Примечания книги Социализм, экономический расчет и предпринимательская функция. Автор книги Хесус Уэрта де Сото

1

Те, кто заинтересовался, могут попросить выслать им опубликованные номера журнала, написав по адресу ommcamp@teleline.es., а также могут ознакомиться с ними на сайте www.jesushuertadesoto. com.

2

Заслуживает упоминания, по крайней мере за широту подхода, книга Дэвида Рамси Стила: David Ramsay Steele, From Marx to Mises: Post Capitalist Society and the Challenge of Economic Calculation (La Salle,IIIinois: Open Court Publishing, 1992). Вероятно, полезен был бы критический разбор дискуссии с участием Джозефа Салерно, Гвидо Хюльсмана, Ганса-Германа Хоппе и Лиланда Егера, которая происходила между 1992 и 1995 гг. на страницах Review of Austrian Economics. Предметом их разногласий была разница в подходах Мизеса и Хайека к критике социализма; в этом отношении, на основаниях, изложенных в сносках 16 и 30 к главе 4, я согласен с точкой зрения Лиланда Егера, который считает эту разницу в основном воображаемой.

3

F. A. Hayek, Socialismo у guerra, vol. 10, Obras Completas de F. A. Hayek, издание на испанском языке под редакцией Хесуса Уэрты де Сото (Madrid: Union Editorial, 1998).

4

Mark Blaug and Neil de Marchi, eds., Appraising Economic Theories (London: Edward Elgar, 1991), 508 и The Economic Journal 103, no. 421 (November 1993): 1571.

5

См.: Jesus Huerta de Soto, La Escuela Austriaca: mercado у creatividad empresarial (Madrid: Smtesis, 2000) [Уэрта де Сото X. Австрийская школа: рынок и предпринимательское творчество. Челябинск: Социум, 2007]. Автор будет благодарен за любые читательские отзывы. С ним можно связаться по электронной почте: huertadesoto@dimasoft.es.

6

Кроме них, в этом коллоквиуме Фонда свободы участвовали Карл Паке из Кильского института экономики, Чарльз Кинг из Фонда свободы, Норман Берри из Букингемского университета, Карлос Родригес Браун, Хосе Рага Хиль, Франсиско Кабрильо Родригес, Сантос Пастор Прието, Лукас Бельтран Флорес и Педро Шварц Хирон из университета Комплутенсе (Мадрид), Антонио Аргандонья из университета Барселоны, Анри Лепаж из парижского Института предпринимательства и Луис Реиг Альбиоль из Мадрида.

7

Опубликовано под заголовком «Экономический анализ социализма» (“The Economic Analysis of Socialism”) в качестве главы

14 сборника New Perspectives on Austrian Economics, ed. Gerrit Meijer (London and New York: Routledge, 1995).

8

Теперь, когда стало ясно, что экономисты мало или вовсе не занимались этой темой, которая до недавнего времени была исключена практически из всех научно-исследовательских программ, то, что экономическая наука в очередной раз не оправдала надежд, когда ее помощь потребовалась для того, чтобы осуществить переход к рыночной экономике в странах, переживших крушение социализма, собственно говоря, кажется не таким уж и важным.

9

Ведущие экономисты Восточной Европы не последовали примеру своих западных коллег, и в последующих главах мы подробно опишем их реакцию. Более того, эти авторы чрезвычайно остро осознают теоретическую недостаточность западной экономической теории, вызывающую у них характерные теоретические опасения и замешательство, которые их самоуверенные западные коллеги не в состоянии постичь.

10

В «Президентском послании», с которым Гэри Беккер (Gary Becker) обратился к участникам региональной конференции обществаМон-Пелерен, состоявшейся 3–6 ноября 1991 г. в Праге под общим названием «В поисках перехода к свободному обществу», он не дал никаких иных объяснений.

11

Из работ этих исследователей следует отдельно отметить книгу, ставшую обязательным чтением для всех специалистов по этой теме: Don С. Lavoie, Rivalry and Central Planning: The Socialist Calculation Debate Reconsidered (Cambridge: Cambridge University Press, 1985).

12

Этот тезис развивает Ф. А. Хайек в своей книге Fatal Comceit: The errors of Socialism, опубликованной в первом томе его собрания сочинений: Collected Works of F. A. Hayek (London: Routledge, 1989) [Хайек Ф. А. «Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма». М.: Новости, 1992].

13

F. A. Hayelc, The Counter-Revolution of Science (New York: Free Press of Glencoe, 1952), 31 [Хайек Ф. А. Контрреволюция науки. Этюды о злоупотреблении разумом. М.: ОГИ, 2003. С. 49]. (См. великолепное переиздание 1979 г. в издательстве Liberty Press, Indianapolis.) В сноске 24, с. 209–210 [указанного издания на английском языке. Сноска 7 на с. 49 русск. изд.], Хайек добавляет по поводу субъективизма: «Возможно, наиболее последовательным в этом был Людвиг фон Мизес, и я считаю, что в большинстве своем особенности его воззрений, поначалу поражающие многих читателей своею странностью и кажущиеся неприемлемыми, могут быть объяснены тем, что в последовательной приверженности к субъективистскому подходу он намного опередил своих современников. Возможно, все характерные черты его теорий, начиная от теории денег (трудно поверить, что она создана в 1912 г.!) и кончая тем, что он сам назвал своим априоризмом, его воззрения на математическую экономику вообще и на измерение экономических явлений, в частности, как и его критика планирования, прямо (хотя, может быть, и не всегда с одинаковой неизбежностью) вытекают из этого центрального положения». (Всюду в сносках курсив наш, если не указано иначе. Мы также приводим цитаты в оригинале везде, где это возможно, хотя для удобства читателей часто дается английский перевод. – Прим. У. де С.)

14

Наше «статическое» доказательство не имеет никакого отношения к анализу равновесия, то есть к той статической концепции, которую мы так резко критикуем в главе 4 и на протяжении всей книги. Однако за неимением лучшего мы используем термин «статический» потому, что оно имеет дело с рассеянной информацией, которая гипотетически уже существовала ранее, в отличие от «динамического» доказательства, относящегося к процессу, посредством которого порождается новая информация. Позже мы покажем, что в контексте нашей теории оба доказательства имеют в равной степени динамический характер и, следовательно, в равной степени несовместимы с теорией равновесия. В действительности оба доказательства ссылаются на одновременно протекающие и неотделимые друг от друга процессы, которые мы рассматриваем отдельно друг от друга исключительно в учебных целях.

15

Данный список, как должно быть совершенно очевидно, не претендует на полноту, и соответствует плану нашей второй книги о социализме, которая будет продолжением этой. Часть работы по этому новому проекту уже сделана.

16

В качестве примера можно привести ученого экономиста Василия Леонтьева, который в своем постоянном стремлении найти новые «приложения» для своего «интеллектуального детища» (межотраслевого баланса) без колебаний выдвигает всё новые и новые планы посягательства на общество и вмешательства в его дела. См.: Don С. Lavoie, “Leontief and the Critique of Aggregative Planning,” in National Economic Planning: What is Left? (Cambridge, Massachusetts: Ballinger Publishing, 1985), 93 – 124.

17

В качестве примера такого подхода можно привести увлекательную статью: Don С. Lavoie, “A Critique of the Standard Account of the Socialist Calculation Debate,” The Journal of Libertarian Studies: An Interdisciplinary Review 5, no. 1 (winter 1981): 41–87.

18

Израэль М. Кирцнер показал ключевую роль этого спора в качестве катализатора развития, усовершенствования и корректного выражения теорий австрийской школы в целом, а также для тщательного анализа и понимания теории предпринимательства и динамических рыночных процессов, связанных с предпринимательским творчеством и предпринимательскими открытиями, в частности. См.: Israel М. Kirzner, “The Economic Calculation Debate: Lessons for the Austrians” in The Review of Austrian Economics, vol. 2 (Massachusetts: Lexington Books, 1988), 1 – 18.

19

«Функционирование денег и кредитной системы, так же как язык и мораль, представляет собой случай стихийного порядка, хуже всего поддающийся попыткам адекватного теоретического объяснения, и оно остается предметом серьезных разногласий между специалистами… Вмешательство в процессы отбора чувствуется здесь сильнее, чем где бы то ни было еще: на пути эволюционного отбора становится государственная монополия, и это делает невозможным экспериментирование в ходе конкуренции» (F. A. Hayelc, The Fatal Conceit: The Errors of Socialism (Chicago: The University of Chicago Press, 1989), 102–103 [Хайек Ф. A. Пагубная самонадеянность: Ошибки социализма. М.: Новости, 1992. С. 178]).

20

Имеется в виду ситуация, когда совместная поставка двух или более товаров обходится дешевле, чем поставка каждого товара в отдельности.

21

В контексте нашей книги главный авторитет в области изучения предпринимательства – это Израэль Кирцнер, бывший профессор экономической теории в Нью-Йоркском университете. Кирцнер – автор трилогии (Competition and Entrepreneur ship; Perception, Opportunity, and Profit) Discovery and the Capitalist Process [Chicago: University of Chicago Press, 1973, 1979, и 1985 соответственно] [существует русский перевод первой книги: Кирцнер И. Конкуренция и предпринимательство. М.: ЮНИТИ, 2001. 2-е изд. Челябинск: Социум, 2008]), в первой книге которой он безупречно справился с задачей исследования и разработки первоначальной концепции предпринимательства, созданной его учителями Людвигом фон Мизесом и Фридрихом Хайеком. Кроме того, Кирцнер написал четвертую книгу (Discovery, Capitalism, and Distributive Justice [Oxford: Basil Blackwell, 1989]), которая целиком посвящена последствиям для социальной этики, вытекающим из его представления о предпринимательстве. Наконец, уже после того, как эта глава была написана, Кирцнер опубликовал еще одну достойную внимания книгу, The Meaning of Market Process: Essays in the Development of Modern Austrian Economics (London: Routledge, Chapman, and Hall, 1992), где собраны его последние тексты, а также серия публиковавшихся ранее статей, которые мы по возможности учитывали в нашей работе. В Испании, кроме моих собственных текстов, экономическому анализу, основанному на предпринимательстве, посвящены, в частности, следующие работы: Jose Т. Raga, “Proceso Economico у Accion Empresarial” in Homenaje a Lucas Beltran (Madrid: Moneda у Credito, 1982), 597–619; Pedro Schwartz, Empresa у Libert ad (Madrid: Union Editorial, 1981), esp. chap. 3, 107–148; Juan Marcos de la Fuente, El empresario у su funcion social, 3rded. (Madrid: Fundacion Canovas del Castillo, 1983).

22

Любопытно, что английский язык усвоил французское слово entrepreneur в его буквальном значении. Однако это произошло довольно поздно, как следует из английского перевода «Трактата по политической экономии» Жана-Батиста Сэя 1821 г.; переводчик, Ч. Р. Принсеп был вынужден передавать французское слово entrepreneur (предприниматель) английским adventurer (авантюрист, искатель приключений), что свидетельствует о том, что заимствования этого термина еще не произошло. См. по этому поводу, например, с. 329 и 330 указанного английского издания в репринтном воспроизведении 1971 г. нью-йоркским издательством Augustus М. Kelley. Со своей стороны, Джон Стюарт Милль жаловался на то, что в английском языке нет эквивалента французскому слову entrepreneur ив 1871 г. писал: «Приходится сожалеть о том, что это слово – предприниматель [undertaker] – непривычно для английского слуха. Современные французские политэкономы, имеющие возможность постоянно говорить о les profits de Г entrepreneur (предпринимательской прибыли), пользуются огромным преимуществом перед английскими политэкономами» (John Stuart Mill, Principles of Political Economy, Augustus M. Kelley reprint (Fairfield, 1976), note 406 [См.: Милль Дж. С. Основы политической экономии. М.: Эксмо, 2007. С. 463 сн.]. Милль здесь практически дословно воспроизводит заголовок 3 раздела 7 главы 2 книги 16-го издания «Трактата» Сэя: Traite d’Economie Politigue, J. В. Say (reprinted in Geneva: Slatkine, 1982), 368.

23

Bert F. Hoselitz, “The Early History of Entrepreneurial Theory,” Explorations in Entrepreneurial History 3, no. 4 (15 April 1956): 193–220.

24

«Action ardua у dificultosa que valerosamente se comienza».

25

Например, вначале главы 2 части 1 бессмертного романа Сервантеса мы читаем про Дон Кихота: «Но как скоро он очутился за воротами, в голову ему пришла страшная мысль, до того страшная, что он уже готов был отказаться от задуманного предприятия, и вот почему: он вспомнил, что еще не посвящен в рыцари и что, следственно, по законам рыцарства ему нельзя и не должно вступать в бой ни с одним рыцарем; а если б даже и был посвящен, то ему как новичку подобает носить белые доспехи, без девиза [empresa] на щите, до тех пор, пока он не заслужит его своею храбростью» (курсив мой. – У. де С.).

26

О концепции человеческой деятельности и его основных компонентах см.: Ludwig von Mises, Human Action: A Treatise on Economics, 3rd rev. ed. (Chicago: Henry Regnery Company, 1966), 11–29, 251–256 [Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: Трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. С. 14–31, 238–242]. Мизес пишет: «Любое действующее лицо всегда является предпринимателем и спекулянтом» (р. 252 [с. 239]) и «Предприниматель — это действующий человек, ориентирующийся на изменения рыночной информации» (р. 254 [с. 240]). Вероятно, также полезно познакомиться с книгой Ричарда Тейлора «Действие и цель» (Richard Taylor, Action and Purpose [New Jersey: Humanities Press, 1980]), хотя, с нашей точки зрения, Тейлор уделяет недостаточное внимание тому, что по существу человеческая деятельность состоит в познании и открытии новых целей и средств, а не только в эффективном распределении имеющихся средств между заранее установленными целями. Тадеуш Котарбинский допускает ту же ошибку, но заходит в своих заблуждениях гораздо дальше, см.: Tadeusz Kotarbinslci, Praxiology, An Introduction to the Sciences of Efficient Action (Warsaw: Polish Scientific Publishers, 1965).

27

В этом смысле определение экономической теории как «науки, которая изучает человеческую деятельность в условиях редкости благ» (Avelino Garcia Villarej о и Javier Salinas Sanchez, Manual de Hacienda Publica [Madrid: Editorial Tecnos, 1985], 25) является чистым плеоназмом, поскольку любая человеческая деятельность предполагает редкость. Как красноречиво пишет Мизес: «Если человек не стеснен недостаточным количеством вещей, то отсутствует необходимость в какой-либо деятельности» (Mises, Human Action, 93 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 90]).

28

Ниже мы объясним, почему наиболее существенные для человеческой деятельности данные или знания почти всегда очень сложно сформулировать и почему они обычно носят неявный, а не эксплицитный характер.

29

План – это предполагаемая мысленная картина будущего, соответствующая представлениям действующего человека о различных этапах, элементах и обстоятельствах, которые могут иметь значение для его деятельности. Таким образом, план состоит из специфически структурированной практической информации, которой человек обладает и которую он получает постепенно в контексте каждого из своих действий. В этом смысле можно утверждать, что, в силу того, что действующий человек порождает новую информацию, каждое действие вызывает непрерывный процесс индивидуального, или личного, планирования. Централизованное планирование имеет совершенно иной характер и, как мы увидим, удовлетворяет потребность руководящего органа социалистической системы в организации средств принуждения (максимально формальным и согласованным образом) для достижения поставленных целей. Централизованное планирование терпит неудачу, потому что власти неспособны получить необходимую практическую информацию. Следовательно, вопрос не в том, планировать или нет; если считать, что планирование необходимо для любой человеческой деятельности, то вопрос состоит в том, кто должен планировать: отдельный действующий человек, единственный, кто владеет необходимой практической информацией, или не имеющий к нему отношения орган принуждения, у которого эта информация отсутствует. См.: F. A. Hayek, “The New Confusion about Planning” in New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas (London: Routledge and Kegan Paul, 1978), 232–246. Планирование можно разделить на интегральное, частичное, индикативное и индивидуальное, и все эти типы планирования, за исключением индивидуального, содержат неустранимое эпистемологическое противоречие, которое мы будем называть «парадоксом планирования» (см. в главе 3 сноску 11 и раздел с части 6).

30

Согласно св. Фоме Аквинскому, voluntatis autem motivum et obiectum est finis (то есть «цель является причиной и объектом воли»). Summa Theologiae, pt. 1–2, ques. 7, art. 4, vol. 4 (Madrid: В. A. C., 1954), 301.

31

О том, что к сфере человеческой деятельности приложим только субъективистский, практический и динамический концепт времени, см.: Gerald Р. О ’Driscoll and Mario J. Rizzo, The Economics of Time and Ignorance (Oxford: Basil Blackwell, 1985), chap. 4, 52–70. Такую концепцию времени уже выдвигал Бергсон, для которого «чистая длительность является формой, которую принимает последовательность состояний нашего сознания, когда наше “я” просто живет, когда оно не отделяет своего нынешнего состояния от предыдущих» (Henry Bergson, “Essai sur les Donnes Inmediates de la Conscience,” en Oeuvres [Paris: Presses Universitaires de France, 1959], 67).

32

Mises, Human Action, 110–118 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 105–108]. Данная таблица отражает главные различия, существующие, согласно Мизесу, между концепцией вероятности в сфере естественных наук и в сфере человеческой деятельности:

33

«Удивление – это смещение и искажение привычных представлений, проистекающее либо из переживания, которое находится за пределами того, что казалось реально возможным, либо из переживания такого рода, которое человек никогда не представлял себе и поэтому никогда не оценивал как возможное или невозможное; внезапное событие – противоречащее ожиданиям пап неожиданное» (G. L. Shackle, Epistemics and Economics [Cambridge: Cambridge University Press, 1972], 422). Для описания типично предпринимательской способности подмечать случайно и внезапно появляющиеся возможности, не занимаясь специально их поиском, англосаксы используют слово serendipity. Этимологически это слово происходит от арабского sarandib, старого названия Шри-Ланки, а в нынешнем значении его ввел в XVIII в. Гораций Уолпол. Он вдохновлялся неожиданными открытиями, которые часто делали герои персидской притчи о трех принцах Серендипа. В письме Уолпола к Манну от 28 января 1754 г. он пишет, что герои этой притчи «благодаря счастливой случайности и собственной сообразительности постоянно делали открытия, к которым не стремились». Он заключает: «Это открытие, действительно, почти такого рода, как те, что я называю Serendipity» (см.: Oxford English Dictionary, 2nd ed. [Oxford: Clarendon Press, 1983], 15: 5). Грегорио Мараньон имеет в виду то же самое, когда замечает: «Творение гения отличается от творений обычных людей тем, что он создает нечто неожиданное и поразительное» (Gregorio Maranon, El Greco у Toledo, Obras Completas [Madrid: EspasaCalpe, 1971], 421).

34

См.: J. М. Buchanan and G. F. Thirlby, eds., L. S. E. Essays on Cost (New York: New York University Press, 1981), esp. 14 and 15.

35

«В широком смысле, прибыль – это выигрыш, извлекаемый из деятельности; это увеличение удовлетворения (уменьшение беспокойства); это разница между более высокой ценностью, приписываемой полученным результатам, и более низкой ценностью, приписываемой жертвам, принесенным ради их достижения; другими словами, это доход минус издержки. Извлечение прибыли постоянная цель любой деятельности» (Ludwig von Mises, Human Action, 289 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 273]). С точки зрения Мизеса, убытки компании означают, что она неправильно использует редкие ресурсы, которые больше нужны в других сферах. Кажется, что это наконец понял и Иоанн Павел II. Он утверждает: «Когда предприятие дает прибыль, это значит, что производственные факторы использованы как надо и соответствующие потребности удовлетворяются» (John Paul II, Centesimus Annus, chap. 4, section 35 [1991]).

36

Таким образом, экономическая наука – это не теория выбора и принятия решений (ex ante они всегда рациональны по определению), а теория социальных процессов координации, которые, вне зависимости от рациональности связанных с ними решений, могут быть согласованы хорошо или плохо, в соответствии с уровнем осведомленности, которую демонстрируют различные действующие субъекты в ходе предпринимательской деятельности. См.: I. М. Kirzner, The Meaning of the Market Process, 201–208. Кроме того, необходимо подчеркнуть, что именно фундаментально субъективный характер компонентов человеческой деятельности (целей, средств и издержек) и обеспечивает экономической теории, в том смысле, который кажется парадоксальным только на первый взгляд, полную объективность — объективность теоретической науки, выводы которой распространяются на любые типы действий (праксеологии).

37

Mises, Human Action, 19–22 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 22—5]. Мы полагаем, что Мизес идет на нетипичную для него уступку, в которой нет никакой необходимости, когда заявляет, что человеческая деятельность является конечной данностью только до тех пор, пока не будет установлено, каким образом внешний, природный мир детерминирует человеческое мышление. Мы не просто согласны с Ф. А. Хайеком, что человеческий разум неспособен объяснить сам себя (Hayek, The Sensory Order [Chicago: University of Chicago Press, Midway Reprint, 1976], 184–191) – мы считаем также, что все детерминисты впадают в неразрешимое логическое противоречие: поскольку знание о том, каким образом внешний мир детерминирует мышление, которое они надеются обрести, само по себе является детерминированным, то, с точки зрения их же собственных критериев, оно не может быть надежным. См.: М. N. Rothbard, Individualism and the Philosophy of Social Sciences (San Francisco: Cato Institute, 1980), 5-10.

38

Значит, ни закон предельной полезности, ни закон временного предпочтения не являются эмпирическими или психологическими законами. И тот, и другой представляют собой логические следствия из фундаментального понятия человеческой деятельности. Согласно Мизесу, «закон предельной полезности уже заключен в категории деятельности», а «временное предпочтение категориально неотделимо от человеческой деятельности» (см.: Mises, Human Action, 124, 484 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 118, 451]).

39

Israel М. Kirzner, Competition and Entrepreneurship, 65 and 69 [Кирцнер. Конкуренция и предпринимательство. 2-е изд. С. 36–37 и 70].

40

«La vista or mirada muy aguda у que alcanza mucho».

41

«Действующий человек смотрит в будущее глазами историка» (Mises, Human Action, 58 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 58]).

42

Фома Аквинский определяет конкретные обстоятельства как accidentia individualia humanorum actuum (то есть индивидуальные качества человеческих действий) и утверждает, что, за исключением времени и места, наиболее значимым из этих конкретных обстоятельств является цель, которой действующий субъект стремится достичь (principalissima est omnium circunstantiarum ilia quae attingit actuum ex parte finis). См.: Summa Theologiae, pt. 1–2, ques. 7, art. 1 and 2, vol. 4 (Madrid: В. A. C., 1954), 293–294, 301. Следует отметить, что различие между «практическим знанием» и «научным знанием» провел Майкл Оукшотт. (См.: Michael Oakeshott, Rationalism in Politics [London: Methuen, 1962]. Расширенная версия этой книги была опубликована под названием Rationalism in Politics and Other Essays [Indianapolis: Liberty Press, 1991]; см. в особенности с. 12 и 15. Другая фундаментальная работа: Michael Oakeshott, On Human Conduct [Oxford: Oxford University Press, 1975], переиздано [Oxford: Clarendon Paperbacks, 1991], 23–25, 36, 78–79, 119–121.) Отмеченное Оукшоттом различие соответствует тому, которое Хайек проводит между «рассеянным знанием» и «централизованным знанием», тому, которое усматривает Майкл Поланьи между «неявным знанием» и «артикулированным знанием», а также тому, о котором говорил Мизес применительно к знанию о «единичных событиях» и к знанию о поведении целого «класса явлений». В нижеследующей таблице представлены подходы этих четырех авторов к двум базовым типам знания:

Взаимосвязь между двумя типами знания сложна и плохо изучена. Всякое научное знание (тип В) основано на неявном знании, которое невозможно выразить словами (тип А). Кроме того, научный и технический прогресс (тип В) быстро приводит к новому, более продуктивному и мощному практическому знанию (тип А). Подобно этому, экономическая теория сводится к знанию типа В (научному) о процессах создания и передачи практического знания (тип А). Теперь ясно, почему главным риском для экономической теории как науки Хайек считает опасность того, что, поскольку она состоит из теорий о знании типа А, люди могут начать считать, что, те кто ей занимается («экономисты»), каким-то образом способны получить доступ к конкретному содержанию практического знания типа А. Ученые могут даже совершенно пренебречь специфическим содержанием практического знания, что справедливо критиковал Оукшотт, по мнению которого, самая опасная, преувеличенная и ошибочная версия рационализма состояла бы в «утверждении, что то, что я назвал практическим знанием, вовсе не является знанием, в утверждении, что, строго говоря, любое знание является техническим знанием» (Michael Oakeshott, Rationalism in Politics and Other Essays, 15).

43

См. в особенности основополагающие статьи Ф. А. Хайека: “Economics and Knowledge” («Экономическая теория и знание»; 1937) и “The Use of Knowledge in Society” («Использование знания в обществе»; 1945), опубликованные в книге: Hayek F. A. Individualism and Economic Order (Chicago: Henry Regnery, 1972), 35–56, 77–91 [Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд. С. 51–71, 89—101]. Важно отметить, что две эти статьи Хайека принадлежат к наиболее значительным текстам по экономической теории. Тем не менее, особенно по первой статье, видно, что когда она была написана, в сознании автора еще имелась некоторая путаница относительно характера экономической теории как науки. Действительно, одно дело – утверждать, что экономическая теория изучает процессы, вовлеченные в передачу практической информации, конкретное содержание которой зависит от обстоятельств, специфических в каждом месте и в каждый момент времени, и совсем другое дело – намекать, как иногда ошибочно делает Хайек, на то, что в силу этого экономическая теория является наукой, имеющее некое эмпирическое содержание. Верно диаметрально противоположное: то, что исследователь в принципе не может получить доступ к рассеянной практической информации, которой владеют объекты его наблюдения, неизбежно делает экономическую теорию по сути своей теоретической, а не эмпирической наукой. Это наука, изучающая форму, а не конкретное содержание предпринимательских процессов, с помощью которых создается и передается практическая информация (процессов, объект которых соответствует фигуре историка или предпринимателя, в зависимости от того, прошлое или будущее находится в фокусе интереса). Израэль Кирцнер в своей выдающейся статье «Хайек, знание и рыночные процессы» (Israel Kirzner, “Hayek, Knowledge and Market Processes,” in Kirzner, Perception, Opportunity and Profit, 13–33), высказывает то же самое критическое замечание в адрес Хайека в несколько ином контексте.

44

Thomas Sowell, Knowledge and Decisions (New York: Basic Books, 1980), 3—44. Однако, мы должны отметить, что, с нашей точки зрения, Соуэлл продолжает находиться под влиянием неоклассической концепции равновесия и пока не понимает роли предпринимательства. По этому поводу см. I. М. Kirzner, “Prices, the Communication of Knowledge and the Discovery Process” in The Political Economy of Freedom: Essays in Honor of F. A. Hayek (Munich: Philosophia Verlag, 1984), 202–203.

45

Без сомнения, Адам Смит осознавал, что практическое знание принципиально является рассеянным или рассредоточенным, когда писал: «Очевидно, что каждый человек, сообразуясь с местными условиями, может гораздо лучше, чем это сделал бы вместо него любой государственный деятель или законодатель, судить о том, к какому именно роду отечественной промышленности приложить свой капитал и продукт какой промышленности может обладать наибольшей стоимостью» (курсив мой. – У. де С.). Однако Смиту не удалось выразить эту идею с полной ясностью (каждый человек не просто знает «гораздо лучше» – он единственный, кто знает в совершенстве свои собственные конкретные обстоятельства). Кроме того, Смит не смог довести свою мысль до ее логического заключения в том, что касается невозможности без опасений вручить центральной власти распоряжение всеми делами людей. (Смит считал, что каждый государственный деятель, который попытается взять на себя такую ответственность, «обременит себя совершенно излишней заботой», но не говорил о том, что он столкнется с логической невозможностью это сделать.) (Adam Smith, An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations, The Glasgow Edition [Indianapolis: Liberty Classics, 1981], IV.2.10 [Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М.: Эксмо, 2007. С. 443]). Наглядно проиллюстрировать процессы, посредством которых передается практическая, то есть рассеянная информация, очень сложно; мы решили изобразить их с помощью симпатичных человечков. Надеемся, что наш пиктографический анализ будет с энтузиазмом воспринят экономической наукой будущего.

46

Это различие привилось с тех пор, как его в 1949 г. ввел Гилберт Райл в знаменитой статье «Знание как и знание что» (“Knowing How and Knowing That”), опубликованной в: Gilbert Ryle, The Concept of Mind (London: Hutchinson’s University Library, 1949).

47

Michael Polanyi, The Study of Man (Chicago: University of Chicago Press, 1959), 24–25. Все специалисты по экономической теории обязаны прочитать эту маленькую книжку, настоящий социологический шедевр. Другие важные работы Поланьи: The Logic of Liberty, Personal Knowledge и Knowing and Being; все они опубликованы University of Chicago Press (Chicago, 1951, 1958, и 1969 соответственно [вторая книга переведена на русский язык: ПоланиМ. Личностное знание. М.: Прогресс, 1985]). Майкл Поланьи (1891–1976) – брат Карла Поланьи (1886–1964) – был очень разносторонним ученым и занимался исследованиями в области химии, философии, политических наук, социологии и экономической теории. Пример с велосипедом можно найти на с. 144 в книге Knowing and Being. Поланьи возводит представление об ограниченных возможностях для вербализации человеческого мышления к некоторым математическим открытиям и, в особенности, к трудам Курта Гёделя. См.: Michael Polanyi, Personal Knowledge, 259 [Полани. Личностное знание. С. 267–268]. В свою очередь, Хайек утверждает, что «теорема Гёделя является частным случаем более общего принципа, справедливого для всех сознательных и, в особенности, для всех рациональных процессов и состоящего в том, что среди их детерминантов всегда должны быть правила, которые невозможно выразить и даже осознать». См.: F. A. Hayek, “Rules, Perception and Intelligibility” in Hayek, Studies in Philosophy, Politics and Economics (New York: Simon and Schuster, 1969), 62. Гёдель сформулировал свою теорему в статье: Kurt Godel, “Uber formal unentscheidbare Satze der Principia Mathematica und verwandter Systeme I, ” Monatshef-te fur Mathematik und Physik, no. 38 (1931): 173–198. (английский перевод: Collected Works of Kurt Godel (Oxford: Oxford University Press, 1986), 1: 145–196.

48

Заметим в связи с этим, что мы получили большое удовольствие от великолепной книги Роджера Пенроуза «Новый ум короля. О компьютерах, мышлении и законах физики» (Roger Penrose, The Emperor ‘s New Mind: Concerning Computers, Minds and the Laws of Physics [Oxford: Oxford University Press, 1989]), в которой он несколько раз подробно объясняет, как даже для самых выдающихся ученых важны мысли, которые нельзя выразить в словах (например, см. с. 423–425). Грегорио Мараньон, замечательный испанский врач и эссеист, писал о том же самом много лет назад, пересказывая свой разговор с Бергсоном незадолго до его смерти. Французский мыслитель сказал ему следующее: «Я уверен, что великие открытия Кахаля (Сантьяго Рамон-и-Кахаль – великий нейроанатом и нейрогистолог, лауреат Нобелевской премии) были просто объективным подтверждением фактов, которые его мозг предвидел в качестве практических реалий» (Gregorio Maranon, “Cajaly su Tiempo” in Ohras Completas [Madrid: Espasa Calpe, 1971], 7: 331). В свою очередь, К. Лоренц утверждает, что «любое из важных научных открытий было сначала просто и непосредственно увидено посредством интуитивного гештальт-восприятия, и только потом “доказано”» (Lorenz “The Role of Gestalt Perception in Animal and Human Behaviours” in Aspects of Form [London: L. L. Whyte, 1951], 176).

49

Don Lavoie, Rivalry and Central Planning (Cambridge: Cambridge University Press, 1985). Лавой добавляет, что, если бы издержки можно было бы вычислить объективно, научным способом и единообразно, то принятие экономических решений могло бы сводиться к следованию некоему набору конкретных явно сформулированных правил. Однако, с учетом того, что издержки субъективны и их может знать только действующий человек в контексте каждого конкретного действия, предпринимательская практика не может быть сформулирована в деталях или заменена каким-либо объективным научным критерием. (Ibid., 103–104).

50

Согласно Фоме Аквинскому, creare est aliquid ex nihilo facere (творить – это делать что-то из ничего). См.: Summa Theologiae, pt. 1, ques. 45, art. 1 и сл., vol. 2 (В. А. С., 1948), 740. Мы не можем согласиться с тезисом томистов о том, что творить способен только Бог, поскольку люди также постоянно творят – во всех тех случаях, когда занимаются предпринимательством. Аквинат использует термин ex nihilo в чрезмерно материалистическом смысле, в то время, как мы считаем, что творение ex nihilo происходит всякий раз, когда кто-нибудь замечает или понимает что-то, чего он даже не мог себе представить до этого (Ibid., 756). Представляется, что, несмотря на то, что папа Иоанн Павел II иногда путает понятие «человеческой деятельности» с понятием «труда» (см. также сноску 31), в своей энциклике Laborет Exercens («Совершая труд») он склоняется к нашей интепретации, когда говорит, что человек «продолжает делание Самого Творца Вселенной» (главы 4 и 25 [1981]).

51

Мы считаем, что всякая человеческая деятельность заключает в себе творческий компонент и что нет оснований разделять творческую активность предпринимателя в сфере экономики и творческую активность в других сферах человеческой жизни (в искусстве, общественной жизни и пр.). Нозик ошибается, проводя такое разделение, потому что не понимает, что сущность творчества всегда одна и та же и концепция и характеристики предпринимательства, которые мы сейчас анализируем, относятся к любой человеческой деятельности, вне зависимости от ее типа. См.: Robert Noziclc, The Examined Life (New York: Simon and Schuster, 1989), 40.

52

То, что предпринимательство носит отчетливо творческий характер, и, следовательно, чистые предпринимательские прибыли возникают из ничего, может привести нас к следующему теологическому отступлению: если допустить, что есть Высшее Существо, сотворившее все вещи из ничего и если мы считаем предпринимательство сотворением ex nihilo чистой предпринимательской прибыли, то представляется вполне очевидным, что человек подобен Господу именно тогда, когда занимается чистым предпринимательством! Это означает, что в большей степени, чем homo sapiens (человек разумный), человек есть homo agens (человек действующий) или homo empresario (человек предпринимательский), и что более всего он подобен Господу не тогда, когда он думает, а тогда, когда он действует, то есть видит и открывает новые цели и средства. Мы могли бы даже выстроить целую теорию счастья, которая утверждала бы, что человек счастливее всего тогда, когда он подобен своему Создателю. Иными словами, источником самого большого счастья для человека было бы обнаружить собственные цели и достичь их (что предполагает деятельность и предпринимательство). Тем не менее иногда мы, безусловно, совершаем многочисленные предпринимательские ошибки, и прежде всего они касаются выбора целей. (К счастью, человек не одинок – у него есть советчики, которые могут помочь ему, например, религия и мораль.) Я надеюсь, что профессору Кирцнеру, глубоко религиозному человеку, мое отступление не покажется «кощунственным использованием теологической метафоры» (см.: Israel М. Kirzner, Discovery, Capitalism, and Distributive Justice [Oxford: Basil Blackwell, 1989], 40).

Как мы упоминали в сноске 29, папа Иоанн Павел II в энциклике Laborem Exercens (главы 4 и 25 [1981]), вероятно, склоняется к нашей точке зрения, когда говорит, что человек «продолжает делание Самого Творца Вселенной», подражая ему. Несмотря на это, иногда Иоанн Павел II, видимо, смешивает понятие «человеческой деятельности» с понятием «труда», вводя тем самым несуществующую дихотомию человеческих действий (те, что связаны с «трудом» strict о sensu, и те, что связаны с «капиталом»). Реальной социальной проблемой является не противоречие между «трудом» и «капиталом», а вопрос о том, законно ли систематически осуществлять институциональную агрессию или институциональное насилие против творческой способности, которую человек реализует, когда действует, и о том, какого типа правила и законы должны регулировать деятельность. Кроме того, автор энциклики не понимает, что если он говорит о человеческой деятельности вообще, то не имеет смысла говорить (как делает он в главе 19) о праве получать «справедливое вознаграждение», поскольку у каждого человека, как мы увидим, есть право на весь результат (то есть на прибыль или убыток) его предпринимательского творчества и его деятельности; а если автор пишет про труд в узком смысле, то есть производственный фактор, то этим он теоретически уничтожает любые связанные с ним творческие возможности. Большую помощь в этих размышлениях нам оказала статья Фернандо Морено: Fernando Moreno, “El Trabajo segunJuan Pablo II, ” in Cristianismo, Sociedad Libre у Opcion por los Pobres, ed. Eliodoro Matte Larrain (Chile: Centro de Estudios Publicos, 1988), 395–400. Представление Иоанна Павла II о предпринимательской способности, то есть о творческой человеческой деятельности и ее ключевой роли в жизни общества, или по крайней мере то, что и как он пишет об этом предмете, стало значительно корректнее в его более поздней энциклике Centesimus Annus, где он прямо утверждает, что определяющим фактором является «сам человек, то есть его знания», как научные, так и практические (необходимые для того, чтобы «видеть нужды других и удовлетворять их»). Эти типы знания позволяют людям «развивать свой творческий потенциал», а также быть членами той «сети знаний и отношений», которую представляют собой рынок и общество. В завершение Иоанн Павел II пишет: «Все более явной и насущной становится роль упорядоченного творческого труда и, как составляющей его части – инициативы и предприимчивости». (John Paul II, Centesimus Annus, chap. 4, sections 31, 32, and 33 [1991].) Без сомнения, из энциклики Centesimus Annus следует, что верховный понтифик очень сильно модернизировал свои представления об экономической теории и, с научной точки зрения, сделал большой качественный шаг вперед, тем самым отбросив многие устаревшие элементы предыдущей социальной доктрины Церкви. По своим нынешним, модернизированным взглядам папа даже опережает значительную часть профессиональных экономистов: те группы, которые, оставаясь приверженцами механицизма, не способны учитывать в своих «моделях» фундаментально творческую и динамическую природу предпринимательства. См.: Michael Novak, The Catholic Ethic and the Spirit of Capitalism (New York: Free Press, 1993).

53

Как мы увидим, когда будем говорить об арбитраже и спекуляции, посредством предпринимательства человеческие существа учатся обуславливать свое поведение, в том числе даже обстоятельствами жизни и нуждами будущих, еще не родившихся людей (межвременная, или интертемпоральная, координация). Более того, этот процесс было бы невозможно воспроизвести, даже если бы люди, повинуясь приказам доброжелательного диктатора или собственному филантропическому желанию помочь человечеству, намеренно попытались бы отрегулировать все ситуации, в которых отсутствует социальная координация, воздерживаясь при этом от поиска и использования возможностей для получения прибыли или выгоды. На самом деле, в отсутствие выгоды или прибыли, которые выступают как стимул, практическая информация, необходимая людям для того, чтобы действовать и координировать ситуации социальной рассогласованности, даже не возникает. (Это не имеет отношения к возможному решению человека использовать свою предпринимательскую прибыль в благотворительных целях после того, как она была получена.) Общество, члены которого посвящали бы большую часть своего времени «намеренной помощи своим собратьям» и не занимались бы предпринимательством, было бы племенным, докапиталистическим обществом, неспособным прокормить даже небольшую часть нынешнего населения Земного шара. Таким образом, теоретически невозможно, чтобы принципы «солидарности» и «альтруизма» могли служить людям руководством к действию в такой системе, как общество: системе, основанной на ряде абстрактных связей человека с многочисленными иными индивидами, которых он, вероятно, никогда в жизни не встретит и о которых он получает только рассеянную информацию и сигналы в виде цен, институтов и содержательных, или материальных, норм. Следовательно, принципы «солидарности» и альтруизма являются племенными атавизмами и могут применяться только в первичных малых группах и между чрезвычайно ограниченным числом участников, каждый из которых хорошо знаком с личными обстоятельствами всех остальных. Хотя и не может быть возражений против того, что многие люди в обществе занимаются различной деятельностью, чтобы удовлетворить собственную более или менее атавистическую или инстинктивную потребность выглядеть альтруистами в глазах ближних, мы имеем право категорически заявить, что с помощью принуждения построить общество на принципах «солидарности» и альтруизма не просто невозможно теоретически: такая попытка разрушит ту цивилизацию, где мы живем, и уничтожит столько ближних и дальних, что потенциальных получателей помощи останется чрезвычайно мало. См.: F. A. Hayelc, The Fatal Conceit, 13 [Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. М.: Новости, 1992. С. 51].

54

Английский термин calculation (расчет) этимологически восходит к латинскому calx-calcis, одно из значений которого – известковый мел, камушки из которого использовались в греческих и римских счетах абаках. Ниже будет дано более строгое определение экономического расчета (в разделе «Право, деньги и экономический расчет»).

55

Кирцнер придерживается мнения, что предпринимательство позволяет обнаружить и устранить ошибки, которые случаются в обществе и до поры до времени остаются незамеченными. Однако нам такое представление об «ошибках» не кажется полностью удовлетворительным, поскольку оно подразумевает суждение с позиции гипотетического всеведущего существа, знающего обо всех ситуациях рассогласованности, случающихся в обществе. С нашей точки зрения, имеет смысл говорить только о субъективной «ошибке», иными словами, когда действующий человек a posteriori понимает, что он не должен был стремиться к данной цели или что ему не нужно было использовать данные средства, поскольку, действуя, он понес издержки. Он отказался от целей, которые имели для него более высокую ценность, чем те, которых он достиг (это значит, что он понес предпринимательские убытки). Кроме того, мы не должны забывать, что устранение ошибки по Кирцнеру (то есть объективистски) человек обычно воспринимает как удачное и мудрое решение, которое приводит к существенной выгоде или к значительной предпринимательской прибыли. См.: Israel М. Kirzner, “Economics and Error” in Perception, Opportunity and Profit (Chicago: The University of Chicago Press, 1979), 120–137.

56

«Настоящее как текущий период времени есть продолженность условий и возможностей, предоставляющихся для деятельности. Каждый вид деятельности требует особых условий, к которым он должен приспосабливаться относительно искомого результата. Понятие настоящего поэтому различно для разных областей деятельности» (Ludwig von Mises, Human Action, 101 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 97]).

57

F. A. Hayelc, The Fatal Conceit: The Errors of Socialism, 12 [Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. М.: Новости, 1992. С. 54].

58

«Теперь мы рассмотрели три основных естественных закона: о стабильности собственности, о передаче последней посредством согласия и об исполнении обещаний. От строгого соблюдения этих трех законов всецело зависят мир и безопасность человеческого общества, и нет возможности установить хорошие отношения между людьми там, где их не соблюдают. Общество абсолютно необходимо для благоденствия людей, а указанные законы столь же необходимы для поддержания общественного строя» (David Hume, A Treatise of Human Nature, blc. 3, pt. 2, sec. 6 [Oxford: Oxford University Press, 1981]), 526. [Юм Д. Трактат о человеческой природе // Юм Д. Соч. В 2-х т. Т. 1. С. 565].

59

Институтом мы называем любой повторяющийся паттерн, норму или модель поведения, вне зависимости от того, к какой сфере они относятся: лингвистической, экономической, правовой и т. п.

60

Carl Menger, Untersuchungen uber die Methode der Socialwissenschaften und der politischichen Okonomie insbesondere (Leipzig: Duncker Humblot, 1883) [Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности / / Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005]. Для обозначения «непреднамеренных последствий индивидуальных действий» Менгер использует термин Unbeabsichtigte Resultante (непреднамеренные результаты). Конкретно Менгер пишет, что социальное явление характеризуется тем, что оно возникает как «непреднамеренный результат (unbeabsichtigte Result ante) индивидуальных (преследующих индивидуальные интересы) человеческих стремлений… как непредвиденный социальный результат индивидуальных идеологических факторов» (р. 182 [с. 392]). См. введение Лоренса Уайта к изданию книги Менгера на английском языке: Carl Menger, Investigations into the Method of the Social Sciences with Special Reference to Economics (New York: New York University Press, 1985), vii-viii, 158 (там находится английский перевод с. 182 немецкого оригинала). См. также статью Хайека: F. A. Hayek, “The Results of Human Action but not of Human Design” in Studies in Philosophy, Politics and Economics, 96—105. Иногда считается, что первым, кто обратил внимание на эти стихийные социальные явления, был Адам Фергюсон. Действительно, на с. 187 его книги «Опыт истории Гражданского общества» (Adam Ferguson, An Essay on the History of Civil Society (London: T. Caddel in the Strand, 1767) мы читаем: «…целые нации спотыкаются об установления, которые являются результатом человеческих действий, но не представляют собой исполнение какого бы то ни было человеческого замысла» [см.: Фергюсон А. Опыт истории гражданского общества. М.: РОССПЭН, 2000. С. 189]. Он прибавляет к этому знаменитую фразу, которую де Рец приписывает Кромвелю: о том, что человек достигает наивысших высот тогда, когда не ведает, куда идет (on пе montait jamais si haut que quand on ne sait pas ой Г on va). Однако Фергюсон, как мы увидим в начале главы 4, следует гораздо более древней традиции, которая восходит через Монтескье, Бернара де Мандевиля и испанских схоластов XVI в. к целой школе классической древнегреческой и древнеримской мысли.

61

Следовательно, мы должны отвергнуть представление о законе Фомы Аквинского, который определяет закон как rationis ordinatio ad honum commune, ab eo qui curam communitatis habet promulgata (Summa Theologiae, pt. 1–2, ques. 90, art. 4, vol. 6 [1955], 42; разумное установление ради общего блага, введенное в действие тем, кто печется об общине) и, таким образом, ошибочно считает его сознательным результатом человеческих усилий. В этом смысле Фома Аквинский выступает как провозвестник критикуемого Хайеком «ложного рационализма», предполагая, что посредством разума человек может постичь гораздо больше, чем он способен постичь. Этот мнимый и ненаучный рационализм достигнет пика в эпоху Французской революции, в момент триумфа утилитаризма, а в сфере права – в позитивистских идеях Кёльзена («венская школа» права, или нормативизм) и взглядах Тьебо. См.: F. A. Hayek, “Kinds of Rationalism” in Studies in Philosophy, Politics and Economics, chap. 5, 82–96. Позже Хайек подверг критике Аристотеля за то, что он, хотя и не впал в социалистические крайности, подобно Платону, тем не менее был не в состоянии постичь ни существование стихийного социального порядка, ни сущность идеи развития (Hayek, The Fatal Conceit: The Errors of Socialism, 45–47 [Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность. М.: Новости, 1992. С. 81–84]), и как следствие, стимулировал возникновение того наивного сциентистского течения, которое и в наше время препятствует развитию социальных наук и в значительной степени обессмысливает их.

62

В своей теории происхождения денег Менгер ссылается на деньги как на один из самых ярких и образцовых примеров своей теории возникновения, развития и стихийной эволюции социальных институтов. См.: Carl Menger, Investigations into the Method of the Social Sciences with Special Reference to Economics (New York: New York University Press, 1985), 152 ff. [Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особенности // Менгер К. Избранные работы. М.: Территория будущего, 2005. С. 257 сл.]

63

Другой институт, представляющий большой экономический интерес и являющийся примером экономической организации, это то, что в Испании, к несчастью, называют empresa [предприятие], тогда как его следовало бы вслед за англосаксами именовать простым словом firma [firm, фирма], чтобы избежать путаницы между понятием человеческой деятельности, или предпринимательства, и понятием фирмы, которая является просто одним из институтов, пусть и весьма важным, и возникает на рынке из-за того, что, по мнению действующих субъектов, некоторый уровень организации часто помогает им реализовывать свои интересы. Мы полагаем, что имеется целая школа экономической мысли, преувеличивающая важность фирм и компаний в качестве объекта для исследований экономической науки. Фирма – это просто один из многих институтов, возникающих в результате человеческого взаимодействия, и ее возникновение и эволюцию можно понять исключительно с точки зрения изложенной здесь теории предпринимательства. Теоретики фирмы не просто маскируют субъективную природу предпринимательства, создают путаницу в этом вопросе или пренебрегают им, но также склонны объективизировать сферу экономических исследований и неправомерно ограничивать ее фирмой. См., напр.: R. Н. Coase, “The Nature of the Firm” Economica no. 4 (November 1937). Эта статья позже была опубликована в сборнике статей Рональда Коуза: Ronald Coase, The Firm, the Market and the Law (Chicago: University of Chicago Press, 1988), 33–35 [КоузР. Фирма, рынокиправо. М.: Новое издательство, 2007. С. 37–57]. См. также: A. A. Alchian, “Corporate Management and Property Rights,” in Economic Policy and the Regulations of Corporate Securities (Washington, D. C.: American Enterprise Institute, 1969), 342 ff. Подробный критический разбор взглядов этой школы см.: Israel М. Kirzner, Competition and Entrepreneurship, 52 ff. [Кирцнер И. Конкуренция и предпринимательство. Челябинск: Социум, 2008. С. 55 сл.]. См. также главу 4, сноску 50.

64

Согласно Людвигу фон Мизесу, «экономический расчет является либо оценкой ожидаемого исхода будущего действия, либо установлением последствий прошлого действия» (Mises, Human Action: A Treatise on Economics, 210, 198–231 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 200, 188–218]). Мюррей Ротбард, кажется, не понимает, что экономический расчет всегда связан с проблемой создания и передачи рассеянной, эксклюзивной информации, без которой такую оценку провести невозможно. Это становится ясно из того, что он пишет по поводу полемики об экономическом расчете в своей последней книге: Murray N. Rothbard Ludwig von Mises: Scholar, Creator and Hero ([Auburn, Alabama: Ludwig von Mises Institute, 1988], chap. 5, 35–46). Позиция Ротбарда, вероятно, вытекает из его почти что навязчивого желания подчеркивать различие, а не сходство между Мизесом и Хайеком. Хотя утверждение Ротбарда о том, что позиция Хайека иногда интерпретировалась слишком жестко, как будто он затрагивал исключительно проблему, вытекающую из рассеянной природы существующего знания и как если бы проблемы неопределенности и порождения будущего знания, вопросы, особенно значимые для Мизеса, не представляли никаких трудностей, верно, мы полагаем, что обе точки зрения можно легко соединить, потому что они тесно связаны между собой. В следующей главе мы объединим эти две позиции, изложив их соответственно как статический и динамический доводы против возможности экономического расчета при социализме. См. в особенности: Murray N. Rothbard, “The End of Socialism and the Calculation Debate Revisited”, The Review of Austrian Economics 5, no. 2 (1991): 66. См. также: Joseph T. Salerno, “Ludwig von Mises as Social Rationalist,” Review of Austrian Economics 4 (1990): 36–48; а также: Joseph T. Salerno, “Why Socialist Economy is Impossible: A Postscript to Mises” in Economic Calculation in the Socialist Commonwealth (Auburn, Alabama: Ludwig von Mises Institute, 1990). См. также конец сноски 16 в главе 4.

65

В течение многих лет студенты в странах Восточной Европы, особенно в бывшем СССР, проводили многие тысячи часов, выписывая цитаты из библиотечных книг и не осознавая, что копиры могли бы облегчить эту работу или полностью избавить их от нее.

Только когда они обнаружили, что на Западе такие машины широко используются, в том числе непосредственно в сфере науки и образования, они стали ощущать потребность в копирах и требовать, чтобы они были доступны. В относительно авторитарных обществах такие случаи более очевидны, чем в западных странах. Однако нам не следует почивать на лаврах или ошибочно полагать, что в западных обществах таких случаев не бывает, поскольку отсутствие обществ с меньшим, чем на Западе, уровнем ограничений, которые могли бы служить нам базой для сравнения, не дает нам понять, как много потеряли западные общества из-за интервенционизма.

66

Первым, кто сформулировал фундаментальный принцип, который анализируется в этой главе, был Сэмюэль Бейли, когда он утверждал, что каждое действие требует «детальных знаний тысячи подробностей, которые будет узнавать только тот, чей интерес в этом состоит, и никто более» (Samuel Bailey, A Defense of Joint-Stock Banks and Country Issues [London: James Ridgeway, 1840], 3). См. также в главе 3 раздел под названием «Социализм как “опиум народа”».

67

Леон Фелипе писал в одном из своих лучших стихотворений:

Leon Felipe, Obras Completas (Buenos Aires: Losada, 1963), 25 (пролог к Собранию сочинений).

68

«Каждый из живущих, даже самый скромный, творит самим фактом своего бытия» (Gregorio Maranon, El Greco у Toledo: Obras Completas [Madrid: Espasa Calpe, 1971], 7: 421).

69

Термин competition (конкуренция) этимологически восходит к латинскому слову cumpetitio (одновременное наличие многочисленных требований на владение одной и той же вещью, которая должна в итоге достаться одному собственнику), состоящему из двух частей: cum – с; и petere – требовать, нападать, искать. Словарь Merriam-Webster’s Collegiate Dictionary (11th ed.) толкует competition как «соревнование соперников». Итак, конкуренция представляет собой динамический процесс соревнования соперников, а не так называемую «модель совершенной конкуренции», когда многочисленные оференты производят одну и ту же вещь и продают ее по одной и той же цене, что парадоксальным образом означает, что никто ни с кем не конкурирует. См. мою статью: Huerta de Soto, “La crisis del Paradigma Walrasiano,” El Pais, 17 December 1990, 36.

70

См.: Israel M. Kirzner, Competition and Entrepreneurship, 12–13 [Кирцнер И. Конкуренция и предпринимательство. Челябинск: Социум, 2008. С. 14–15], а также: Idem., Discovery and the Capitalist Process, 130–131. Кирцнер подчеркивает, что все, что необходимо для того, чтобы гарантировать конкурентный характер социального процесса – это свобода входа, то есть отсутствие во всех социальных сферах юридических и институциональных ограничений на свободное проявление предпринимательства.

71

Следовательно, предпринимательский процесс порождает своего рода непрерывный социальный «большой взрыв», создающий возможность неограниченного роста знания. По мнению Фрэнка Типлера, профессора математики и физики в Университете Тулейна, предел распространения знания на Земле составляет 10⁶⁴ бит (это увеличивает физические пределы роста, рассматривавшиеся до сих пор, в 100 млрд раз), и с помощью математики можно доказать, что человеческая цивилизация, освоившая космос, могла бы бесконечно увеличивать свои знания, богатства и население. Типлер делает вывод: «Физики, не знающие абсолютно ничего об экономической теории, написали много ерунды о физических пределах экономического роста. Корректный анализ физических пределов роста возможен только с учетом открытия Хайека, согласно которому экономическая система производит не материальные вещи, а нематериальные знания». См.: Frank J. Tipler, “A Liberal Utopia,” in “A Special Symposium on The Fatal Conceit by F. A. Hayek,” Humane Studies Review 6, no. 2 (winter 1988–1989): 4–5. См. также знаменитую книгу Бэрроу и Типлера: John D. Barrow and Frank J. Tipler, The Anthropic Cosmological Principle (Oxford: Oxford University Press, 1986), esp. 658–677.

72

На рис. II-3 представлена базовая ситуация, подобная той, которая описана в тексте. Действительно, А в состоянии предпринять свое действие потому, что предпринимательский акт С сообщает ему, что имеется достаточное количество ресурса R. Впоследствии, в свете действия, предпринятого А, четвертому субъекту D приходит в голову, что он мог бы в свою очередь достичь цели Z, если бы располагал ресурсом S; где достать этот ресурс, D не знает, но он доступен Е, действующему где-то на рынке. Следовательно, вследствие того, что в ходе первого предпринимательского акта была создана новая информация, возникает рассогласованность между D и E, создавая новую возможность извлечения прибыли, которая ожидает кого-нибудь, кто обнаружит и использует ее. Таким образом этот процесс воспроизводится и продолжается.

73

Рис. II-3

О «законе разделения труда» и более общем «законе образования связей» Рикардо см. замечания Мизеса в Human Action, 157–165 [Человеческая деятельность. С. 150–155]. См. также: Ludwig von Mises, Nationalokonomie: Theorie des Handelns und Wirtschaftens, The International Carl Menger Library, 2 nd ed. (Munich: PhilosophiaVerlag, 1980), 126–133. (Там Мизес переводит «закон образования связей» как Vergesellschaftungsgesetz.) Как верно замечает Роббинс (Lionel Robbins, Politics and Economics [London: Macmillan, 1963], 141), заслуга Мизеса состоит в том, что он видел, что «закон сравнительных издержек» Рикардо является всего лишь частным случаем более общего закона, «закона образования связей», который объясняет, каким образом сотрудничество между наиболее квалифицированными и наименее квалифицированными людьми выгодно обеим сторонам при условии, что каждый человек совершает предпринимательское открытие и приходит к пониманию, что ему выгодно специализироваться на том виде деятельности, где он имеет большее относительное сравнительное преимущество. Тем не менее даже здесь Мизесу не удается выкорчевать все остатки объективистской позиции, которая господствовала в теории закона разделения труда со времен Адама Смита. Только на с. 709 Human Action [Человеческая деятельность. С. 664] он упоминает умственное разделение труда, которые мы в нашей книге называем «разделением знания» или «разделением информации».

74

Не будем забывать, что наглядно изобразить даже основные особенности социального процесса, двигателем которого является предпринимательство, процесса, который, по мнению Хайека, вероятно, представляет собой самую сложную структуру во Вселенной («Расширенный порядок – это, пожалуй, самая сложно-организованная структура во Вселенной» (Hayek, Fatal Conceit, 127 [Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. С. 218]), почти невозможно. Этот «расширенный порядок общественного сотрудничества», который мы описывали в этой главе, в то же самое время является квинтэссенцией стихийного, эволюционного, абстрактного и незапланированного порядка. Хайек называет его «космосом» и противопоставляет намеренному, конструктивистскому или организованному порядку (таксису). См.: F. A. Hayek, Law, Legislation and Liberty, vol. 1, chap. 2 (Chicago: The University of Chicago Press, 1973), 35–55 [Хайек Ф. Право, законодательство и свобода. М.: ИРИСЭН, 2006. С. 53–72].

75

«Мы становились цивилизованными, поскольку увеличивалась наша численность, а развитие цивилизации в свою очередь делало возможным это увеличение: мы можем быть либо горсткой диких, либо множеством цивилизованных людей. Если бы численность человечества снизилась до той, какая была 10 тысяч лет назад, оно не смогло бы сохранить цивилизацию. В самом деле, даже если бы все накопленное знание сохранилось в библиотеках, людям от этого было бы мало проку: им не удалось бы заполнить все рабочие места, а без этого невозможна ни широкая специализация, ни разделение труда. В случае ядерной катастрофы все имеющееся в книгах знание не избавило бы десять тысяч человек, уцелевших в каком-нибудь тихом месте, от необходимости вернуться к жизни охотников и собирателей» (F. А. Науек, The Fatal Conceit, 133 [Хайек Ф. Пагубная самонадеянность. С. 229]). Следовательно, тот процесс, который мы описали как великолепный и удивительный большой взрыв, основан на чрезвычайно важном феномене обратной связи: он обеспечивает потребности растущего населения, которое, в свою очередь, питает и создает еще более мощный импульс для социального развития и распространения социального большого взрыва, что заставляет процесс продолжаться. Итак, спустя тысячелетия мы, наконец, в состоянии объяснить научно и рационально библейскую заповедь книги Бытия (Быт 1, 28): «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею».

76

Lionel Robbins, An Essay on the Nature and Significance of Economic Science (London: Macmillan, 1972), 16. Роббинс, выражающий во вступлении к своей книге признательность Мизесу, демонстрирует, насколько плохо и неточно он усвоил теорию Мизеса. [Эта книга Роббинса была написана в 1932 г. (2-е изд. 1935). Л. фон Мизес впервые в полном виде сформулировал свою теорию в трактате Nationalokonomie, опубликованном в Женеве в 1940 г. – Прим. науч. реЭ.]

77

В результате Мизес воспринимает экономическую теорию как часть более глобальной и более общей науки – общей теории человеческой деятельности, которую он называет праксеологией. См.: Human Action, Part 1, 11—200 [Мизес. Человеческая деятельность. Часть 1. С. 14—134]. В свою очередь, Хайек пишет, что если для новой науки, возникающей по мере расширения наших взглядов на экономическую теорию, «необходимо название, то наиболее подходящим представляется термин “праксеологические” науки… широко применяемый четко его определившим Л. фон Мизесом» (F. A. Hayek, The Counter-Revolution of Science (New York: Free Press of Glencoe, 1952), 209 [Хайек Ф. Контрреволюция науки. М.: ОГИ, 2003. С. 44 сн.]).

78

Israel М. Kirzner, Discovery, Capitalism and Distributive Justice, 36 ff. Кирцнер также подробно критикует неудачные попытки свести понятие предпринимательства к методологической схеме равновесия и неоклассической парадигме.

79

Мы придерживаемся мнения, что в широком смысле концепции «общества» и «рынка» совпадают и, таким образом, данное определение «общества» полностью подходит для рынка. Более того, Словарь испанского языка Королевской Академии определяет «рынок» как «собрание людей» [concurrencia de gente], так что Королевская Академия, видимо, разделяет нашу точку зрения и тоже считает «общество» и «рынок» синонимами.

80

Экономическая наука должна сконцентрироваться именно на изучении описанного выше социального процесса. Хайек считает, что главная цель экономической теории – анализ того, как стихийный социальный порядок позволяет нам использовать преимущества огромного объема практической информации, которая не доступна в консолидированной форме, а рассеяна в умах миллионов индивидов. Он придерживается мнения, что экономическая теория должна изучать динамический процесс, посредством которого обнаруживается и передается информация, процесс, постоянно приводящийся в движение предпринимательством, который стремится корректировать и координировать индивидуальные планы и тем самым делает возможной жизнь в обществе. Это и только это является фундаментальной проблемой экономической теории, и, соответственно, Хайек чрезвычайно критически относится к исследованиям равновесия. Он считает, что они не представляют научного интереса, поскольку основаны на презумпции того, что вся информация дана и, следовательно, фундаментальная проблема экономической теории уже решена. См.: Hayelc, “Economics and Knowledge” и “The Use of Knowledge in Society” in Individualism and Economic Order, 51 и 91 [ «Экономическая теория и знание» и «Использование знания в обществе» в кн.: Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Изограф; Начала-фонд, 2000. С. 66 и 101].

81

Словарь испанского языка Королевской Академии определяет слово «принуждение» (coaccion) как «силу или насилие, использующееся для того, чтобы заставить кого-либо что-либо сделать» [la fuerza о violencia que se hace a una persona para que ejecute alguna cosa]. Это слово восходит к латинскому содеге, заставлять, и к coactionis, которое относится к сбору налогов. О концепции принуждения и его воздействии на действующего субъекта см.: F. A. Hayek, The Constitution of Liberty (reprint, London: Routledge, 1990), esp. 20–21. В свою очередь, Мюррей Ротбард определяет «агрессию» следующим образом: «Агрессия определяется как инициирование физического насилия или выражение угрозы его применения против человека или чужой собственности» (Murray N. Rothbard, For a New Liberty [New York: Macmillan Publishing, 1973], 8). Существует три типа принуждения или агрессии: аутистическое, двустороннее и трехстороннее. Аутистическая агрессия означает, что приказ отдается только одному субъекту и меняет его поведение, но никак не влияет на взаимодействие между ним и другими людьми. В случаях двусторонней агрессии орган власти использует по отношению к действующему субъекту принуждение, чтобы получить от него что-то против его воли; то есть орган власти насильственно меняет в свою пользу условия обмена между собой и подвергающимся принуждению действующим субъектом. Трехстороннее принуждение происходит, когда целью приказа и принуждения со стороны органа власти является насильственный обмен между двумя разными действующими субъектами. Эта система классификации заимствована из книги Мюррея Ротбарда: Murray N. Rothbard, Power and Market: Government and the Economy, 2nded. (Menlo Park, California: Institute for Humane Studies, 1970), 9, 10 [Ротбард М. Власть и рынок: государство и экономика. Челябинск: Социум, 2008. С. 18].

82

Конечно, мы не относим к институциональной агрессии (вмешательству) тот минимальный уровень институционального принуждения, который необходим для предотвращения и исправления последствий неинституциональной (несистематической), произвольной агрессии. Даже сам неинституциональный агрессор одобряет существование этого минимального уровня институционального принуждения – разумеется, не по отношению к его личной несистематической агрессии – и желает мирно пользоваться его преимуществами. Решение, в котором нуждается каждое общество, пытающееся избежать несистематической и неинституциональной агрессии и исправить ее последствия, требует развития этической теории прав собственности. Такая теория должна основываться на идее, что человек является законным собственником всех плодов своей предпринимательской активности, если он осуществлял ее, не прибегая к агрессии или принуждению по отношению к кому-либо другому. Мы рассматриваем как социализм любое расширение сферы систематического принуждения за пределы минимума, необходимого для защиты правовых институтов, определяющих и регулирующих права собственности. Наиболее типичной организацией, использующей систематическое, или институциональное, принуждение, является государство, и в этом смысле во всех случаях, когда минимальный уровень принуждения, необходимый для предотвращения и ликвидации несистематической агрессии, превышен, государство и социализм становятся непосредственно связанными понятиями. Здесь неподходящее место для изложения различных аргументов, высказанных в дискуссиях между либертарианцами разного толка: защитниками строго ограниченной роли государства, с одной стороны, и сторонниками анархокапитализма – с другой. Тем не менее следует отметить, что анархокапиталисты утверждают, что утопично ожидать от организации, обладающей монополией на насилие, успешного самоограничения, – и действительно, все исторические попытки ограничить государственную власть описанным выше минимумом провалились. (По этой причине теоретики анархокапитализма предлагают систему конкурирующих организаций с добровольным членством, которые взялись бы за задачу определения и защиты прав собственности, а также за дело предупреждения преступности и борьбы с ней.) Кроме того, если строго ограниченное государство принудительно финансируется за счет налогов, то есть за счет систематического насилия по отношению к гражданам и их свободе действий в том, что касается определения и защиты прав собственности, то и строго ограниченное государство можно назвать социалистическим в строгом значении этого термина. В свою очередь, защитники ограниченного государства утверждают, что различные частные охранные агентства будут вынуждены договариваться об общих принципах и общей организации, и, таким образом, де-факто государство неизбежно возникнет вновь, как результат процесса развития общества. О содержательной стороне этой стимулирующей дискуссии см., в частности: David Friedman, The Machinery of Freedom (Illinois: Open Court, 1989); Murray N. Rothbard, For a New Liberty (New York: Macmillan, 1973), The Ethics of Liberty (New Jersey: Humanities Press, 1982), chap. 23; Robert Noziclc, Anarchy, State and Utopia (New York: Basic Books, 1974) [НозикР. Анархия, государство и утопия. М.: ИРИСЭН, 2008]. Хайек не высказывался определенно о шансах на то, что в будущем возникнет анархокапиталистическая система. Он упоминает о том, что процесс социального развития еще ни разу не приводил к безгосударственному обществу. Затем он пишет, что, с другой стороны, эволюционный процесс социального развития еще не дошел до конца, и поэтому сегодня нельзя знать, что произойдет в будущем: исчезнет ли государство, став печальной и темной исторической реликвией, или же выживет, но в минимальной форме, и власть его будет строго ограничена. (Он исключает возможность долгосрочного выживания интервенционистского государства или государства реального социализма, в силу теоретической невозможности обеих этих моделей.) См.: The Fatal Conceit: The Errors of Socialism [Хайек. пагубная самонадеянность: Ошибки социализма]. В свою очередь, Иоанн Павел II (Centesimus Annus, chap. 5, section 48 [1991]), отмечает, что главная обязанность государства – гарантировать людям личную свободу и защиту собственности, «чтобы те, кто трудится, производит, могли пользоваться плодами своего труда, а потому работали хорошо и честно». Он добавляет, что государству следует вмешиваться только в чрезвычайных обстоятельствах, что вмешательство должно быть временным, и что следует уважать принцип субсидиарности в отношении гражданского общества. Наконец, необходимо упомянуть о том, что во многих обществах систематическая агрессия совершается не только непосредственно государством; во многих сферах, при сообщничестве и с согласия государства, агрессия такого типа осуществляется группами и ассоциациями, которые, как например, профсоюзы, на практике пользуются «привилегией» безнаказанного использования систематического насилия против остального населения.

83

«Ведь в самом деле, там, где интересы личности насильственно подавлены, их заменяет обременительная система бюрократического контроля, иссушающая источники инициативы и творческой деятельности» (John Paul II, Centesimus Annus, chap. 3, section 25, paragraph 3 [1991]).

84

Людвиг фон Мизес писал: «Идея социализма в одно и то же время и грандиозна, и проста… Можно сказать, что это одно из самых дерзких созданий человеческого духа… это затея настолько величественная, настолько отважная, что она вполне заслуженно вызвала величайшее восхищение. Мы должны победить социализм, нельзя беззаботно от него отмахнуться, если мы намерены спасти мир от нового варварства» (Mises, Socialism: An Economic and Sociological Analysis (Indianapolis: Liberty Classics, 1981), 41 [Мизес Л. фон. Социализм: экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994. С. 39]).

85

Ту же самую терминологию использует Иоанн Павел II в своей энциклике Centesimus Annus, где, в контексте критики «социальной помощи» или социального государства, он пишет: «сообщество более высокого порядка не должно вмешиваться во внутреннюю жизнь сообщества более низкого порядка, присваивая его функции». – Cent esimus Annus, chap. 5, section 48, paragraph 4 [1991]). Типичное принуждение высокого порядка может осуществлять один-единственный человек, но обычно это группа людей, действующих организованно, хотя и не обязательно последовательно. В обоих случаях принуждение применяет очень небольшое количество людей по сравнению с количеством тех, кто подвергается принуждению (социальные группы низшего порядка).

86

Ф. А. Хайек противопоставляет приказу материальное право, которое можно определить как абстрактную норму, которая имеет общее содержание и в равной степени распространяется на всех людей без учета их конкретных обстоятельств. В отличие от того, что мы говорили о приказах, закон устанавливает рамку, внутри которой каждый человек может создавать и находить новое знание, а также пользоваться его преимуществами по мере того, как он продвигается к своим личным целям, сотрудничая с другими; и если он соблюдает закон, то не имеет значения, в чем состоят его цели. Кроме того, законы, в отличие от приказов, не являются сознательными произведениями человеческого разума – они происходят из обычаев. Иными словами, это институты, которые развивались в течение очень долгого периода времени с помощью многих отдельных людей, каждый из которых своим поведением участвовал в передаче другим своего собственного маленького запаса опыта и информации. Эту очевидную разницу между законом и приказами часто не замечают из-за изменений в государственном законодательстве, которое состоит по большей части из приказов, введенных в действие под названием законов. См.: F. A. Hayek, The Constitution of Liberty (Chicago: University of Chicago Press, 1959), chap. 10 [Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2008. Гл. 10]. В табл. III-1 показывается, каким образом социализм извращает закон и справедливость, подменяя их произвольными приказами.

87

Хайек пишет: «Это означает, что рынок находит применение личным знаниям и умениям, образующим всегда уникальные в том или ином отношении индивидуальные сочетания и основанным не только и даже не столько на усвоении таких фактов, которые можно было бы перечислить и сообщить по требованию некоей власти. Знание, о котором говорю я, связано скорее со способностью разбираться в конкретных деталях и обстоятельствах; оно обретает действенность только тогда, когда рынок информирует обладателей подобного знания, в каких товарах и услугах ощущается потребность и насколько она настоятельна» (Науек, “Competition as a Discovery Procedure” (1968) in New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas [London: Routledge and Kegan Paul, 1978], 182 [Хайек Ф. Конкуренция как процедура открытия // Мировая экономика и международные отношения. 1989. № 12]). Кроме того, нас. 51 второй главы первого тома (под названием «Правила и порядок») книги F. А. Hayelc, Law, Legislation and Liberty (Chicago: University of Chicago Press, 1973) [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 69], читаем: «В этом и состоит суть доводов против вмешательства или вторжения в рыночный порядок. Изолированные приказы, требующие от субъектов стихийного порядка выполнения определенных действий, не только не способны улучшить, но, напротив, неизбежно должны разрушить этот порядок по той причине, что они относятся к части системы независимых действий, направляемых информацией и целями, которые известны только нескольким действующим лицам, но не властям. Стихийный порядок возникает в результате того, что каждый элемент [этого порядка] осуществляет уравновешивание действующих на него сил и согласовывает друг с другом все свои действия; однако если некоторые действия станут направляться другой силой, которая стремится к иным целям и учитывает иные знания, этот баланс неизбежно будет разрушен» (курсив мой. – У. де С.).

88

Ludwig von Mises, Human Action, 696 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 653].

89

Что такое справедливая, или математическая цена вещей? Изучив этот вопрос, испанские схоласты XVI–XVII вв. пришли к выводу, что справедливая цена зависит от такого количества конкретных обстоятельств, что ее может знать только Господь, и что, соответственно, для целей человека справедливой ценой является цена, стихийно установленная в ходе социального процесса, иными словами, рыночная цена. Ту же точку зрения выражает Иоанн Павел II в энциклике Centesimus Annus (chap. 4, section 32 [1991]), где он пишет, что справедлива та цена, о которой люди «свободно договорились». Возможно, в самом фундаменте социализма лежит скрытое атавистическое желание человека уподобиться Богу, или, выражаясь более корректно, поверить в то, что он – Бог, и соответственно, волен использовать гораздо больший запас информации, чем по силам человеку. Поэтому иезуит кардинал Хуан де Луго (1583–1660) писал: pretium iustum mathematicum, licet soli Deo notum (точную математическую цену позволено знать только Господу). См.: Juan de Lugo, Disputationes de iustitia etiure, Lyon 1643, volume 2, D. 26, S. 4, N. 40. В свою очередь Хуан де Салас, также иезуит и профессор философии и теологии в разных университетах Испании и в Риме, соглашался с Хуаном де Луго, когда говорил по поводу возможности узнать справедливую цену: quas exacte comprehen-dere et ponderare Dei est, non hominum (постичь и измерить ее в точности – дело Господа, а не человека; Commentarii in Secundam Secundae D. Thomas de Contractibus, Lyon 1617, Tr. Empt. et Vend., IV, number 6, p. 9). Другие интересные цитаты испанских схоластов приведены в: F. A. Hayek, Law, Legislation and Liberty, vol. 2, 178, 179 [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 567–568]. Великолепный обзор вклада испанских схоластов XVI–XVII века в экономическую теорию см.: Murray N. Rothbard, “New Light on the Prehistory of the Austrian School, ” in The Foundations of Modern Austrian Economics (Kansas City: Sheed and Ward, 1976), 52–74.

90

В 1920 г. Мизес сделал оригинальное и блестящее открытие, когда привлек внимание коллег к невозможности экономического расчета в отсутствие рассеянной практической информации и знания, которые способен генерировать только свободный рынок. См.: Mises, “Die Wirtschaftsrechnung im sozialistischen Gemeinwesen” in Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik, vol. 47, 86 – 121. По английски эта статья появилась под названием “Economic Calculation in the Socialist Commonwealth” in F. A. Hayek (ed.), Collectivist Economic Planning (Clifton: Augustus M. Kelley, 1975), 87—130. Свою главную мысль Мизес излагает на с. 102: «Распределение среди некоторого числа индивидов административного контроля над экономическими благами в сообществе людей, принимающих участие в производстве благ и экономически заинтересованных в них, приводит к своего рода интеллектуальному разделению труда, которое было бы невозможно в отсутствие системы расчета производства и в отсутствие экономики» (курсив мой. – У. де С.). Следующая глава будет полностью посвящена рассмотрению всех следствий из этого аргумента Мизеса и анализу возникновения последовавшей за этим дискуссии.

91

«Парадокс планирования состоит в том, что оно не может состояться из-за отсутствия экономического расчета. То, что называется плановой экономикой, вообще не является экономикой. Это просто система блуждания в потемках. Здесь не стоит вопроса о рациональном выборе средств для максимально возможного достижения преследуемых целей. То, что называется осознанным планированием, представляет собой как раз устранение осознанной целенаправленной деятельности» (Ludwig von Mises, Human Action, 700–701 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 656]). О парадоксе планирования и концепции ответственности см. раздел 6 этой главы.

92

Будет всегда существовать «лаг», или «качественный скачок», между тем уровнем сложности, который способен воспринимать орган власти со своим компьютерным оборудованием, и тем, который децентрализованно и стихийно создают социальные факторы, используя похожее оборудование (или по крайней мере оборудование того же поколения). У последних уровень сложности всегда будет несравненно выше. Вероятно, лучше всех это объяснил Майкл Поланьи, писавший: «Весь наш вербализуемый умственный багаж оказывается всего-навсего чрезвычайно эффективным набором инструментов для работы с теми нашими способностями, которые нельзя выразить словами. И мы не должны останавливаться перед выводом о том, что фактор неявного и личного знания преобладает также и в сфере эксплицитного знания, таким образом, отражая на всех уровнях первичную для человека способность приобретать знание и владеть им… Карты, графики, книги, формулы и т. п. предоставляют великолепные возможности для реструктуризации нашего знания с новых точек зрения. И такая реструктуризация, как правило, происходит неявно» (Michael Polanyi, The Study of Man, 24, 25). См. также доводы Ротбарда, которым посвящена сноска 84 в главе 6.

93

Как утверждает Хайек, во мнении, что человеческий разум когда-либо будет способен объяснить сам себя и тем более будет способен воспроизвести собственную способность порождать новую информацию, также содержится логическое противоречие. Доказательство Хайека, изложенное нами в сноске 17 к главе 2, состоит в том, что порядок, представляющий собой некоторую категориальную систему, способен объяснить более простой порядок (представляющий собой более простую категориальную систему), но с точки зрения логики невозможно, чтобы он сам мог дать себе объяснение, воспроизвести себя самого или объяснить более сложный порядок. См. F. A. Hayek, The Sensory Order, 185–188. См. также в книге Роджера Пенроуза, цитировавшейся в сноске 28 предыдущей главы, возражения Пенроуза против возможного создания в будущем искусственного интеллекта. Наконец, даже если в будущем будет успешно создана модель искусственного разума (что нам представляется невозможным по изложенным выше причинам), это будет просто означать создание новых «человеческих умов», которые будут включены в социальный процесс, усложнят его еще больше и еще больше отдалят его от социалистического идеала. (Этим наблюдением я обязан моему доброму другу Луису Реигу Альбиолю.)

94

Доказательство, которое мы излагаем в тексте, демонстрирует абсурдность веры многих «интеллектуалов», плохо разбирающихся в том, как функционирует общество, в «очевидность» того, что чем сложнее становится общество, тем больше необходимость внешнего институционального принудительного вмешательства. Эта идея возникла у Бенито Муссолини, утверждавшего: «Мы были первыми, кто сказал, что чем более сложные формы принимает цивилизация, тем более ограниченной становится свобода личности» (цит. по: F. A. Hayelc, The Road to Serfdom, [Chicago: University of Chicago Press, 1972] [Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2006. С. 65]). Однако, как мы показали, в реальности – и с точки зрения логики, и с точки зрения теории – положение прямо противоположное: по мере роста богатства общества и развития цивилизации социализму становится все труднее. Чем менее развито общество, чем оно примитивнее, и чем больше у правящей власти средств для того, чтобы работать с информацией, тем менее сложной кажется проблема социализма (хотя с логической и теоретической точки зрения он все равно невозможен, если речь идет о людях, то есть о существах, одаренных врожденной творческой способностью к деятельности).

95

Здесь нам следует упомянуть целую группу «специалистов по информационным технологиям», которые познакомили теоретиков этой области научных знаний с идеями австрийской школы экономики и на практике разработали новую научно-исследовательскую программу под названием «Агорические системы» (термин, производный от греческого слова, обозначающего рынок), в которой подчеркивается ключевое значение теории рыночных процессов в связи с дальнейшим развитием компьютерных технологий. В особенности мы должны отметить Марка Миллера и Кима Эрика Дрекслера из Стэнфордского университета (см. их статью: Mark S. Miller and К. Eric Drexler, “Markets and Computation: Agoric Open Systems” in The Ecology of Computation, ed. B. A. Huberman [Amsterdam: North Holland, 1988]). См. также следующую статью (включающую все упомянутые нами источники), кратко излагающую содержание этой программы: Don Lavoie, Howard Baetjer, William Tulloh, “High-tech Hayekians: Some Possible Research Topics in the Economics of Computation” in Market Process 8 (spring 1990): 120–146.

96

Так называется последняя работа Хайека: Fatal Conceit: The Errors of Socialism, The Collected Works of F. A. Hayek, ed. W. W. Bartley III (Chicago: University of Chicago Press, 1989) [Хайек Ф. А. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М.: Новости, 1992]. Сам Хайек в интервью Карлосу Родригесу-Брауну сказал об этой книге, что самым главным для него было показать, как «нагло и самонадеянно считать, что человек знает достаточно, чтобы организовать жизнь в обществе, которая на самом деле есть результат процесса, использующего рассеянную информацию миллионов людей. Думать, что мы в состоянии планировать этот процесс – полнейший абсурд». См.: Revista de Occidente, no. 58 (March 1986): 124–135.

97

F. A. Hayelc, Rules and Order, vol. 1 of Law, Legislation and Liberty, 2: 35–54 [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 53–72] и Jose Ortega у Gasset, Mirabeau о el Politico, vol. 3 of Obras Completas (Madrid: Revista de Occidente, 1947), 603.

98

См. второе значение слова totalitarismo в Словаре испанского языка Королевской Академии.

99

Даже такой проницательный исследователь, как Майкл Поланьи, совершил типичнейшую ошибку, сочтя эти эксперименты с планированием относительно безобидными по той причине, что они не могут дать практических результатов; однако он не заметил того значительного ущерба для социальной координации, к которому приводят попытки внедрить утопические программы социальной инженерии. См.: Michael Polanyi, The Logic of Liberty, 111. Те, кто руководит органами принуждения, не в состоянии понять, почему, несмотря на все их усилия, социальная инженерия не работает или работает все хуже – и в итоге они часто впадают в лицемерие или отчаянье, приписывая неблагоприятное развитие событий либо божественному провидению, как сделал граф-герцог Оливарес (см. ниже, сноска 49), либо «отсутствию помощи со стороны гражданского общества и его злонамеренности», как заявил Фелипе Гонсалес в своей речи по случаю Дня Конституции 6 декабря 1991 г. в мадридском Университете Карлоса III.

100

Возможно, первым, кто обнаружил этот саморазрушительный итог институционального принуждения, был Ойген фон Бём-Баверк в статье: Eugen von Bohm-Bawerk, “Macht oder oko-nomisches Gesetz?” Zeitschrift fur Volkswirtschaft, Sozialpolitik und Verwaltung (Vienna) 23 (December 1914): 205–271. В 1931 г. Дж. P. Мез перевел ее на английский язык: “Control or Economic Law?” in Shorter Classics of Eugen von Bohm-Bawerk, vol. 1 (South Holland,IIIinois: Libertarian Press, 1962), 139–199. В частности, на с. 192 английского издания читаем: «…любая ситуация, созданная средствами “власти”, может снова ввести в игру эгоистические мотивы, препятствующие ее стабильности». Позже этой темой занимался Людвиг фон Мизес в работе Kritik des Interventionism: Untersuchungen zur Wirtschaftspolitik und Wirtschaftsideologie der Gegenwart (Jena: Gustav Fischer, 1929) (Mises, A Critigue of Interventionism (New York: Arlington House Publishers, 1977). Мизес делает вывод, что «любые типы вмешательства в деятельность рынка не просто не достигают тех целей, которые имели в виду их авторы и сторонники, но приводят к такому положению дел, которое – с точки зрения оценок их авторов и сторонников – менее желательно по сравнению с предыдущим положением дел, изменить которое они были предназначены». Также стоит специально отметить более позднюю работу: М. N. Rothbard, Power and Market: Government and the Economy (Menlo Park, California: Institute for Humane Studies, 1970) [Ротбард М. Власть и рынок: Государство и экономика. Челябинск: Социум, 2003. 2-е изд. 2008]. Однако, по нашему мнению, наиболее правильным является подход, который избрал Израэль Кирцнер в блестящей статье: Israel М. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Kirzner, Discovery and the Capitalist Process, 119, 149.

101

Для обозначения этой особенности социализма – принятия на всех уровнях решений, не ограниченных надлежащим образом соображениями издержек, Янош Корнай придумал термин «мягкие бюджетные ограничения». Хотя этот термин получил некоторое распространение, нам кажется, что он чересчур фокусируется на наиболее очевидных проявлениях этой фундаментальной проблемы (невозможности порождения информации, необходимой для калькуляции издержек, в отсутствие свободного предпринимательства), и что это привело многих исследователей к неправомерному пренебрежению этой проблемой или недостаточному вниманию к ней. См.: Janos Kornai, Economics of Shortage (Amsterdam: North Holland, 1980) [Корнай Я. Дефицит. М.: Экономика, 1990]. Позже, однако, Корнай удалось сформулировать свою теорию в терминах предпринимательства, продемонстрировав тем самым, что он наконец полностью понял суть австрийской позиции в отношении планирования. См.: Janos Kornai, “The Hungarian Reform Process: Visions, Hopes and Reality, ” Journal of Economic Literature 24 (December 1986), переиздано в: Visions and Reality: Market and State (London: Harvester, 1990), 156–157. На эту тему cm. также работы Яна Винецкого, особенно: Jan Winiecki, The Distorted World of Soviet-Type Economics (London: Routledge, 1988 and 1991) и Idem., Economic Prospects East and West: A View from the East (London: CRCE, 1987).

102

Мы считаем действие «ответственным», когда тот, кто его предпринимает, учитывает издержки, которые он и другие связанные с ним люди несут в результате этого действия. Издержки – это субъективная ценность, которую человек приписывает тому, от чего он отказывается ради своей деятельности, и их может корректно оценить только тот, кто обладает необходимой субъективной и неявной практической информацией о своих личных обстоятельствах и об обстоятельствах тех людей, с которыми он взаимодействует. Если из-за того, что свободное предпринимательство не разрешено (ситуация систематического принуждения) или из-за того, что соответствующие права собственности плохо определены и защищены (ситуация несистематического принуждения), такую практическую информацию нельзя создать или передать, человек не в состоянии оценить издержки и склонен действовать безответственно. О концепции ответственности см.: Garret Hardin, “An Operational Analysis of Responsibility” in Managing the Commons, ed. Garret Hardin and John Baden (San Francisco: W. H. Freeman, 1977), 67. Типичная для социализма безответственность становится причиной того, что при социалистическом режиме феномен «трагедии общинных выгонов» распространяется на все сферы общества, где он возможен. (См.: М. Rothschild, Bionomics [New York: Henry Holt, 1990], ch. 2).

103

Квазирелигиозное почитание статистики восходит к самому Ленину, который писал: «Мы должны понести [статистику] в массы, популяризовать ее, так чтобы трудящиеся постепенно учились сами понимать и видеть, как и сколько надо работать…» Перевод сделан с работы Die nachsten Aufgaben der Sowjetmacht (Berlin, 1918), процитированной Хайеком в: F. A. Hayek, Collectivist EconomiePlanning (Clifton: Augustus M. Kelley, 1975), 128 [Ленин В. И. Очередные задачи советсткой власти // Ленин В. И. Полн. сор. соч. 5-е изд. Т. 36. С. 192]. О перепроизводстве статистики в результате интервенционизма и о связанных с этим серьезным социальным ущербом, издержками и неэффективностью см.: Stephen Gillespie, “Are Economic Statistics Overproduced?” Public Choice 67, no. 3 (December 1990): 227–242. О социализме и его влиянии на окружающую среду см.: Т. L. Anderson and D. R. Leal, Free Market Environmentalism (San Francisco: Pacific Research Institute for Public Policy, 1991).

104

“Echar a perder, depravar, danar, pudrir, pervertir, estragar о vi-ciar. ” Real Academia Espanola de la Lengua, Diccionario, s. v. “corromper. ”

105

Вероятно, лучше всех коррумпирующий эффект социализма описал Ганс-Герман Хоппе: «Перераспределение шансов на приобретение дохода должно приводить к тому, что все больше людей начинают использовать агрессию для достижения личного удовлетворения и/или к тому, что все больше людей становятся агрессивными, то есть переключаются с неагрессивных ролей на агрессивные, что постепенно приводит к личностным изменениям; эта перемена в структуре морального характера общества, в свою очередь, приводит к очередному сокращению уровня инвестиций в человеческий капитал». См.: Hoppe Н.Н., A Theory of Socialism and Capitalism (London: Kluwer Academic Publishers, 1989), 16–17. См. также мою статью: “El Fracaso del Estado Social,” in ABC (April 8, 1991): 102–103. Другой признак разлагающего влияния социализма – это общий рост «социального спроса» на принудительные распоряжения государства и государственное регулирование, возникающий из комбинации следующих факторов: 1) желания каждой отдельной группы интересов добиться привилегий за счет остальных членов общества; 2) абсурдной и наивной веры в то, что усиление регулирования сможет уменьшить всеобщую, господствующую повсюду правовую неопределенность, связанную с ростом и запутанностью паутины противоречащих друг другу законодательных актов; и 3) деградацией понятия о личной ответственности, что субъективно и бессознательно усиливает покорность государственному патернализму и чувство зависимости от властей.

106

См.: Israel М. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Discovery and the Capitalist Process, 144, 145. При социалистическом режиме связи (блат) являются жизненной необходимостью – и потому, что людям нужно влиять на орган принуждения, одновременно, по крайней мере внешне, демонстрируя подчинение его приказам, и потому, что власть принимает крайне произвольные и деспотические решения. На практике, чем более интервенционистской является система, тем более необходимым и важным становится блат, и тем больше сфер в жизни общества он затрагивает (это именно те сферы, где уровень вмешательства наиболее высок). Люди полагаются на личные связи в ущерб типичным для свободного мира видам взаимодействия, более абстрактным и безличным, где, соответственно, вопрос знакомства отходит на задний план, подчиняясь главной задаче – реализации собственных целей посредством максимально возможного удовлетворения интересов других людей в том виде, как их выявляет рынок. Кроме того, попытки завоевать расположение власти и сервильность, которая с этим связана, часто порождают своего рода «стокгольмский синдром», когда у жертвы принуждения поразительным образом возникают «понимание» и чувство товарищества по отношению к тем, кто применяет против нее институциональное принуждение и препятствует ей в свободной реализации ее врожденного творческого потенциала.

107

См.: Thomas J. DiLorenzo, “Competition and Political Entrepreneurship: Austrian Insights into Public Choice Theory” in The Review of Austrian Economics, vol. 2,59–71. Хотя мы считаем вклад школы общественного выбора в анализ проблемы функционирования бюрократии и политических органов, отвечающих за институциональное принуждение, очень существенным, мы согласны с Дилоренцо, что до сих пор серьезной слабостью подхода этой школы была его чрезмерная зависимость от методологии неоклассической экономической теории, то есть использование формальных инструментов, характерных для экономического анализа равновесия, чрезмерно статичного по своей сути, и неспособность полностью признать динамический анализ, основанный на теории предпринимательства. Введение концепции предпринимательства приводит нас к заключению, что принудительная институциональная активность извращена гораздо, гораздо больше, чем традиционно считала школа общественного выбора. Эта школа в целом не обращала внимания на способность руководящего органа, действуя предпринимательски, создавать искаженные, разлагающие действия и стратегии, которые являются новыми и более эффективными, чем старые. Изложение главных достижений школы общественного выбора в этой области см.: William Mitchel, The Anatomy of Government Failures (Los Angeles: International Institute of Economic Research, 1979); J. L. Migue and G. Belanger, “Toward a General Theory of Managerial Discretion,” Public Choice, no. 17 (1974): 27–43; William Nislcanen, Bureaucracy and Representative Government (Chicago: Adine-Atherton Press, 1971); Gordon Tullock, The Politics of Bureaucracy (Washington D.C.: Public Affairs Press, 1965); см. также первопроходческий труд: Ludwig von Mises, Bureaucracy (New Rochelle, New York: Arlington House, 1969) [Мизес А. фон. Бюрократия. Челябинск: Социум, 2006]. Я кратко пересказал упомянутые источники в своей статье: “Derechos de propiedad у gestion privada de los recursos de la naturaleza, ” Cuadernos del Pensamiento Liberal (Madrid: Union Editorial), no. 2 (March 1986): 13–30, переиздано в: Huerta de Soto, Estudios de Economia Politica (Madrid: Union Editorial, 1994), 229–249.

108

Именно потому, что социализм порождает коррупцию и аморальность, к власти при нем обычно будут приходить самые коррумпированные, аморальные и беспринципные личности, то есть те, кто имеет самый большой опыт нарушения закона, применения насилия и успешного обмана людей. История неоднократно подтверждала этот принцип в самых разных обстоятельствах, и в 1944 г. Хаейк подробно проанализировал его в 10 главе («Почему к власти приходят худшие?») «Дороги к рабству»: F. A. Hayelc, The Road to Serfdom (Chicago: The University of Chicago Press, 1972 edition), 134–152 [Хайек Ф. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2006. С. 141–155]; испанский перевод Хосе Вергары, Camino de Servidumbre, Libros deBolsillo, no. 676 (Madrid: Alianza Editorial, 1978). Название El Сатгпо hacia la Servidumbre («Дорога к рабству», а не «Дорога рабства», как у Вергары) кажется мне более подходящим. Его предложил Валентин Андрес Альварес в своей рецензии 1945 года на книгу Хайека (Valentin Andres Alvarez, “El Camino hacia la Servidumbre del Profesor Hayek,” Moneda у Credit о, no. 13 [June 1945]; переиздано в качестве главы 2 сборника Libertad Economica у Responsabilidad Social, выпущенного в честь столетия со дня рождения Валентина Андреса Альвареса. [Madrid: Centro de Publicaciones del Ministerio de Trabajo у Seguridad Social, 1991], 69–86); в атмосфере политической нетерпимости Испании того времени автор чуть было не поплатился за эту рецензию местом профессора в Мадриде.

109

Jean-Francois Revel, El estado megalomano (Madrid: Planeta, 1981). Согласно Камило Хосе Селе, лауреату Нобелевской премии по литературе за 1989 г., «государство порвало с природой; теперь оно выше стран, выше крови, выше языка. Левиафан раскрыл пасть, чтобы пожрать человечество. Тысячи шестеренок государства кишат его прислужниками, похожими на червей, они ползают рядом с червями, выучившими урок о том, что они должны беречь тело-носителя» (Camilo Jose Cela, “El Dragon de Leviatan” [лекция в ЮНЕСКО, июль 1990 года] in “Los Intelec-tuales у el Poder,” ABC (Madrid), 10 July 1990, pp. 4, 5).

110

Теория теневой экономики и обзор важнейших источников по этой теме блестяще изложены в книгах: La Есопотга Irregular (Barcelona: Generalitat de Catalunya, 1983) и Joaquin Trigo Portela, Carmen Vazquez Arango, Barreras a la Creadon de Empresas у Есопотга Irregular (Madrid: Institute de Estudios Economicos, 1988). Потрясающую иллюстрацию нашего тезиса применительно к конкретному случаю Перу можно найти в: Hernando de Soto, El Otro Sendero: La Revolution Informal (Mexico: Editorial Diana, 1987) [Сото Э. де. Иной путь. Челябинск: Социум, 2008].

111

В.А. Найшуль отметил, что социалистическая система враждебна изменениям и инновациям еще и в силу глубокой и радикальной дезорганизации, которую инновации вносят в ригидную структуру экономики. См.: “The Birthmarks of Developed Socialism,” («Родимые пятна развитого социализма») глава 5 книги V. A. Naishul, The Supreme and Last Stage of Socialism (London: CRCE, 1991), 26–29, esp. p. 28, “Hostility to Change”. [Найшуль В. А. Высшая и последняя стадия социализма // Погружение в трясину. М.: Прогресс, 1991].

112

Перу Жака Гарелло принадлежит блестящий анализ негативного влияния социализма на культуру, в частности, во Франции. См.: Jacques Garello, “Cultural Protectionism” (статья была представлена на региональной конференции Общества Мон-Пелерен, состоявшейся в Париже в 1984 г.).

113

Примером, наглядно иллюстрирующим наше утверждение, является негативное влияние, которое систематическая агрессия властей против производства, распространения и потребления наркотиков оказывает на социальный процесс, в ходе которого люди учатся, как вести себя по отношению к наркотикам. Действительно, многие наркотики вызывали в прошлом меньшую агрессию властей, и в результате, с помощью процесса корректировки, который вызывает предпринимательская деятельность, общество смогло создать большой объем информации и опыта, научившего людей, как правильно обращаться с этими веществами. Например, во многих обществах так произошло с такими наркотиками, как алкоголь и табак. Однако этот процесс невозможен в отношении веществ, обнаруженных позже, так как они с самого начала стали объектом чрезвычайно жесткой системы принуждения, системы, которая не только полностью провалилась, но и помешала людям в ходе экспериментов с этими веществами научиться тому, как с ними следует обращаться. См.: Guy Sorman, Esperando a los harbaros (Barcelona: SeixBarrai, 1993), 327–337.

114

«Не делайте неправды на суде; не будь лицеприятен к нищему и не угождай лицу великого; по правде суди ближнего твоего». Лев 19, 15. «Зато и Я сделаю вас презренными и униженными перед всем народом, так как вы… лицеприятствуете в делах закона». Мал 2,9.

115

Слово «социальный» полностью меняет значение любого термина, к которому его прибавляют (справедливости, защиты, демократии и т. п.). Другие прилагательные, которые используются для того, чтобы замаскировать действительность и приукрасить ее, это, к примеру, «народный» (часто употребляется с существительным «демократия») или «естественный». Американцы употребляют выражение weasel words (обтекаемые фразы), когда говорят о словах, которые используются для семантического обмана граждан, поскольку позволяют смело употреблять нравящиеся людям слова (например, «справедливость» и «демократия») в значении, прямо противоречащим их стандартному смыслу. Термин weasel word (горностаевое слово) восходит к известным строкам Шекспира, отсылающим к способности мелких хищников семейства куньих (в том числе ласки и горностая) высасывать содержимое яйца, не повреждая скорлупы. (“I can suck melancholy out of a song, as a weasel sucks eggs.” As You Like It, The Riverside Shakespeare [Boston: Houghton Mifflin, 1974], 2.5.11, p. 379. [В русском переводе «Как вам это понравится», сделанном Т. Щепкиной-Куперник, по крайней мере в последних изданиях, вместо горностая (или ласки) почему-то фигурирует ласточка: «Я умею высасывать меланхолию из песен, как ласточка высасывает яйца». – Перес.) Подробнее об этом см. гл. 7 книги Хайека «Пагубная самонадеянность». Другой термин, подвергшийся порче, это солидарность — в наши дни его используют как алиби для государственного насилия, которое считается оправданным, если применяется якобы ради «помощи» угнетенным. Однако традиционно «солидарность» означала нечто совсем иное: взаимодействие людей, возникающее в ходе стихийного социального процесса, мотором которого выступает предпринимательство. Слово «солидарность» происходит от латинского solidare (спаять или объединить) и, согласно Словарю Королевской Академии испанского языка, означает «обусловленное обстоятельствами присоединение к предприятию, инициаторы которого – другие люди». Таким образом, рынок в нашем определении представляет собой квинтэссенциальный механизм солидарности или же систему солидарности людей. В этом смысле, нет ничего более противоположного солидарности, чем попытка насильно ввести сверху некие принципы «солидарности», столь же близорукие, сколь и ангажированные. Кроме того, проблема перманентного неведения регулирующих органов неизбежно затрагивает и тех, кто понимает солидарность строго как помощь нуждающимся; эта помощь будет неэффективной и ненужной, если ее будет оказывать государство, а не отдельные люди, заинтересованные в том, чтобы добровольно помогать другим. Нам очень приятно, что Иоанн Павел II в энциклике Centesimus Annus, не просто говорит, что рынок «образует длинную цепь солидарности» (гл. 4, разд. 43: 3 [в русском переводе употреблено слово «соработничество». – Перев.]), но и утверждает, что «нужду лучше распознает и удовлетворит тот, кто ближе к ней и действует как ближний», а также выступает с критикой «государства социальной помощи»: «Вмешиваясь прямо и лишая общество ответственности, государство социальной помощи приводит к тому, что люди работают хуже, зато расходы страшно растут, и все больше учреждений, где царит скорее бюрократия, чем забота о человеке». (гл. 5, разд. 48: 5).

116

Лучшая критика ложного понятия социальной справедливости принадлежит Хайеку. См.: F. A. Hayelc, The Mirage of Social Justice, vol. 2 of Law, Legislation and Liberty [Хайек Ф. Мираж социальной справедливости // Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 165–318].

117

См. цитату на с. 25 и 26 1-го тома сочинения Хайека: F. A. Hayek, Law, Legislation and Liberty [Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 44], где цитируется книга John Maynard Keynes, Two Memoirs (London, 1949), 97–98. См. также: Robert Skidelslcy, John Maynard I<.eynes: Hopes Betrayed, 1883–1920 (London: Macmillan, 1983), 142–143.

118

См.: F. A. Hayek, The Fatal Conceit, chap. 1 [Хайек. Пагубная самонадеянность. Гл. 1].

119

[Ojos que no ven, corazon que no siente; чего глаза не видят, о том сердце не болит]. Мигель Сервантес («Дон Кихот», гл. 67) использует форму “Ojos que no ven, corazon que no quiebra” (чего глаза не видят, от того сердце не разобьется); имеется также вариант “Ojos que no ven, corazon que no llora” (чего глаза не видят, по тому сердце не плачет). (См. pp. 327–328, Diccionario de Refranes, Juana G. Campos, Ana Barella, Приложение 30 к: Boletin de la Real Academia Espanola, Madrid, 1975.)

120

С этой точки зрения, при «социальной демократии» ситуация еще тяжелее – если такое возможно – чем при «реальном социализме», потому что там примеров и альтернатив, которые могли бы открыть глаза гражданам, практически не существует, а возможности скрывать негативные последствия демократического социализма посредством демагогии и рационализации постфактум почти безграничны. Таким образом, в наши дни, когда «рай» реального социализма утрачен, подлинный «опиум народа» – это социальная демократия. По этому поводу см. с. 26–27 моего предисловия к испанскому изданию первого тома собрания сочинений Хайека: Obras Completas deF. A. Hayek (La Fatal Arrogancia. Los Errores del Socialismo, obra citada).

121

Сам Хайек по этому поводу писал: «В моральном отношении социализм может лишь разрушить фундамент морали, личной свободы и ответственности. В политическом отношении он рано или поздно приводит к тоталитарному правлению. В материальном отношении он, если и не становится причиной обнищания, будет серьезно мешать производству богатства». См.: F. A. Hayelc, “ Socialism and Science” in New Studies In Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas (London: Routledge, 1978), 304.

122

т – г «-»

Но поводу возникновения и развития социальной демократии в

Западной Германии см. проницательные замечания, высказанные Гансом-Германом Хоппе в книге: Hans-Hermann Hoppe,

A Theory of Socialism and Capitalism, chap. 4, esp. pp. 61–64.

123

F. A. Hayek, The Political Order of a Free People, vol. 3 of Law, Legislation and Liberty, 38–40 [Хайек Ф. Общество свободных // Хайек. Право, законодательство и свобода. С. 362–364]. На р. 39 [с. 363] Хайек ясно говорит: «Я, конечно, твердо верю, что правление должно осуществляться согласно принципам, одобренным большинством, и что только такой порядок правления может обеспечить мир и свободу. Но я заявляю вполне откровенно: если демократия означает неограниченную волю большинства, я – не демократ, а такое правление считаю гибельным, в долгосрочной же перспективе – нежизнеспособным» (курсив мой. – У. де С.). Далее Хайек объясняет, почему он отвергает термин «демократия», указывая на то, что греческий корень kratos восходит к корню kratein и связан с идеей «грубого насилия» или «доминирования», несовместимым с демократическим правлением в рамках закона, понимаемого в материальном смысле и равно применимого ко всем («изономия», или равенство перед законом).

124

Конкретно мы имеем в виду главные открытия школы общественного выбора и теорию интервенционизма, выдвинутую австрийской школой. См. комментарии по этому поводу, а также библиографию в сноске 27 к этой статье. Подробный обзор причин, по которым бюрократическое государственное управление обречено на провал, даже когда оно опирается на «демократическое» основание, можно найти в моей статье “Derechos de Propiedad у Gestion Privada de los Recursos de la Naturaleza,” Cuadernos del Pensamiento Liberal (Madrid: Union Editorial), no. 2 (March 1986): 13–30; переиздано в моей книге Lecturas de Economia PoKtica, vol. 3 (Madrid: Union Editorial, 1987), 25–43.

125

Лучшее теоретическое объяснение консервативного, или «правого», социализма дал Ганс-Герман Хоппе. См.: Hans-Hermann Hoppe, A Theory of Socialism and Capitalism, chap. 5.

126

Ludwig von Mises, Socialism: An Economic and Sociological Analу sis (Indianapolis: Liberty Press, 1981), 220 (перевод на английский J. Kahane работы Die Gemeinwirtschaft. Untersuchungen uber den Sozialismus [Jena: Gustav Fischer, 1922]) [Мизес. Социализм: экономический и социологический анализ. С. 161]. Однако Мизес показывает, что военный социализм не может конкурировать на избранном им самим поле боя с обществами, где разрешена творческая предпринимательская деятельность; в качестве примера он упоминает о том, как великая военно-коммунистическая империя инков была уничтожена горсткой испанцев (pp. 222–223 [с. 162–163]).

127

О гильдейском и аграрном социализме см. Mises, Socialism, 229–232, 236–237 [Мизес. Социализм. С. 167—70; 173].

128

F. A. Hayek, “Why I am not Conservative” in The Constitution of Liberty, 397–411 [См.: Хайек Ф. Конституция свободы. М.: Новое издательство, 2008].

129

В Словаре испанского языка Королевской Академии используемое нами слово cientismo [сциентизм] отсутствует. Из похожих слов там есть cientificismo, пятое значение которого – «склонность придавать излишнюю ценность научным или якобы научным представлениям». Грегорио Мараньон, хотя и употреблял иногда термин cientismo, в итоге, кажется, предпочел cientificismo, который он называет «карикатурой на науку» и описывает как «чрезмерную демонстрацию отсутствующих научных знаний». В заключение он пишет: «Суть дела в том, что cientificista [сциентист] некритически приписывает исключительное догматическое значение собственным обширным познаниям; он пользуется своим положением и репутацией, чтобы вводить в заблуждение своих последователей и слушателей» (курсив мой. – У. де С.). См.: Gregorio Maranon, “La plaga del Cientificismo,” chap. 32 of Cajal: su tiempo у el Nuestro, vol. 7, Obras Completas (Madrid: EspasaCalpe, 1971), 360–361. Нам, однако, кажется, что термин cientismo точнее, чем cientificismo, так как он в большей степени относится к злоупотреблению наукой как таковой, чем к недобросовестной манере заниматься наукой. (Слово cientifico происходит от латинского scientia — наука, и facerе — делать.) Кроме того, в английском языке слово scientism используется для обозначения некорректного применения методов естественных наук, физики, технологии и инженерного дела к сфере социальных наук. («Утверждение, что методы естественных наук следует использовать для любых исследований, в том числе в области философии, гуманитарных и социальных наук». См.: Webster’s Third New International Dictionary of the English Language Unabridged, vol. 3 [Chicago: G. & G. Merriam, 1981], 2033). Наконец, Мануэль Секо в своем знаменитом словаре (Manuel Seco, Diccionario de Dudas у Dificultades de la Lengua Espanola, 9 th ed. [Madrid: EspasaCalpe, 1990], 96), утверждает, что допустимы слова ciencismo и ciencista, хотя мы считаем, что они хуже, чем cientismo и dentist а, поскольку так же, как и соответствующие выражения в английском и французском языках, вторая пара происходит от латинского scientia (а не от испанского ciencia).

130

Замечательной иллюстрацией такого высокомерия интеллектуала-социалиста может быть легенда, рассказывающая о короле Альфонсо X, которого называли также Альфонсо Мудрым или Альфонсо Образованным. Он был «так дерзок и высокомерен от своего великого знания человеков и причастности тайн природы, что самонадеянно бахвалился, в посрамление провидения и высшей мудрости всемогущего Творца, говоря, что ежели бы Господь просил у него совета, творя мир и все сущее, и он был бы тогда с Господом, то некоторое из сущего вышло бы лучше и совершенней, чем нынче, а иное не было бы сотворено вовсе или было бы поправлено и улучшено». Легенда гласит, что король был наказан ужасным ударом грома, молнией и бурей, от которых крепость Алькасар в Сеговии, где он пребывал со своим двором, загорелась, так что несколько людей погибло, несколько было ранено, а сам король спасся лишь чудом и немедленно покаялся в своей пагубной гордыне. Ужасная гроза, разразившаяся 26 августа 1258 г. и ставшая причиной пожара в сеговийской крепости, во время которого король чуть не погиб – это событие, подтвержденное историческими источниками. См. великолепную биографию Альфонсо X Мудрого, написанную Антонио Баллестеросом Береттой (Antonio Ballesteros Beretta, Alfonso XEl Sabio [Barcelona: Ediciones “ElAlbir,” 1984], 209–211). Там мы находим критическую оценку всех версий этой легенды и ее связи с реальными историческими событиями. Хотя легенда носит апокрифический характер, нет сомнений, что сциентистские склонности «мудрого» короля проявились как минимум в жестких правилах, с помощью которых он безуспешно пытался устанавливать и контролировать цены, чтобы помешать их неизбежному и естественному росту, связанному с систематическим обесцениванием денег в результате его собственной денежной политики. Провалилась также попытка Альфонсо заменить традиционные кастильские законы о наследовании «научным» кодексом под названием «Семь партид», который поссорил его с собственным сыном и наследником Санчо и привел страну к гражданской войне, омрачившей последние годы жизни короля. Другая историческая фигура, которая может служить ярким примером краха сциентистского конструктивизма в социальной сфере, – это граф-герцог Оливарес, фаворит короля Филиппа IV, на протяжении большей части царствования Филиппа державший в своих руках судьбы империи. Благие намерения, работоспособность и усилия графа-герцога быль столь же неумеренны, сколь тщетны. На самом деле главным недостатком графа-герцога было то, что «по своей природе он стремился всюду навести порядок»; поэтому он не смог преодолеть искушения и отказаться от господства во всех сферах социальной жизни. На закате своего правления он сам выразил «глубокое разочарование тем, что любая его попытка поправить дела производила эффект, прямо противоположный его намерениям». Однако граф-герцог так и не понял, что таков естественный и неизбежный результат любых попыток силой контролировать и организовывать все общество; поэтому он никогда не считал причиной катастрофического состояния, в котором он оставил Испанию, собственный метод управления, а объяснял его гневом Божиим и моральной развращенностью века сего. См. блестящее исследование: J. Н. Elliot, El Conde-Duque de Olivares (Barcelona: Edit. Cntica, 1990), esp. 296, 388.

131

F. A. Hayek, “Kinds of Rationalism” in Studies in Philosophy, Politics and Economics (New York: Simon and Schuster, 1967), 82–95.

132

F. A. Hayek, The Fatal Conceit: The Errors of Socialism, 61, 62 [Хайек. Пагубная самонадеянность. С. 108–109]. Утилитаризм основан на той же интеллектуальной ошибке, что и социализм, так как он предполагает, что ученому-утилитаристу будет доступна вся информация об издержках и выгодах, необходимая для принятия «объективных» решений. Однако, поскольку такая информация не доступна централизованно, утилитаризм не может использоваться в качестве политико социальной философии, и, таким образом, единственное, что остается – это действовать в рамках закона и шаблонных принципов поведения (морали). Действительно, это может казаться парадоксом, но с учетом неустранимого человеческого неведения для человека нет ничего более полезного и практичного, чем действовать согласно своим принципам, отказавшись от наивного и близорукого утилитаризма.

133

На эти четыре ошибки, которые совершают социальные инженеры, советущие, на псевдонаучных основаниях, применять принуждение, обратил внимание Израэль Кирцнер. См.: Israel М. Kirzner, “The Perils of Regulation: A Market Process Approach” in Discovery and the Capitalist Process, 136–145.

134

Norman P. Barry, The Invisible Hand in Economics and Politics. A Study in the Two Conflicting Explanations of Society: End-States and Processes (London: Institute of Economic Affairs, 1988). В следующих главах у нас будет возможность увидеть, как теоретики-сциентисты с их фиксацией на равновесии не сумели понять доводы Мизеса о невозможности экономического расчета в социалистической экономике. Мы также рассмотрим один из самых существенных побочных результатов этой полемики, а именно то, что она обнажила методологическую непоследовательность современного экономического анализа, основанного на равновесии.

135

Особенно важный источник по христианскому социализму – это книга Religion, Economics and Social Thoughts, ed. Walter Block and Irving Hexham (Vancouver, Canada: Fraser Institute, 1989). См. также: Mises, Socialism, 223–226 [Мизес. Социализм. С. 163–166].

136

См. о синдикалистском социализме как таковом и о попытке реализовать его в Югославии: Svetozar Pejovich, “The Case of Self-Management in Yugoslavia” in Socialism: Institutional, Philosophical and Economic Issues (Dordrecht: Kluwer Academic Publishers, 1987), 239–249 (включая ссылки на источники). См. также: Е. Furubotnand S. Pejovich, “Property Rights, Economic Decentralization, and the Evolution of the Yugoslavian Firm, Journal of Law and Economics no. 16 (1973): 275–302.

137

Действительно, Словарь Королевской Академии испанского языка определяет социализм именно «как систему социального и экономического устройства, основанную на коллективной, государственной собственности и управлении средствами производства» [el sistema de organization social у economica basado en la propiedad у administration colectiva у estatal de los medios de production].

138

Мизес утверждает: «Суть социализма в следующем: все средства производства находятся в исключительном распоряжении организованного общества. Это, и только это, является социализмом. Все остальные определения вводят в заблуждение» (Ludwig von Mises, Socialism, 211 [Мизес. Социализм. С. 155]). По причинам, изложенным в тексте, мы полагаем, что Мизес ошибался, делая столь категорическое утверждение.

139

Hans-Hermann Hoppe, Л Theory of Socialism and Capitalism, 2. Хоппе утверждает, что «социализм, который гораздо старше, чем марксизм XIX в., следует концептуализировать как институционализированное вмешательство, или агрессию, против частной собственности и прав частной собственности».

140

Вот второе значение, которое дает Словарь испанского языка Королевской Академии для слова «интервенционизм»: «промежуточная система между индивидуализмом и коллективизмом, которая поручает государству управлять частной инициативой в жизни общества и дополнять ее» (sistema intermedio entre el individualismo у el colectivismo que confia a la action del Estado el dirigir у suplir, en la vida del pais, la iniciativa privada). Однако, мы видим, что составители словаря противоречат сами себе, приписывая интервенционизму «промежуточный» характер, поскольку они занимают позицию, очень близкую к нашей, когда в том же самом словаре определяют «социализм» (socialismo) как «государственное регулирование экономической и социальной активности и распределения благ (regulation рог el Estado de las actividades economicas у sociales, у la distribution de los bienes). Последнее определение очень близко по смыслу к определению, которое словарь дает слову intervencionismo, и это оставляет у нас впечатление, что его авторы считают эти два термина – socialismo и intervencionismo («социализм» и «интервенционизм») – почти полными синонимами.

141

Например, относительно «интервенционизма», Дон Лавой недавно сделал такой вывод: «Можно продемонстрировать, что он саморазрушителен и иррационален примерно по тем же причинам, по которым Мизес объявил невозможным полностью централизованное планирование… разрозненные акты государственного вмешательства в систему цен точно так же должны считаться препятствующими процедуре открытия [нового знания] и, соответственно, настолько же извращающими знание, которое при этом порождается. Таким образом, аргумент экономического расчета может использоваться для объяснения многих частичных провалов, возникающих в результате кромсания государством системы цен, примерно так же, как он используется для объяснения полного экономического краха, неизбежно следующего за попытками отменишь систему цен». См.: “Introduction,” The Journal of Libertarian Studies 5, no. 1 (winter 1981): 5. В свою очередь, Израэль Кирцнер много раз упоминал о параллелях между «социализмом» и «интервенционизмом». См.: IsraelKirzner, “Interventionismand Socialism: A Parallel” in “The Perils of Regulation: A Market-Process Approach, ” chap. 6 in Discovery and the Capitalist Process, 121 ff. Нам следует подвергнуть критике идею о возможности экономического расчета в уловиях интервенционизма, которую раз или два случилось защищать даже Мизесу: в тех сферах, где существует вмешательство, такой расчет невозможен и если в принципе расчеты возможны, то только потому, что вмешательство системы не распространяется на все общество (в той степени, которая характеризует реальный социализм).

142

Наше определение социализма, является все же менее широким, чем определение Алчиана. Он утверждает, что «государство – это по определению социализм» и делает из этого вывод, что для сохранения рыночной экономики необходим по крайней мере некий минимум социализма. Во-первых, как мы уже отмечали (см. сноску 2), минимально необходимый для того, чтобы предотвращать и подавлять изолированные вспышки несистематического принуждения, уровень институционального принуждения нельзя считать социализмом. Во-вторых, неясно, насколько этот минимум принуждения должна обязательно обеспечивать монополистическая, государственная организация. См.: Armen Alchian and William R. Allen, University Economics: Elements of Inquiry, 3rded. (Belmont, California: Wadsworth Publishing, 1971), 627–628.

143

См. в связи с этими «идиллическими» определениями статью А. Ноува: Alec Nove, “Socialism” in The New Palgrave: A Dictionary of Economics, vol. 4 (London: Macmillan Press, 1987), 398. Ноув в конце концов приходит к традиционному определению социализма, согласно которому «общество может считаться социалистическим, если большая часть средств производства товаров и услуг находится не в частных руках, а в некотором смысле в общественной собственности и управлении: либо у государства, либо у обобществленных предприятий, либо у кооперативов». Между прочим, на с. 407 этой статьи Ноув обнаруживает полное непонимание динамической теории предпринимательства, когда объединяет Мизеса с «чикагской утопией» и критикует капитализм за то, что он отличается от модели «совершенной конкуренции», которую можно найти в учебниках.

144

Это определение дал Оскар Ланге в 1942 г., в свой наиболее «либеральный» период, до того, как он эволюционировал к бескомпромиссному сталинизму. На лекции 9 мая 1942 г. в Социалистическом клубе Чикагского университета Оскар Ланге сказал: «Под социалистическим обществом я имею в виду общество, где экономическая, особенно производственная активность, направлена на максимизацию благосостояния населения». Он добавил также, что в его определении «главное – это цель, а не средства». См. лекции Оскара Ланге: Oslcar Lange, “The Economic Operation of a Socialist Society: I and II” in Tadeusz Kowalik, “Oskar Lange’s Lectures on the Economic Operation of a Socialist Society,” переиздано в: Contributions to Political Economy no. 6 (1987): 3, 4.

145

Это стало бы примером реабилитации слова и придания ему логически обоснованного значения в ходе процесса снятия семантической порчи, которую всегда наводит прилагательное «социальный», присоединяясь к какому-нибудь существительному (см. выше, сноску 35).

146

Прекрасный исторический обзор представлений об обществе как о стихийном порядке можно найти в статье F. A. Hayek, “Dr. Bernard Mandeville” in F. A. Hayek, New Studies in Philosophy, Politics, Economics and the History of Ideas, 249–266.

147

В двух предыдущих главах мы стремились показать тесную связь между нашей концепцией общества и материальным правом, то есть набором абстрактных норм, которые в равной степени применяются ко всем людям. Только рамка, заданная законом, понимаемым в этом смысле, делает возможными предпринимательство и человеческую деятельность, а значит, непрерывное порождение и распространение рассеянной информации, которым характеризуется развитие цивилизации. Соответственно, тот факт, что выдающиеся классические авторы, писавшие о римском праве, внесли свой вклад в ту философскую традицию, которую мы обсуждаем, не является чистым совпадением.

148

“Nostra autemres publicanonunius esset ingenio, sedmultorum, nec una hominis vita, sed aliquod constitutum saeculis et aetatibus, nam neque ullum ingenium tantum extitisse dicebat, ut, quem res nulla fugeret, quisquam aliquando fuisset, neque cuneta ingenia conlata in unum tantum posse uno tempore providere, ut omnia complecte-rentur sine rerum usu ac vetustate”. – Marcus Tullius Cicero, De Re Publica, II, 1–2 (Cambridge, Massachusetts: The Loeb Classical Library, 1961), 111–112. Английский перевод принадлежит Бруно Леони и цитируется по: Bruno Leoni, Freedom and the Law, expanded 3rd ed. (Indianapolis: Liberty Fund, 1991; lsted. 1961, 2nded. 1972) [Леони Б. Свобода и закон. М.: ИРИСЭН, 2008] [русск. пер. по изд.: Марк Туллий Цицерон. Диалоги. М.: Научно-издательский центр «Ладомир» – Наука, 1994]). Книга Леони поразительна со всех точек зрения, не только потому, что в ней показан параллелизм между рынком и обычным правом, с одной стороны, и позитивным законодательством и социализмом – с другой, но и потому, что Леони – первый юрист, который понял, что тезис Людвига фон Мизеса о невозможности экономического расчета при социализме – это просто «частный случай более общего утверждения о том, что ни один законодатель не смог бы самостоятельно, без постоянного сотрудничества со всеми людьми, которых это касается, установить правила, регулирующие реальное поведение каждого человека в тех бесконечных отношениях, которые связывают каждого с каждым. Никакие опросы общественного мнения, никакие референдумы, никакие консультации не смогут обеспечить законодателям возможность устанавливать эти правила, точно так же, как аналогичная процедура не смогла дать директорам в плановой экономике возможность обнаружить, какими будут спрос и предложение всех товаров и услуг. Реальное поведение людей состоит в том, что они постоянно приспосабливаются к меняющимся условиям. Более того, реальное поведение людей не следует путать с их мнениями, полученными, например, в результате социологических опросов; это не более разумно, чем отождествление словесного выражения желаний потребителей с “реальным” спросом на рынке» (Bruno Leoni, Freedom and the Law, 20 [Леони Б. Свобода и закон. С. 34] [курсив мой. – У. де С.]). О Бруно Леони, который в 1950 г. создал авторитетный журнал В Politico, см.: Omaggio а Bruno Leoni, ed. Pasquale Scaramozzino (Milan: A. Giuffre, 1969) и Peter H. Aranson, “Bruno Leoni in Retrospect, ” Harvard Journal of Law and Public Policy (summer 1988). Леони, как и Поланьи, был разносторонним человеком; он активно занимался правом, бизнесом, высшим образованием, архитектурой, музыкой и лингвистикой. В ночь на 21 ноября 1967 г. он трагически погиб; его убил один из арендаторов, с которого он пытался взыскать арендную плату. Ему было 54 года.

149

Действительно, Монтескье писал в «Духе законов» (1748): «Поэтому-то Цицерон и сказал: “Я не допускаю, чтобы один и тот же народ был одновременно и властелином, и торгашом вселенной”. В самом деле, в противном случае надо было бы допустить, что каждый человек в этом государстве и даже все государство в целом были бы всегда поглощены одновременно великими замыслами и мелочными делишками; но одно противоречит другому» (Montesquieu, De L’Esprit de Lois, part 4, book 20, ch. 6, p. 350 in Oeuvres Completes: Avec des notes de Dupin, Crevier, Voltaire, Mably, Servant, LaHarpe, etc. (Paris: ChezFermin Didot Freres Libraires, 1843) [Монтескье III. Л. О духе законов. М.: Мысль, 1999. С. 283]); A. R. J. Turgot, “Eloge de Gournay” (1759) in Oeuvres, vol. 1 (Paris: Guillaumin, 1844), 275, 288 [См.: Тюрго A. P. Ж. Похвальное слово Венсану де Гурне // Тюрго А. Р. Ж. Избранные экономические произведения. М.: Изд-во соц. – эк. лит., 1961].

150

Hermann Heinrich Gossen, Entwicklung der Gesetze des Menschlichen Verkehrs und der daraus Fliessenden Regeln fur Menschliches Handeln (Braunschweig: Friedrich Vieweg und Sohn, 1854), 231. «Darum wiirde denn die von Kommunisten projectierte Zentralbehorde zur Verteilung der verschiedenen Ar-beiten sehr bald die Erfahrung machen, dass sie sich eine Aufgabe gestellt habe, deren Losung die Krafte einzelner Menschen weit tibersteigt». Рудольф Блисс сделал замечательный перевод Госсена на английский язык: Hermann Heinrich Gossen, The Laws of Human Relations and the Rules of Human Action Derived Therefrom (Cambridge, Massachusetts: M.I.T. Press, 1983). Приведенный выше текст находится на с. 255 английского издания: «Следовательно, центральная власть – запланированная коммунистами для распределения различных типов труда и вознаграждения – вскоре обнаружит, что она поставила себе задачу, далеко превосходящуюю возможности любого индивида» (курсив мой. – У. де С.). В третьем немецком издании книги Госсена (Berlin: R.L. Praga, 1927) имеется написанная Ф. А. Хайеком обширная вводная статья, в которой Хайек доказывает, что Госсен был предтечей скорее математической школы Вальраса и Джевонса, чем австрийской школы в строгом смысле этого слова. Недавно эта статья переведена на английский Ральфом Райко и опубликована в третьем томе собраний сочинений Хайека: The Trend of Economic Thinking: Essays on Political Economists and Economic History, vol. 3 of The Collected Works of F. A. Hayek (London: Routledge, 1991), 352–371. Именно в этом контексте следует воспринимать письмо Карла Менгера Леону Вальрасу от 27 января 1887 г., где Менгер пишет, что имеется лишь несколько пунктов, по которым он согласен с Госсеном, и ни один из них не является существенным. («Nur in einigen Punkten, nicht aber in den entscheidenden Fragen zwischen uns Ubereinstimmung, bez. Ahnlichkeit der Auffassung».) См.: William Jaffe, Correspondence of Leon Walras and Related Papers, vol. 2 (Amsterdam: North-Holland, 1965), 176, letter no. 765.

151

Die Quintessenz des Sozialismus, 18th ed. (Gotha: F. A. Perthes, 1919), 51–52 (lsted. 1874). Собственно, Менгер возглавил кафедру экономической теории, когда она оказалась вакантной после неожиданного назначения Шеффле министром торговли в феврале 1871 года. О несомненном влиянии, которое наименее зараженный историцизмом сектор немецкой школы экономической теории до Менгера оказал на некоторые его ключевые работы, см. интересную статью: Eric W. Streissler, “The Influence of German Economics on the Work of Menger and Marshall” in Carl Menger and His Legacy in Economics, ed. Bruce J. Caldwell, Annual Supplement to vol. 22 of History of Political Economy (Durham: Dulce University Press, 1990), 31–68. Подробный критический разбор книги Шеффле о социализме дал Эдвард Стэнли Робертсон в статье: Edward Stanley Robertson, “The Impracticability of Socialism” in A Plea for Liberty: An Argument against Socialism and Socialistic Legislation, Consisting of an Introduction by Herbert Spencer and Essays by Various Writers, ed. Thomas Mackay; 1891, reprint 1981 (Indianapolis: Liberty Classics), 35–79.

152

Walter Bagehot, Economic Studies (London: Longmans Green, 1898), 54–58. (Имеется также современное издание [Clifton, New Jersey: Kelley, 1973].)

153

Мы приводим здесь, ввиду его чрезвычайной важности, целиком раздел 217 главы 2 книги Парето Manuel D’Economie Politique, в издании Droz, Geneva, 1966, pp. 233–234: «Условия экономического равновесия, которые мы перечислили, дают нам общее представление об этом равновесии. Чтобы узнать, что представляют собой определенного рода феномены, мы должны были изучить их проявления; чтобы узнать, что такое экономическое равновесие, мы должны исследовать, каким образом оно было определено. Заметим, впрочем, что процесс определения этого ни в коем случае не имеет целью численный расчет цен. Выберем гипотезу, которая в наибольшей степени благоприятствует такому расчету; предположим, что, преодолев все трудности, мы узнали данные нашей задачи, и что мы знаем все полезности (ophelimites) всех товаров для каждого человека, все детали производства товаров и т. п. Совершенно очевидно, что эта гипотеза абсурдна – но и она еще не дает нам практической возможности для решения этой задачи. Мы видели, что в случае 100 человек и 700 товаров имелось 70 699 условий (на самом деле здесь мы пренебрегли многими обстоятельствами, в реальности их было бы гораздо больше); таким образом, нам следовало бы решить систему из 70 699 уравнений. Это превосходит возможности алгебраического анализа и превзошло бы их еще больше, если принять во внимание баснословное число уравнений для населения численностью 40 млн человек и нескольких тысяч наименований товаров. В этих случаях роли переменились бы: и не математика пришла бы на помощь политэкономии, а политэкономия – математике. Иными словами, если бы можно было действительно узнать все эти уравнения, то единственным доступным для человеческого разума способом их решения было бы следование тому практическому решению, которое дает рынок» (курсив мой. – У. де С.). Существует английский перевод Энн Швир под названием Manual of Political Economy (New York: Augustus M. Kelley, 1971). См. перевод цитаты в тексте в разделе 171. [Между английским переводом и французским оригиналом есть мелкие различия, отраженные в русском переводе. – Перев.]

154

Enrico Barone, “II Ministro della Produzione nello Stato Colletivista, ” Giornale degli Economisti (Sept.-Oct. 1908), английский перевод Ф. А. Хайека: “The Ministry of Production in the Collectivist State,” in Collectivist Economic Planning, ed. F.A. Hayek (Clifton: Augustus M. Kelley, 1975), appendix A, 245–290. В частности, Энрико Бароне пишет: «Решить уравнения равновесия на бумаге не невозможно. Это огромная – колоссальная – но не невозможная задача. Однако совершенно немыслимо, чтобы можно было экономически априори определить технические коэффициенты… Коллективисты определенно пренебрегают экономической дисперсностью технических коэффициентов…Именно из-за этого априори невозможно вычислить на бумаге уравнения равновесия для максимального коллективного благосостояния» (pp. 287–288). Невозможно себе представить, как после этих прямых заявлений Бароне многие экономисты, в том числе такие знаменитые, как Шумпетер, утверждали, что Бароне решил поставленный Мизесом вопрос о теоретической невозможности социализма. Из текстов этих ошибавшихся экономистов становится понятно, что, во-первых, они не поняли сути вопроса, поставленного Мизесом; во-вторых, они невнимательно читали Бароне и Парето; в-третьих, что презумпция доступности полной информации, которая используется при формальном описании равновесия, – это мираж, способный обмануть даже самые блестящие умы. Бароне (1859–1924) прожил интересную и увлекательную жизнь, где чередовались взлеты и падения; он не только занимался математическими методами в экономике, а был еще журналистом и сценаристом (для своих сценариев полковник Бароне использовал свои обширные познания в военной истории, которую он долго преподавал в центре переподготовки офицеров), активным участником становления итальянского кинематографа. О Бароне см.: Del Vecchio, “L’opera scientifica di Enrico Barone,” Giornale degli Economisti (November 1925) и F. Caffe, “Barone” in The New Palgrave: A Dictionary of Economics, 1: 195–196.

155

Nicolaas G. Pierson, “Het Waardeproblem in een socialistische Maatschappij, ” опубликовано в голландской газете De Economist vol. 1 (1902): 423–456; перевод на английский Гардинера под названием “The Problem of Value in the Socialist Community, ” chap.

2 of Collectivist Economic Planning, 41–85. Пирсон (1839–1909), который находился под сильным влиянием австрийской школы, был председателем Центрального банка, министром финансов и премьер-министром Голландии. См. увлекательную биографию этого выдающегося голландского экономиста и государственного деятеля, написанную Ван Маарсевееном (J. G. Van Maarseveen; Rotterdam: Erasmus University, 1981), а также статью: Arnold Heertje, “Nicolaas Gerard Pierson” in The New Palgrave: A Dictionary of Economics, 3: 876.

156

Мизес тем не менее великодушно утверждает, что Пирсон «ясно и полностью описал проблему в 1902 г.» (Mises, Socialism, 117 [Мизес. Социализм. С. 91 сн.]). Любопытно, что там же Мизес пишет по поводу Бароне: «Бароне не смог проникнуть в суть проблемы».

157

См. в следующей главе сноску 4.

158

Max Weber, Economy and Society (Berkeley: University of California Press, 1978), chap. 2, points 12, 13, 14, pp. 100 ff. [См.: Вебер М. Хозяйство и общество. М.: Изд-во ГУ ВШЭ, 2008 (готовится к печати).] Особенно важен вывод, который делает Вебер: «Там, где применяется радикальный вариант плановой экономики, следует смириться с неизбежным снижением уровня формальной, счетной рациональности, что вытекает из уничтожения денег и бухгалтерского учета капитала. Этот фундаментальный и в конечном счете неизбежный элемент иррациональности является одним из важнейших источников всех “социальных” проблем и, прежде всего, проблем социализма» (р. 111). Вебер даже ссылается на статью Мизеса (р. 107), отмечая, что он обнаружил ее только тогда, когда рукопись его собственной книги была уже готова; таким образом, оба исследователя пришли к своим открытиям независимо друг от друга. Кроме того, Максу Веберу принадлежит неоспоримая заслуга: он первый показал, что социализм препятствует росту населения. Действительно, Вебер пишет: «Следует серьезно отнестись к тезису о том, что поддержание определенной численности населения в конкретном регионе возможно только на основании верного расчета. В той степени, в какой это верно, возможный уровень национализации будет ограничен необходимостью поддерживать систему эффективных цен». (Max Weber, The Theory of Social and Economic Organization [New York: The Press of Glencourt, 1964], 184–185.) Согласно нашим агрументам, изложенным в главе 3, при социалистическом режиме разделение знания не в состоянии распространяться и углубляться, так как свободное создание и передача новой практической информации запрещены. В связи с этим появляется необходимость воспроизводить заново огромные объемы информации, и, с учетом ограниченности человеческого ума, это приводит к тому, что единственно возможной становится экономика простого выживания при небольшой численности населения.

159

Первоначально работы Бруцкуса появились по русски в журнале «Экономист» в 1921 и 1922 гг. Позже, в 1928 г., они были переведены на немецкий и опубликованы под названием Die Lehren des Marxismus im Lichte der russischen Revolution (Berlin: H. Sack, 1928); и, наконец, они были переведены на английский и изданы в виде сборника: Boris Brutzkus, Economic Planning in Soviet Russia (London: Routledge, 1935). (Существует переиздание 1982 г.: Hyperion Press, Westport, Connecticut.) В последнее время работы Бруцкуса получили очень высокую оченку, в особенности потому, что ему удалось соединить исторический и теоретический аспекты проблемы, избежав того разрыва между теорией и практикой, который был присущ позднейшим этапам полемики. См.: Peter J. Boettke, The Political Economy of Soviet Socialism (The Formative Years 1918–1928) (Dordrecht, Holland: Kluwer Academic Publishers, 1990), 30–35, 41–42.

160

Мы имеем в виду лекцию, прочитанную Каутским в Дельфте 24 апреля 1902 г., английский перевод которой был опубликован в 1907 г. под названием The Social Revolution and on the Morrow of the Revolution (London: Twentieth Century Press). Взгляды, близкие позиции Каутского, можно найти у Г. Зульцера: G. Sulzer, Die Zukunft des Sozialismus, Dresden, 1899.

161

Otto Neurath, Durch die Kriegswirtschaft zur Naturalwirtschaft (Munich: G. D. W. Callwey, 1919). Имеется перевод на английский под названием “Through War Economy to Economy in Kind” in Empiricism and Sociology (Dordrecht, Holland: D. Reidel, 1973). Следует учитывать, что Отто Нейрат был директором баварского Zentralwirtschaftsamt, органа, отвечавшего за план национализации в Баварской советской республике, советском революционном режиме в Баварии, который существовал в Мюнхене весной 1919 г. После поражения революции Нейрата судили, в качестве свидетеля от защиты выступал Макс Вебер. Нейрат умер в 1945 г. Идеи, похожие на идеи Нейрата, высказывал Отто Бауэр в книге: Otto Bauer, Der Weg zum Sozialismus, Vienna, Ignaz Brand, 1919. В этой книге Бауэр, подобно Нейрату, защищает возможность экономического расчета в натуральной форме, то есть без использования денежных единиц. Недавно к работам Нейрата вновь обратился испанский экономист Хуан Мартинес-Альер: Juan Martinez-Alier, Ecological Economics, 2nded. (Oxford: Basil Blackwell, 1990), 212–218. Нужно отметить, что и Нейрат, и Бауэр более или менее регулярно посещали семинар Бём-Баверка, одним из наиболее активных участников которого до 1913 г. был Людвиг фон Мизес. Если реплики Нейрата в основном сводились к прямолинейной защите марксистской ортодоксии, то другой марксист, Отто Бауэр, был вынужден признать, что марксистская теория ценности неубедительна и что своим «ответом» Бём-Баверку Гильфердинг всего-навсего продемонстрировал собственную неспособность хотя бы осознать проблему. В это время Мизес решил выступить с критическим анализом социализма, основанным на мыслях, которые возникли у него во время войны, когда он служил сначала артиллерийским капитаном на восточном фронте (в Карпатах), а после того, как в 1917 г. перенес тиф – в экономическом управлении министерства обороны Австро-Венгрии (затем – Австрии). См. об этом в его захватывающей интеллектуальной автобиографии: Ludwig von Mises, Notes and Recollections (South Holland,IIIinois: Libertarian Press, 1978), 11,40–41,65—66, 110–111. Так или иначе, взгляды Мизеса на социализм были одним из компонентов той новаторской теоретической концепции, к которой он пришел уже в 1912 г. (Mises, Theorie des Geldes und der Umlaufsmittel [Munich und Leipzig: Duncker und Humblot, 1912] [Мизес Л. фон. Теория денег и средств обращения. Челябинск: Социум, 2008]). Лучшее издание этой книги на английском языке: The Theory of Money and Credit (Liberty Press, 1981). Теория Мизеса объединила субъективную, внутреннюю область (ординальных) индивидуальных оценок и объективную, внешнюю область оценочных цен рынка, выраженных в (кардинальных) денежных единицах. Эти две области соединяются во всех случаях, когда различие в субъективных оценках участников, выраженное в денежной рыночной цене или в денежных единицах, приводит к акту межличностного обмена. Эта цена имеет определенное реальное, количественное выражение и предоставляет предпринимателю ценную информацию для оценки будущего хода событий и принятия решений (то есть для экономического расчета). Таким образом, очевидно, что если свободной человеческой деятельности насильственно препятствуют, то добровольные обмены между людьми происходить не будут, и соединение субъективного, внутреннего мира (ординальных) прямых оценок и объективного, внешнего мира (кардинальных) цен, которое выражается в этих обменах, станет совершенно невозможным. Этой чрезвычайно важной мысли об эволюции и логической связности концепции Мизеса мы обязаны Мюррею Ротбарду: Murray N. Rothbard, “The End of Socialism and the Calculation Debate Revisited, ” The Review of Austrian Economics 5, no. 3 (1991): 64–65. Однако, мы полагаем, чтоРотбард, стремясь обозначить различия между Хайеком и Мизесом, не осознает, что разрыв открытой Мизесом связи между внутренней сферой субъективных оценок и внешней сферой цен прежде всего ставит проблему, возникающую из-за того, что перестают создаваться и распространяться (существующие и будущие) информация и знание, необходимые для экономического расчета, и что, соответственно, мы можем рассматривать работы Хайека и Мизеса, очевидно и неизбежно различающиеся акцентами и мелкими деталями, в качестве неразличимых по существу элементов одной и той же аргументации, направленной против экономического расчета при социализме: Мизес обращает больше внимания на динамические проблемы, в то время как Хайек, возможно, иногда уделяет больше внимания проблемам, связанным с дисперсностью существующего знания. См. также сноску 44 в главе 2.

162

Существует два прекрасных аналитических обзора «предыстории» спора об экономическом расчете: F.A. Hayek, “Nature and History of the Problem” in Collectivist Economic Planning, 1—40; David Ramsay Steele, “Posing the Problem: the Impossibility of Economic Calculation under Socialism, ” Journal of Libertarian Studies 5, no. 1 (winter 1981): 8—22. Несмотря на процитированные нами тексты, относящиеся к «предыстории» вопроса до Мизеса, как верно отмечает Ротбард (“The End of Socialism and the Calculation Debate Revisited, ”51), проблема социализма всегда воспринималась в большей степени не как экономическая, а как политическая проблема, связанная со «стимулами». Блестящий пример такого рода наивной критики социализма – книга William Hurrell Malloclc, A Critical Examination of Socialism, впервые изданная в 1908 г. и переизданная в 1990 (New Brunswick: Transaction Publishers).

163

Статья была опубликована в Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpolitik 47 (April 1920), 86 – 121. (Позже она была переведена на английский С. Адлером под названием “Economic Calculation in the Socialist Commonwealth, ” и опубликована в качестве главы 3 книги Collectivist Economic Planning [1933], 87—130.) Спустя два года, в 1922 г. Мизес практически буквально воспроизвел текст статьи в книге, посвященной систематической критике всех аспектов социализма: Mises, Die Gemeinwirtschaft. Untersuchungen uber den Sozialismus (Jena: Gustav Fischer, 1922); книга была переведена на английский Дж. Кахане и опубликована под названием Socialism: An Economic and Sociological Analysis. В этом переводе она несколько раз переиздавалась разными издательствами; лучшее издание – Liberty Classics edition (Indianapolis, 1981), 95—197 [русск. изд.: Мизес Л. фон. Социализм: экономический и социологический анализ. М.: Catallaxy, 1994. С. 76 – 145]. Недавно английская версия этой культовой статьи Мизеса вышла в роскошном издании с двойным предисловием российского экономиста Юрия Мальцева и Яцека Кохановича (профессор экономики Вашавского университета); книга включает постскриптум Джозефа Салерно, озаглавленный «Почему социалистическая экономика невозможна?» (Auburn, Alabama: The Ludwig von Mises Institute, Auburn University, 1990). Хотя статья Мизеса не переводилась на испанский, Луис Монтес де Ока сделал довольно хороший перевод Die Gemeinwirtschaft, который был опубликован под названием Socialismo, Analisis Economico у Sociologico, в Мехико (Editorial Hermes, 1961) и Буэнос-Айресе (Instituto Nacional de Publicaciones de Buenos Aires, 1968), а также переиздан Western Books Foundation (WBF), New York (1989). Кроме того, эта книга была переведена на французский и опубликована с предисловием Франсуа Перру (Francois Perroux) (Paris: Librairie de Medicis, 1952).

164

«Большая заслуга Людвига фон Мизеса состоит в том, что он с такой энергией привлек внимание социалистов к этому вопросу. В этом ему следует отдать должное, хотя он и не стремился к тому, чтобы его критика послужила толчком для развития социалистической теории и практики» (Otto Leichter, Die Wirtschaftsrech-nung in der Sozialistischen Gesellschaft [Vienna: Verlag der Wiener Volksbuchhandlung, 1923], 74. Английский перевод цитаты приводится по: Trygve J. В. Hoff, Economic Calculation in the Socialist Society [Indianapolis: Liberty Press, 1981]).

165

«Статуе профессора Мизеса должно быть отведено почетное место в большом зале министерства национализации или центрального совета планирования каждой из социалистических стран… и в знак признания его заслуг, и в память об огромной важности правильного экономического учета» (Oslcar Lange, “On the Economic Theory of Socialism,” Review of Economic Studies [October 1936]: 53). Эта статья была перепечатана в книге: On the Economic Theory of Socialism, ed. В. E. Lippincott (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1938 and 1964), 55—143. Недавно часть статьи Ланге была снова опубликована в книге: Friedrich А. Hayek: Critical Assessments, ed. J. С. Wood and R. N. Woods (London: Routledge, 1991), chap. 17, 180–201.

166

Бюст Мизеса уже украшает библиотеку кафедры экономической теории Варшавского университета, где преподавал Оскар Ланге; он стоит рядом с бывшим кабинетом Ланге. Открытие памятника состоялось в сентябре 1990 г. благодаря усилиям Джорджа Кеттера. (См. Free Market 9, no. 2 [February 1991]: 8; а также: The Journal of Economic Perspectives 5, no. 3 [summer 1991]: 214–215.)

167

Ludwig von Mises, “ Economic Calculation in the Socialist Commonwealth” in Collectivist Economic Planning, 102.

168

Ludwig von Mises, Socialism, 101 [Мизес. Социализм. С. 80].

169

Ludwig von Mises, Liberalism (San Francisco: Cobden Press, 1985). Первое издание этой книги было опубликовано в 1927 г. под названием Liberalismus (Jena: Gustav Fischer) [Мизес Л. фон. Либерализм. Челябинск: Социум, 2006. С. 113].

170

Эта ключевая мысль Мизеса прямо восходит к Карлу Менгеру, как видно по записной книжке, в которой кронпринц Рудольф в 1876 г. начал записывать мысли, которые, можно сказать, диктовал ему Менгер, официально назначенный его наставником. На страницах 50–51 шестой книжечки мы читаем: «Правительству в принципе не могут быть известны интересы всех граждан… Вне зависимости от того, насколько тщательно спроектированы институты и насколько благими являются их намерения, они не могут устроить всех. Только сам человек знает все о своих интересах и способах их осуществления.…Даже самый лояльный госу-дарственый служащий – это лишь слепое орудие машины, которая решает все задачи стереотипно, посредством постановлений и инструкций. Он не способен соответствовать ни требованиям современного прогресса, ни разнообразию практической жизни. Поэтому невозможно подходить ко всем экономическим занятиям одним и тем же стереотипным образом, следуя одному и тому же правилу и не обращая никакого внимания на индивидуальные интересы» (Эрцгерцог Рудольф, кронпринц Австрии, Politische Oekonomie [Heft, January-August, 1876], рукопись, написанная принцем собственноручно, и хранящаяся в Osterreichisches Staatsarckiv. Эти записки обнаружила историк Бригитте Хаман (Brigitte Hamann), а Моника Штрайслер и Дэвид Гуд перевели их на английский. Перевод приводится по Erich W. Streissler, Carl Menger on Economic Policy: the Lectures to Crown Prince Rudolf in Carl Menger and his Legacy in Economics, ed. Bruce J. Caldwell, Annual Supplement to vol. 22, History of Political Economy [Durham: Duke University Press, 1990], 107–130, esp. 120–121). Любопытно, что Мизес считал трагическую смерть эрцгерцога Рудольфа результатом влияния на него Карла Менгера. Менгер осознавал тот разрушительный эффект, который распространение антилиберальной интеллектуальной заразы неизбежно должно было оказать на Австро Венгерскую империю, и «передал собственный пессимизм своему молодому ученику и другу эрцгерцогу Рудольфу, наследнику австро-венгерского трона. Эрцгерцог покончил с собой, разочаровавшись в будущем собственной империи и в судьбе европейской цивилизации, а не из за женщины (он действительно увел за собой девушку, тоже желавшую умереть, но не она стала причиной его самоубийства)». См.: Mises, Notes and Recollections, 34.

171

Ludwig von Mises, “Economic Calculation in the Socialist Commonwealth” in Collectivist Economic Planning, 120–121. См. также интересную статью моего друга Виллема Кейзера: W. Keizer, “The Property Rights Basis of von Mises’ Critique of Socialism” (представлена на Первой европейской конференции по австрийской экономической теории, Маастрихтский университет, 9—12 апреля 1992 г.).

172

Ludwig von Mises, Socialism, 191 [Мизес. Социализм. С. 143]. Соответственно, противопоставление, которое формулирует Салерно, совершенно абсурдно (“Ludwig von Mises as Social Rationalist,” 45 and 55). Салерно утверждает, что Мизес считал проблемой социализма экономический расчет, а не рассеянный характер знания, в то время как оба этих вопроса неразрывно связаны. Сам Мизес, как мы видели с самого начала, не только подчеркивал значение той «характерной роли» предпринимателя, которая обеспечивает его информацией, но и неизменно рассматривал экономическую теорию как науку, которая занимается не вещами, а информацией или знанием, то есть объектами духовного мира. («Экономическая теория – это не наука о предметах и осязаемых материальных объектах; это наука о людях, их намерениях и действиях». – Human Action, 92 [Мизес. Человеческая деятельность. С. 89].)

173

«Противопоставление “теоретического” и “практического” является ложным. Все аргументы экономической теории носят теоретический характер. А поскольку экономическая теория описывает реальный мир, то эти теоретические аргументы одновременно являются и практическими» (Murray N. Rothbard, Man, Economy and State: A Treatise on Economic Principles, vol. 2 [Los Angeles: Nash Publishing, 1970], 549). На самом деле нет ничего практичнее хорошей теории, а доказательство Мизеса, как и доказательство его критиков – сторонников математических методов носит теоретический характер. Разница в том, что теоретическое доказательство Мизеса имеет важное значение для практического функционирования рыночной экономики и для социализма, в то время как теоретическое доказательство, предложенное экономистами – сторонниками математических методов, такого значения не имеет, поскольку относится к модели равновесия, по определению подразумевающей, что эта экономическая проблема уже решена; ведь модель равновесия исходит из того, что вся необходимая информация дана и доступна регулирующему органу.

174

Ludwig von Mises, “Economic Calculation in the Socialist Commonwealth” in Collectivist Economic Planning, 109.

175

Ludwig von Mises, Socialism, 120–121 [Мизес. Социализм. С. 94]. Таким образом, утверждение Салерно, что Мизес будто бы рассматривал проблему экономического расчета просто как проблему максимизации по Роббинсу (когда цели и средства являются данностью), бессмысленно. (См.: Joseph Т. Salerno, “Ludwig von Mises as Social Rationalist,” Review of Austrian Economics 4 (1990): 46.) С динамической точки зрения, ни цели, ни средства не являются данностью – их следует постоянно создавать и находить. Для расчетов нужно заглядывать в будущее, и соответственно создавать новую информацию.

176

См.: Mises, Notes and Recollections, 36.

177

«Источником вдохновения для меня были взгляды Людвига фон Мизеса на проблему того, как упорядочить плановую экономику…Но мне понадобилось много времени для того, чтобы сформулировать в принципе простую мысль». F. A. Hayek, “The Moral Imperative of the Market” in The Unfinished Agenda: Essays on the Political Economy of Government Policy in Honour of Arthur Seldon (London: Institute of Economic Affairs, 1986), 143.

178

Многие авторы ошибочно считают, что расчетное доказательство не выражает косвенным образом эпистемологического доказательства, и наоборот. См., напр.: Chadran Kulcathas, Hayek and Modern Liberalism (Oxford: Clarendon Press, 1989), 57; Murray N. Rothbard, Ludwig von Mises: Scholar, Creator and Hero (Auburn, Alabama: Ludwig von Mises Institute, 1988), 38, а также упомянутые выше работы Джозефа Салерно.

179

Ludwig von Mises, Socialism, 121 [Мизес. Социализм. С. 94].

180

В основном мы согласны с Доном Лавоем, чья глава о марксистском социализме представляет собой одну из лучших частей его книги: Don Lavoie, Rivalry and Central Planning, chap. 2, pp. 28–47. См. также: N. Scott Arnold, Marx’ s Radical Critique of Capitalist Society: A Reconstruction and Critical Evaluation (Oxford: Oxford University Press, 1990).

181

Karl Marx, Grundrisse: Foundations of the Critique of Political Economy (New York: Random House, 1973), 161. [Маркс К. Экономические рукописи 1857–1858 годов // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. I. С. 105.]

182

Ibid. [Там же. 104.]

183

Karl Marx, Capital: A Critique of Political Economy, vol. 1, The Process of Capitalist Production (New York: International Publishers, 1967), 178 [Маркс К. Капитал. Т. 1 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 189]. В других своих работах Маркс еще более ясно высказывается в защиту централизованного планирования как единственного способа организации экономической активности: «.. объединенные кооперативные товарищества организуют национальное производство по общему плану, взяв тем самым руководство им в свои руки и прекратив постоянную анархию и периодические конвульсии, неизбежные при капиталистическом производстве» (р. 213 of “The Civil War in France: Address of the General Council,” in The First International and After: Political Writings, ed. D. Fernbach (New York: Random House), 3: 187–268 [Маркс К. Гражданская война во Франции // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 17. С. 347]).

184

Итак, главные аргументы против объективной трудовой теории ценности и сопутствующей ей марксистской теории эксплуатации таковы: во-первых, не все экономические блага являются продуктом труда. Природные ресурсы редки и полезны для достижения человеческих целей, и, следовательно, являются экономическими благами, хотя и не содержат человеческого труда. Кроме того, два блага, которые содержат одинаковое количество труда, могут, что совершенно очевидно, иметь разную ценность, если на их производство требуется различное время. Во-вторых, ценность благ субъективна; как мы объяснили в главе 2, ценность это просто оценка, которую делает действующий человек; он проецирует на средства свою оценку их важности для достижения конкретной цели. Следовательно, блага, содержащие большое количество труда, могут стоить очень мало или даже ничего не стоить, если позже действующий человек понимает, что они бесполезны для достижения цели. В-третьих, теоретики трудовой ценности находятся в зависимости от неразрешимого противоречия и порочного круга: идея, что труд определяет ценность экономических благ и что ценность труда в свою очередь определяется ценностью экономических благ, необходимых для его воспроизводства и поддержания производительных способностей рабочего, представляет собой порочный круг; конечный фактор, определяющий ценность, остается неназванным. Наконец, в-четвертых, защитники теории эксплуатации вопиющим образом пренебрегают законом временного предпочтения и, соответственно, значением того, что при прочих равных условиях ныне существующие блага всегда ценее, чем будущие блага. Вследствие этой ошибки они ожидают, что рабочие будут получать заработную плату, превышающую ценность произведенного ими: защитники этой теории утверждают, что после того, как рабочий выполнил свою работу, ему должны заплатить, исходя из всей ценности того блага, которое будет полностью произведено только в конце периода времени неопределенной длины. Все перечисленные нами критические возражения против марксистской теории ценности подробно изложены в классической работе Бём-Баверка: Eugen von Bohm-Bawerk, “The Exploitation Theory” in Capital and Interest (South Holland,IIIinois: Libertarian Press, 1959), vol. 1, chap. 12, pp. 241–321 [Бэмъ-Баверк E. Капитал и прибыль. История и критика теорий процента на капитал. СПб.: 1909. Гл. XII. С. 402–518]. Это английский перевод первого тома главного труда Бём-Баверка, Kapital und Kapitalzins, который имел подзаголовок “Geschichte und Kritilc der Kapitalzins Theorien” и вышел в четырех изданиях (1884, 1900, 1914, и 1921). Кроме того, Бём-Баверк посвятил отдельную статью тем логическим несоответствиям и противоречиям, в которых увяз Маркс, когда попытался в 3 томе «Капитала» исправить ошибки и нестыковки в собственной теории эксплуатации, сформулированной в 1 м томе. Статья называется “Zum Abschluss des Marxschen Systems,” pp. 85 —205 of Staatswissenschaftliche Arbeit en-Fest-gabenfur Karl Knies zur Funfundsiebzigsten Wiederkehr (Berlin: Haering, 1896). Мы использовали английский перевод под названием “The Unresolved Contradiction in the Marxian Economic System, ” chap. 4 of Shorter Classics of Eugen von Bohm-Bawerk (South Holland,IIIinois: Libertarian Press, 1962), 1: 201–302 [Маркс К. К завершению марксистской системы / / Бём-Баверк О. Критика теории Маркса. Челябинск: Социум, 2002. С. 3 – 135]. В марксистском лагере только Рудольф Гильфердинг (1877–1941) пытался, хотя и безуспешно, возразить Бём-Баверку в статье: Rudolph Hilferding, “ Bohm-Bawerk’s MarxKritik,” опубликованной в 1-м томе Marx-Studien (Vienna: I. Brand, 1904). По поводу этой статьи Гильфердинга Бём-Баверк писал: «В ней нет ничего такого, что хоть как-то могло бы изменить мое мнение». См.: Capital and Interest, vol. 1, p. 472 [См.: Бэмъ-Баверк E. Капитал и прибыль. История и критика теорий процента на капитал. СПб.: 1909]. Действительно, даже Отто Бауэр, теоретик социализма, так же как и Гильфердинг с Мизесом, участвовавший в семинаре Бём-Баверка, прямо сказал Мизесу, что Гильфердинг даже не понял сути возражений Бём-Баверка против теории Маркса. См.: Mises, Notes and Recollections, 40.

185

Karl Marx, Capital: A Critique of Political Economy, vol. 2, The Process of Circulation of Capital (New York: International Publishers, 1967), 358 [Маркс К. Капитал. Т. 2 // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-еизд. Т. 23. С. 402].

186

Karl Marx, Capital: A Critique of Political Economy, vol. 1, The Process of Capitalist Production, 94 [Маркс К. Капитал. Т. 1 / / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 100].

187

Friedrich Engels, Anti-Duhring: Herr Eugen Duhring‘s Revolution in Science, trans. Emile Burns (Moscow: Progress Publishers, 1947) [Энгельс Ф. Анти-Дюринг // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 321].

188

Кроме того, Маркс считал интервенционистский и синдикалистский варианты социализма «утопией». Его мнение об интервенционизме объяснялось тем, что его защитники стремились сохранить анархический характер рыночного производства, корректируя его с помощью отдельных приказов правительства, направленных на достижение социалистических целей. В этом отношении Маркс был полностью согласен с возражениями против интервенционизма классической школы экономической теории, и ему казалось, что социальное и трудовое законодательство никогда не достигнут поставленных перед ними целей, ибо это не более вероятно, чем возможность отмены закона притяжения. Соответственно, официальные распоряжения не приведут к существенному повышению ставок заработной платы, даже если предположить, что государство или бюрократия действительно искренне хотят их повысить. Маркс считал синдикалистов утопистами из-за их неспособности объяснить, как разные независимые отрасли и компании, находящиеся под контролем рабочих, смогут рационально координировать свои действия в интересах всего общества. Однако, как мы показали, Маркс не понимал того, что с точки зрения его собственной теории предложенный им варинат социализма также утопичен, поскольку информация, необходимая для экономического, технологического и социального развития, не может возникнуть в рамках принудительного централизованного планирования.