндельбанд использовал для характеристики естественных наук (Windelband 1894). На него ссылается и Макс Вебер (Weber 1922; 3. Aufl. 1966). Виндельбанд подчеркивает отличие этих дисциплин от исторических, или гуманитарных, которые работают “идиографически”. В их противостоянии он усматривал типичный для своего времени конфликт. Дихотомию “дух vs. природа” я никоим образом не собираюсь вынимать из нафталина – мне важна только та методологическая роль, которую играет “общество”, или “социальное”, когда речь заходит о “городе”.
61
Здесь и далее я использую исключительно вымышленные высказывания.
62
Такое положение дел выглядит странным, тем более что в нормативном плане всё обстоит совсем иначе, ведь о “политике” (а это форма, которая подразумевает и город) философия, естественно, размышляет постоянно. Тема “мир”, возможно, тоже отсылает к городу (ср. Gehring 2007), но это предположение носит уже спекулятивный характер.
63
См. статью Х. Беркинга в этом сборнике.
64
См. статьи Р.Линднера и Ф.Бократа (особенно – в отношении подхода П.Бурдье) в этом сборнике.
65
Эта всеохватная интеграция отдельных перспектив часто подчеркивается также в регионалистике и в пространственном планировании как признак, отличающий их от других дисциплин.
66
Это же относится и к использованию понятия “пространство”. Пространство – например, как “пространство социальных позиций” (Bourdieu 1987 [рус. изд.: Бурдье 2004 – прим. пер.]) – это зачастую лишь метафора многомерности, которая в принципе может включать в себя бесконечное количество измерений. При этой мыслительной операции мы лишаем “пространство” всякой определенности и всякой ограниченности (трехмерность, протяженность, вытеснение). Реальная абстракция “пространство”, которая основывается на условиях нашего земного существования, превращается в таком случае в пустую абстракцию “множественности”. Использование слова “пространство”, ныне очень модное, здесь, по сути, не добавляет ничего осмысленного к тому, что уже сказано словом “многомерный”. Поэтому с научной точки зрения разумнее так и писать в этих случаях: “многомерный”. В этом пункте критику в адрес напускной важности разговоров о “пространстве” вполне можно понять (ср. Hard 1993).
67
Вместе с тем остался практически без внимания и тот факт, что выражение “социально обусловленный” тоже можно понимать в детерминистском смысле. Герхард Хард (Hard 1988) показал на примере объяснения количества самоубийств, какие параллели существуют между детерминизмом аргументации, апеллирующей к природным факторам (“Суицид и погода”), и детерминизмом аргументации, апеллирующей к факторам социальным (“Суицид и общество” – в классическом виде у Дюркгейма).
68
В Германии критическая теория с ее инструменталистским понятием труда внесла очень значительный вклад в это низведение “мира” до статуса неподвижной или, в крайнем случае, реагирующей, способной лишь на ответные действия природы (ср. Adorno/Horkheimer 1969 [рус. изд.: Адорно/Хоркхаймер 1997 – прим. пер.]; Habermas 1969).
69
В экологических кризисах природа тоже представляется как сторона константная и реагирующая на экологические грехи человека. Для нынешнего социолого-экологического дискурса характерна курьезно непоследовательная мыслительная фигура: с одной стороны, во имя сохранения глобально-климатического статус-кво разрабатываются детально прописанные социально-экономические прогнозы и нормативные концепции, а с другой стороны, в то же время в социальной теории моделируются постмодерные, не подчиняющиеся никаким правилам властные игры.
70
Бёкенфёрде пишет: “Либеральное, секуляризованное государство живет благодаря предпосылкам, которые оно само не способно гарантировать. Это великий риск, на который оно пошло ради свободы. С одной стороны, как либеральное государство, оно может существовать только в том случае, если свобода, которую оно предоставляет своим гражданам, регулируется изнутри, моральной субстанцией индивида и гомогенностью общества. С другой стороны, государство не может пытаться гарантировать эти внутренние регулирующие силы само, т. е. средствами юридического принуждения и властного повеления, без того чтобы отказаться при этом от своей либеральности и – на секуляризованном уровне – возвратиться к той претензии на тотальность, уход от которой стал некогда выходом из религиозных гражданских войн”.
71
Речь не идет и о различении социальных подсистем в смысле системной теории Никласа Лумана.
72
Обращение к социальности даже еще одномернее, чем классические положения философии государства Монтескье (“О духе законов” – Montesquieu 1992 [рус. изд.: Монтескье 1955 – прим. пер.]) или Токвиля (“Демократия в Америке” – Tocqueville 1994 [рус. изд.: Токвиль 2000 – прим. пер.]).
73
Например, к представлению, будто необходимая гомогенность общества как-то страдает от нарастающего неравенства.
74
Например, к релятивистскому представлению, будто экономикой и политикой движут непрекращающиеся акты власти, попеременно направленные в противоположные стороны.
75
По сути, именно на этом механизме поддержания различий построена концепция “тонких различий” Пьера Бурдье. Его критика в адрес этого механизма по сути представляет собой завуалированное обращение к механизму подобия и равенства в социальной области (Bourdieu 1987 [рус. изд.: Бурдье 2004 – прим. пер.]).
76
В этом, на мой взгляд, заключается и порок “общественного понятия пространства”, предложенного Дитером Лепле (Läpple 1991).
77
При этом еще большой вопрос, является ли уязвимым местом политики именно перемещение между независимыми единицами и акторами – или скорее “оторванность от реальности” тех решений, которые нацелены на обеспечение всеобщего блага. В последнем случае включение городской плотности в политические процессы имело бы совсем иную задачу, нежели в рыночных процессах: это задача обеспечения связи с реальностью.
78
Зиммель не спрашивает, как определенная духовная жизнь конструирует город: его взгляд направлен в противоположную сторону. Однако в заглавии осторожно поставлен союз “и” между большим городом и духовной жизнью (нежесткая связь), а не говорится о “духовной жизни большого города” (что означало бы радикальное подведение одной категории под другую).
79
Число больших городов (т. е. с населением более 100 000 жителей) в Германии выросло с 8 в 1871 г. до 48 в 1910 г.
80
Примерами могут служить работы Radkau J. Das Zeitalter der Nervosität (Radkau 1998) и Asendorf C. Nerven und Elektrizität (Asendorf 1999).
81
Слова Фрейда о “трех великих оскорблениях человечества”, которыми он намекал на произошедшее в течение Нового времени вытеснение человека с центральной позиции, были сказаны именно тогда.
82
“Развитие современной культуры характеризуется перевесом того, что можно было бы назвать объективным духом, над духом субъективным” (Simmel 1984: 202 [Зиммель 2002: 11])
83
Зиммель пишет: “Психологическая основа, на которой выступает индивидуальность большого города, – это повышенная нервность жизни, происходящая от быстрой и непрерывной смены внешних и внутренних впечатлений” (Simmel 1984: 192 [Зиммель 2002: 1]).
84
Зиммель говорит о “неожиданно сбегающихся ощущениях” и о “резком отграничении” в пределах того, что человеку приходится охватывать одним взглядом. Х.П. Бардт впоследствии назвал анонимную обстановку трамвая парадигматической для большого города (Bahrdt 1969).
85
Это еще характерно для типичных встреч в локальном пространстве, в пространстве малого города, где люди могут “рассказать друг другу всю свою жизнь” и где еще не произошло разделение локальной социальной среды и анонимного пространства.
86
Поэтому с такой позиции большой город и не может перейти в разряд тех “предпосылок” государства, о необходимости которых говорит Бёкенфёрде.
87
“Теория центральных мест” Вальтера Кристаллера (Christaller 1968) вплотную подходит к этой репрезентативной логике города: в ней города делятся на центры высшего, среднего и низшего порядка. Таким образом формируются классы городов, которые при посредстве “центральных благ” или “дисперсных благ” образуют разные уровни пространственного резюмирования. Размеры улицы или качество постройки здания расскажут нам – совершенно независимо от конкретного направления этой улицы или архитектурного стиля этого здания – что-то о ранге, который данный город занимает в иерархии городов. Кроме того, они расскажут нам и что-то о состоянии резюмированной действительности (о процветании и кризисе, о войне и мире и т. д.).
88
Когда мы идем по некоему ландшафту, мы не только чувственно проживаем его, но и измеряем, причем не в соотношении с нами, с другими людьми или с иными живыми существами, а в соотношении с общими условиями мира. Только благодаря такому соотнесению мы можем определить, насколько высоки горы и насколько трудно будет на них взбираться.
89
То же самое можно сказать о качестве используемых строительных материалов: оно не просто отражает то, что пространственно ближе и потому естественно используется, а связано с качеством материалов очень многих и широко разбросанных локальных данностей и маркирует определенную дистанцию по отношению к ним. Это может проявляться в использовании особо редкого или особо долговечного материала. Так, даже патина, которой покрывает постройку время (или которую время неспособно наложить благодаря устойчивости хороших материалов) становится репрезентацией ранга этой постройки.
90
Территория образуется всегда посредством относительной гомогенности. Она выполняет репрезентирующую функцию за счет исключения крайних чуждых вариантов – в этом можно убедиться, заглянув в коллективные трудовые договоры или государственные образовательные нормативы. А в большом городе люди часто строят свою жизнь не по нормам той страны, в которой расположен этот город (Held 1998, 2005a).
91
Пространства перехода между внешним и внутренним (например, палисадники между домом и улицей) называют “дважды кодированными” и таким образом получают критерии удачности или неудачности архитектурно-пространственного устройства города (ср. Sieverts 2007).
92
В немецком издании книга названа “Die Ordnung der Dinge”, т. е. “Порядок вещей”. Автор указывает в примечании на это отличие от оригинала. – Прим. пер.
93
Фуко пишет во “Введении”: “Мне хотелось узнать, не определяются ли индивиды, которые ответственны за научный дискурс, в своей ситуации, своей функции, своих перцептивных способностях и практических возможностях теми условиями, которые над ними господствуют и их подчиняют себе”. И далее: “Но если есть путь, который я отвергаю, то это тот […], который признает за наблюдаемым субъектом абсолютный приоритет, приписывает деятельности основополагающую роль, а свою собственную позицию делает источником всякой историчности” (Foucault 1974: 15 [В русском издании эти пассажи отсутствуют. – Прим. пер.]). В той области, которую изучает Фуко, не находится ничего такого, на чем можно было бы серьезно обосновать теорию, в центре которой стоит актор.
94
Райнер Келлер в своем обзоре исследований дискурса пишет о том, как критика невнимания Фуко к акторам усилилась “[…] не в последнюю очередь в контексте студенческих волнений 1968 года, когда разгорелся ожесточенный спор о том, кто вышел на улицы – структуры или люди” (Keller 2004: 17).
95
Понятие системы вводится здесь не в том смысле, в котором его используют в какой-то конкретной теории систем: здесь оно в самом общем смысле обозначает порядок, который отличается нежесткостью связей и “ограничивается минимумом”. Этот пункт важен, потому что система – это не совокупность всех явлений в их тотальности. “Целое” может быть и всего лишь какой-то одной выбранной стороной. Это тоже называется “дифференциацией”, как показал Георг Зиммель (Simmel 1983a: 68).
96
Исследования французской Школы “Анналов” по истории ментальностей продемонстрировали изменения (и константы) в базовых духовных диспозициях, которые невозможно объяснить действиями акторов: наоборот, они оказывают на акторов определяющее воздействие.
97
Историк Фернан Бродель указал на другие ритмы времени (la longue durée – “время большой длительности”) и на то, что в связи с ними возможность “продуцирования” исторических феноменов гораздо меньше по сравнению с феноменами социологическими (Braudel 1992). Поразительно, что подобная работа о “Большом просторе”, т. е. о соотношении географии и социологии, не написана (или не получила известности).
98
Представляется более осмысленным исходить из существования различных уровней силы репрезентации, нежели объявлять одно “реальным”, а другое “отображенным”.
99
Подозрение, что социальная включенность означает массивную интимизацию господства и замыкание в тесных перспективах, стояло у истоков книги Ханны Арендт “Vita activa” (1981) и “Тирании интимности” Ричарда Сеннета (Sennett 1983). В обеих уже намечается “городское” или “социальное” в качестве альтернативы данному порядку.
100
Не случайно также и то, что современная социологическая урбанистика все больше отходит от рассмотрения города как целого и городского всеобщего, переключившись на изучение отдельных, специфических подчиненных единиц города (внутренней и внешней “субгородской” среды). Всеобщие (и нормативные) масштабы при этом заимствуются из образов общества, отличающихся определенными постулатами равенства (всё становится всё более и более “неравным” и “расколотым”). Никто уже даже и помыслить не может, что неравенства как раз и представляют собой типичное проявление репрезентационной природы современного большого города; они не изобретаются и не создаются в нем, а происходят от условий мира и в городе, может быть, становятся даже более переносимыми.
101
Часы как “машина времени” хорошо выражают этот двоякий характер, возникающий из фикции и ограничения: они должны абсолютно негибко и неумолимо отражать “ход” и быть неподвластными воле и сознанию акторов. Часы не “производят” время; повлиять можно только на распределение времени. Узкое техническое понятие инструмента, предназначенного для определенной цели, к часам не применимо. Они относятся к лежащему за пределами этого понятия кругу различных техник, которые трансформируют условия и включают в себя инструментально-целевую технику. Сюда же можно отнести эссе Поппера “Часы и облака” (опубликовано в книге “Объективное познание” 1973 г.). Интересно было бы также, наверное, сравнить “часы и книги” – они, каждые по-своему, являются переводом “облаков”.
102
Увлекательной задачей было бы испытать этот подход, подразумевающий различные формации пространственно-временной масштабности (как параллель дискурсивным формациям у Фуко) в такой традиционной исследовательской области, как “город в истории идей”.
103
Работа Фернана Броделя по истории “материальной цивилизации” получила в немецком переводе очень неудачное, вводящее в заблуждение название “Социальная история” (Braudel 1985 [рус. изд.: Бродель 1986, 1988, 1992 – прим. пер.]).
104
Во всех этих вариантах “окультуривания” главное в том, что собственная логика объекта не устанавливается совершенно заново, а только переводится в новую формацию. Для этого процесса нам нужно адекватное понятие “конструкции”. Поразительно, что понятие “конструирования”, ставшее столь модным в социологии, практически не уточнено. Разбирать эту проблематику в рамках данной статьи невозможно, но об одном важнейшем моменте надо сказать: это определение субъективных и объективных составляющих процесса конструирования. Все время имплицитно предполагается, что весь этот процесс осуществляют акторы, но доказательств этому никогда не приводится. Тут оказывается по-прежнему полезным введенное Зиммелем различение “субъективной и объективной культуры”. Он иллюстрировал его, приводя в пример скульптуру и садоводство: при создании скульптуры из куска камня субъект – художник – почти полностью автономен в своем творчестве; при выращивании плодовых деревьев условия (почва, климат, порода и т. д.) играют гораздо более важную роль, они исходно задают структуру процесса. Актор в гораздо большей степени вынужден приспосабливаться к уже существующей схеме (Simmel 1983b). Без теории конструирования анализ собственной логики города невозможен.
105
В хозяйственной жизни деление на пространственно ограниченные рыночные ареалы ставит пределы влиянию на рынок со стороны наиболее выгодных местоположений и дает возможность пользоваться сравнительными преимуществами в издержках за счет внешней торговли даже тем экономическим ареалам, которые характеризуются в целом менее благоприятным местоположением (модель Рикардо).
106
Деньги, как представляется, сочетают в себе элементы знаковой и пространственно-временной систем: они – и знак, и воплощение ценности.
107
“Популизм”, о котором столько говорят, на самом деле зачастую есть проблема “короткого замыкания”, встречающегося в таких жизненных мирах, которые пространственно-временные репрезентации перестали просвещать и принуждать к открытости миру.
108
В романе Кормака Маккарти “Дорога” есть глубокая фраза: “Ему никогда бы не пришло в голову, что ценность самого незначительного предмета предполагала будущий мир […], что пространство, которое занимали эти предметы, уже само по себе было ожиданием” (McCarthy 2007: 138 [рус. изд.: Маккарти 2008 – прим. пер.]).
109
Токвиль продемонстрировал это на примере сравнения между моралью капитана судна в открытом море и моралью поединка, характерной для аристократии (Tocqueville 1994 [рус. изд.: Токвиль 2000 – прим. пер.]).
110
См. работу Макса Вебера. Правда, она тоже несет на себе следы примата социальности. Тенденция к секуляризации описывается в ней как “стальной панцирь”, который скорее стесняет, чем открывает.
111
Мишель Фуко в 1974 г. применительно к сфере знания показал, как в конце XVIII в. в самых разных дискурсах и областях главенствующей фигурой стал человек. Это в дальнейшем привело к появлению и выходу на ключевые позиции социологии и психологии как новых метанаук. В этой работе Фуко релятивирует и ставит под вопрос центральную позицию человека и гуманитарных наук (Foucault 1974: 367ff. [рус. изд.: Фуко 1977 – прим. пер.]).
112
Не случайно сегодня в социологической урбанистике всё больше выходит на первый план изучение мелких фрагментов городского пространства, а о “всеобщем” большого города разговор идет лишь изредка.
113
Линде писал: “Поскольку в практике планирования пространств речь идет конкретно и только о том, чтобы расположить вещи (рабочие места, жилища, дороги, прочие коммуникации и т. д.) в каком-то маленьком или большом ареале, то такая социология, которая довольствуется рассмотрением вещей как опредмеченного, мертвого субстрата общественных отношений и в лучшем случае учитывает их в качестве данных об окружающей среде, когда строит свои интеракционистские системы, с необходимостью должна будет признать свою некомпетентность.
114
Здесь в качестве примеров можно назвать имена Г. Зиммеля, Л. Вирта, В. Беньямина, З. Гидиона, Х. П. Барта, Дж. Джекобс и Р. Сеннета.
115
См. статьи Mayer, Häußermann, Wollmann, Heinelt в сборнике Wollmann/Heinelt 1991, а также Hesse 1986; Nassmacher/Nassmacher 1999.
116
Здесь мы не будем вдаваться в дискуссию о том, является ли это желательным или даже необходимым в соответствии с теорией государства, или же наоборот, требование равноценных условий жизни диктует необходимость сильного, уравновешивающего и контролирующего воздействия со стороны федеральных и в первую очередь земельных властей (Nassmacher/Nassmacher 1999: 66–67).
117
Ср. исследования отдельно взятых городов – Le Galès 2001; Silva/Syrett 2006. Поскольку подобные работы по определению описывают исторически уникальные процессы, ссылаться на них для обоснования тезиса о несходстве отдельных случаев – значит навлекать на себя обвинения в тавтологии. Но если поместить case studies в контекст теории, то они могут не просто воспроизводить тезис о существовании собственной логики, а дать гораздо больше (см. Yin 1994).
118
Речь идет о последипломном и профессиональном образовании.
119
Исследование охватывало, помимо североитальянских городов Турина и Милана, также Флоренцию и Неаполь (cp. Spada/Paqui 2007).
120
Операционализируется это через количество интеракций (плотность) и гетерогенность акторов (сложность).
121
В понимании Ханса-Георга Велинга, порядки знания образуют “контекст социально признанных, дискурсивно и культурно стабилизированных иерархий знания и разграничений (между фактами и ценностями, экспертами и обывателями, “объективным знанием и субъективным мнением” и т. д.), а также специфичные для каждого случая практики производства знания и его когнитивной и нормативной оценки” (Wehling 2004: 65).
122
“Уже в 1934 г. Африка была для меня всего лишь фантомом, а Африка 1980 г. тем более ускользает от моего взгляда” (Leiris 1985: 6).
123
Роберт Мальтус в 1798 г. сформулировал свой “универсальный закон населения”, сохранивший влияние и по сей день. Согласно ему, рост числа людей на Земле неизбежно приведет к тому, что их невозможно будет обеспечить пищей. Эта взаимосвязь, считал Мальтус, носит неумолимый и закономерный характер, определяемый разницей между темпами роста – населения, с одной стороны, и производства продуктов питания, с другой: в то время как первое увеличивается экспоненциально, второе может расти только линейно (ср. Malthus 1826).
124
Повсеместно распространившееся понятие “трущоб” (slum) создает впечатление, будто речь идет о каком-то четко очерченном феномене. На самом же деле нет никакой ясности относительно того, в каких случаях городской район должен считаться “трущобами”, а в каких нет. “Официальное” определение, данное ООН, гласит: “Трущобы есть жилой массив с высокой плотностью застройки, отличающийся тем, что жители его лишены достойного жилья и основных услуг. Трущобы часто рассматриваются властями как неотъемлемая или равная часть города” (ROAA UN-Habitat 2005: 8).
125
Одним из исключений в этом смысле являются, несомненно, труды Анри Лефевра (обзор см. в Schmid 2005).
126
Излагаемая ниже идея возникла у меня в результате разговора с Хельмутом Беркингом и Мартиной Лёв.
127
“В ходе анализа я так часто разделяла кусочки, что в итоге, кажется, как-то потеряла самую их суть – то, что я всегда называю уникальными “личностями” городов. Поэтому я не могу закончить книгу, пока не соберу все части снова вместе, чтобы продемонстрировать, как различаются городские ландшафты и привычки, потому что пьесы, разыгрывающиеся на подмостках городов, идут уже много лет” (ibid.: 423). Чтобы сформулировать квинтэссенцию каждого города, автор передает слово журналисту.
128
Макс Вебер определил город как синтез трех аспектов: в политико-административном смысле – через наличие территории, в экономическом смысле – через наличие рынка, в политическом смысле – через наличие городской общины и, соответственно, бюргерства, т. е. сословия свободных горожан (Weber 1964: 923ff.)
129
Исключением стало исследование Вертхайма, проведенное Томасом Эльвайном и Ральфом Цолем (Ellwein/Zoll 1972), которые ориентировались на образец американских исследований структуры власти в сообществах.
130
Книга Хельмута Бёме о Франкфурте и Гамбурге – пример сочетания перспектив исторической синхронии и диахронии в сравнении городов. Будучи историком, Бёме сопоставлял Франкфурт и Гамбург на протяжении всего периода от их основания до середины XIX в., анализируя взаимосвязи между органами городской власти, органами представительства горожан и экономической конъюнктурой. Здесь я буду неоднократно обращаться к этой книге как к источнику.
131
“Всякий раз, когда нужно решить какие-либо вопросы, сложные и важные для вышеуказанного города и сообщества граждан Гамбурга, – будь то вещи, имеющие коренное значение для правовых отношений города и общины его граждан, или что-то, связанное с правами или политическими отношениями, или еще что-нибудь, столь же весомое, – то для того, чтобы решение подобных проблем было легитимно и долговечно, необходимо, чтобы бургомистры и члены совета открыто запрашивали по этому поводу совет и согласие глав ремесленных цехов и коммуны граждан города и чтобы они решали вопросы на основе этих их рекомендаций и их согласия” (по Böhme 1968: прим. 32 и сл.).
132
Cо временем богатые иммигранты получили возможность путем брака входить в аристократические семьи, становиться в результате так называемыми “гражданами по жене” и впоследствии членами совета, однако серьезно изменить ситуацию с организационным представительством своих коммерческих интересов они не могли (Böhme 1968: 48, 103).
133
В начале XVII в., а затем в начале XVIII в. после волнений во Франкфурте по приказу императора учреждались гражданские коллегии, которые должны были контролировать Совет, но им это так и не удавалось. (Böhme 1968: 48, 103).
134
Этой группе купцов-оптовиков и банкиров удавалось с помощью личного влияния, которым они пользовались в органах политической власти, добиться сохранения курса на свободную торговлю, который был им выгоден, хотя Франкфуртская ярмарка и пришла в полный упадок с созданием Таможенного союза. Июльская революция 1830 г. наконец произвела впечатление на Сенат, и теперь он прислушался к той группе (розничным торговцам в Торговой палате и др.), которая выступала за присоединение Франкфурта к Таможенному союзу. В 1836 г. город в него вступил, и одним из важных мотивов был при этом страх внутренних беспорядков. Ярмарка восстановилась, однако теперь в ней преобладал ассортимент товаров национальной, а не международной торговли. Оптовикам же пришлось специализироваться. Если раньше каждый из них был банкиром, перевозчиком и торговым посредником в одном лице, то теперь наступила специализация, которая способствовала дальнейшему расколу экономических интересов в городе.
135
Совсем в иную сторону были направлены в последующий период усилия нацистского бургомистра Кребса: он старался добиться того, чтобы Гитлер присвоил Франкфурту звание “Город немецкого ремесла”, которое могло относиться к его историческому центру.
136
Подробнее об этом см. в Durth/Gutschow 1988: Bd. 2.
137
Эта ситуация не изменилась и при обсуждении новой конституции, после того как с приходом французов кончилась власть императоров. В Гамбурге – в отличие от Франкфурта – было решено сохранить прежнюю политическую систему.
138
Женщины по закону от 11 июля 1864 г. лишились права гражданства, которым они обладали на протяжении веков и которое позволяло каждому бюргеру, платившему налоги, участвовать в выборах в гражданское собрание. (Hoffmann 2001: 267).
139
Этот вывод сделан на основании десяти интервью по данной теме с представителями старинных гамбургских и франкфуртских семей.
140
При нацистах должность второго бургомистра занимал Вильгельм Амзинк Бурхард-Мотц (1933–1945). В 1945–1946 гг. британцы сделали временно исполняющим обязанности первого бургомистра опять-таки представителя одной из этих старых сенаторских семей – предпринимателя Рудольфа Петерсена, брата Карла Петерсена. В 1953–1957 гг. первым бургомистром был Карл Зифекинг (Evans 1990: 696ff.). В Торговой палате старинные купеческие семьи и во второй половине XX в. по-прежнему были представлены очень мощно.
141
Meyers Konversations-Lexikon (1887), статья “Гамбург”, S. 39.
142
Для сегодняшнего самопонимания Франкфурта его статус транспортного узла – на втором месте по важности. “Аэропорт-Сити”, в котором работают в настоящее время 62500 сотрудников и 470 компаний (Bender 2004: 94), является крупнейшим работодателем в городе. Поддержка аэропорта наряду с поддержкой банков всегда была одним из приоритетов в политике городских властей. Аэропорт разросся в целый город, и хотя его не видно из Франкфурта, он всё больше напоминает о себе шумом низко пролетающих самолетов.
143
В 2003 г. здесь на 1000 жителей приходилось 918 работающих. На втором месте был Дюссельдорф (795), за ним Штутгарт (775) и Мюнхен (743). Гамбург – на восьмом месте: 594 работающих на 1000 жителей (Frankfurter Statistik aktuell. 2005. № 14).
144
О том, в какой степени границы города определяют сознание политиков, можно судить, например, по одному высказыванию руководителя Департамента транспорта и окружающей среды (Партия Зеленых). Когда во Франкфурте в качестве возможного способа адаптации к Европейскому регламенту поддержания чистоты воздуха обсуждалось введение платы за въезд автомобилей в центр, этот политик заявил, что ввиду особых местных условий введение здесь такой платы, как в Лондоне, исключено, “если Франкфурт хочет выглядеть городом, открытым миру” (Kokoska/ Leppert 2007).
145
Это проявляется, например, в забавнейшем откате к традиционной онтологии, когда утверждается, будто не бывает физического тела, независимого от дискурса, как если бы физическое тело – в отличие от живого – обладало хотя бы зачаточной способностью отвечать на культурно означивающие воздействия (cp. Schroer ibid.: 32).
146
Под “патическим” в данной статье понимается непосредственно аффективный аспект отношения к окружающему миру. – Прим. ред.
147
Интерференции между социологическими модами на тот или иной образ человека и политико-экономическими фазовыми скачками можно продемонстрировать, сравнивая парадигматические течения в науке и экономике переломных 70-х гг. и сегодня. На смену социологическим парадигмам, покоящимся на политических и этических основаниях, все больше и больше приходят нормативные притязания, которые должны доказать свою функциональность в экономическом мире.
148
Это не означает, что похожее, как метафора, на губку понятие города в жизненном мире, культуре и политике не могло бы из-за этой открытости выполнять никаких важных поисковых функций в создании образа города как формы жизни.
149
Релевантные для этой проблематики труды выходили в нескольких изданиях (например, цитируемые здесь работы Рихарда Мюллера-Фрайенфельса, Иоганнеса Фолькельта или Теодора Липпса – см. ниже).
150
В пользу рациональности эстетики, несущие структуры которой связаны с иррациональным, творческим и эмоциональным, высказывается и арт-педагог Гюнтер Отто (ср. Otto 1990: 37–52).
151
Подробнее о концепции “проживаемого пространства”, предложенной немецким психологом и психотерапевтом Карлфридом фон Дюркгеймом, см. Karl Friedrich von Dürckheim, Untersuchungen zum gelebten Raum, Frankfurt am Main 2005. – Прим. ред.
152
О ситуации трущоб в многомиллионных мегаполисах на периферии богатства см. также Davis 2007.
153
Критику градостроительного планирования, лишенного чувственной составляющей, см. у Boesch 2001.