Примечания книги Повседневная жизнь римского патриция в эпоху разрушения Карфагена. Автор книги Татьяна Бобровникова

1

Быть может, некоторых читателей смутит название этой книги. Она — дань русской традиции.

Дело в том, что некогда римское общество действительно состояло из двух сословий — патрициев, имевших все права, и плебеев, почти целиком их лишенных. Но в ходе долгой и упорной борьбы плебеи добились политического равноправия. Отныне они ничем не уступали патрициям и к III веку до н. э. оба сословия окончательно слились в один народ.

Однако римское общество оставалось аристократическим. Знатные люди, хотя и уравненные с народом политически, в жизни никогда с ним не смешивались. Они назывались теперь nobiles (нобили). То были потомки тех, чьи отцы и деды добились высших магистратур. Среди них были и представители старинных патрицианских фамилий, и возвысившиеся плебеи. По манерам и образу жизни они напоминали скорее русских дворян, чем тех простых торговцев и ремесленников, из которых, как мы узнаем из Аристофана, состояло общество демократических Афин. Из этих-то нобилей и происходил мой герой.

Однако слово «нобиль» так и не прижилось в русском языке. «Аристократ» — термин греческий, и сами римляне его никогда не употребляли. Вот почему я позволила себе вернуться к слову патриций. Тем более что мой герой был действительно патриций. А, как мы знаем из Цицерона, даже в его время патриции не утратили своей сословной гордости, и самые захудалые роды продолжали считать плебеев выскочками (Mur., 15–16). Это превосходство еще подчеркивалось в глазах многих римлян тем, что только патриции допускались к некоторым почетным жреческим коллегиям, например коллегии салиев. Правда, реальной власти это не давало, но выделяло их из массы.

2

Я имею в виду прославившихся детей. Само имя его дочери, жены Сципиона, Эмилии Терции указывает на то, что она была третьей дочерью в семье.

3

Из троих детей Персея зрелости достиг один лишь сын. Он жил в Риме и прославился как искусный резчик по дереву и писец (Plut. Paul., 37).

4

В 167 году до н. э. старшему сыну Павла от второго брака было 15 лет, значит, родился он в 182 году до н. э., а в брак Эмилий, следовательно, вступил в 184–183 годах до н. э.

5

Это те мальчики, которые умерли после победы над Персеем.

6

См. родословные таблицы

7

Последнее имя указывает, что он происходит из рода Эмилиев. Старший брат его назывался Квинт Фабий Максим Эмилиан.

8

У него было трое братьев и три сестры.

9

Павел, конечно, воспринял слова дочери как предзнаменование. В самом деле, он отправлялся на войну с Персеем и сразу же услышал, что умер Перса.

10

Гиро П. Частная и общественная жизнь греков. Вып. VI. СПб., 1914. С. 40.

11

Год рождения Полибия неизвестен. Он вычисляется приблизительно на основании следующих соображений. В 182–180 годах до н. э. Полибий был назначен послом к Птолемею, хотя, по словам самого историка, не достиг положенного законом возраста (Polyb., XXIV, 6,4–5). Мы знаем, что в Ахейском союзе возрастной ценз для занятия государственных должностей был 30 лет. Значит, в 182–180 годах Полибий еще не достиг этого возраста, и год его рождения колеблется между 209 и 200 годом, так как вряд ли его назначили послом моложе 20 лет. В 169 году он был избран начальником конницы, вторым лицом в союзе после стратега (Polyb., XXVIII, 6, 9). Зная, что он занимал посты даже ранее положенного срока, можно предположить, что ему только-только исполнилось 30 лет, то есть он родился около 200 года, тогда познакомился он со Сципионом в 32–33 гг.

12

Нам совершенно неизвестно, где познакомился Полибий со Сципионом — в доме его отца, у общих знакомых или просто на улице. В «Истории» Полибия был подробный рассказ об этом, но он утерян (Polyb., XXXII, 9,4).

13

Так повелось со времен Катона, и я писала об этом подробно в своей первой книге «Сципион Африканский».

14

Люций Красс Оратор (140–91 гг. до н. э.) — лицо, очень часто упоминающееся в моей книге. Великий оратор, учитель Цицерона. Он был женат на внучке Гая Лелия, друга нашего героя. В диалоге «Об ораторе» Цицерон нарисовал очаровательный образ этого человека. См. родословные таблицы.

15

Это ясно видно из рассказа о его единоборстве с кельтибером (о нем речь дальше). Аппиан говорит, что Сципион был очень юн, а Веллей — что он обладал скромными силами (App. Hiber., 53; Veil., 1,12). А между тем ему было уже 35 лет и он был очень силен. Видимо, наш герой имел облик хрупкого мальчика.

16

Это видно из того же рассказа о его единоборстве.

17

В Египте Птолемей даже бегом не мог догнать Сципиона, который шел быстрым шагом.

18

Читатели моей первой книги, быть может, помнят, как шокировал сенаторов Сципион Старший, когда стал носить сандалии и греческий плащ.

19

Кроме «Формиона».

20

В 166 году поставлена была «Андрия», в 165-м — «Свекровь», в 163-м — «Самоистязатель», в 161-м — «Евнух» и «Формион», в 160 году — «Братья».

21

Исключение составляла комедия «Сверковь».

22

Почти каждый пролог к своей пьесе Теренций начинает с оправданий и жалоб на козни ненавистников-поэтов. Пролог — а им бывал обычно сам Амбивий Турпион, директор труппы, игравшей комедии поэта, — даже называет себя его адвокатом. Однако обвинения сбивчивы, неясны и до того несправедливы, что заставляют заподозрить, что существовала какая-то иная, тайная причина недоброжелательства коллег к Теренцию.

Во-первых, его обвиняют в контаминации, то есть в том, что, переделывая какую-то греческую пьесу, он порой вставлял туда сцены из других комедий. Так, в «Братьях» вся сцена со сводником принадлежит не Менандру, а взята у другого автора (Heaut., 10–20; Adelph., 1–16). Но так поступали практически все римские поэты.

Во-вторых, говорят, что его образы уже встречались у Плавта и Невия (Eun., 19–30). Но Теренций справедливо замечает, что вообще во всей новоаттической комедии одни и те же образы — злая гетера, парасит-обжора, воин-хвастун и т. д.

В-третьих, враги говорят, что он легковесен (Phorm., 6). Смысл этого обвинения мне неясен.

Наконец, он не сам пишет свои пьесы.

Быть может, в этом последнем обвинении и следует искать причину общей ненависти.

23

Цицерон говорит, что у Сципиона и Лелия язык был лучше, чем у всех современных им поэтов Рима, даже у трагика Пакувия, которому он отдает первое место (Cic. De opt. gen. orat., 1; Brut.)

24

Чего никогда не сделал бы ни один герой Плавта, ибо, во-первых, у него нет денег, а во-вторых, он не даст их никогда своднику.

25

Древние комедии на 2/3 состояли из песен — арий и речитативов.

26

Раб-бездельник, который пьянствовал всю пьесу.

27

Блестящая реконструкция С. И. Соболевского. Он обратил внимание на одно сообщение Доната, античного комментатора Теренция. Донат пишет, что у Менандра Микион женится охотно, по собственному желанию. (Очевидно, автор хотел закончить комедию двумя счастливыми свадьбами и не оставлять Микиона осиротевшим и одиноким.) Из этого Соболевский делает неопровержимый вывод, что вся приведенная нами сцена целиком сочинена латинским автором (Публий Теренций. Адельфы. Введение и каммент. С. И. Соболевского. М., 1954. С. 358).

28

Слово «осел» было, по-видимому, любимым эпитетом — довольно нелестным, конечно, — часто срывавшимся с уст Сципиона (Cic. De or., 11, 258; 267; Plut. Reg. et imp. apophegm. Sc. min., 16; App. Hiber., 85).

29

Цицерон постоянно говорит об увлечении Сципиона астрономией. Диалог «О государстве» начинается с долгих научных дебатов о небесных явлениях. Туберон считает только Сципиона способным ответить, почему на небе видны два солнца. Сам Публий говорит, что беседовал с друзьями об астрономии даже под стенами Нуманции. Еще более подогрели его интерес к астрономии Полибий и Панетий. Оба интересовались этой наукой, а Полибий даже считал, что полководцу совершенно необходимо знать ее. Несомненно, оба ученых грека давали ему уроки.

В то же время из текста Цицерона очень заметно, что Лелий совершенно не разделяет увлечения своего друга.

Когда он приходит и узнает, что разговор идет об астрономии, он с досадой спрашивает:

— Разве мы уже изучили все, что относится к нашим домашним делам и государству, что хотим знать, что происходит на небе?

Затем именно он приводит слова своего наставника Элия, издевавшегося над этой бесполезной наукой. И наконец решительно прерывает разговор о звездах (Cic. De re publ., 1,15; 17; 19; 30–32).

30

Правда, Астин предполагает, что еще до отъезда в Испанию Сципион был квестором (Op. cit., 14–15). Приводит он единственный аргумент — по сообщению Полибия, в 151 году Сципион голосовал за войну в Иберии, а голосование это происходило в сенате, значит, он уже был его членом. Однако у нас нет ни одного известия о его квестуре, а голосование могло происходить в народном собрании, так как тот же Полибий решительно утверждает, что вопросы войны и мира решает только народ. Что до Лелия, то первую известную нам должность он занял в 145 году.

31

Время этого путешествия неизвестно. Terminus ante quem появляется в 151 году, когда Сципион уехал в Испанию. Год спустя вернулся на родину Полибий. Так что путешествие могло произойти в любой год от 166 до 151 — го. Но мне представляется, что до 160 года наш герой был слишком занят пьесами. Писались они каждый год. Пропущены были только 164 и 162 годы. Но в 162 году умерла Эмилия, и Сципион погружен был с головой в имущественные дела. А в 164-м его отец был цензором и, вероятно, хотел, чтобы его любимец был подле и, глядя на него, учился государственной деятельности. Поэтому я склонна думать, что он предпринял это путешествие, чтобы рассеяться после смерти отца.

32

У нас нет прямых известий о том, что Лелий и Полибий сопровождали Сципиона в Испанию. Но о Лелии Цицерон говорит, что все походы и путешествия у него были общими со Сципионом (De amic., 103–104). Что до Полибия, то, во-первых, Веллей пишет, что тот всюду сопровождал Сципиона. Во-вторых, сам историк говорит, что лично посетил Испанию. Когда это могло произойти? Я полагаю, что это случилось до 146 года, так как Полибий сначала предполагал завершить свой рассказ 168 годом, то есть 3-й Македонской войной. События 146 года заставили его изменить свой план и продолжить «Историю». Но описание Испании входило в первоначальный его рассказ. Значит, он посетил Иберию в бытность свою римским заложником. Сразу напрашивается вывод, что ему гораздо удобнее было это сделать в обществе Сципиона. Быть может, его одного в Испанию не отпустили бы.

33

«Чтобы римлянин сжег надменные башни завистливого Карфагена». Гораций. Эподы.

34

Так, во всяком случае, рисует его Аппиан. Судя по Ливневым эпитомам, этот историк гораздо более высокого мнения о Лукулле.

35

Это были единоборства между вождями.

36

Замечательно, что сын этого кельтибера, уже, очевидно, получивший кое-какое образование, очень гордился, что отец его пал от руки Сципиона. Он даже всю жизнь упорно носил на пальце кольцо с изображением этой славной битвы, несмотря на жестокие насмешки римлян (Plin. N. H., XXXVII, 9).

37

Corona muralis.

38

Главное божество ливийцев.

39

Цицерон описывает первую встречу Сципиона с Масиниссой. Но он ошибочно относит ее уже к тому времени, когда началась 3-я Пуническая война и Сципион был одним из офицеров. Из Аппиана мы знаем, что встреча эта произошла на год раньше и при иных обстоятельствах.

40

То есть имя «Африканский», которое наш герой унаследовал от своего приемного отца.

41

Это знаменитый «Сон Сципиона». Его обычно считают чистой выдумкой Цицерона, созданной по аналогии с теми волшебными снами, которые видел Публий Африканский Старший, а также с платоновским видением Эра. Но, быть может, была некая легенда, некий неясный слух столь естественный! — что великий предок, сокрушивший мощь Карфагена, благословил внука, который окончательно разрушил этот город. Аппиан, например, пишет, что в Африке старые солдаты говорили, что нашему герою помогает даймон его деда (Арр. Lib., 491).

42

Тураев Б. А. Карфаген // Энциклопедический словарь. Изд. Ф. А. Брокгауз и И.А. Эфрон. СПб., 1895. Т. XlVa. С. 652.

43

Точнее, его посол и представитель в сенате (сам он в то время был в Африке), возможно, Лелий Старший.

44

Тот самый, которому наш герой в 162 году выдавал приданое.

45

Какие причины заставляли Назику так упорно заступаться за пунийцев? К несчастью, до нас не дошло текста ни Полибия, ни Ливия (лишь его эпитомы). Сохранились только поздние авторы — Зонара, Диодор, Августин, Плутарх. На основании их анализа исследователи восстанавливают доводы Назики следующим образом.

Первое. Римлянам необходим страх перед внешним врагом, чтобы сохранить свое мужество (Zon., 9,30; Oros., 4, 23,9).

Второе. Без этого страха в Риме вспыхнут междоусобные войны (Plut. Cat.Mai., 27,2;Diod., 34–35,35).

Третье. Без этого страха Рим станет заносчивым и несправедливым с другими государствами (Aug. C. D., I, 30; DiocL, Ibid.).

Исследователи давно заметили, что все эти доводы риторичны, и, как замечает Астин, трудно поверить, что ими мог оперировать реальный политик (Astin А.Е. Scipio Aemilianus. Oxford, I967. P. 276). Кроме того, совершенно очевидно, что доводы эти придуманы задним числом. Пункт второй явно указывает на гракханский кризис, который, разумеется, не мог предугадать Назика. Далее. Первый пункт также вызывает большие недоумения. Как могли римляне забыть свое мужество, если в Испании пылала война? Все это заставляет многих ученых, особенно Гофмана, относиться ко всей традиции с недоверием (Hoffmann W. «Die römische Politik des 2 Jahrhunderts und das Ende Karthagos» — Historia, 9 (I960), Pp. 309 sq.). Он считает, что перед нами конструкция поздних писателей, которые знали уже всю историю Рима, включая войны Суллы и Мария, диктатуру Цезаря и «порчу нравов» I века до н. э. Тогда все несчастья Рима приписали разрушению Карфагена и вложили пророческое предсказание в уста мудрого Назики. Сам Гофман предполагает, что Назика не был принципиальным противником разрушения Карфагена, но его, как верховного понтифика, останавливали соображения религии. Он полагал, что у Рима нет causa belli iusti. Когда же такие причины появились, он сам охотно примкнул к противникам Карфагена.

Однако это объяснение нельзя признать удовлетворительным. Во-первых, мы не знаем случая, чтобы римская религия в лице своих верховных понтификов вмешивалась во внешнюю политику Рима. Даже Публий Красс, консул 205 года до н. э., который часто злоупотреблял своей властью и даже не пускал наместников в их провинции, ни разу не высказался против той или иной войны. Во-вторых, как бы ни оценивать причины 3-й Пунической войны, по существу, совершенно ясно, что с формальной стороны римляне были правы. Карфагеняне нарушили все пункты договора и оскорбили римское посольство. Самый придирчивый понтифик мог быть удовлетворен. Полибий специально останавливается на этом пункте и доказывает, что римляне соблюли все нужные формальности (Polyb., XXXVII, 1).

Значит, следует искать иные причины поведения Назики. На наш взгляд, Назика, зять Сципиона Африканского, считал себя наследником его политики. Он защищал Карфаген, во-первых, потому, что считал себя его патроном. Во-вторых, потому, что разрушение Карфагена было дурным прецедентом. Назика явственно ощущал поворот к новой, более жесткой политике. Этот процесс он и пытался остановить. Пример Карфагена был бы прекрасным доводом в защиту римской гуманности — если уж римляне пощадили Карфаген, могут ли они быть суровыми к другим врагам? Он оказался прав — разрушение Карфагена ознаменовало собой перелом в римской политике. Отсюда начинается провинциальная эра. Мир с Карфагеном явился краеугольным камнем этой политики. Вот почему единомышленники Сципиона Старшего так упорно защищали Карфаген в 151–150 годах до н. э.

46

Metus punicus.

47

Римлянам почему-то не пришло в голову проверить, все ли оружие сдали пунийцы. Между тем Зонара утверждает, что часть они утаили, и это очень похоже на правду. Этим объясняется чудесная быстрота, с которой карфагеняне потом изготовили оружие.

48

Около 14,8 км.

49

Циркин Ю. Б. Карфаген и его культура. М., 1986. С. 116.

50

Число спасенных Сципионом когорт варьируется у разных авторов. У Ливия их две, у Аппиана — четыре, у автора «Жизни прославленных мужей» — восемь. Но, вероятно, надежнее всего свидетельство Варрона. Он говорит о трех когортах. Кроме того, на постаменте статуи Сципиона, воздвигнутой на Форуме Августом, было написано, что он был награжден венком за спасение трех когорт, попавших в окружение (Plin. N.H., XXII, 13). Статуи, поставленные Августом, являлись обычно копией тех, которые были воздвигнуты во времена Республики, так что, вероятно, число спасенных когорт указано верно.

51

То был особый венок. Геллий объясняет, это «венок, который освобожденные от осады дают вождю, их освободившему… По обычаю, его плели из зелени, которая росла в том месте, где были заперты освобожденные от осады» (V, 6, 8–9). Таким образом, Сципион имел уже два венка за личную храбрость, то есть что-то вроде кавалера двух Георгиев в России.

52

Поэтому автор De viris illustribus не прав, когда утверждает, что Сципион был награжден золотым венком.

53

Это видно из Аппиана (Lib., 134). Кроме того, известно, что многие записали его заочно консулом на 148 год, хотя это было незаконно (Liu Ер., 49).

54

Речь идет о Лжефилиппе, самозванце, который поднял в то время восстание в Македонии.

55

Между тремя и шестью часами.

56

Император — победоносный римский полководец. Кроме того, полководец и военачальник вообще.

57

У Аппиана находим сообщение о том, что Сципион в это время ночным налетом овладел Мегарами, карфагенским пригородом. Но был не в силах удержать город и ушел (Lib., 117). Мне этот рассказ кажется, по меньшей мере, странным. Совершенно неясно, зачем предпринята была эта опасная операция. Ведь мы знаем, что план Сципиона заключался в том, чтобы отрезать город от суши и моря и взять его медленной осадой. Неожиданная атака Сципиона стоит в резком противоречии с этим планом. При этом Сципион, который уже год пробыл под Карфагеном, прекрасно знал, что таким внезапным налетом ничего не добьешься. Вообще вся эта авантюра совсем не в его духе.

Ключ к разгадке я вижу в сообщении Зонары, который приписывает взятие Мегар Манцину (9, 29) Действительно, захват Мегар очень напоминает захват карфагенских ворот, за который он так жестоко поплатился. Очевидно, его план заключался в том, чтобы захватить город внезапно, и он искал слабое место. Косвенное доказательство я вижу в том, что Манцин впоследствии выставил на Форуме план Карфагена, похваляясь, что был в городе раньше Сципиона (Plin. N. H., XXXV, 23). Обычно полагают, что он имел в виду тот случай, когда едва не овладел Карфагенскими воротами и был оттеснен на скалы. Наглость Манцина, конечно, была велика, но все-таки я не думаю, чтобы он стал напоминать об этом столь позорном для него деле. Кроме того, кавдый сразу вспоминал, что спас его Сципион. Да и в Карфагене-то тогда он фактически не был. Поэтому логичнее предположить, что Манцин напоминал о единственно славном своем деянии, окончившемся весьма благополучно.

58

Это было вопиющим нарушением всех международных обычаев, требовавших, чтобы на переговоры являлись безоружными.

59

Аммиан Марцеллин говорит, что император Юлиан Отступник, сам хороший полководец, хотел повторить этот прием Сципиона, но у него ничего не вышло, и он отступил «с краской в лице».

60

Аппиан не сообщает, как сам военачальник проник в город. У нас есть всего два отрывка, рассказывающие об этом событии, — приведенные нами фрагменты из Плутарха и Аммиана Марцеллина. Оба они восходят к Полибию. Сложность заключается в том, что оба писателя не ставили целью что-то нам рассказать — они предполагают, что этот эпизод хорошо известен читателю. Мне представляется, что они говорят об одном и том же событии. Мы узнаем, что Сципион вошел в город с помощью подкопа. При этом Марцеллин пишет, что Сципион не просто совершил вылазку, а захватил город. Очевидно, он не был выбит тогда из Карфагена, ибо Юлиан вряд ли стал бы подражать несчастливому предприятию.

61

Кто поджег ту часть города, которая располагалась между площадью и Бирсой? Аппиан говорит, что Сципион. Но этому противоречит то, что, по его же словам, множество римлян находилось в это время на крышах. Далее. Аппиан сообщает, что из-за пожара Сципион не мог прорваться к Бирсе и шесть дней расчищал проход. Почему же вместо того, чтобы идти на Бирсу, он загородил себе путь пожаром? Поэтому, на мой взгляд, логичнее предположить, что подступы к Бирсе подожгли защитники, подобно тому, как они только что подожгли Котон. Так же в 195 году поступили спартанцы, когда римляне ворвались в город.

62

Среди карфагенской добычи было одно очень любопытное изделие, что-то вроде статуи. То был медный бык, полый внутри. В него кидали живых людей, а потом разводили под ним огонь. Полибий, внимательно осмотревший быка, подробно описал эту адскую машину: «В раскаленной меди человек поджаривался со всех сторон и, кругом обгоревши, умирал. Если от нестерпимой боли несчастный кричал, то из меди исходили звуки, напоминавшие мычание быка… Уцелела дверь, помещавшаяся между лопатками быка, через которую кидали… людей» (Polyb., XII, 25,!-3).

Бык этот, имевший облик Баала, очевидно, служил для человеческих жертвоприношений. И сицилийский историк Тимей, прекрасно знавший карфагенян, уверяет, что это чисто пунийское изделие (ibid., 4). Но Полибий, интересовавшийся всем на свете, кроме религии, стал с жаром доказывать, что бык изготовлен сицилийским тираном Фаларидом и увезен пунийцами. Разумеется, Публий склонился перед авторитетом своего ученого наставника. С отвращением взглянув на адский снаряд, он передал быка сицилийцам (Cic., Verr., IV, 33, 75).

63

В подлиннике Сципион говорит: «ω πολνβιε… χαλογμεν». Дошедший до нас фрагмент представляет собой отрывок без начала. Фраза начинается с середины, и это затрудняет понимание. Помогает конспективное изложение этой сцены у Аппиана. Сципион, согласно его рассказу, сначала плачет и жалеет врагов, затем вспоминает обо всех погибших царствах, затем читает стихи Гомера. «Когда же Полибий… прямо спросил Сципиона, как понимать его слова, тот, говорят, не постеснялся сказать, что боится за отечество при мысли о бренности всего человеческого» (Lib., 132).

В нашем отрывке читается «…как у Гомера…». Затем Сципион говорит, что боится за Рим. Значит, наш фрагмент соответствует самому концу разговора. Слова Сципиона являются ответом Полибию на его вопрос после чтения стихов из «Илиады». Как же в таком случае понимать слово υαλογ.

Возможно несколько толкований.

Первое. «Как замечательно, Полибий!» Так толкует Астин. Но это совершенно не вяжется ни с вопросом Полибия, ни со всем духом разговора, ни с настроением самого Сципиона, который говорит это плача, полный грустных дум о судьбе человечества.

Второе. Эти слова могут быть ответом на какое-то замечание Полибия, опущенное Аппианом. Например: «Но разве не хорошо, что ваш злейший враг сокрушен?» — «Да, это хорошо, Полибий, но… и т. д.».

Третье. Это может почти соответствовать русскому «да» и означать: «Это так, Полибий».

Но, учитывая весь дух разговора, слезы Сципиона и его возвышенные и печальные размышления, учитывая также, что слова его были ответом на вопрос Полибия о строках Гомера, я даю несколько иное толкование. Я думаю, что Сципион говорил не о счастье своем, а о величии происходящего. И это естественный финал всех его размышлений о судьбе и человеческом бессилии. Мое толкование более всего приближается к толкованию В. Р. Патона, который переводит это место так: «А glorious moment, Polybius» (Polybius. The Histories, with an English translation by W. R. Paton. Vol. VI. L., 1995. P. 437).

64

Princeps rei publicae.

65

Жрец Неми должен был охранять священное дерево. Человек, сорвавший с него ветвь, мог убить его и занять его место. Вот почему старый жрец днем и ночью, в зной и дождь ходил взад и вперед возле священного дерева. Объяснению этого странного обычая посвящена «Золотая ветвь» Фрезера.

66

Исключение составляет тот памфлет против Теренция, о котором мы говорили в первой главе. Но, хотя автор и поносит Сципиона, все-таки к нашему герою эти стихи имеют маленькое отношение. Здесь один литератор пишет о другом, более удачливом, а потому вызывающем у него острую зависть. И если он попутно облил грязью всех друзей своего коллеги, это его очень мало беспокоит. Даже упреки, делаемые им Сципиону, необдуманны: он обвиняет его… в скупости.

67

Подробнее об этой идее я расскажу в следующей главе.

68

Буассье Г. Римская религия от времен Августа до Антонинов. С. 55.

69

Оптимат — сторонник правления аристократии, для Рима — сената; популяр — сторонник демократического правления, выступающий за передачу власти народному собранию.

70

Астин высказывает совершенно неожиданное мнение — он называет нашего героя популяром (Op. tit., р. 26 sq.). Доказательства он приводит следующие.

Цицерон в одном месте упоминает, что популяры в его время считали Публия Африканского за своего (Acad. Pr., 2, 13; 2, 72). Аппий, враг и соперник Сципиона, обвинял его в том, что он запросто общается с простонародьем (см. гл. III, § 3). И наконец, решающим аргументом являются уже приводимые нами цитаты из Плутарха и Аппиана.

Доводы эти не представляются мне убедительными. Упрек Аппия означает лишь, что Публий лишен был сословной спеси и чопорности. То, что популяры I века до н. э. стремились выдать Сципиона за своего, только доказывает, что он стоял вне партий — ведь сколько раз сам Цицерон хочет представить его оптиматом! Значит, и сто лет спустя обе партии продолжали спорить из-за Публия Африканского. Что же касается приведенных слов Аппиана и Плутарха, то не следует путать понятия «популяр» и «популярный политик». Популярный политик, особенно победоносный полководец, часто держит себя достаточно независимо, опираясь при этом на любовь и расположение народа. Но это никак не означает, что он демократ. Например, все, что говорят о нашем герое Аппиан и Плутарх, в гораздо большей степени относится к Сципиону Старшему. Сенат постоянно противостоял ему, народ же буквально носил на руках. Каждую уступку он вырывал у сената, грозя апеллировать к народу. Тем не менее никто еще не назвал Сципиона Старшего популяром. Почему? Потому что популяр — это не просто любимец народа, а политик-демократ, который стремится отнять власть у аристократии и передать ее народу. Причем часто он стремится достигнуть цели путем мятежа (отсюда постоянный эпитет популяров seditiosi). Но ничего такого Сципион Старший не делал.

Как, впрочем, и Младший. Законы о голосовании, которые он проводил, умеренные и здравые, и показывают только, что он был чужд узкосословных интересов. Никогда он не волновал народ страстными речами о свободе, не звал на борьбу и не натравливал на знать. Далее. Среди кружка его друзей-единомышленников не было ни одного популяра. Даже демократичный закон о голосовании он проводил с помощью сурового аристократа Кассия. Видимо, трибуны-популяры ему претили. А Лелий резко восстал против трибуна-популяра, стремившегося унизить сенат (см. гл. III, § 2).

Замечательно, что Астин оказывается неспособным объяснить действия Сципиона в последний период его жизни (133–129 гг.). Он дает какое-то совсем неловкое объяснение: Сципион, вернувшись из Испании, увидел, что его место, место главы популяров, занял его враг Аппий Клавдий, и перешел к оптиматам. Так не мог поступить — уж не говорю Сципион, — но любой уважающий себя политик, хоть сколько-нибудь дорожащий своей репутацией. Бывали в Риме политические предатели и перебежчики, вроде Карбона, но у них и была соответствующая слава. И потом — это же просто нелепо! Все равно что сказать — Гай Гракх вернулся из Африки и, обнаружив, что Друз и другие его враги сделались популярами, перебежал к сенату. Наоборот. Популяры обычно стремятся перещеголять друг друга демагогическими и народолюбивыми проектами. И почему Сципион, узнав, что без него провели популярный закон, не мог выступить как его защитник? Сделай он так, чернь носила бы его на руках. Тем более что он действительно хотел дать неимущим землю. Если бы он в то же время громко оплакивал Тиберия Гракха и называл героем, как делали Фульвий и Карбон, его вознесли бы до небес. А он вместо того поднялся на борьбу с демократией и стал защищать союзников, что и привело его к гибели.

71

После походов Эмилия Павла Македония формально не потеряла своей независимости. Позже, в 147 году, там вспыхнуло восстание Лжефилиппа, выдававшего себя за сына Персея. В этот раз Македония не только была разбита, но и превращена в римскую провинцию.

72

Я имею в виду его диалог «Об ораторе».

73

Об этих двух последних политических деятелях разговор впереди.

74

Хотя он и происходил из той же фамилии, что и Красс Оратор, о котором недавно шла речь, но не имел к этому последнему Никакого отношения.

75

Речь эта не сохранилась, за исключением крошечных фрагментов. Мы знаем о ней в основном по восторженным отзывам и пересказу Цицерона

76

Фронтон называет его речи oratiunculae, что заставляет догадываться, что подразумеваются короткие изящные речи (Fronto,p. 28, 17).

77

Да простит мне читатель, что я передаю тремя русскими словами одно-единственное латинское слово gravitas. Но я не могу найти русского слова, которое могло бы выразить всю полноту латинского gravitas. И все переводчики, сколько я знаю, переводят это слово по-разному, в зависимости от контекста. У Валерия Максима есть целый раздел о gravitas в словах и поступках. И опять-таки я не могу свести все это к одному слову. Он называет Рутилия gravis-simus civis, что, несомненно, следует понимать как достойнейший гражданин, но достоинство это — суровое. Как пример его gravitas приведено следующее. Друг требовал от него какой-то незаконной услуги, а когда он наотрез отказал, в сердцах воскликнул: «Зачем мне твоя дружба, раз ты не делаешь то, о чем я прошу!» Рутилий отвечал: «Нет, зачем мне твоя, если я из-за тебя сделаю бесчестный поступок?» Это слова достойные, но и суровые. Далее, рассказывается о Манлиях. Один из них отказался быть консулом, сказав: «Просите кого-нибудь другого, квириты. Если вы заставите быть консулом меня, ни я не вынесу ваших нравов, ни вы — моей власти». И Максим прибавляет: «Если так властен был голос частного лица, сколь graves должны были быть фасции консула!» То есть очевидно — сколь сурова власть консула. Другой же, услыхав, что союзники требуют права заседать в римском сенате, воскликнул, что своей рукой убьет первого союзника, который вступит в сенат. Это уже скорее резкость. Наконец, приводится знаменитый пример Попиллия, который велел царю Антиоху отвечать, не выходя из круга. Это опять скорее резкость. Как пример gravitas самого Сципиона приводится его крайне резкий отзыв о коллеге-цензоре в народном собрании и о двух консулах — в сенате (Val. Max., VI, 4).

78

С Гальбой читатель уже знаком. О Котте речь впереди.

79

Я привожу эту цитату в великолепном переводе Зелинского. Но я сделала одно изменение. Именно: у Зелинского сказано — «сострадание к обиженным и ненависть к обидчикам». Это более в духе христианской русской литературы, на которой был воспитан Зелинский, чем Сципиона. В подлиннике стоит не кроткое сострадание, а активная защита.

80

Любопытно, что было семь речей Сципиона против Котты. И именно семь речей против Верреса написал Цицерон, хотя в действительности ни одной из этих речей он не произнес — дело ограничилось просто предъявлением документов и опросом свидетелей. Поэтому я не исключаю, что Цицерон сознательно стилизовал свои «Веррины» под речи Сципиона против Котты.

81

Цензорское клеймо (nota censoria) было действительно только в случае согласия обоих цензоров. На практике это означало, что один цензор мог стереть клеймо, поставленное коллегой. Клеймо теряло силу, если цензоры следующего люстра его не возобновляли или если римский народ выбирал наказанное лицо на какую-нибудь должность (Цицерон, Туллий М. Полное собрание речей. Ред., введение и примеч. Ф. Ф. Зелинского. Т. 1, СПб., 1901. С. 563–564, примеч. 51). Таким образом, цензорское замечание не имело рокового значения, а воспринималось скорее как некое предупреждение.

82

Аппий попытался похитить девушку, а когда это не удалось, объявил, что она рабыня его клиента, которому он и собирался передать несчастную.

83

У Плавта об одном человеке сказано, что он был популярен, любим рабами и свободными (Pers., 648–649).

84

Самбука — струнный инструмент вроде арфы или гусель.

85

Булла — полый шарик — у знатных людей он был золотой, — который носили на груди дети полноправных римских граждан. Они снимали ее вместе с детской одеждой в 16 лет.

86

У Сципиона — inter cinaedos. Античный комментатор объясняет, что словом «cinaedi» древние называли плясунов и мимов (Non., V, 25). Ср. у Люцилия (I, 19). Хотя уже тогда встречается и второе, гораздо более употребительное значение этого слова (например, в речи самого Сципиона — fr. 17).

87

В подлиннике игра слов: «non modo vinosus, sed virosus».

88

Порок, в котором Сципион обвиняет Галла (в подлиннике он выражается еще яснее), по словам Корнелия Непота, не считался предосудительным в Греции, но жестоко осуждался в Риме. В старину он даже карался смертью (Nep. Prol., 4; Val. Max., VI, 1,10).

89

Даже Астин, весьма нерасположенный к Сципиону, не сомневается, что юноша лишился коня вовсе не из-за пирога. Это не более как обычная ирония Сципиона (Astin АЕ. Op. cit. Р. 120).

90

Под драгоценностями Цицерон разумеет драгоценные произведения греческого искусства.

91

Нам точно неизвестно, кто конкретно был восстановлен в правах Муммием. Единственное известное имя — это имя Азелла.

92

Полибий пишет о поступке Сципиона Старшего с нескрываемым восхищением. Но то, как повел себя на суде Эмилиан, говорит о большем. Поступив так в самый трудный, в самый опасный момент своей жизни, он доказал, что Сципион был его идеалом, его героем, образцом для подражания.

93

Под 142 годом до н. э. упоминаются дурные знамения и эпидемии в этрусском городе Луна. По этому случаю были устроены молебствия. Быть может, бедствия продолжались и в следующем году, и это и имел в виду Азелл (Obsequ., 81 (21)).

94

Эрарии — в республиканском Риме граждане, урезанные в избирательных правах.

95

Соискатель на общественные должности появлялся в ослепительно белой тоге, по-латыни toga Candida, одетый в нее — candidatus. Отсюда слово кандидат.

96

Эти слова могут относиться, правда, к другому Помпею, отцу Великого. Петер относит их к этому последнему, Астин — к нашему Помпею (HRR, р. 188; Astin A. E. Op. tit. Р. 122–123).

97

Соискатель на общественные должности появлялся в ослепительно белой тоге, по-латыни toga Candida, одетый в нее — candidatus. Отсюда слово кандидат.

98

Астин дает иное толкование шутке Сципиона. Он был сын Авла, по-гречески Aulides, флейтист на том же языке — Auletes (Op. dt., p. 312). К сожалению, эта гипотеза не может быть подкреплена никакими доказательствами. Однако очень вероятно, что Сципион дал ему такое прозвище, намекая не на происхождение, а на характер. Вроде русского — скоморох, шут, плясун.

99

Время этого путешествия точно не установлено. Известно, что Сципион поехал на Восток в период между своей цензурой и вторым консульством (141–134). Этот вопрос вызывал большие споры. Дело в том, что путешествие было длинным — по Ван Страатену около двух лет, по Астану около полутора, между тем в жизни нашего героя трудно отыскать хотя бы один год, в течение которого он не появлялся бы в Риме:

141–140 — дело Азелла.

139 — закон Габиния, видимо, вдохновляемый Сципионом.

138 — дело Котты.

137 — закон Кассия, проведенный с помощью Сципиона.

136 — дело Манцина, в котором он участвовал.

135 — выборы в консулы.

Сводка мнений приведена у Ван Страатена. Теперь общепризнано, что наш герой выехал весной 140 года и возвратился либо в середине 139-го (Астин), либо в 138-м (Ван Страатен). Но H. Н. Трухина недавно высказала другое мнение, именно, что Сципион путешествовал с 136 по 135 год. В принципе у нас нет никаких точных данных, чтобы принять или решительно отвергнуть эту точку зрения. Но я склоняюсь к первой датировке по следующим причинам.

Первое. Сципион в Пергаме, по-видимому, встретил Аттала Филадельфа, который умер в 138 году (Ван Страатен).

Второе. 136 год очень занят у Сципиона. Он не только активно выступает в деле Манцина, но и произносит речь о продлении полномочий Д. Бруту (De imperio D. Brutt, fr.2J).

Третье. Обращает на себя внимание отсутствие в посольстве Лелия, постоянного спутника Сципиона, отсутствие столь заметное, что автор «Жизни замечательных мужей» даже ошибочно вводит его в состав посольства, так как не допускает мысли, что Сципион отправился в путешествие без своего друга. Видимо, Лелию помешала какая-то важная причина. Я думаю, его обязанности консула, которые он исполнял в 140 году.

Четвертое. При консуле Лелии чувствуется столь же странное отсутствие Сципиона. Известно, что Лелий сделал попытку провести аграрный закон, но почему-то не упоминается, что Сципион ему помогал.

Пятое. В 136–135 годах все внимание сената и народа сосредоточено было на Испании, поэтому вряд ли подобное путешествие вообще могло произойти.

(Van Straaten М. Panetius: sa vie, ses ecrits et sa doctrine avec une edition des fragments. Amsterdam, 1946, p. 15–17; Astin AE.Op.cit.P. 127.)

100

Нам известно, что Полибий путешествовал по Египту, причем при том же Птолемее и приблизительно в то же время (Strab., XVII, 1, 12). Это наводит на мысль, что друзья, как всегда, странствовали вместе.

101

Исключением была знаменитая Клеопатра, блестяще образованная женщина (I в. до н. э.).

102

Ни в холод, ни в зной римляне, во всяком случае в городе, не носили головного убора, но иногда подобным образом закрывали голову краем плаща или тоги.

103

Этот Манилий, неизменный теперь член кружка Сципиона, — тот самый незадачливый консул, которого наш герой столько раз спасал в Африке.

104

Все примеры взяты из «Государства» Цицерона.

105

В литературе очень часто пытаются выяснить точный состав кружка Сципиона. На мой взгляд, вопрос поставлен не вполне правильно. Что такое «кружок Сципиона»? Это не политическая партия и не клуб. Это друзья Эмилиана. А они, понятно, менялись — ведь так называемый кружок существовал 37 лет. Членами кружка, несомненно, были Теренций и Рутилий. Но они никогда не видели друг друга, ибо Рутилий родился через несколько лет после смерти Теренция. Когда друзья писали комедии, Лелию было 24–25 лет. А впоследствии в кружок вошли оба его зятя. Значит, вопрос может стоять только так — каков был состав кружка на такой-то год. Но выяснить это не всегда представляется возможным. По сути, у нас два источника — один рассказывает о ранней юности Сципиона, когда кружок только возник, другой — о последних днях его жизни. Первый источник — это та эпиграмма против Теренция, о которой мы уже говорили. Автор описывает, как юный поэт вступил в дом девятнадцатилетнего Сципиона и стал членом его кружка. Кружок этот, согласно эпиграмме, состоял тогда из четырех человек — самого Сципиона, Лелия, Фила и Теренция. Но мы должны добавить сюда Полибия.

Второй источник — это диалог Цицерона «О государстве». Члены кружка собираются у Сципиона за несколько дней до его смерти. Их девять. Лелий, Фил, Маний Манилий… Спурий Муммий, спутник Сципиона в его путешествии на Восток. Это все ровесники Публия. И молодежь: оба зятя Лелия — Фанний и Сцевола Авгур, Рутилий и Туберон. Между этими крайними датами — ранней юностью и годом смерти, — вероятно, были и другие друзья. Были, например, Помпей и Тиберий Гракх, с которыми позже Сципион разорвал отношения.

С. Л. Утченко считает, что герои «Государства» представляют собой полный список кружка (Утченко C.Л. Политические учения Древнего Рима. М., 1977 С. 80–81). Но это не совсем так. Во-первых, как я уже говорила, это список на 129 год. Во-вторых, выведены не все члены кружка, собиравшиеся у Сципиона в последние дни его жизни. Отсутствуют: Полибий, Панетий, Люцилий и трагический поэт Пакувий. Между тем из Горация мы знаем, что Люцилий был членом кружка (Hor. Sat., II, 1, 65–74), а Пакувия Лелий называет у Цицерона другом и гостеприимцем (De amic., 24). Видимо, они отсутствуют не случайно. Цицерон намеренно вывел перед нами римских политиков, а не иноземцев и артистов. Кроме того, к этому списку надо добавить Рупилия, консула 132 года, который был близким другом Сципиона (De amic., 69; 101), но скончался к 129 году.

Наконец, Ф. Ф. Зелинский высказывает любопытную мысль, что в кружок могли входить женщины, например, жена Лелия, которую он так любил, и обе его дочери, прославленные своим умом и образованием (Зелинский Ф. Ф. Античная гуманность // Зелинский Ф. Ф. Соперники христианства. СПб., 1995 С. 216). Я вполне допускаю такую возможность. Это соответствует духу римских кружков. Цицерон же не стал выводить их по той же причине — он хотел представить нам одних политиков.

106

Я здесь не стану вдаваться в рассуждения о Фаннии. Дело в том, что, согласно Цицерону, среди друзей Сципиона было два Фанния, причем они были не родственники, а однофамильцы. Цицерон сам однажды признался, что перепутал их и лишь теперь окончательно разобрался в этих Фанниях (Att., XII, 5, 3). Многие ученые полагают, что Фанний был один или что Цицерон приписывает одному Фаннию то, что делал другой и т. д. Я принимаю версию Цицерона. Литературу см. в книгах — Peter. HRR. P. CCII–CCVII; ORF2, р. 142–143).

107

Тарн В. Эллинистическая цивилизация. М., 1949. С. 258.

108

Не могу удержаться, чтобы не напомнить одну яркую деталь — тяжелобольной Полибий лежал в доме Сципиона и оттуда ткал интригу, которая должна была разрушить планы римлян в Сирии.

109

Курсив в этой главе везде мой. — Т. Б.

110

Филиппова война — 2-я Македонская (200–197), Ганнибалова — 2-я Пуническая (218–201), Антиохова — война с государством Селевкидов (192–190), Сицилийская война — 1-я Пуническая (268–241).

111

Интересно, что все это сообщено Полибием для того, чтобы народы не пренебрегали музыкой; и сами кинефяне ввели у себя музыкальное воспитание, чтобы избавиться от одичания (IV, 21,11).

112

Хотя кажется, что сам Полибий только и делал, что выходил в море только для того, чтобы пересечь его.

113

Напомню, что во времена Полибия государственными делами занимались все взрослые мужчины.

114

Иногда Полибий специально останавливается, чтобы дать возможность читателю извлечь урок нравственного самоусовершенствования из прошлого. Так, он очень подробно описывает недостойную трусость некоторых эллинов, захваченных римлянами во время Македонской войны и наказанных за измену. В заключение он пишет: «Зачем я так подробно останавливался на Полиарате и Зеноне? Не затем, конечно, чтобы от себя прибавить что-либо к их несчастиям. Это было бы величайшей низостью, но с целью разоблачить их безрассудство и научить других, когда они попадут в подобные обстоятельства, быть рассудительнее и мудрее (то есть покончить с собой. — Т. Б.)» (XXX, 9, 20–21).

115

Соловьев С. М. История государства российского. Т. 2. М., i960. С. 120.

116

Замечательно, что Ливий, почти дословно следовавший в этом месте нашему автору, выпустил, однако, это сравнение.

117

Это тот самый Персей, которого разбил и захватил в плен Эмилий Павел.

118

Здесь прежде всего имеется в виду, конечно, Аристотель.

119

Сейчас этот взгляд воскрес в трудах А. Тойнби.

120

Я не могу согласиться с теми учеными, которые утверждают, что Полибий считал, что для римской республики настало уже время упадка. Будь так, как мог бы он назвать подчинение всего Средиземноморья Риму благодетельнейшим событием? Можно ли назвать благодетельным господство слабого, шатающегося государства? Упадок любой государственной формы, как говорит Полибий, сопровождается смутами и потрясениями. Но, если такие, смуты и потрясения обрушатся на владыку мира, всю вселенную будет трясти и лихорадить, как тяжелобольного. Историк говорит, что пока Рим находит исцеление в себе самом, то есть пока это сильное, здоровое, устойчивое государство.

121

По-видимому, именно он был автором «vetustissimus über», которую упоминает Макробий. Из этой книги Макробий приводит древнейшую молитву, с помощью которой римляне переманивали к себе богов неприятеля. Значит, Фил был антикваром (Macrob. Sat., III, 9, 7; ORF2, р. 137).

122

Van Straaten М. Panetius: sa vie, ses ecrits et sa doctrine avec une edition des fragments. Amsterdam, 1946. P. 19–20.

123

Зенон Китийский (ок. 335 — ок. 262 гг. до п. э.) — основатель стоицизма.

124

Твой Платон», — чуть насмешливо говорит Лелий в беседе со Сципионом (Cic. De re publ., IV, 4).

125

В литературе распространена точка зрения, противоположная нашей. Принято считать, что это, наоборот, Полибий был учеником Панетия и все его необычные взгляды сложились в результате бесед с молодым стоиком (см., например, Тарн. Эллинистическая цивилизация. С. 257; Мищенко Ф. в кн.: Полибий. Всеобщая история. Т. 2. М., 1895 С. 415). Разумеется, доказать тут ничего нельзя — от Панетия дошли слишком маленькие фрагменты. Но мне представляется гораздо более вероятным, что такой зрелый, сложившийся мыслитель, как Полибий, повлиял на молодого родосца, а не наоборот. Ведь Панетий был совсем еще юным, он только-только кончил курс у Диогена, и между тем, как мы видели, разошелся с ним по важнейшим вопросам. Я вижу тут влияние Полибия. Мировоззрение же самого Полибия объясняется его трезвым, скептическим, недоверчивым умом. Такой ум свойствен многим ученым, которые привыкли ничего не принимать на веру, все подвергать сомнению и взвешивать каждый факт. Особенно свойственно это историкам.

Далее. Полибия часто уверенно называют стоиком. Откуда берется подобная уверенность? Полибий нигде не называет себя стоиком, и никто из античных авторов к стоикам его не причисляет. Он ни разу не упоминает ни Панетия, ни Клеанфа, ни Зенона, ни Хрисиппа, ни вообще стоиков. Единственные философы, которых он цитирует, притом с неизменным уважением, это Платон и Аристотель. Современные историки называют его стоиком, во-первых, потому что он был в одном кружке с Панетием, во-вторых, потому что некоторые его утверждения напоминают стоические. Но прежде всего многие такого рода положения просто являются общим местом в античной литературе. Например, Полибий советует Полиарату и Зенону избегнуть унижения и покончить с собой. Это близко к догмату стоиков, которые не только не запрещали самоубийство, как Платон, но даже предписывали мудрецу, буде он очутится в безвыходном положении, добровольно уйти из жизни. Однако мы видели, что Эмилий Павел, который понятия не имел о стоиках, советовал то же самое пленному царю Персею.

Но, если бы даже Полибий и заимствовал кое-что у стоиков, это еще не дало бы нам право причислить его к ним. Цицерон, например, заимствует у стоиков очень много, но стоиком он себя не считал, и никто его стоиком не называет. Почему? Потому что Стоя — это единая, цельная, стройная система, подобная законченному зданию. Тот, кто взял бы оттуда для своих нужд какую-нибудь колонну или наличник, еще никак не мог быть назван стоиком. Также, как человек, который, долго живя среди христиан, заимствовал бы некоторые положения христианской морали, но в то же время отрицал бы божественность Христа, бессмертие души и вообще бытие Божие, вряд ли мог быть назван христианином.

126

Подробнее об этом см. в гл. VI.

127

Портик — римское название Стой. Основатель стоицизма Зенон учил в крытой колоннаде, которая по-гречески называется «стоя», по-латыни — «портик». Отсюда название самой философской системы.

128

Время рождения Люцилия неизвестно. Согласно Иерониму, он родился в 148 году. Но это совершенно невероятно. Во-первых, он сражался под Нуманцией в 134 году. Не мог же он пойти на войну в 14 лет! Во-вторых, он описывает многочисленные выступления Сципиона, в частности, его столкновение с Азеллом, и описывает как очевидец. А случилось это, как помнит читатель, в 141–140 году. В-третьих, согласно Горацию, он был большой приятель Сципиона и Лелия и держался с ними как равный. Но это вряд ли было бы возможно, если бы он был шестнадцатилетним мальчиком. Да и самое знакомство было бы тогда совершенно мимолетным, ибо уже в начале 129 года Сципион умер. Наконец, последнее. Гораций называет Люцилия «старцем» (Sat., II, 1, 34). Но умер Люцилий в 105 году. Если верить датировке Иеронима, ему было всего 45 лет. По римским понятиям, он отнюдь не был стариком. Из слов Горация ясно, что Люцилию было 60 лет или больше, то есть он родился не позднее 165 года.

С другой стороны, Люцилий не мог быть и ровесником Сципиона. Он говорит, что друзья уговаривали его быть публиканом в Азии. Азия стала провинцией в 133 году, а так как там шла война, — такие предложения можно датировать 131–130 годом. Вряд ли Люцилий мог бы серьезно говорить о подобных предложениях в 50 лет. Ему должно было быть лет 30–35. В этом возрасте многие наши современники бросают науку и идут в бизнес. Так поступали, вероятно, и современники Люцилия.

129

Публикан — откупщик

130

Определить происхождение этой дамы по ее имени невозможно, так как римские поэты всегда скрывали имя своей избранницы, давая ей условное греческое имя, имевшее то же число слогов, что и подлинное.

131

См., например, Cic. De Or., II, 253. Мы знаем, что Люцилий описал весь судебный поединок между Сципионом и Азеллом.

132

Причем даже различались ковры с односторонним ворсом и мягкие двусторонние с длинным ворсом.

133

«Chirodota tunica inferior accubuerit» (Gell., VII, 12).

134

У Сципиона: «Eunt… in ludum saltatorium inter cinaedos» (Macrob. Sat., III, 14, 7). У Люцилия: «Stulte saltatum te inter venisse cinaedos» (I, 19). Оба отрывка настолько сходны, что можно предположить, что Люцилий цитирует Сципиона.

135

Я имею в виду «Мистическое Рождество». Как гласит греческая надпись, сделанная самим Боттичелли, дьявол был выпущен в мир, но он будет снова заточен, как и изображено на его картине.

136

Знаменитый философ-скептик, о котором шла речь выше.

137

Под началом которого воевал наш герой в 151 году.

138

То есть «облаченные в тогу», национальную римскую одежду, олицетворяющую мирный образ жизни.

139

Один из знатоков индейцев, долго живший среди них.

140

Приводимые здесь факты сообщаются в книге уже упоминавшегося Кольера, знатока жизни индейцев, — Collier J. The Indians of Americas. N. Y., 1975. Я позволила себе процитировать блестящее изложение этой книги, сделанное Шафаревичем: Шафаревич И. Р. Россия и мировая катастрофа. Сочинения в трех томах. Т. 1. М., 1994 С. 419–421.

141

Токарев С. Предисловие к кн. А. Элькин — Коренное население Австралии. М., 1952. С. 4–5.

142

В первый раз Сципион не мог быть консулом, потому что не занимал еще ни одной должности, во второй раз — потому что закон запрещал быть консулом дважды.

143

Ошибка Плутарха. Сципион прожил 56 лет.

144

События в Испании мы знаем только из Аппиана. И это для нас великое несчастье. Я вовсе не отрицаю, что Аппиан очень умный и очень интересный автор и рассказ его обладает своеобразной прелестью. Но у него есть несколько крупных недостатков.

Первое. К сожалению, он совсем не разбирается в военном деле, а это большой недочет для историка римских войн. Из его повествования нельзя понять ни хода битвы, ни общего плана кампании. Например, в его рассказе битва при Заме представляется цепью неожиданных и беспорядочных единоборств в духе Гомера. Сципион вступает в бой со слоном, потом с Ганнибалом. Потом с Ганнибалом сражается Масинисса. Потом на него устремляется опять Сципион. Ганнибал неожиданно заметил на одном из холмов иберов и галлов и поскакал туда, надеясь позвать их на помощь. Но его воины решили, что он бежит, и сами кинулись врассыпную. А между тем Полибий говорит, что в битве этой командовали два лучших полководца и приложили максимум стараний при расположении войска. Вероятно, читатель уже почувствовал, что трудно понять, как Сципион спас римское войско под Неферисом. Так же трудно понять, как он спас Рутилия под Нуманцией. Поэтому-то «Гражданские войны» много выше всех других произведений Аппиана.

Второе. Аппиан не оригинальный автор, а компилятор. Само по себе это совсем не так плохо. Плохо другое — выбор источников, которые он переписывает, подчас совершенно загадочен. Например, говоря о событиях, развертывавшихся в Испании и Африке во время 2-й Пунической войны, он почему-то следует не Полибию, а каким-то другим писателям. Отсюда его чудовищные промахи. Например, говоря об Африке, он вообще забывает битву при Великих Равнинах, которая была генеральным сражением, после которого карфагеняне просили мира. Он совершенно неверно рассказывает о поджоге неприятельского лагеря Сципионом и т. д. Это-то и придает особый интерес повествованию Аппиана, так как все остальные авторы благоразумно следовали Полибию, а он дает новые версии. Однако это же делает все события запутанными, непонятными и недостоверными в тех случаях, когда текст Полибия до нас не дошел. Тут остается только пожалеть, что Аппиан не мудрствуя лукаво не следовал Полибию. Именно так дело обстоит в его рассказе об Испании.

Третье. Аппиан конспектирует свои источники. Не изменяет и украшает, как Плутарх, а именно конспектирует. При этом он зачастую опускает очень важные факты. Например, говоря о взятии Карфагена, забывает сообщить, как попал туда сам полководец, а в рассказе о реформах Гракха не пишет об эпизоде с казной Пергама. Из-за всего этого подчас очень трудно восстановить связь событий.

И последнее. Он очень небрежен, невнимателен и способен допустить ужасные ошибки. Так, в одном месте он пишет, что наш герой — сын дочери Сципиона Старшего, усыновленный своим дедом, вместе с которым он сражался в Азии в 190 году и попал в плен. Не говоря уже о всем прочем, наш герой родился в 185 году (Syr., 29). Или в другом месте он называет племянника Сципиона Бутеоном, а его звали Фабий Максим (Hiber., 84).

Вот почему к повествованию Аппиана об осаде Нуманции следует отнестись с долей скептицизма. Замечу, что он ни разу не упоминает имя Полибия, хотя тот оставил историю этой войны. Очевидно, Аппиан пользовался какими-то другими источниками.

145

По-латыни звучит аллитеративно и напоминает каламбур: «Lacerat lacertum Largi mordax Memmius».

146

У Аппиана находим удивительное сообщение. Будто бы нумантинцы все-таки прорвались через крепость Сципиона и обратились за помощью к жителям города Лутии. Те составили заговор против римлян, но Сципион об этом узнал, потребовал выдачи заговорщиков и приказал отрубить им руки (App. Hiber., 94).

Признаюсь, я совершенно не верю этому сообщению. Я не поверила бы ему, если бы речь шла не о Сципионе, воспитаннике Полибия и ученике Панетия, а о любом римском военачальнике, самом жестоком и злобном. Почему? Я объясню это сравнением. Если бы мне сказали, что Черчилль во время последней войны велел расстрелять целую огромную армию пленных, я бы могла в это поверить. Но если бы мне сообщили, что тот же Черчилль велел ослепить пленных, оставив по одному зрячему поводырю на каждую сотню, как это сделал один византийский император, я бы позволила себе усомниться в правдивости этого рассказа. И не потому, что это более жестоко. Это не соответствует времени и традициям народа. Вот почему, если бы я узнала, что римский военачальник перебил всех заговорщиков без сострадания, отрубил им головы, высек розгами, я бы всему этому с лег костью поверила. Но отрубить руки…

Тут я хотела бы остановиться на одном любопытном вопросе. О характере нашего героя существует два противоположных мнения — первое принадлежит его современникам и ближайшим потомкам, второе — английским ученым XX века, в первую очередь Астину. Вся античная традиция уверенно называет Сципиона человеком очень мягким и добрым, английские ученые не менее уверенно называют его жестоким. Так, Цицерон говорит, что Сципион был очень кроток (lenissimus: Миг., 66). Он считает его воплощением humanitas. Humanitas в понимании Цицерона — это квинтэссенция лучших человеческих качеств, и в первую очередь утонченного эллинского образования и гуманности. И особенно гуманности. Сам Цицерон был человеком исключительной мягкости, и всяческая жестокость вызывала у него ужас и отвращение. «Никогда жестокость не бывает полезна: жестокость противна человеческой природе (то есть humanitas. — Т. £.)», — писал он (De off., Ill, 47; пер. Ф. Зелинского). Между тем он не колеблясь заявляет, что Сципион для него — идеал и образец для подражания. Точно так же смотрели на нашего героя Полибий, который называл его совершенством, и Панетий. Неужели все эти умные и благородные люди ошибались?

Ученые XIX века следовали античным авторам. Буассье считает Сципиона человеком «кротким и человеколюбивым от природы». Такого же мнения держался Моммзен (Буассье Г. Римская религия от времен Августа до Антонинов. М. б.г. С. 56; Моммзен Т. История Рима. М., 1937, Т. 2. С. 41).

Астин приводит в доказательство своего мнения следующие аргументы: Сципион с любопытством смотрел на битву между нумидийцами и карфагенянами и в шутку сравнивал себя с Зевсом; он сжег Карфаген и на его развалинах сказал: «Хорошо!»; он жестоко обошелся с нумантинцами, отрубил руки жителям Лутии; наконец, он был безжалостным цензором. Признаюсь, для меня всего этого мало, чтобы поколебать всю античную традицию. Полибий и Панетий знали Сципиона лично, а Полибий был с ним под Карфагеном и под Нуманцией. Цицерон же слышал рассказы очевидцев и читал историю Нумантинской войны Полибия, воспоминания Рутилия, Фанния, Семпрония Азеллиона и Люцилия, которые сражались под началом Сципиона в Испании. Мы же составляем свое мнение на основании конспективной истории Аппиана, изобилующей пропусками и неточностями. Впрочем, даже известные нам факты противоречат этому.

Мне кажется, автор слишком серьезно воспринял шутку Сципиона, сравнившего себя с Зевсом. И потом, трудно ожидать, чтобы римский офицер, с 16 лет участвовавший в битвах, падал в обморок при виде крови. Вряд ли возможно обвинять Сципиона в разрушении Карфагена. Кроме того, на его развалинах он не радовался, как утверждает Астин, а плакал. Искоренение Нуманции было чем-то вроде ликвидации чеченской крепости и казалось необходимым. Что же до отрубленных рук, — о них я только что говорила. Признаюсь также, что я не вижу слишком большой жестокости и в том, что Сципион обидел Азелла и ему подобных людей.

На мой взгляд, все, что мы знаем о Сципионе, совершенно противоречит мнению Астина. Нам известно, что, где бы он ни появлялся, офицером или полководцем, он вызывал глубокое уважение и доверие у своих врагов. Испанцы хотят заключать договор только с ним, тогда еще безвестным молодым офицером. Ради него они снабжают римлян необходимыми теплыми вещами. Карфагеняне не желают сдаваться никому, кроме него. Фамея сдается ему, не оговорив даже условий капитуляции. Газдрубал хоронит римских офицеров, объявляя, что делает это только ради Сципиона. Жена его, готовясь броситься в огонь, благодарит его. Чем это объяснить? Диодор прямо говорит, что он обходился с врагами гуманно, поэтому все сдавались только ему (Diod., XXXII, 7). Напомню еще один небольшой факт. Сципион пощадил Газдрубала, бросившегося к его ногам, несмотря на то, что тот причинил римлянам столько зла. Между тем Цезарь, славившийся своим милосердием (climentia) — его, наверно, не отрицает сам Астин, — когда его противник, галльский вождь Верцингеторикс, подобным же образом сел у его ног, взял его в плен, держал несколько лет до триумфа, а потом спокойно отрубил голову.

Зная все это, мы рисуем себе образ человека с мягким и великодушным сердцем. И мы, даже если бы не знали всех дальнейших событий, a priori должны были заключить, что при взятии Карфагена он испытывал острую боль при виде человеческих страданий. И вот мы узнаем, что он действительно плачет, глядя на горящий город.

И еще одно. По моему глубокому убеждению, человек жестокий и черствый не может не презирать отдельную человеческую личность, которой он всегда готов спокойно пожертвовать. Но вряд ли найдется человек, столь уважавший чужую жизнь, как Сципион.

147

Так у Ливия. У Аппиана и отчасти у Диодора мы видим другую версию (App. Hiber., 96–98; Diod., XXXIV/XXXV, 4). Но рассказ Аппиана представляется мне крайне путаным и недостоверным. Нумантинцы будто бы сначала сдались Сципиону, затем попросили у него один день и многие покончили с собой. Но почему они сперва сдались, а уж потом покончили с собой? Далее, в испанских городах было вообще очень распространено коллективное самоубийство. При этом жители уничтожали и все свои богатства, чтобы не оставлять их врагу. А мы знаем, что Сципион почти не вывез добычи и не мог даже дать наградных денег своим воинам. В случае коллективного самоубийства, естественно, к нежелавшим умирать применялось насилие. И поэтому вряд ли главари допустили бы, чтобы кто-нибудь остался в живых. Наконец, Аппиан сообщает, что Сципион оставил 50 человек для триумфа, а остальных продал в рабство. Между тем он вряд ли мог бы так поступить в случае, если бы они сами отворили ему ворота. Скорее всего, как и сообщает Ливий, когда римляне ворвались в горящий город, было уже поздно, и мужественные защитники Нуманции погибли. И это гораздо более соответствует всему, что мы знаем о неукротимом и свободолюбивом духе кельтиберов.

148

Моммзен Т. История Рима. Т. 2. М., 1937. С. 23.

149

Бобровникова Т. А. Сципион Африканский. М., 1998. С. 256–263.

150

Термин римский.

151

Я ни в какой мере не чувствую себя специалистом по социально-экономической истории Рима, а потому только излагаю общепринятую точку зрения, правда, с некоторыми коррективами. А именно. Я принимаю за аксиому, что аграрная реформа была необходима. В то же время мне кажется, что положение дел на 133 год было вовсе не так безнадежно, как обыкновенно представляют. Более того. Я полагаю, что болезненные явления только намечались в этот период. Что заставляет меня так думать?

Начнем с того, что нашими единственными источниками являются Аппиан и Плутарх. Оба они включают в свое повествование небольшой социально-экономический очерк, который рисует состояние Республики в самых черных тонах. Рим, по их словам, был на краю гибели. Спас его только закон Лициния — Секстия. Но потом он стал нарушаться, и тогда появился Ткберий Гракх. Оба пассажа имеют разительное сходство. Не подлежит сомнению, что они восходят к одному источнику. Замечу, что Плутарх, да и Аппиан вообще не интересовались социальной экономикой, поэтому волей-неволей они должны были в данном случае переписать какого-то другого писателя, которого считали специалистом в данном вопросе. Что же это за источник? Несомненно, какой-то политический памфлет или речь, вышедшая из кругов, очень близких к Тиберию Гракху. Ссылка на закон Лициния — Секстия, принятый за 230 лет до Тиберия, в совершенно другую историческую эпоху, вряд ли была бы уместна в настоящей истории, но прекрасно подходит к памфлету или речи. Мне представляется, что автором этого сочинения был Гай Гракх. Во-первых, по свидетельству самого Плутарха, он написал много книг, в которых обосновывал необходимость аграрного преобразования (Plut. Ti. Gr., 9). Во-вторых, Плутарх прямо ссылается на эти книги как на свой источник В-третьих, он не упоминает ни о каких других сочинениях, написанных на эту тему. Кажется вполне естественным, что, рассказывая о Гракхах, он использовал сочинение самого Гракха. Пассаж написан резко, ярко и полемично. Тщетно было бы искать здесь указание на то, когда возник кризис — в начале II века, в середине или ближе к концу. Естественно, автор сгустил краски насколько возможно, и сведения, им сообщаемые, надо принимать с сугубой осторожностью.

Обращает на себя внимание тот факт, что мы не слышим ни об одной попытке аграрного преобразования до 140 года (о дате см. комментарий). Видимо, ранее никго не замечал беды.

У нас, к несчастью, нет ни одного объективного факта, который позволил бы нам реально судить о масштабах бедствия. Мы не знаем, каков был фонд италийской общественной земли, сколько людей потеряло землю и т. д. Поэтому ученые хватаются за единственный достоверный факт, именно за так называемую «статистику», то есть данные переписи населения, проводимой цензорами. Сами цензорские списки, понятно, до нас не дошли, но они известны нам из Ливия. Еще Моммзен отмечал, что списки показывают, что во II веке число римлян неуклонно падало, ибо вместе с землей они теряли фактически и свои гражданские права. Это очень беспокоило наиболее прозорливых из римских политиков. Так продолжалось до тех пор, пока не была проведена реформа Гракха. Тогда народонаселение Рима сделало гигантский скачок Это уже не риторика, а реальные факты. Но именно эти-то реальные факты вызывают у меня некоторые возражения, вернее, сомнения и недоумения.

Прежде всего напомню сами факты. Материалы переписи показывают, что до 159 года численность римлян неуклонно росла. Так что ни о каком кризисе до 159 года говорить нельзя. Далее, наблюдается убыль населения с 338 314 до 324 тысяч человек. Потом в 142 году население опять начинает расти и уже насчитывает 328 442 человека, но в 136 году падает до 317 923. В 131–130 году цензором был Метелл Македонский. Он был очень обеспокоен и стал предлагать ввести законы против безбрачия. В 125 году перепись показала 394 736. Теперь я изложу свои недоумения.

Первое. Меня поражает, что ни один государственный деятель Рима до 131 года не обращал внимания на убыль населения. Даже такой вдумчивый человек, как Сципион. Первый и единственный, кто выразил тревогу, был Метелл. Но и в том, как он проявил ее, было что-то странное. Напомню, что он обнародовал материал своей переписи в 131–130 году, то есть в разгар земельных реформ. Сам он был сторонником гракханского закона. Казалось бы, он должен был говорить о земле, а не о безбрачии. Почему же он не связал убыль населения с аграрным вопросом? Почему этого не сделал вообще ни один политик? Почему такие убийственные факты не нашли отражения в речах Гая и других гракханцев? Почему о них не говорят в своих очерках Аппиан и Плутарх? Очевидно, все современники, как и Метелл, почему-то не связывали убыль населения с потерей земли.

Наконец последнее и самое главное. Метелл, как уже говорилось, обнародовал материал своей переписи в 131–130 году. И тогда наблюдалась катастрофическая убыль. А в 126–125-м неожиданно население возросло на одну пятую часть. И вот я спрашиваю — почему? Что же произошло за эти пять лет? Мне скажут — как что? Аграрная реформа. Но аграрная реформа проведена была в 133 году. Пик ее падает как раз на 132 год — это показал анализ termini — межевых камней (Degrassi, Inscr. Lat. Lib. R. P. I, nos. 467–72; 474; Astin AE. Op. cit. P. 232). И несмотря на это, численность римлян совсем не увеличилась! Как же так? Комиссия столько времени активно наделяет граждан землей, а население продолжает убывать?

Более того. К концу 130 года вся собственно римская земля была уже роздана. В начале 129-го Сципион остановил деятельность комиссии. По-видимому, она так и не возобновила работу (Арр. В. C., 1,23). Поэтому во время своего трибуната Гай Гракх счел необходимым повторить земельный закон брата. И в эти-то годы население и выросло столь внезапно? Почему?

Я вовсе не претендую на собственное объяснение. Я только говорю, что существующее меня не удовлетворяет. Хочу, кстати, отметить некоторые факты. В 142–141 году была страшная эпидемия; с 139-го обострилась война в Испании. В 133 году она прекратилась, результаты этого, вероятно, должны были сказаться в следующем поколении. Замечу, что цензор Метелл насчитал 318 823 человека, «не считая вдов и сирот». Эта оговорка заставляет заподозрить убыль скорее в результате какой-то войны, чем обезземеливания. Далее. Материалы люстров начиная с 168 года известны уже не из самого Ливия, а из эпитом, то есть из конспектов его «Истории». Дважды сообщаются цифры несколько подозрительные — 324 и 322 тыс. (Ер., 48–49) — Это странно, ибо обычно даются цифры не округленные, а совершенно точные. Все это заставляет меня относиться к «статистике» с некоторой осторожностью.

152

Правда, в 142 году Сципион был цензором и в принципе мог предложить законопроект, но, очевидно, он считал, что это не дело цензора и столь же неуместно, как если бы подобные законы начал предлагать выбранный для войны консул.

153

Единственный источник, упоминающий о законопроекте Лелия, — это Плутарх. Нам неизвестны ни точная формулировка, ни время. В литературе указывают обычно три даты — 151 год — предполагаемый трибунат Лелия, 145-й — его претура, 140-й — консульство. Со своей стороны я решительно отвергаю первую дату, так как трибунат Лелия вообще нигде не упоминается, и то, что он был трибуном, — фантазия исследователей. Из двух оставшихся дат я предпочла бы последнюю. Во-первых, идея аграрного преобразования носилась в воздухе и трудно предположить, что между законопроектами Лелия и Гракха прошло столько лет. Во-вторых, в 140 году Сципиона не было в Риме, и это объясняет странное молчание Плутарха о том, как вел себя во время обсуждения проекта Сципион.

154

Все показывает, что дом Гракхов сиял великолепием. Дух этот, по-видимому, внесла туда Корнелия. Ее отец был человеком блестящим и щедрым. Ее мать, по словам Полибия, поражала всех «блеском и роскошью». Читатель, быть может, помнит ее ослепительные туалеты. Корнелия обменивалась дорогими подарками со всеми царями (Plut. Ti. Gracch., 40). А Тиберий, ее муж, будучи эдилом, устроил столь великолепные празднества, что едва не разорил казну (Liv., XL, 44). Их сын Гай поразил даже привыкших к роскоши аристократов, заплатив баснословные деньги за каких-то изящных серебряных дельфинчиков (Plut. Ti. Gracch., 2; Plin. NM., XXXIII, 147). У его старшего брата Тиберия в 16 лет был «великолепный, богато украшенный шлем» (Plut. Ti. Gracch., 14).

155

Разбор этого дела см. в кн.: Бобровникова Т. А Сципион Африканский. М., 1998. С. 359–363.

156

Слово «гетера» по-гречески значит «подруга».

157

Речь идет о родителях Геракла. В пьесе Плавта Юпитер, плененный красотой Алкмены, проникает к ней в облике ее мужа. Амфитрион, вернувшись из похода, к своему ужасу узнает, что в его отсутствие жена принимала у себя другого. Возмущенный супруг осыпает ее градом упреков. Алкмена, верная и добродетельная жена, сознавая свою невинность, оскорблена до глубины души и требует развода, несмотря на то, что только что в своем монологе перед зрителями признавалась, что любит мужа больше всего на свете. Замечательно, что Плавт изображает Алкмену и Амфитриона как знатных римлян своего времени, причем Алкмена для него — идеальная женщина.

158

Буассье Г. Римская религия от времен Августа до Антонинов. М., С. 561–563.

159

Буассье Г. Цицерон и его друзья. Очерк римского общества времен Цезаря. М., 1914. С. 104.

160

Это был близкий родственник, возможно, кузен того Манцина, которого Сципион когда-то в Африке снимал со скалы.

161

По-латыни эти слова звучат аллитеративно, как заклинание: «Mane, Mancine!»

162

Вся дальнейшая жизнь Гая подтверждает силу его любви к брату. Беседы об аграрном законе они могли вести в течение двух лет — с 136, когда Тиберий вернулся из Нуманции, по 134 год, когда Гай, в свою очередь, туда отправился. Гай был единственным человеком, который во всех подробностях изложил, как и когда у Тиберия появилась впервые идея о законе (Plut. Ti. Gracch., 8). А Тиберий не задумываясь вводит этого мальчика в аграрную комиссию, то есть делает его своим ближайшим помощником. Значит, все было у них заранее обдумано и договорено.

163

Это двоюродный брат Сцеволы Авгура. См. родословные таблицы.

164

Понтификом он стал через год после трибуната Тиберия.

165

Часто дело представляют таким образом: Тиберий Гракх и сенат изначально противостояли друг другу: сенат являлся главным врагом Тиберия. Такую картину мы находим уже у Плутарха. Между тем, как мы увидим, эта схема резко противоречит многим фактам. Первое. Реформу поддерживало множество знатнейших людей, среди них Аппий Клавдий, princeps сената, Сцевола, консул этого года, Муциан, вскоре ставший консулом и понтификом, Фульвий, Катон и Карбон, знатнейшие люди. С сочувствием к реформе относился и Метелл, оплот аристократии. Разумеется, в сенате была группа богатых собственников, которые были ожесточенными врагами земельной реформы. Но совершенно невозможно утверждать, что сенат в целом был против реформ Тиберия. Далее, даже если мы поверим, что сам Тиберий был восторженным фантазером, который не знал реальной жизни, то уж Красс, Аппий и Сцевола ее прекрасно знали. Между тем они отнюдь не стремились к революции и перевороту. Стало быть, они твердо рассчитывали на поддержку части сената.

Эта ложная схема возникла оттого, что источники наши необъективны. Они происходят из двух противоположных лагерей — из стана оптиматов и стана популяров. Авторы-оптиматы, естественно, считают Тиберия мятежником и преступником, а потому утверждают, что мудрый сенат противостоял его разрушительным планам изначально. Другие сведения идут от популяров, во многом от самого Гая Гракха, которые столь же естественно ненавидят сенат, а потому представляют его мрачной силой, враждебной мудрой реформе Тиберия. Участие стольких знатных людей в реформе совершенно не подтверждает этой схемы.

166

По тону и духу речь, сообщаемая Аппианом, резко отличается от тех, что Тиберий произносил перед народом. Призывы: «Давайте отдадим землю!» прямо направлены имущим.

167

Сначала только плебеев, затем, когда борьба патрициев и плебеев была закончена, всего римского народа в целом (III в. до н. а).

168

Моммзен Т. Т. 1. С. 156–258.

169

В рассказе Плутарха в этом месте можно заметить следы антигракханской версии, версии явно ложной, придуманной впоследствии врагами Тиберия. Он говорит, что после вето Октавия Гракх решил прибегнуть к насилию (Plut. Ti. Gracch., 11). Но это утверждение совершенно не вяжется с остальным рассказом. Плутарх сам только что сообщил, что Тиберий остановил жизнь в городе, то есть собирался взять врагов измором, вовсе не помышляя о насилии. Во-вторых, по словам того же Плутарха, два сенатора предложили ему вместо кровопролития обратиться за помощью к отцам. И мятежный трибун сразу согласился. Можно ли поверить, что человек, решившийся на государственный переворот, через минуту кинулся бы к сенаторам, то есть именно к тем, против кого он намеревался поднять оружие, чтобы молить о помощи?! Но что происходит далее? Сенат, по словам Плутарха, не только отказывается помочь трибуну, но и грубо над ним насмехается, то есть смертельно оскорбляет. Казалось бы, теперь-то Тиберию и надо было бы вернуться к своему первоначальному плану и применить силу. Вместо этого он собирается отрешить от должности коллегу, причем ставит вопрос на голосование, иными словами, до последней минуты старается сохранить хотя бы видимость законности.

170

Снятие коллеги было в глазах современников главным преступлением Тиберия. Цицерон прямо утверждает, что он был убит именно за это (Pro МП, 72). В другом месте он пишет: «Что другое нанесло удар Тиберию Гракху, как не то, что он отнял у коллеги власть совершать интерцессию?» (De leg., Ill, 24). Поэтому оратор даже считает, что в конечном итоге Октавий вышел победителем: «Он, претерпев беззаконие, сломил Тйберия Гракха терпением» (Brut., 95) Плутарх пишет: «Из всех обвинений против Тиберия наиболее тяжелое состоит в том, что он лишил власти своего товарища трибуна» (77. Gracch., 45).

171

Из «Государства» Цицерона явствует, что Метелл вместе со Сцеволой были активными сторонниками гракханской реформы (/, 3/). В то же время мы знаем, что Метелл резко выступал против Тиберия в сенате, а Фанний даже приводит в «Истории» его речь против Гракха (Brut., 81). Во время мятежа Гая Гракха Метелл с оружием в руках выступил в защиту конституции (Cic. Phil., VIII, 14). То есть он был противником не аграрного закона, а методов Тиберия.

172

См. параграф VI.

173

То есть приблизительно в 4 раза больше, чем солдату, и в два раза больше, чем центуриону (воин получал 2 обола в день, центурион — 4).

174

Приводимые Плутархом слова Метелл а, по всей видимости, подлинные. Цицерон говорит, что историк Фанний, зять Лелия, поместил в своих анналах речь Метелла против Тиберия Гракха (Brut., 81). Между тем мы точно знаем, что Плутарх пользовался Фаннием или каким-то конспектом его истории. Говоря о подвигах Тиберия под стенами Карфагена, он прямо ссылается на Фанния (Plut. Ti. Gracch., 4).

175

О детях Гракха дошли следующие известия. Метелл Нумидийский в 102 году до н. э. утверждал, что у Тиберия было три сына: «Из них один умер в Сардинии, неся военную службу; второй — ребенком в Пренесте, третий, родившийся после смерти отца, — в Риме» (Val. Max., IX, 7,2).

Второе известие относится к последним дням жизни Тиберия и принадлежит его современнику, Семпронию Азеллиону. Он пишет, что за несколько дней до своей гибели Гракх стал молить квиритов, «чтобы они защитили его и его детей, и велел привести из них ребенка мужского пола, который у него тогда был» (Fr., 7). Из этой фразы следует, что, умирая, Тиберий оставил несколько детей, но только одного сына. Это был, разумеется, старший, которому предстояло служить в Сардинии. Значит, младшего, умершего в детстве, уже не было на свете.

Третье известие принадлежит Гаю Гракху. В одной своей речи он говорит, что из всех потомков Сципиона Африканского и Тиберия Гракха остался только он и один мальчик (ORF2, fr. 47). Что это за мальчик? Мнения ученых разделились. Мюнцер, Фраккаро и Астин считают, что под мальчиком Гай имел в виду собственного сына, так как Плутарх упоминает, что у него был ребенок. Речь датируется 122 годом. Стало быть, к этому времени не осталось в живых ни одного из сыновей Тиберия. Далее, они предполагают, что старший служил в Сардинии в 126 году вместе с Гаем и там скончался.

Эрл же полагает, что старший сын Тиберия был значительно моложе, умер в Сардинии только в 115 году и именно о нем говорит Гай Гракх. Что же касается ребенка самого Гая, то это была девочка.

Я полагаю, что наши источники слишком скудны, поэтому с полной уверенностью ничего утверждать нельзя. Но мне представляется маловероятным, чтобы сын Тиберия служил вместе с Гаем. Во-первых, Плутарх, который очень интересовался подобными вещами, ничего не упоминает о том, что вместе с Гракхом служил его юный племянник. Во-вторых, если мальчик начал службу в 18 лет, он должен был родиться в 144 году, когда отцу его было 18, то есть Тиберий должен был жениться в 17 лет, что вряд ли возможно. Поэтому я думаю, что мальчиком называет Гай именно старшего своего племянника. Что же касается его собственного ребенка, то это действительно могла быть девочка, ибо у нас нет никаких сведений о сыне Гая, а возможно, ребенок еще не родился, так как речь могла быть произнесена в 123 году, ребенок же мог родиться несколько месяцев спустя (Fmccaro P. Studi sul’eta dei Gracchi, I: la tradizione storica sulla revoluzione gmccana. Citta di Costello, 1914, p. 42; Munzer F. Romishe Adelspareien und Adelsfamüien. Stuttgart, 1920, p. 268f; AstinA E. Op. cit.,p. 319–321; Earl D.C. Tiberius Gracchus. A Study in Politics. Collection Latomus. LXVI, Brussels, 1963. P67f).

176

Сохранилось два рассказа о первой попытке Тиберия Гракха баллотироваться в трибуны — один, довольно подробный, мы находим у Аппиана, другой — очень краткий, у Плутарха. Астин пишет, что версия Плутарха недостоверна и враждебна Гракхам (Op. cit.,p. 217). С первым утверждением нельзя не согласиться, второе мне представляется совершенно неверным. Прежде всего обращает на себя внимание следующий факт. Плутарх и Аппиан, как давно было отмечено учеными, зачастую пользуются одними и теми же источниками, но Аппиан их сильно сокращает, так что его рассказ кажется настоящим конспектом. В данном же случае все наоборот. У Аппиана рассказ короткий, но достаточно вразумительный, у Плутарха же — какой-то неясный, скомканный конспект. Что заставило его сократить свое повествование? Довольно ясно. Он или его источник выбросил из рассказа все, что могло скомпрометировать Тиберия Гракха в глазах читателей. Поэтому Плутарх опустил, что трибуны запретили Тиберию ставить на голосование свою кандидатуру, что Тиберий, несмотря на это, рвался к избирательным урнам, что он попытался отнять председательство у Рубрия и передать его своему клиенту. При этом ясно, что Плутарху известен был полный рассказ о событиях этого дня. Он говорит, что Тиберий в своей речи хулил своих коллег, между тем сам Плутарх словом не упомянул, что коллеги ему чем-то мешали. Но все становится ясно, если вспомнить, что это они сорвали голосование в тот день. Далее, Плутарх мимоходом сообщает, что на следующий день председательствовал Муммий (у него Муций) (Plut. Ti Gracch., 18). Значит, Тиберий все-таки добился того, чтобы ему передали председательство.

Нельзя согласиться с Аппианом в одном — он утверждает, что голосование началось и даже две первые трибы подали голоса за Гракха. Очень маловероятно, чтобы трибуны вмешались в середине голосования и в середине голосования Тиберий хотел бы сменить председателя.

177

Назика был не только злейшим врагом Тиберия, но и его очень близким родственником. Он также был внуком Великого Сципиона — его мать была родной сестрой Корнелии, матери Гракхов. Отец же был тот самый Назика, который вместе с отцом Тиберия получал некогда приданое из рук нашего героя (см. родословные таблицы).

178

Самое существенное расхождение между нашими основными источниками — Аппианом и Плутархом — проявляется в описании последнего дня Гракха. Можно сказать, что это вполне закономерно. События развивались так бурно и стремительно, что даже корреспондент, вооруженный современной техникой, не смог бы в точности описать происшедшее. Однако все гораздо сложнее. Дело в том, что перед нами вовсе не два рассказа двух растерянных очевидцев, а две версии событий: сенатская (Аппиан) и гракханская (Плутарх).

В самом деле. Согласно Плутарху, события развивались примерно так, как я описывала, — Тиберий приходит для голосования, Флакк предупреждает его об опасности, в ответ на это сторонники Гракха вооружаются, а Тиберий делает свой знаменитый жест — дотрагивается до головы, чтобы дать понять народу об угрожающей ему опасности.

Тогда часть сената, несмотря на протесты консула, устремляется к месту голосования и убивает ни в чем не повинного трибуна (Plut. Ti. Gracch., 18–19).

Согласно же Аппиану, Тиберий еще накануне собрал своих приверженцев и сообщил им знак-пароль — если он подаст этот знак, они должны начать бой. Придя на другой день, он сразу же захватил центр народного собрания и храм. «Выведенный из себя трибунами, не позволявшими ставить на голосование его кандидатуру, Гракх дал условленный пароль». Приверженцы его начали вооруженные действия. «С этого момента пошла рукопашная». Началось смятение, было нанесено множество ран. Узнав об этом, сенат в полном составе — о сопротивлении консула Аппиан молчит — бросился против преступника (Арр. В. C., 1,15–16).

Разница между обоими рассказами очевидна. У Плутарха все насилие исходит от сената, который, видимо, с самого начала замышляет недоброе (предупреждение Фульвия!), а затем истолковывает невинный жест Тиберия как стремление к короне. Гракх с начала до конца только сопротивляется. У Аппиана насилие исходит от гракханцев. У них уже есть план захвата власти, а жест Тиберия — это знак-пароль, открывающий начало бойни. Кстати, это неопровержимо свидетельствует, что знак этот Тиберием действительно был подан. Ведь о нем упоминают оба автора. Кто же ближе к истине?

Мне скажут, это установить невозможно. Естественно, когда дело дошло до сражения и пролилась кровь, каждая сторона все сваливала на другую. Все это так. Но мне все-таки хочется попробовать распутать этот клубок.

Первое. Готовил ли кто-нибудь в тот день вооруженное выступление? Я утверждаю, что нет. Начнем с сената. Мы прекрасно знаем, как вели себя отцы, когда действительно готовились к бою. Так было, например, в случае с Гаем Гракхом, братом Тиберия. Прежде всего объявлялось чрезвычайное положение. Затем выбирался диктатор или консулу вручались диктаторские полномочия. Тогда диктатор предъявлял свой ультиматум мятежникам. Дело в том, что слово диктатора равнялось закону. Саллюстий пишет: «Эта власть… разрешает магистрату… готовить войско, вести войну… на войне и в дни мира иметь высшую власть и право жизни и смерти, в другом случае без приказа римского народа он не может сделать ничего из этого» (Sali. Cal., 29, 3) Убийство Тиберия впоследствии оправдывали знаменитым примером из древности — Ахала убил мятежного Спурия Мелия. Но беда в том, что Спурий Мелий отказался повиноваться диктатору, а Тиберий этого не сделал, так как диктатора тогда не было. Вот почему, с формальной точки зрения, убийца Мелия был прав, даже если бы Мелий был совершенно невинен, а убийца Гракха не был прав, будь даже Гракх злейшим преступником.

Далее. Пользуясь данной ему властью, диктатор может либо добиться повиновения мятежников, либо, если ему не повинуются, призвать граждан к оружию, что и было продемонстрировано в деле Гая Гракха. Аппиан пишет: «Меня удивляет следующее обстоятельство: сколько раз в подобных же случаях сенат спасал положение дела представлением одному лицу диктаторских полномочий, тогда же никому и в голову не пришло назначить диктатора» (Арр. В. C., I, 16). Почему? Потому что сенаторы не готовились к решительным действиям. Их застали врасплох. Случилось что-то неожиданное, и они сломя голову бросились к месту голосования. Даже не вооружившись. Это обстоятельство особенно поражает. Никто не приготовил оружия. Дрались обломками скамеек. А это было бы невозможно, если бы в тот день отцы решились убить Тиберия Гракха. Замечу, что сенаторов в Риме было около 300. За Назикой устремилась только часть сената, причем безоружная. Между тем Тиберия окружала многотысячная толпа. Итак, сенаторы получили какую-то весть, столь ужасную, что, забыв все на свете, вооружившись чем попало, бросились из храма. Что же это за весть? Несомненно, весть о том, что Тиберий дал знак к вооруженному восстанию и его сторонники начали действовать.

Выходит, прав Аппиан, который говорит, что Тиберий заранее решил захватить Капитолий и подал знак-пароль? Нет, он не прав. У Тиберия было около трех тысяч сторонников. Если бы накануне он распределил между ними роли и вооружил их хотя бы кинжалами — а ношение кинжалов не запрещено было в Риме, — конечно, эти люди могли бы оказать серьезное сопротивление безоружным, малочисленным сенаторам. Но у гракханцев тоже не было оружия. Об этом говорят все источники — и сочувствующие Тиберию, и его обвиняющие. Они выламывали колья из забора и вырывали жезлы у служителей, которые должны были следить за порядком во время голосования. Плутарх подчеркивает, что все убитые были умерщвлены дубинами и камнями и не было ни одного, кто умер бы от меча (Plut. Ti. Gmcch., 19). А из этого с неопровержимой ясностью следует, что гракханцы были готовы к бою не больше, чем сенаторы. Они действовали тоже под влиянием внезапного порыва. К этому мы еще вернемся, а сейчас вновь обратимся к рассказу Плутарха.

В его повествовании поражает одна особенность. Он сообщает удивительные подробности — эпизод со шлемом Тиберия, точные слова Блоссия и пр. Но особенно знаменательно, что он в точности передает слова Флакка, который говорил среди страшной сумятицы, так что его слышал, вероятно, один Тиберий. Откуда такие поразительные подробности? Несомненно, источником его был какой-то писатель, чрезвычайно близкий к Тиберию, досконально знавший события этого рокового дня и всеми силами стремившийся обелить Гракха. Как очень вероятную кандидатуру я назвала бы Гая. Во-первых, как я уже говорила, у него было несколько книг, в которых он много писал о брате (Plut. Ti. Gracch., 8). Во-вторых — и это еще важнее, — сохранился фрагмент его речи, где упоминается царская корона (ORF2, fr. 62). Мальковатти весьма справедливо полагает, что речь была посвящена Тиберию, и Гай старался доказать, что его брат не стремился к царской власти и не требовал короны в день убийства (ORF2. Р.19Т). Но раз так, Гай непременно должен был объяснить, что же в действительности означал жест брата. Он мог сделать это одним способом — подробно описать события того рокового дня. А значит, он должен был рассказать о появлении Флакка. Сделать это было тем более легко, что Флакк был приятелем Гая и мог в точности разъяснить, что же он сказал Тиберию.

Но Гай, хотя был очень хорошо осведомлен о ходе событий, был слишком пристрастным свидетелем. В своем рассказе он явно искажает истину. Первое. Он ничего не говорит о том, что трибуны препятствовали Тиберию и он их прогнал. Он пишет весьма глухо, что возникла небольшая потасовка, причем совершенно неясно, из-за чего. Второе. По его словам, Флакк сказал, что «богатые… замышляют расправиться с Тиберием… и что в их распоряжении много вооруженных рабов и друзей» (Plut. Ti. Gracch., 18). Но Флакк не мог сказать такого, ибо это была ложь. На этом основании Астин вообще сомневается, появлялся ли Флакк, а если и появлялся, говорит он, то не мог предупредить Тиберия о смертельной опасности, так как она ему тогда вовсе не угрожала. Но, если Флакк не появился, что могло заставить гракханцев, броситься к оружию? И потом. Зачем же Тиберий схватился за голову? По объяснению гракханцев, это означало, что ему грозит смерть. Нет, Флакк действительно появлялся, иначе все теряет смысл.

Вероятно, он сказал что-то не столь определенное. Быть может, передал слова Назики, который мог воскликнуть: «Смерть тирану!» Но Тиберий последние дни находился в совершенно невменяемом состоянии. Он испугался и подал сигнал вооружаться.

179

Сципион, вне всякого сомнения, прибыл в Рим осенью 133 года. Известно, что на консульских выборах, которые происходили осенью, он поддержал Рупилия (Cic. De amic., 73).

180

В своей надписи консул Попиллий с гордостью говорит, что отдал общественные земли пахарям (CIL, I. 2, р. 509). (Эту надпись приводит еще Моммзен. Попытки Астина опровергнуть принадлежность ее Попиллию не кажутся убедительными.) Кроме того, все показывает, как резко изменилось настроение сената в 132 году. Установлено, что больше всего общественной земли роздано в 132 году (см. коммент. 57). Это значит, что сенат открыл неограниченный кредит для аграрного закона, которому при жизни несчастного Тиберия не давал ни асса.

181

Жрец.

182

Нам точно не известно, как менялся состав комиссии по годам. В 132 году в нее входили Гай, Аппий Клавдий и Красс Муциан. В 129 году на месте Аппия и Красса мы видим Карбона и Фульвия Флакка. Красс выбыл из комиссии, несомненно, уже в начале 131-го, когда стал консулом и решил покинуть Рим. Но мы не знаем, Карбон или Фульвий заменили его в комиссии. Равным образом нам неизвестно, когда скончался Аппий. Я предполагаю, что Карбон, несомненно, был в числе триумвиров уже в 131 году, ибо к этому году он считался признанным главой демократии. Я думаю также, что Аппий скончался в этом же году, так как он совершенно сходит со сцены и о нем ничего не слышно.

183

Гай Гракх был трибуном в 123 и 122 гг.

184

Цветаева М. Искусство при свете совести.

185

Речь идет о двух царях-соперниках.

186

Впоследствии речь была написана и издана, тон ее не изменился, но ругательства стали изящнее. Вот небольшой фрагмент из нее: «Твое детство — позор для твоей юности, юность — стыл для твоей старости, старость — бесчестье для Республики» (fr. 43).

187

Плутарх упоминает, что народ так преследовал Назику, что тот вынужден был покинуть Рим (Plut. Ti. Gr., 21). У Цицерона же Лелий говорит: «О том, что после Тиберия Гракха его друзья и близкие совершили по отношению к Публию Сципиону, я не в силах говорить без слез» (De amic., 41). О каком Сципионе здесь речь? На мой взгляд, не о нашем герое. Лелий решительно заявляет, что он не будет говорить о том, какой смертью погиб Сципион, и не произносит слова «убийство». Значит, он говорит о Сципионе Назике, о котором скорбит и в «Государстве». Если это предположение верно, то народ натравили на Назику «друзья и близкие» Тиберия. Далее Лелий упоминает Карбона и Гая. Видимо, их он и подразумевает под этим именем.

188

Став трибуном, он сразу же предложил закон, по которому вопрос о гражданских правах и изгнании римского гражданина мог решить только римский народ (Plut. Ti. Gr.,25) Он был направлен против Попиллия. Гай произнес против него две речи, и Попиллий, не дожидаясь приговора, покинул Италию. Вслед ему полетело решение, лишавшее его огня и воды в Италии. Многим это показалось жестокостью. Юные сыновья изгнанника и его родственницы вышли на Форум в трауре и умоляли квиритов о снисхождении. Тогда Гай примчался на площадь и произнес третью речь «Против Попиллия и матрон».

189

Буассье Г. Цицерон и его друзья. Очерк о римском обществе времен Цезаря. М., 1914. С. 242.

190

Это видно из Аппиана (1,23), а также из фрагмента речи Фанния (ORF2,32, fr. 3).

191

Выражение Аппиана.

192

Интересна судьба задуманной им колонии. Почти через сто лет той же мечтой загорелся диктатор Цезарь. Он «записал себе на память, что следует заселить Карфаген». Но, как только он принял эго решение, он «погиб от рук врагов в здании римского сената. Сын же его… прозванный Августом, найдя это указание в записях отца, основал нынешний Карфаген очень близко от прежнего, но остерегаясь проклятой земли древнего города» (Арр. Lib., 136).

193

В подлиннике сардонический — когда губы человека дергаются в предсмертных конвульсиях.

194

Выражение Аппиана.

195

Я здесь не буду исследовать последние дни Гая так же подробно, как и последние дни Тиберия. Это выходит за рамки моей книги. Поэтому сейчас я скажу буквально несколько слов. До нас дошли два источника, повествующих об этих событиях, — Аппиан и Плутарх. В целом рассказ Плутарха кажется мне гораздо достовернее, но Аппиан сообщает несколько драгоценных подробностей, которые окончательно проясняют нам ход событий. Согласно Аппиану, к Гаю в храме кинулся какой-то плебей, схватил его за руки и умолял не губить Республику. В ответ на это один из приверженцев Гая заколол его кинжалом (Арр. В. C., I, 25). Этот рассказ кажется мне неправдоподобным по следующим причинам.

Первое. Невероятно, чтобы убийство, причем убийство в храме, произошло по такому ничтожному поводу.

Второе. Невероятно, чтобы этого человека убили — да еще кинжалом! — у ног Гая и он не сумел помешать преступлению.

Наконец, маловероятно, чтобы плебей обратился с подобной просьбой к Гаю в столь неподходящий момент — он не собирался проводить законы, мешать сенату или поднимать мятеж.

Между тем у Плутарха убит ликтор (у автора «Жизнеописания прославленных мужей» — глашатай консула. De vir. illustr., 65,5), убит в ответ на оскорбление и убит стилем. Этот стиль, очевидно, метнули наподобие дротика. Так что убийца, видимо, находился довольно далеко от Гая, и тот не мог его остановить. Эта деталь, кроме того, показывает, что толпа была безоружна. Однако Плутарх ошибочно говорит, что ликтор бросил свои обидные слова толпе, окружавшей Фульвия (Plut. C. Gracch., 13). Из всего дальнейшего следует, что Гай, а не Фульвий был обвинен в убийстве. Именно Гай бросился на Форум, пытаясь доказать свою невиновность. По словам автора «Жизнеописания прославленных мужей», он даже в волнении прервал речь трибуна (De vir. illustr., 65, 5). Далее Аппиан упоминает о гневном взгляде Гракха. Этот-то взгляд, по его словам, и принят был за сигнал к убийству. Оскорбление — гневный взгляд — удар стилем — это последовательные звенья цепи, перепутанные у наших авторов.

Аппиан упоминает еще об одном. Гай уклонился от участия в собрании и удалился в храм. Это кажется мне очень вероятным. Такое поведение соответствует всей его тактике после возвращения из Карфагена. По словам Плутарха, враги «хотели вывести Гая из себя», чтобы воспользоваться его вспышкой (Plut. C. Gracch., 13) Он знал себя и всячески избегал конфликтов. Об этом ярко свидетельствует такой случай. Консул решил удалить из Рима италиков. Гай, бывший еще трибуном, издал декрет, обещая защитить союзников. «Никого, однако, он не защитил и, даже видя, как ликторы Фанния волокут его, Гая, приятеля и гостеприимца, прошел мимо… Как объяснял он сам, не желая доставлять противникам повода к схваткам и стычкам, повода, которого они жадно искали» (Plut. C. Gracch., 12). Между тем известно, что одно упоминание об Африке приводило его в бешенство. Естественно, он решил не показываться на Форуме. Косвенным доказательством служат слова автора «Жизнеописания прославленных мужей». Он говорит, что Гай после убийства бросился на Форум, чтобы все разъяснить, и прервал речь народного трибуна. Какого трибуна? Конечно, Минуция, который, по словам того же писателя, хотел аннулировать его распоряжения в Карфагене. Значит, в то время как в храме произошло убийство, трибун произносил речь, а Гая почему-то не было (De vir. illustr., 65,5).

196

Правда, Плутарх говорит о критских стрелках, вызванных консулом. Но, даже если это правда, а не вымысел гракханцев, основной удар, несомненно, нанесли сами вооруженные граждане. Даже старый Метелл Македонский участвовал в бою.

197

У Плутарха Лициний.

198

Это ясно видно из Плутарха. Он пишет, что, по словам некоторых авторов, враги захватили Гая и его раба еще живыми. Но раб обнимал господина так крепко, что Гракха нельзя было убить, пока не умертвили и раба (Plut. C. Gracch., 17). Однако все почти согласны, что Гая и его раба нашли уже мертвыми. Значит, упоминаемая легенда могла возникнуть только оттого, что мертвый раб продолжал обнимать господина.

199

Цензором этого года был тот самый суровый и честный Кассий, который по совету Сципиона провел в 137 году демократическую реформу голосования.

200

Именно в этот год Красс Муциан избран был консулом.

201

Выражение Цицерона.

202

Исключение составляли консулы в эпоху 2-й Пунической войны.

203

Эти слова Сципиона, разумеется, никогда не были записаны им и изданы. Они принадлежат к числу тех мгновенных реплик, которые иной раз сам автор передает потом с некоторыми вариациями. Но Сципион, по-видимому, нашел очень емкую и запоминающуюся форму — все писатели повторяют его ответ почти с дословной точностью. Отмечу лишь два момента. Первое. Только Плутарх запомнил, что Сципион назвал народ не просто безоружным, но безоружным сбродом. Он, действительно, должен был употребить какое-то резкое выражение, так как все отмечают, что он оскорбил народ. Второе. Во всех источниках мы находим слова об Италии, которая для этого сброда не мать, а мачеха. Но Валерий Максим пишет, что Сципион еще прибавил, что сам когда-то привел их в Рим в оковах. А у автора «Жизнеописания прославленных мужей» читаем: «Кого я продавал с венком на голове (то есть как рабов. — Т. Б.). Мне представляется, что это некоторая расшифровка слов Сципиона, комментарий, внесенный в текст, чтобы пояснить выражение — «не мать, а мачеха». Такого рода пояснения не свойственны были Сципиону, который всегда говорил с предельной краткостью (см., например, его слова о двух консулах, отправлявшихся в Испанию). Вот почему я признаю эти слова позднейшими добавлениями.

204

Из рассказа Ливия можно заключить, что Гай вмешался в дебаты уже после ответа Сципиона (Ер., 59). Из речи Гая сохранилось три более или менее осмысленных отрывка (четвертый, fr. 20, состоит из двух слов). Первый фрагмент мы уже приводили. Следующий, восемнадцатый фрагмент, испорчен, но ясно читаются слова: «Не гот, кто убил человека». Иными словами, речь идет опять об убийстве Тиберия. Поэтому я считаю, что речь Гая была не столько агитацией за закон, сколько ответом на слова Сципиона о законности убийства его брата. Вот почему и саму речь логичнее представить как внезапный порыв. Ибо сам вопрос и ответ были неожиданностью.

205

Моммзен Т. История Рима. Т. 2. М., 1937. С.97.

206

Там же.

207

Astin A. E. Op. cit. Р. 239.

208

Единственный источник, сообщающий об этом событии, Аппиан, утверждает, что Сципион выступил в сенате. Это сообщение принимает Астин (Op. cit.,p. 239–240). Но мне оно представляется малоправдоподобным. Во-первых, очень трудно поверить, чтобы остановить действие комиссии триумвиров, выбранной на народном собрании, мог кто-либо, кроме народа. Даже после убийства Тиберия сенат не мог запретить деятельность триумвиров. Пф обращает на это внимание и считает, что в сенате произошло только предварительное обсуждение перед rogatio на Форуме (Geer RM. Notes of Land Law of Tiberius Gracchus // TAPhA, 70 (1939)- P. 32sq). Но в таком случае деятельность комиссии не остановилась бы, как утверждает совершенно определенно сам Аппиан. Второе. В тексте самого Аппиана есть странное противоречие. Он говорит: «Выступив в сенате, Сципион не стал порицать закон Гракха, очевидно, не желая раздражать народ» (курсив мой. — Т. Б. — App. B.C., I, 19) — Если он говорил в сенате, при чем же здесь народ? В сенате он мог говорить со всей откровенностью. Скорее всего, он говорил именно в народном собрании. На основании анализа текста Габба полагает, что Сципион апеллировал к народу, а не к сенату (Gabba E. Appiani Bellorum civilium Liber primus. Florence, 1958. P. 60). Моммзен также полагает, что Сципион провел свое предложение через народное собрание (Т. 2. С. 98).

209

Есть мнение, что популярность Сципиона упала после его рокового ответа Карбону в 131 году. Иными словами, думают, что трибун достиг цели. Такого взгляда придерживается Астин (Op. cit., р. 234). На мой взгляд, эта точка зрения не подтверждается фактами.

Первое. Закон Карбона провалился — несмотря на популярность Карбона, резкий ответ Публия и экспансивное вмешательство Гая. Если уж тогда народ, только что в глаза так страшно оскорбленный Сципионом, проголосовал за него, значит, даже эти слова, даже в тот миг не убили его любви к нему.

Второе. Аппиан, рассказывая о событиях 129 года, то есть случившихся уже через два года, говорит, что народ негодовал против Сципиона, которого до того ревниво любил (Ä C. I, 19). К событиям тех лет мы еще вернемся. Сейчас важно отметить, что до 129 года народ «ревниво любил Публия».

Третье. Плутарх, передавая этот эпизод, говорит, что Сципион «едва не потерял расположения народа» (курсив везде мой. — Т. Б.; Ti. Gracch., 21). Ведь его впервые прервали возмущенными криками. Но уже эти слова показывают, что расположение народа он все-таки не потерял.

Наконец, в 129 году Сципион один решился выступить со страшно непопулярным проектом. Такое мог себе позволить только очень любимый народом политик. И самое замечательное — он добился успеха.

Итак, до 129 года Сципион, безусловно, не потерял народного расположения. Утратил ли он его полностью в последние месяцы жизни? Думаю, что нет. На это указывает ряд обстоятельств.

Первое. Сам факт его политического убийства. Убили его потому, что не могли победить другим путем. А ведь ареной борьбы был Форум.

Второе еще существеннее. Это свидетельство Цицерона. Тут я должна напомнить несколько фактов из его биографии. Как известно, оратор спас Республику от Катилины, был за это превознесен до небес, но несколько лет спустя трибун-популяр Клодий добился его изгнания, его дом был разрушен, сам он лишен огня и воды в спасенной им стране. Естественно, это оставило в его душе великую горечь. И он находил утешение в том, что отыскивал древних героев, которые тоже оказывали услуги отечеству, а потом также были оскорблены неблагодарным народом. К этой теме он возвращается неоднократно.

Если бы среди этих гонимых был и его кумир Сципион, он не только не стал бы этого скрывать — он бы всеми силами раздул и приукрасил этот факт. Но мы этого не видим ни разу. Более того. Диалог «Республика» происходит всего за несколько дней до смерти нашего героя. Разговор опять заходит о неблагодарной родине. И тут Сципион говорит об иных, нетленных, небесных наградах, которые ожидают гонимых. Было бы очень логичным, чтобы все присутствующие скорбели именно о чудовищной измене народа Сципиону. Тем более что он говорит о светлой участи, которая ожидает на небе его самого. Но вместо того речь идет о Назике, убийце Тиберия Гракха. Видимо, у Цицерона не было ни малейших оснований записывать нашего героя в число утративших народную любовь великих людей.

210

Эта картина заимствована мной из «Республики» Цицерона.

211

Слова эти, говорят, повторил Метелл Македонский. Он сказал детям: «Благодарите богов за Рим — за то, что Сципион не родился в другой стране» (Plut. Reg. et imp. apophegm., MeteU. Mac., 3).

212

Эта картина взята из «Дружбы» Цицерона.

213

Образ Лелия, данный Цицероном, по-видимому, соответствует действительности. Именно таким настроением проникнуты и те отрывки речи Лелия о Сципионе, которые до нас дошли. Цицерон, разумеется, читал эту речь полностью.

214

Есть даже мнение, его разделяют Каркопино и Астин (Op. cit., р. 241), что в надгробной речи Лелия прямо утверждается, что Сципион умер естественной смертью. В доказательство приводят слово morbus, ясно читающееся в тексте. Но фрагмент безнадежно испорчен. Вместо morbus некоторые восстанавливают cum isto modo mortem obiit (лит. см. ORF2,p.l21). Кроме того, даже если слово morbus и было в тексте, совершенно неясно, в какой связи оно было употреблено. У Цицерона Лелий говорит, что мгновенная смерть избавила Сципиона от старости, чувства конца и пр. «О роде же смерти говорить трудно» (De amic., 11–12). Вероятно, что-то в этом роде было и в речи Лелия.

215

Существует еще один человек, которого обвиняют в убийстве Эмилиана. Но человек этот самый неожиданный. Аппиан пишет: «Это было делом рук Корнелии, матери Гракха, с целью воспрепятствовать отмене проведенного им закона; она действовала при помощи своей дочери Корнелии Семпронии» (Арр. В. C., 1,20). Это сообщение я не могу, однако, принять. Видимо, оно плод обычной у Аппиана путаницы (см. коммент. 54). Первое. Корнелию глубоко чтили и друзья, и враги ее сыновей. В то время как их тела лишены были законного погребения, ей поставили статую на Форуме. Она почиталась чистейшей, добродетельнейшей женщиной Рима. Могло ли это быть, если бы над ней тяготело обвинение в подлом убийстве, уж не говорю — первого гражданина Рима, а просто близкого родственника?

Второе. Плутарх и Аппиан, как давно было замечено, пользовались какими-то общими источниками. Однако Плутарх перед Корнелией преклоняется. Обвинения в убийстве он не опровергает — он о нем просто не знает. Да и никго не знает о нем, кроме Аппиана.

Наконец, обращает на себя внимание вот что. Если Сципион был задушен, естественно, его жена не могла одна с ним справиться и впустила убийцу. У Аппиана же этим грозным убийцей была ее семидесятилетняя мать.

216

Буассье Г. Цицерон и его друзья. С. 35.