Примечания книги Оттепель. События. Март 1953–август 1968 года. Автор книги Сергей Чупринин

1

Совместное заседание длилось всего 40 минут – с 20.00 до 20.40. «А через час с небольшим – в 21 час 50 минут – врачи констатировали, что Сталин умер» (Р. Пихоя. С. 222).

2

Николай Патрикеев – полковник госбезопасности, начальник отдела, в котором служил Бобков.

3

Румынский фильм 1952 года по роману М. Садовяну о крестьянине, который становится сознательным строителем социалистического общества.

4

Однако же не всех. «Эта смерть, – вспоминает Зинаида Николаевна, жена Б. Пастернака, – его потрясла, но, когда я попросила его написать стихи на смерть Сталина, он наотрез отказался, сославшись на то, что умер очень жестокий человек, погубивший всю интеллигенцию» (Б. Пастернак. Второе рождение. С. 403).

5

«Над нами, – рассказывает Святослав Рихтер, – стоял гроб, его не очень хорошо было видно, да я и не старался смотреть. <…> когда я начал играть, обнаружилось, что правая педаль этого дрянного инструмента не действует. <…> Я собрал партитуры и попросил кого-то из оркестра помочь мне подсунуть их под педаль, чтобы она хоть как-то действовала. Мне нужно было играть медленную часть ре-минорного концерта Баха. Пока возился с педалью, я заметил, что люди на галерее вдруг засуетились. Верно, решили, что я подкладываю бомбу!» (Б. Монсенжон. Рихтер: Диалоги; Дневники. С. 28).

6

«Я не плакал, – вспоминает Рудольф Баршай. – Я с удовольствием смотрел на Давида Ойстраха, который в перерывах между выступлениями своего трио спокойно играл в шахматы, и думал: какой умница» (Нота. С. 127).

7

«И я помню, – говорит Владимир Огнев, – как плакали сотрудники „Литературной газеты“ в зябкий день траурного митинга, когда Симонов читал стихотворение на смерть вождя <…>» (В. Огнев. Амнистия таланту. С. 119).

8

«Все были подавлены, растеряны, говорили сбивчиво, как будто это не опытные литераторы, а математики или землекопы, впервые выступающие на собрании, – вспоминает Илья Эренбург. – Ораторов было много. Я тоже говорил, не помню что, наверное, то, что и другие: «выиграл войну… отстаивал мир… ушел… скорбим… клянемся…» (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 313).

9

«– Разве тогда о нем плакали? – сказал Л. – О себе плакали. Одни плакали от страха; другие – думая о прошлом или, о будущем. Все – иногда сами того не зная – о том плакали, что прошлого не исправить» (Л. Гинзбург. С. 209).

10

«Передовая статья была подготовлена по стенограмме выступления Константина Симонова на траурном митинге писателей в Центральном доме литераторов» (В. Косолапов. С. 72).

11

Самому Косолапову эта историческая фраза запомнилась так: «Разве правильно все задачи, стоящие перед советской литературой, сводить к воссозданию образа товарища Сталина?»

Стоит внимания, что одновременно с Косолаповым нагоняй от секретаря ЦК КПСС П. Н. Поспелова получил и К. А. Губин, главный редактор газеты «Известия», где появилась передовица под названием «Забота о благе народа – высшая цель партии Ленина–Сталина», ибо, – цитирует Косолапов Поспелова, – «наша партия – это не партия усопших вождей, она – партия живая, развивающаяся, активно действующая» (В. Косолапов. С. 73, 72).

12

Как рассказывает Федор Левин, «Фадеев долго крепился, отмалчивался. Но в конце концов ему пришлось заговорить. Уже был, помнится, объявлен процесс врачей – „убийцы в белых халатах“. И Фадеев выступил, под самый занавес. Это была ужасная речь. Он осуждал роман В. Гроссмана, тут же неизвестно для чего громил Лукача и М. Лифшица.

Произнеся эту речь, он, ни на кого не глядя, прямой, высокий, прошел через зал и скрылся в какой-то задней комнате.

Сейфуллина, взволнованная, пошла за ним. У двери ее остановила секретарша. – Александр Александрович велел никого не пускать.

Сейфуллина отстранила ее и вошла. Фадеев ходил по комнате взад и вперед.

– Саша, как ты мог! – воскликнула она. Фадеев остановился.

– Лида, уходи. Мы поссоримся. Уходи! Я член партии, я хочу им остаться. <…>

Это было уже после смерти Сталина. Через несколько дней процесс врачей „лопнул“, как вонючий пузырь. Речь Фадеева, опубликованная в „Литературной газете“, нигде больше им не перепечатывалась. В сборник „За тридцать лет“ он ее, конечно, не включил.

Потом он позвонил в Воениздат, который еще до статьи М. Бубеннова заключил договор с Гроссманом, но романа не издавал и даже пытался получить с него обратно выплаченные деньги. Фадеев сказал, что роман надо издавать. На II съезде Союза писателей Фадеев в речи заявил, что его ввела в заблуждение печать и что Гроссман сделал поправки в романе. И то и другое – неправда» (Наше наследие. 2015. № 112. С. 108).

По дневниковому свидетельству Корнея Чуковского от 20 февраля 1954 года, Фадеев «сам повел откровенный разговор о себе: „какой я подлец, что напал на чудесный, великолепный роман Гроссмана. Из-за этого у меня бессонные ночи. Все это Поспелов, он потребовал у меня этого выступления. И за что я напал на почтенного, милого Гудзия?“» (К. Чуковский. Т. 13. С. 166).

13

Правильно: Джойнта.

14

Нина Сергеевна Лашина (Покровская; 1906–1990) в ту пору заведовала отделом писем в журнале «Крокодил».

15

На самом деле, в прокат был выпущен 41 фильм.

16

По разу упомянуты победа «великого дела Ленина – Сталина» и «знамя Ленина – Сталина».

17

Этому заявлению предшествовали приглашения со стороны руководителей Союза писателей. См. письмо Зощенко Константину Федину от 3 мая:

«В середине апреля вернулась из Москвы В. Кетлинская, которая сказала мне, чтобы я срочно послал заявление в ССП на предмет восстановления меня в Союзе. Об этом с ней говорил А. Софронов. Несколько дней спустя В. Саянов передал мне аналогичное предложение, исходящее от А. Суркова и А. Софронова. По этой причине 22 апреля с/г я послал в Москву заявление на адрес секретариата ССП» (Константин Федин и его современники. Т. 1. С. 359).

18

Анна Ахматова, исключенная вместе с Михаилом Зощенко, была восстановлена в ССП еще 19 января 1951 года.

19

«В статье не хватало только сказать, что куда тут Франциску Ассизскому до Сталина» (М. Пришвин. С. 337).

20

Задумав «внеочередную» главу о Сталине в поэме «За далью – даль», 11 июля Твардовский записывает в дневник: «О нем я не могу не писать, и писать что-то безотносительное или обходящее его стороной сейчас было бы то же, что писать о нем, только о нем, когда это было почти обязательно. Даже если представить, что его ошибки в 100 раз больше, чем покамест говорят, он – всё равно он, он огромная, главная, может быть, половина нашей жизни» (А. Твардовский. Дневник. С. 84).

21

Первая кампания политической травли этого дирижера была развязана еще во второй половине 1920‐х годов. По мнению партийной, комсомольской и профсоюзной организаций ГАБТ Голованов стремился «перенести в советский театр старые, буржуазные нравы и методы работы» и был чересчур «консервативным» (Комсомольская правда, 5 апреля 1928. С. 4). В действительности – противился постановкам советского оперного «новодела». «Нужно открыть окна и двери Большого театра, иначе мы задохнемся в атмосфере головановщины. Театр должен стать нашим, рабочим, не на словах, а на деле. Без нашего контроля над производством не бывать театру советским. Нас упрекают в том, что мы ведем кампанию против одного лица. Но мы знаем, что если нужно что-нибудь уничтожить, следует бить по самому чувствительному месту. Руби голову, и только тогда отвратительное явление будет сметено с лица земли. Вождем, идейным руководителем интриганства, подхалимства является одно лицо – Голованов» (Комсомольская правда, 2 июня 1928. С. 5). Результатом явились увольнение дирижера в 1928 году, в 1930‐м он восстановлен, в 1936‐м вновь уволен, в 1948‐м вновь восстановлен.

22

Как утверждает Альберт Беляев, секретари ЦК «незадолго до самоубийства Фадеева» договорились не принимать его (Коммерсантъ-Власть, 28 сентября 2009. С. 59). Позднее так же поступили с А. Твардовским.

23

В. Д. Кульбакин – историк, директор Центральной комсомольской школы при ЦК ВЛКСМ.

24

О том, как готовилось это предложение, рассказывает Константин Федин в дневниковой записи от 19 мая: на совещании в ЦК КПСС «<…> обнаружилось, что существует единодушие в одном пункте у значительной и сплоченной группы секр<етариа>та. Пункт этот – требование „отставки“ Ф<адее>ва. Значит, он был прав, говоря мне о таком замысле..! Конечно, мотивируется требование отставки болезнью Ф<адее>ва, и конечно, не было при этом недостатка в жалких словах сочувствия несчастному больному и в высоких словах признания его „невозместимости“. <…> С уходом Ф<адее>ва может стать только тяжелее и хуже в Союзе, чем было при нем. И мы еще горько поплачем о нем… К удовольствию тех, кто его заменит» (Константин Федин и его современники. Т. 1. С. 362).

25

«Последние вести о „Декабристах“ знаю от Вс. Рождественского, – еще 29 апреля занесла в дневник Любовь Шапорина. – Они с Юрием Александровичем были у нового министра культуры Пономаренко. Мнение министра об опере, что такой музыки за всё советское время еще не было, прекрасной, человечной и благородной. Опера могла бы идти и так, но ввести Пестеля желал тот, кого уже нет среди нас! „Декабристы“ должны пойти еще в этом сезоне. <…>

Пономаренко еще сказал: „Когда я слушал оперу, у меня сердце щемило. И не у меня одного, а у многих из нас!“ (Политбюро)» (Л. Шапорина. С. 233).

26

Как говорит А. Н. Яковлев, работавший тогда инструктором ЦК КПСС, «Хрущев и тут обманул своих соратников. Он поведал им о своих конечных замыслах по Берии лишь в последние дни перед заседанием Президиума.

Маленков в своих тезисах предстоящей речи на пленуме собирался сказать только о том, что Берия сосредоточил слишком большую власть, поэтому его надо передвинуть на одно из министерств. Будучи руководителем правительства, и он не знал, что у Хрущева совсем другие планы относительно их общего друга» (А. Яковлев. Т. 1. С. 171).

27

По свидетельству генерала П. Судоплатова, портреты Берии в тот же день были сняты со стен в здании МВД на Лубянке, «к удивлению многих сотрудников этого учреждения, еще ничего не знавших о том, что произошло в Кремле». На следующий день его произведения и изображения стали изымать повсюду. Как вспоминает журналист Виталий Сырокомский, «портрет Л. Берия, висевший на стадионе во Владимире среди других портретов вождей, снимали прямо во время футбольного матча на глазах у сотен удивленных болельщиков» (Цензура в Советском Союзе. 1917–1991. С. 372).

28

«Сначала, – вспоминает А. И. Микоян, – он не понял серьезности дела и нагло сказал: „Что вы у меня блох в штанах ищете?“ Но потом до него дошло» (А. Микоян. С. 588).

29

«Почему мы привлекли к этому делу военных? – уже оказавшись в отставке, объясняет Н. С. Хрущев. – Высказывались соображения, что если мы решим задержать Берию и провести следствие, то не вызовет ли Берия чекистов, нашу охрану, которая была подчинена ему, и не прикажет ли нас самих изолировать? Мы совершенно были бы бессильны, потому что в Кремле находилось довольно большое количество вооруженных и подготовленных людей. Поэтому и решено было привлечь военных» (цит. по: Лаврентий Берия. С. 9).

«В эти часы в Москву входили танки Таманской дивизии – по Киевскому шоссе, Дорогомиловской улице, через Бородинский мост. На Смоленской площади они свернули налево, на Садовое кольцо, и далее – к центру. К стратегическим точкам города» (Ю. Жуков. С. 491).

30

Обращает на себя внимание последовательность, с какой на следующий день после ареста Л. П. Берии расположены фамилии в этом перечне.

31

2–7 июня.

32

А. А. Фадеев.

33

Слова Фадеева: «Слишком много денег. У писателей слишком много денег. Я об этом написал записку в ЦК. Надо умерить и подрезать доходы», – вызвали негодование Леонида Леонова, председательствовавшего в то время в Литфонде: «У кого много денег? У тебя – да. Но если они тебя мучают – отдай их в какой-нибудь детдом или, наконец, просто в Литфонд на ссуды писателям. Но ведь другие-то – я это знаю по Литфонду – писатели живут, еле-еле сводя концы с концами. Сколько у нас еще нищеты? Что это за жест? По Толстому получается, Алексею Константиновичу: «мы вчера осетра с трудом съели».

Пересказывая этот заочный диалог двух классиков, Корнелий Зелинский не удержался, впрочем, от язвительного реального комментария: «А ты, брат, как председатель Литфонда, вымахал себе двухэтажную собственную дачу из фондовых материалов по казенной цене и на участке Литфонда. Вот какой был ты председатель. Да что себе. Еще и дочери на том же участке отдельную дачу построил. Дочерям квартиру отдал, а новую, пятикомнатную, получил для себя, с женой» (К. Зелинский // Минувшее, 5. С. 99–100).

См. также рассказ А. Беляева о жалобах Л. Леонова (22–27 мая 1967 года) на свое скудное материальное положение (Коммерсантъ-Власть, 28 сентября 2009).

34

См. письма А. Фадеева от 23 мая (в соавторстве с А. Сурковым), 25 августа, 11 сентября, 14 сентября, 19 октября. «В связи с этими записками, – рассказывает Фадеев в письме Владимиру Ермилову от 4 мая 1956 года, – я просился тогда на прием к тт. Хрущеву и Маленкову. Но мне на это не ответили, и я не был принят. Тов. Поспелов – со слов Суркова – был „обеспокоен“ тем, „не показываю“ ли я эти записки писателям и не объединяю ли их таким образом на платформе, вызванной моей „депрессией“ в связи с моим, известным тебе заболеванием» (А. Фадеев. Письма и документы. С. 212).

35

Как вспоминает Л. М. Каганович, «во время сентябрьского Пленума ЦК в перерыве между заседаниями Пленума, в комнате отдыха, где обычно происходил обмен мнениями членов Президиума по тем или иным вопросам, Маленков неожиданно для всех сказал: „Я предлагаю избрать на этом Пленуме Хрущева Первым секретарем ЦК“.

Я говорю „неожиданно“, потому что о постановке такого важного вопроса обычно предварительно осведомляли. Когда я потом спросил Маленкова, почему он не сказал никому об этом предложении, он мне сказал: перед самым открытием Пленума ЦК к нему подошел Булганин и настойчиво предложил ему внести на Пленуме предложение об избрании Хрущева Первым секретарем ЦК. „Иначе, – сказал Булганин, – я сам внесу это предложение“. „Подумав, что Булганин тут действует не в одиночку, я, – сказал Маленков, – решил внести это предложение“. На совещании Булганин первый с энтузиазмом воскликнул: „Давайте решать!“ Остальные сдержанно согласились и не потому, конечно, что, как нынче могут сказать, боялись возразить, а просто потому, что если выбирать Первого секретаря, то тогда другой кандидатуры не было – так сложилось» (Л. Каганович. С. 564).

36

Как видим, Анатолия Софронова, возглавлявшего «русскую партию», в списке «рабочих» секретарей правления ССП уже нет. См. 16 октября.

37

«Роман Леонова „Русский лес“ оказался тусклым, витиеватым и безжизненным», – записывает в дневник Корней Чуковский (К. Чуковский. Т. 13. С. 156).

38

Речь идет о танцевальной программе «Мир и Дружба» по мотивам произведений разных народов.

39

Михаил Кедров в 1946–1955 годы – главный режиссер МХАТа, Алла Тарасова в 1951–1955 годы – директор этого театра.

40

Дневниковая запись Александра Довженко от 2 февраля 1954 года:

«Всё, что я узнал о суде над ним, о его уничтожении и о содержании обвинительного заключения, <…> всё настолько отвратительно и мерзостно, настолько преступно и так патологически-мерзко, что дальше уже некуда. <…>

Как же так случилось, что на самом наивысшем этаже нашего здания нового мира завелась аморальная, недопустимая гадость? Что же тогда мы собой представляем? Кто мы? Почему это стало возможным? Что делать? Стыдиться, возмущаться, презирать? Саркастически качать головами? И т. д. и т. п.? Правая рука большого <человека> на протяжении почти двух десятков лет была рукой мелкого мерзавца, садиста и хама. Вот трагедия! Вот что заводится за высокими непроветриваемыми стенами. Тысячи агентов-дармоедов, расставленных по улицам и везде, где надо и не надо, на протяжении двадцати лет охраняли предателя родины, партии… Что это? Кому же теперь клясться в верности?

<…> Будьте вы прокляты, предатели жестокие, авантюристы» (А. Довженко. С. 709; пер. с укр.).

41

«<…> Настоящее название, уничтоженное редакцией, „Гнилой зуб“ <…>» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 625). Одновременность этих публикаций в «Литературной газете» дала повод Александру Раскину для эпиграммы:

42

Узнав об этом в декабре 1962 года, Александр Твардовский, – как записывает в дневник Владимир Лакшин, – «был очень раздражен <…> ему кажется, что это помешает „Теркину на том свете“, скомпрометирует его.

Дементьев склонил Александра Трифоновича на публичный ответ С. Юрасову, но я уговорил его не без труда – воздержаться от печатания ответа в журнале. Пусть идет где-то в собрании сочинений, а нам не следует терять лицо и выступать в духе мелких пропагандистов» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 96).

43

Это письмо было написано и отправлено после многоступенчатых согласований с правлением ССП СССР, Секретариатом и Президиумом ЦК КПСС.

44

Высшая мера наказания, т. е. смертная казнь.

45

«Шолохов вышел из редколлегии „Нового мира“ и в сущности только потому, что предложил куски из 2-ой книги „Поднятой целины“, а А. Т., прочитав их, сказал ему: „Да-а, первая книга была получше…“» (А. Кондратович. Новомирский дневник. С. 45).

46

И. В. Мейерхольд (1905–1981) – дочь и ученица репрессированного и к тому времени еще не реабилитированного В. Э. Мейерхольда, жена Меркурьева.

47

Лауреатом Нобелевской премии в 1954 году стал американский прозаик Эрнест Хемингуэй, в 1955 году – исландский прозаик, поэт и драматург Халлдор Лакснесс, в 1956 году – испанский поэт Хуан Хименес.

48

Правильно: М. Лифшиц.

49

Это письмо, – 24 марта сказано в докладной записке Отдела науки и культуры ЦК КПСС, – «дезориентирует молодежь – читателей газеты» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 211).

50

Решением Государственной закупочной комиссии, – вспоминает Биргер, – «<…> с выставки купили две работы. Один пейзаж и этот самый мой портрет. <…>

Потом с этого портрета репродукцию выпустили, потом он поехал на международную выставку в Бухарест, и я сразу, прямо с выставки был принят в члены Союза. Вдруг я как-то оказался подающим надежды молодым художником» (М. Киселев, Б. Шумяцкий. С. 66).

51

В Ленинграде.

52

Теперь их имена напрочь забыты. Произведения Ц. Галсанова, Л. Коробова и даже четырежды лауреата Сталинской премии Н. Вирты не переиздаются. Что же касается А. Сурова, то он памятен разве лишь по сонету-эпиграмме Эммануила Казакевича:

53

Н. Вирта восстановлен в СП СССР в 1956 г., А. Суров – только в 1982 г.

54

«<…> Любопытные страницы, где лени и стали <т. е. ритуальных упоминаний Ленина и Сталина> нет и в помине», – 21 апреля комментирует в письме Ольге Фрейденберг эту публикацию автор (Б. Пастернак. Т. 10. С. 38).

55

Сомневаясь в возможности прижизненной публикации романа, Б. Пастернак 16 апреля особо отмечает в письме сестре О. М. Фрейденберг, что «слова „Доктор Живаго“ оттиснуты на современной странице, запятнаны им!» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 25).

56

«Разумеется, – защищая эту публикацию от нападок В. Ермилова, 3 июня высказывается в своем дневнике Сергей Дмитриев, – стихи последние Пастернака довольно слабые, и есть в них образы поэзии субъективной. Но почему же Пастернак должен писать и думать, как Сурков или Твардовский? Ответа нет. Стереть всякую поэтическую индивидуальность, что ли, нужно? Поэзия Суркова и Твардовского действительно ближе одна другой, нежели поэзии Пастернака. Но почему ближе? Потому что Сурков и Твардовский в меньшей мере поэты, нежели стихотворные публицисты. А Пастернак – поэт: он чувствует мир, природу, людей, переживания по-своему и по-своему их в определенной своей системе образов дает. Ермилову и ему подобным поэзии не нужно. Нужна политическая публицистика в стихотворной форме. Могут быть поэты, удовлетворяющие такой нужде. И великие поэты. Например, Маяковский. Но почему все поэты должны быть Маяковскими, да и могут ли они им стать?» (Отечественная история. 1999. № 6. С. 124).

Сам же Б. Пастернак 2 сентября написал М. Баранович: «<…> То, что написал обо мне весной Ермилов, ни капли не обидело меня. Со своей точки зрения он совершенно прав, становясь на его место, я с ним согласен» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 49).

57

Стихотворение «Рассвет» будет впервые опубликовано в московском альманахе «День поэзии 1956».

58

На самом деле все десять («Весенняя распутица», «Белая ночь», «Март», «Лето в городе», «Ветер», «Хмель», «Бабье лето», «Разлука», «Свиданье», «Свадьба»). Ошибка памяти Огнева объясняется, по-видимому, тем, что восемь других стихотворений Пастернака были напечатаны тоже в «Знамени», но в сентябрьском номере за 1956 год.

59

Андрей Турков в биографии Твардовского пересказывает отклики первых слушателей и читателей поэмы: «Читала я, – вспоминала С. Караганова, заведовавшая в журнале отделом поэзии, – чувствуя холодок по спине, невольно оглядываясь на запертую дверь комнаты. Мне было страшно… Сталин умер меньше года назад».

«„Интересно – оторвут ему за это голову?“ – бормотал Николай Асеев, слушая, как автор читает поэму собравшимся в редакции, хотя и сам подтвердил: „Что до того света, то всё совершенно верно – я давно на нем живу“» (А. Турков. Твардовский. С. 199).

60

«<…> средне беллетристическое, газетно-злободневное произведение, давшее название целому периоду нашей истории» (Р. Орлова, Л. Копелев. С. 13).

61

См., например, реплику Хрущева на заседании Президиума ЦК КПСС 25 апреля 1963 года: «<…> понятие о какой-то оттепели – это ловко этот „жулик“ подбросил, Эренбург <…>».

62

Полуслучайно встретившись с Анной Ахматовой 7 июля, Константин Федин излагает в дневнике ее осмотрительную трактовку ленинградских событий:

«Все это рисуется ею совсем не так, как передается сплетниками: беда, конечно, в том, что негодники английские студенты, перед к<о>т<о>рыми Зощенко сказал свое неуклюжее слово, по приезде в Лондон расписали в газетах и раздули его выступление как бог знает что… <Зощ>енко затем выступил на собрании ленинград<ских> писателей, желая, по-видимому, оправдаться, и с ним случилась истерика… Вряд ли он избудет теперь свое несчастье…» (Константин Федин и его современники. Т. 1. С. 49–50).

63

Уйдя в запой, А. Твардовский на этом заседании отсутствовал. И, как подчеркнул Александр Фадеев в процитированном выше письме М. И. Твардовской, «никакие формальные отговорки не могут снять нехорошего впечатления, произведенного отсутствием Саши. Если бы он был в больнице, все-таки было бы понятней, почему он не может быть на секретариате. Но надо сказать, что на эту сторону дела никто не педалировал, если не считать того, что один из секретарей поставил вопрос Сергею Сергеевичу <Смирнову>, во время речи последнего, почему же отсутствует редактор, и когда С. С. ответил, что „болен“, потребовал расшифровать, чем болен. Потом уже никто к этой теме не возвращался. Первый секретарь сказал: „Не пришел, потому что в результате общественной критики понял, что ему либо придется отступать, либо встать против мнения такой инстанции, которой он обязан подчиняться“» (А. Фадеев. Письма и документы. С. 331).

64

Как отмечено в докладной записке Отдела науки и культуры ЦК КПСС от 21 ноября, «с резким осуждением поэмы Твардовского выступили писатели Катаев, Сурков, Федин, Симонов и секретари ЦК КПСС» (цит. по: Р. Романова. Александр Твардовский. С. 436). Их-то годы спустя Твардовский и винил: «<…> не будь квалифицированной интерпретации Суркова и др. – эта штука могла быть опубликована, ее бы читали и похваливали те же идейно-выдержанные вурдалаки, которые запретили ее (предварительно сняв для себя копийку). Распространенность вещи в списках, по-видимому, огромная: письма из разных мест, изустные свидетельства и т. п.» (А. Твардовский. Дневник. С. 239).

65

По сведениям В. Огрызко, первоначально секретарь ЦК КПСС П. Н. Поспелов рекомендовал назначить на этот пост Владимира Ермилова. См. об этом же дневниковую запись К. Чуковского от 13 июня.

Стоит внимания, что кандидатура Ермилова как преемника Твардовского возникнет еще один раз спустя 9 лет (см. 23 марта 1963 г.).

66

«В „Новом мире“ («Отречемся от „Нового мира“»), – 7 августа пишет Марку Азадовскому Юлиан Оксман, – остается Дементьев, кот<ор>ый, наконец, поднял веки и отмежевался от Твардовского. Главным редактором намечался Друзин <…>» (М. Азадовский – Ю. Оксман. Переписка. С. 362).

67

Исаак Эммануилович Бабель расстрелян в Бутырской тюрьме в ночь на 27 января 1940 года.

68

Л. Ю. Брик.

69

Н. Петров – постановщик, А. Тышлер – художник, Р. Щедрин – автор музыки к этому спектаклю.

70

Запись в дневнике Корнея Чуковского от 15 декабря: «Весь город говорит о столкновении Эренбурга и Шолохова, говорившего в черносотенном духе» (К. Чуковский. Дневник. С. 179).

71

Позже радиостанция изменила свое название на «Радио „Свобода“».

72

Свои пожелания делегатам съезда по «Радио „Освобождение“» направили также Джон Дос Пассос, Торнтон Уайлдер и Эптон Синклер.

73

Владимир Померанцев и Михаил Лифшиц не названы прямо, но именно они прежде всего имелись в виду.

74

«Только что вернулся со Съезда, – записывает в дневник Корней Чуковский 15 декабря. – Впечатление – ужасное. Это не литературный Съезд, но антилитературный съезд» (К. Чуковский. Дневник. С. 179).

Ср. с дневниковой записью Юрия Нагибина:

«И само действо съезда, от которого хочется отмыться. Ужасающая ложь почти тысячи человек, которые вовсе не сговаривались между собой. Благородная седина, устало-бурый лик, грудной голос и низкая (за такое секут публично) ложь Федина. А серебряно-седой, чуть гипертонизированный, ровно румяный Фадеев – и ложь, утратившая у него даже способность самообновления; страшный петрушка Шолохов, гангстер Симонов и бледно-потный уголовник Грибачев. Вот уж вспомнишь гоголевское: ни одного лица, кругом какие-то страшные свиные рыла» (Ю. Нагибин. С. 86–87).

75

«Скучные мертвые доклады, особенно духовно лысого Герасимова по кинодраматургии», – комментирует Александр Довженко (А. Довженко. С. 725).

76

«Съезд, – в тот же день записал в дневник Евгений Шварц, – встал, встречая его, – и не без основания. Он чуть ли не лучший писатель из всех, что собрались на съезд. Да попросту говоря – лучший» (Е. Шварц. Живу беспокойно… С. 426).

Представим, однако, точку зрения Вениамина Каверина: «Это – ложь. Встали – не все. Оставшиеся сидеть и были те, кто впоследствии основал «Литературную Москву» и поддержал Солженицына, когда он обратился со своим знаменитым письмом к Четвертому съезду» (В. Каверин. Эпилог, 343).

77

«Грубовато, но довольно здраво прозвучал выпад Шолохова против Симонова – мне особенно приятный, ибо я Симонова в его любой ипостаси считаю бездарным», – сообщил Варлам Шаламов в письме к Аркадию Добровольскому от 23 января 1953 года (В. Шаламов. Собрание сочинений. Т. 6. С. 105).

78

«<…> Почти все выступавшие осуждали речь Шолохова – и Ф. В. Гладков, и М. Турсун-Заде, и В. Ермилов, и С. Антонов, и К. А. Федин, и А. А. Фадеев, и Б. С. Рюриков, и К. М. Симонов, и А. А. Сурков. Для меня было непонятно такое единодушие, не понимаю его и теперь» (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 365).

79

Елена Благинина тогда же откликнулась на речь Шолохова эпиграммой:

80

Предысторию выступления Федора Гладкова раскрывает запись в дневнике Корнея Чуковского от 29 апреля 1957 года: «Он, по его словам, не готовился к съезду и не думал выступать на нем. Но позвонил Суслов: „вы должны дать Шолохову отпор“. Он выступил, страшно волнуясь. На следующее утро ему позвонили: „вашим выступлением вполне удовлетворены, вы должны провести последнее заседание…“

– И сказать речь?

– Непременно.

Это его и доконало, по его словам. После его выступления против Шолохова он стал получать десятки анонимных писем – ругательных и угрожающих. – „Ты против Шолохова, значит, ты – за жидов, и мы тебя уничтожим!“

Говоря это, Гладков весь дрожит, по щекам текут у него слезы – и кажется, что он в предсмертной прострации.

– После съезда я потерял всякую охоту (и способность) писать. Ну его к черту» (К. Чуковский. Дневник. С. 262).

«Поздней ночью на 28 декабря, – в тот же день Гладков пожаловался заведующему Отделом науки и культуры ЦК КПСС А. М. Румянцеву, – писатель Бубеннов М. позвонил мне по телефону и грубо бросил мне фразу, что я возглавляю борьбу космополитов против русских писателей, что русские писатели не простят мне выступления на съезде против Шолохова. Я не придал бы значения выходке Бубеннова (кстати пьяного), но перед этим звонил неизвестный человек с таким же черносотенным (антисемитским) наскоком. Очень прошу обратить внимание на этот симптоматический факт» (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 535).

81

«Перед съездом и во время съезда писателей, – вспоминает Александр Фадеев в письме Владимиру Ермилову от 4 мая 1956 года, – нас несколько раз вызывали с партийными членами секретариата, которые перед лицом тт. Суслова и Поспелова всячески дискредитировали и осуждали меня – при поддержке со стороны секретарей ЦК.

Меня старался защищать – не в смысле позиции моей, а лично, так сказать, – один лишь Поликарпов. На этих встречах сказали, что никаких председателей не будет, что первым секретарем будет Сурков, который, по словам т. Суслова, „зря скромничает“ и „недооценивает“ свои силы. Меня фактически не поняли, изнасиловали в смысле вхождения в новое руководство и связали дисциплиной» (А. Фадеев. Письма и документы. С. 213–214).

82

«Единственное, что приятно: не будет во главе пропитого Горького с малой буквы – Фадеева, – комментирует Александр Довженко. – Второе – возвращается в правление Поликарпов, человек честный, умный и морально чистый» (А. Довженко. С. 725).

83

Имеется в виду Георгий Максимилианович Маленков. Робеспьера звали Максимилиан.

84

Л. Сергеева. С. 49.

85

«Леня Чертков был главным заводилой и стержнем этой поэтической компании, – подтверждает Людмила Сергеева. – Он учился в Библиотечном институте, но больше всего времени проводил в Ленинке, в ее спецхране, в архивах, в походах по букинистам. Борис Слуцкий называл Черткова „архивным юношей“. Леня вместе с Андреем Сергеевым почти ежедневно обходили центральные букинистические магазины – выискивали там дореволюционные поэтические сокровища. Андрей Сергеев вспоминал о Черткове: „Благодаря ему мансарда оперировала такими редкостями, как Нарбут, Ходасевич, Вагинов, Оцуп, Нельдихен, Леонид Лавров, Заболоцкий, протообэриут Аким Нахимов, ботаник Х (Чертков быстро раскрыл псевдоним: Чаянов“)» (Л. Сергеева. С. 52).

86

Эта книга будет подвергнута разносной критике на совещании молодых литераторов Ленинграда 27 ноября 1955 года. «Тут недалеко и до „Нового мира“, и до той померанцевской линии, которая естественно потерпела полное осуждение. Нельзя сбиваться на сплошное отрицание всего положительного», – заметил А. Решетов. А Ю. Помозов обратил внимание на то, что «тягостное впечатление создается после прочтения его книги. Его герои живут мелкими страстишками, в рассказах почти не чувствуется примет нашего времени – времени великих свершений нашего народа, которое, собственно, и породило володинских героев» (М. Золотоносов. Гадюшник. С. 368).

87

Восстановлен в Союзе писателей СССР в 1959 году.

88

Посмертно восстановлен в СП СССР в 1956 году.

89

Посмертно восстановлен в СП СССР в 1956 году.

90

Выделено К. Чуковским.

91

Речь о Г. М. Маленкове.

92

Т. е. государственного переворота, по аналогии с тем, какой привел к власти Наполеона Бонапарта.

93

«Когда я слушала эти письма, – вспоминает Раиса Орлова, – мне было страшно и стыдно. Стыдно за партию и за себя, ведь прежде я считала это клеветническими слухами, отмахивалась от них или пыталась опровергать. Но после каждого письма уходила я с чувством облегчения и надежды: это партия сама очищалась от скверны» (Р. Орлова, Л. Копелев. С. 23–24).

94

В. С. Кружков – заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС.

95

См. о нем в дневниковой записи Корнея Чуковского от 8 мая 1959 года: «Умер Еголин – законченный негодяй, подхалим и – при этом бездарный дурак. Находясь на руководящей работе в ЦК, он, пользуясь своим служебным положением, пролез в редакторы Чехова, Ушинского, Некрасова – и эта синекура давала ему огромные деньги, – редактируя (номинально!) Чехова, он заработал на его сочинениях больше, чем заработал на них Чехов. Он преследовал меня с упорством идиота. Он сопровождал Жданова во время его позорного похода против Ахматовой и Зощенко – и выступал в Питере в роли младшего палача – и все это я понял не сразу, мне даже мерещилось в нем что-то добродушное, только года два назад я постиг, что он беспросветная сволочь» (К. Чуковский. Т. 13. С. 288).

96

Музыковед, пианист и композитор Александр Семенович Розанов.

97

В тексте документа здесь оставлено место для фамилии.

98

Физик Никита Алексеевич Толстой, сын А. Н. Толстого и Н. В. Крандиевской-Толстой.

99

На XX съезде КПСС А. Фадеев будет избран уже только кандидатом в члены, а не членом ЦК, как прежде. А. Твардовский, бывший в 1952–1956 годах членом Центральной ревизионной комиссии, кандидатом в члены ЦК станет только в 1961 году.

100

Роман «Тучи на рассвете» был под именем Аркадия Сахнина опубликован в журнале «Знамя» (1954, № 2, 3), вышел отдельными изданиями в «Роман-газете», в Детгизе и в Гослитиздате. Суд, в который обратилась Раиса Левина, привлек к разбору этой жалобы комиссию Союза писателей, которую возглавил В. А. Рудный. После того, как вина Сахнина была установлена, суд обязал его выплатить Левиной часть гонорара и, так как текст романа был все же переработан, ставить ее имя как соавтора при последующих переизданиях.

Тем не менее «Тучи на рассвете» были переизданы в 1957, 1965, 1968 и 1975 годах без какого-либо указания на имя Левиной.

Достойно внимания, что именно Сахнину будет доверено написать «Малую Землю» – первую часть трилогии, изданной под именем Л. И. Брежнева.

101

На первых порах, разумеется, еще только инициативную группу.

102

«Вся работа происходила у нас в Лаврушинском или на даче», – подтверждает Лариса Казакевич, дочь писателя (http://www.newswe.com/index.php?go=Pages&id=5299&in=view).

103

«Вы, может быть, и сами не знаете, что Вы написали классическую книгу, которая рано или поздно создаст Вам всемирное имя, – 23 ноября письмом к Вере Пановой откликнулся на эту повесть Корней Чуковский. – Не сомневаюсь, что ее переведут на все языки. Дело не только в том, что впервые в истории русской литературы центральным героем повести поставлен шестилетний ребенок, но и в том, что самая эта повесть классически стройна, гармонична, выдержана во всех своих – очень строгих! – (подлинно классических) пропорциях» (К. Чуковский. Собрание сочинений. Т. 15. С. 417).

104

Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate (Оставь надежду, всяк сюда входящий).

105

5 июня 1956 года восстановлен в членах СП СССР.

106

Правильно: «От всего сердца».

107

Опера Дмитрия Кабалевского по повести и пьесе Всеволода Иванова «Бронепоезд 14–69». Премьера в Большом театре прошла 26 ноября 1955 г.

108

Романы «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» были, после долгого перерыва, выпущены Гослитиздатом с предисловием Константина Симонова в 1956 г.

109

Е. Б. Пастернак датирует передачу в «Новый мир» и «Знамя» полной рукописи романа «ранней весной 1956 года», указывая, что «потом» она поступила в издательство «Художественная литература».

Сколько можно судить по докладной записке председателя КГБ И. Серова от 24 августа, рукопись была передана в «Новый мир» только в апреле.

«Его роман лежал в редакции примерно два месяца в ожидании возвращения Симонова из отпуска», – сказано в дневниковой записи Константина Федина от 14 августа (Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 160).

110

«<…> у тебя в журнале, у тов. Кожевникова <и> в Гослитиздате несколько месяцев лежала эта рукопись, и ни у кого не вызвало это чувства протеста», – 7 декабря 1956 года выговаривает Симонову Поликарпов на совещании в ЦК КПСС по вопросам литературы (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Ед. хр. 12). «Время шло, а роман все еще не был опубликован. И отрицательных отзывов не было никаких» (О. Ивинская, И. Емельянова. С. 187). «Посланные в журналы экземпляры романа лежали там мертвым грузом, предложенный в альманах «Литературная Москва» вернулся к автору с отказом», – подтверждают Е. Б. и Е. В. Пастернак (Б. Пастернак. Собр. соч. Т. 4. С. 655).

111

В начале 30‐х годов, – сообщает Надежда Кожевникова, – «у них с папой был роман, я думаю, это был первый роман в ее жизни» (Алеф. 2003. № 924. С. 37). «<…> Человеком, которому небезразлична моя собственная судьба» называет Кожевникова и сама Ивинская (О. Ивинская, И. Емельянова. С. 197).

112

Об этом разговоре («Я сейчас же позвонил ему <…>») Кожевников 7 декабря 1956 года напоминает и на совещании в ЦК (РГАНИ. Ф. 5. Оп. 36. Ед. хр. 12). Следует, однако, принять во внимание, что телефона на даче Пастернака тогда еще не было.

113

Этой информации противоречат воспоминания Л. М. Кагановича о том, что решение прочесть доклад было принято спонтанно, уже когда «XX съезд подошел к концу» (Л. Каганович. С. 570). См. 25 февраля.

114

«Но в один из первых дней после открытия съезда, – вспоминает Наум Коржавин, – кто-то из моих друзей, к чьим словам я относился серьезно, встретил меня словами: „Выступление Микояна на съезде читал? Нет? А ты прочти!“

И я прочел. Впечатление было оглушающим. Это была резкая, откровенно антисталинская речь, первая такая в открытой советской печати. Потом пошли такие же речи других руководителей. Именно руководителей. Отчасти потому, что так, видимо, было договорено, но был и элемент искренности» (Н. Коржавин. Т. 2. С. 703–704).

«Окажутся ли слова Микояна подхваченными другими? – 16 февраля задается вопросами в своем дневнике Сергей Дмитриев. – Найдут ли они развитие и последуют ли за ними реальные действия? Или эти слова окажутся чем-то вроде „Оттепели“ Эренбурга? Не подлежит сомнению, что слова эти прежде всего произнесены для нужд и потребностей внешнеполитической пропаганды (вот, мол, мы какие самокритики; вот мы как далеки от политики главы двадцатилетнего периода культа личности!)» (Отечественная история. 2000. № 1. С. 165).

115

«Первый том, – 4 июня написал Эммануил Казакевич Константину Федину, – был пробой наших сил и разведкой в стане праздно болтающих и обагряющих руки. Второй, надеюсь, будет более решительным и определенным» (Э. Казакевич. Слушая время. С. 374).

116

Сам факт этой публикации вызвал раздраженную реакцию Анны Ахматовой: «Совсем дикие люди. Казакевич поместил 400 страниц собственного романа. Редактор не должен так делать. Это против добрых нравов литературы» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 86).

Следует, однако, иметь в виду, что роман «Дом на площади» был ранее принят к печати журналом «Знамя». Но Эммануил Казакевич вынужден был забрать его оттуда, чтобы в срочном порядке заменить своим произведением роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» – его рукопись столь долго лежала в журнале «Новый мир» без движения, что автор, потеряв надежду, передал ее в «Литературную Москву». Однако, узнав об этом, редколлегия «Нового мира» прислала категорический протест против напечатания романа в сборнике, ссылаясь на договор, ранее заключенный с Дудинцевым, и Казакевичу как одному из составителей сборника пришлось вернуть роман «Не хлебом единым» обратно в «Новый мир». См. об этом письма Казакевича Дудинцеву и в редакцию журнала «Знамя» (Э. Казакевич. С. 372–373).

117

«Я <…> принялся читать стихи Твардовского, – записал Чуковский 28 февраля 1956 года, – и вдруг дошел до „Встречи с другом“ <…> и заревел» (К. Чуковский. Дневник. С. 211). И совсем по-другому отозвался бывший лагерник Аркадий Добровольский в письме от 18 августа к другому бывшему лагернику Варламу Шаламову: «Конечно, кусок из поэмы Твардовского „Друг детства“ – хорош. Но он и радует и возмущает одновременно. В начале поэмы ляпнуть этакий домостроевский реквием на смерть Великого Хлебореза и блядски вилять задом, оправдывая это „крутое самовластье“, а через пару сотен строк строить из себя хризантему и задавать риторические вопросы: „Винить в беде его безгласной страну? При чем же тут страна?.. Винить в своей судьбе жестокой народ? Какой же тут народ!..“ Талант „применительно к подлости“ и больше ничего!» (В. Шаламов. Т. 6. С. 144–145).

118

См. позднейшую запись Евгения Пастернака: «Боря рассказывал, как весной 1956 года к нему приходили два человека. Это были Каверин и Казакевич, но папа не назвал их имена, только сказал, что одного из них даже считают талантливым. Они предлагали ему печататься в „Литературной Москве“, и он дал им „Замечания к переводам Шекспира“. Но вообще он не понимает этих, якобы свободных, писательских журналов. Лучше уж государственные, в них всё ясно, что можно говорить, а что нет. А тут вроде всё можно, тогда как из чувства взятой на себя ответственности они боятся вообще что-либо сказать. Он предлагал им напечатать роман, но они отказались, хотя Всеволод Иванов готов был его отредактировать» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 698).

119

18 р. 50 к.

120

С. 794–809.

121

В «Литературной газете» 28 февраля появилось «Письмо в редакцию» члена партии с 1918 года А. Гиндина, который, прочитав выступление Шолохова, обвинил его в снижении творческой активности и отметил демагогию в высказываниях о писательских дачах и отдыхе на курортах (с. 8). Критические замечания в адрес Шолохова содержались и в подборке читательских писем, которые были напечатаны в «Литературной газете» 5 апреля (с. 2).

А вот мнение Варлама Шаламова:

«Шолоховская речь произвела и на Вас, и на Валю впечатление, – 30 марта пишет он в Магадан Аркадию Добровольскому. – А мне было стыдно ее читать – как может писатель, большой писатель понимать свое дело таким удивительным образом. Как странно, если искренне, определены болезни писательского мира. Какие бесподобные рецепты тут предлагаются. Горький – во многом великий пошляк, но он все-таки был работником искусства, он был обучен как-то понимать искусство, а этот ведь не дал себе труда заглянуть в свое собственное дело» (В. Шаламов. Т. 6. С. 138).

122

«Был, – вспоминает А. И. Микоян, – небольшой спор по этому вопросу. Молотов, Каганович и Ворошилов сделали попытку, чтобы этого доклада вообще не делать. Хрущев и больше всего я активно выступили за то, чтобы этот доклад состоялся. Маленков молчал. Первухин, Булганин и Сабуров поддержали нас. Правда, Первухин и Сабуров не имели такого влияния, как все остальные члены Президиума.

<…> Было принято решение, что в конце съезда, на закрытом заседании, после выборов в ЦК (что для Молотова и Кагановича казалось очень важным) такой доклад сделать» (А. Микоян. С. 594).

Живописные подробности добавляют воспоминания Л. М. Кагановича:

«XX съезд подошел к концу. Но вдруг устраивается перерыв. Члены Президиума созываются в задней комнате, предназначенной для отдыха. Хрущев ставит вопрос о заслушивании на съезде его доклада о культе личности Сталина и его последствиях. Тут же была роздана нам напечатанная в типографии красная книжечка – проект текста доклада.

Заседание проходило в ненормальных условиях – в тесноте, кто сидел, кто стоял. Трудно было за короткое время прочесть эту объемистую тетрадь и обдумать ее содержание, чтобы по нормам внутрипартийной демократии принять решение. Все это за полчаса, ибо делегаты сидят в зале и ждут чего-неизвестного для них, ведь порядок дня съезда был исчерпан. <…>

Именно об этом и говорили товарищи Каганович, Молотов, Ворошилов и другие, высказывая свои возражения. Кроме того, товарищи говорили, что мы просто не можем редактировать доклад и вносить нужные поправки, которые необходимы. Мы говорили, что даже беглое ознакомление показывает, что документ односторонен, ошибочен. Деятельность Сталина нельзя освещать только с этой стороны, необходимо более объективное освещение всех его положительных дел, чтобы трудящиеся поняли и давали отпор спекуляции врагов нашей партии и страны на этом.

Заседание затянулось, делегаты волновались, и поэтому без какого-либо голосования заседание завершилось и пошли на съезд. Там было объявлено о дополнении к повестке дня: заслушать доклад Хрущева о культе личности Сталина» (Л. Каганович. С. 570, 571).

123

В книжных изданиях эта повесть получила название «Тугой узел».

124

Но вот мнение Вениамина Каверина: «Эренбург, привычно оценив альманах с политической точки зрения, сказал мне, что он мало отличается от хорошего номера „Нового мира“. Он был не прав. Правда, Казакевич, которому не нравился собственный „Дом на площади“, сказал: „Что же делать, нам все равно не обойтись без социалистического реализма“. И действительно, этот роман как бы подтверждал ту благополучную мысль, что альманах ничем не отличается от других изданий подобного рода» (В. Каверин. Эпилог. С. 353).

«Пока я его <роман> писал, время перепрыгнуло через меня. <…> Во всяком случае я „Домов на площади“ строить больше не буду!» – вспоминает Владимир Тендряков слова Казакевича, сказанные весной 1956 года (М. Тендрякова, О. Розенблюм // Знамя. 2019. № 7. С. 153).

125

«Доклад, – 9 апреля записывает для памяти Сергей Дмитриев, – напечатан типографским путем, состоит из 38 стр., сброшюрованных в красной обложке. Надпись на нем гласит: „Секретно. Подлежит возвращению в течение трех месяцев и последующему уничтожению“» (Отечественная история. 2000. № 1. С. 170).

126

В некоторых случаях писателей (видимо, все-таки только известных) знакомили с этим документом и в индивидуальном порядке. См. письмо Вяч. Вс. Иванова Л. К. Чуковской от 24 апреля 1969 года: «<…> отцу <Вс. Иванову> с курьером прислали из Союза Писателей напечатанный типографским способом доклад Хрущева. Текст был снабжен грифом: „Совершенно секретно. Не подлежит распространению“. Вернуть просили через 2 или 3 часа; за это время отец и вся наша семья прочли текст» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 655).

127

Курсив С. Дмитриева.

128

Имеются в виду Всеволод Вячеславович Иванов и его сын Вячеслав Всеволодович.

129

Здесь и выше выделено К. Чуковским.

130

Как, выступая в Москве 15 июня, заявила Ольга Берггольц, «у нас, в Ленинграде, на читку этого доклада не допустили одного из зачинателей советской литературы – М. М. Зощенко, несмотря на то что большая группа товарищей была возмущена этим и дошла вплоть до обкома партии с требованием допустить Зощенко на читку» (цит. по: М. Золотоносов. Гадюшник. С. 229).

131

На пару с «поздним реабилитансом» появился в речевом обиходе «ранний репрессионизм».

132

Сортировочная станция Харьковского железнодорожного узла.

133

«В мои обязанности, – вспоминает Д’Анджело, – входила также роль литературного агента и „разведчика талантов“ для Фельтринелли, богатого и молодого коммунистического издателя в Милане, которого я должен был извещать об интересных явлениях в советской прозе и поэзии. <…> Одним из моих первых сообщений было известие, услышанное мной по московскому радио: „Скоро будет опубликован „Доктор Живаго“ Бориса Пастернака. Это роман, написанный в форме дневника, охватывающий первые три четверти века и оканчивающийся Второй мировой войной“» (Континент. 2001. № 7).

134

По утверждению издателя журнала «Культура» Ежи Гедройца в письме переводчику Ежи Стемповскому от 19 января 1959 года, «<…> машинописная рукопись, а также ряд копий находятся там <в Польше> с 1955 года» (Новое о Пастернаках. С. 530). И вот еще одна цитата, на этот раз из письма Гедройца тому же адресату от 1 декабря 1958 года: «PIW <Государственный издательский институт – Państwowy Instytut Wydawniczy> намеревался в 1957 году издать роман, однако позиция ряда знатоков во главе с Федецким, считавших роман графоманией, серьезно задержала развитие всей истории» (Там же. С. 525).

135

26 сентября в Записке отдела ЦК КПСС, ввиду «порочности» этой пьесы, было предложено запретить ее постановку в театрах. И хотя тем не менее 11 мая 1957 года состоялась премьера в Московском театре сатиры, уже 14 мая того же года заведующий отделом науки, школ и культуры ЦК КПСС Н. Д. Казьмин письменно потребовал запретить спектакль. «Так и случилось, – вспоминал Георгий Менглет. – Закрытое партийное собрание постановило изъять из репертуара спектакль <…> для его доработки. Он прошел всего пять раз и „дорабатывается“ до сих пор» (Г. Менглет. С. 284–285).

136

См. запись от 28 апреля в дневнике Василия В. Катаняна: «История его приезда такова: он написал Л. Брик, что хочет посетить СССР, но у него денег только на билет в одну сторону. Тогда по инициативе Лили Юрьевны Н. Асеев, С. Кирсанов и отец обратились в Союз писателей за разрешением пригласить Бурлюка за свой счет. Союз обратился в Мининдел, и те постановили, чтобы Союз писателей пригласил Бурлюка за свой счет. И вот он приехал. Л. Ю. мне сказала: „Никакими тысячами не оплатить тех полтинников, которые Давид давал Володе, чтобы тот писал, не голодая“» (В. Катанян. Лоскутное одеяло. С. 135–136).

«Нью-Йорк только усилил его природное делячество. Но мне он мил и дорог – словно я читал о нем у Диккенса», – написал Корней Чуковский, с которым Давид Бурлюк тоже встретился (К. Чуковский. Дневник. С. 215). А вот что рассказал Борис Пастернак Варламу Шаламову: «Я отказался видеться с Бурлюком. Лиля Юрьевна Брик подготовляла эту встречу. Сослался на экзему. Да и в самом деле экзема тогда разыгралась. Что у меня общего с Бурлюком: нарисуют женщину с одной рукой и объявляют свое произведение гениальным. Я давно, слава богу, избавился от этого бреда. Так мы и не повидались» (В. Шаламов. Пастернак // Он же. Собрание сочинений. Т. 4. С. 609).

137

Курсив С. Дмитриева.

138

В «Проекте о создании издательства московских писателей „Современник“», видимо, предшествовавшем этому решению, именно она значится председателем инициативной группы.

139

Недатированные «Проэкт <так!> о создании издательства московских писателей „Современник“», «Положение» о его работе и его «Устав», представленные тоже в проектах, находятся в фонде Зои Никитиной. И там же – черновик обращения в ЦК КПСС, заканчивающегося словами: «Мы просим Центральный Комитет утвердить издательство „Современник“» (РГАЛИ. Ф. 2533. Оп. 1. Д. № 467).

140

Так!

141

«Рядом на столике, возле широкой кровати, Фадеев поставил портрет Сталина», – добавляет Корнелий Зелинский (Минувшее, вып. 5. С. 103).

142

«Запомнился мне день самоубийства Фадеева, – свидетельствует Владимир Огнев. – Лев Субоцкий встретил меня во дворе Союза возбужденный:

– Вы слышали? Саша, Саша, какой молодец! Я всегда верил в него! Он сразу смыл с себя кровь… Теперь ему все простится» (В. Огнев. Амнистия таланту. С. 121).

143

Как 16 мая записывает в дневник Александр Гладков, «сначала было решенье объявить, что это инфаркт и будто бы такое объявление в тот же вечер было вывешено в Союзе, но слух о самоубийстве моментально разнесся по Москве и была объявлена правда» (цит. по: М. Михеев. С. 370).

144

Вот свидетельство самого Фадеева:

«Я приложился к самогону еще в 16 лет, и после, когда был в партизанском отряде на Дальнем Востоке. Сначала не хотел отставать от взрослых мужиков. Я мог тогда много выпить. Потом я к этому привык. Приходилось. Когда люди поднимаются очень высоко, там холодно и нужно выпить. Хотя бы после. Спросите об этом стратосферников, летчиков или испытателей вроде Чкалова. И когда люди опускаются ниже той общей черты, на которой мы видим всех, тогда тоже хочется выпить» (К. Зелинский. С. 78).

«Жалости нет, алкоголиков не жалеют, – прокомментировал в дневнике этот диагноз Геннадий Шпаликов. – Какими же руками он писал, как мог говорить о светлом, чистом и высоком – пьяница по существу. <…> Оправдать его нечем. Ни тяжелой жизнью, ни непониманием современников. Его понимали, заочно – любили, благ жизни вполне хватало лауреату Сталинской премии, книжки которого переиздавались повсеместно. Фадеев – дезертир. Иначе его назвать трудно. Словом, очень неприятный осадок в душе. С портретов спокойно глядит седой человек с таким хорошим, честным лицом, много сделавший для всех, а внизу, рядом с перечислением заслуг его и достоинств – одно стыдное и грязное слово – алкоголик» (Кинематограф оттепели, 1998. С. 33).

145

«Был ли еще такой случай в истории, чтобы официальное сообщение провозглашало: причина смерти достойного человека – пьянство?» – спустя годы задавал вопрос Владимир Тендряков (Знамя. 1988. № 9. С. 188).

146

Об этом телефонном звонке Шолохова Ворошилову вспоминает и Игорь Черноуцан. Отрывки из его мемуарных записок напечатаны под названием «Искусство принадлежать народу» (Время новостей, 1 марта 2005. С. 6).

147

Так в тексте.

148

Несколько иначе этот разговор изложен в статье С. Д’Анджело «Роман романа», опубликованной к десятилетию событий, связанных с публикацией романа «Доктор Живаго»: «Когда я подошел к цели моего визита, он казался пораженным (до этого времени он, очевидно, никогда не думал о том, чтобы иметь дело с иностранным издательством) <…> Я дал понять <…>, что политический климат изменился и что его недоверие кажется мне совсем неосновательным. Наконец он поддался моему натиску. Он извинился, на минуту скрылся в доме и вернулся с рукописью. Когда он, прощаясь, провожал меня до садовой калитки, он вновь как бы шутя высказал свое опасение: „Вы пригласили меня на собственную казнь“» (цит. по: О. Ивинская, И. Емельянова. С. 192).

149

Известие о передаче рукописи С. Д’Анджело распространилось мгновенно. Так, по воспоминаниям Ольги Ивинской, уже через несколько дней она обсуждала эту новость с гослитиздатовскими редакторами М. Виташевской («один из непереплетенных экземпляров был у этой особы») и Н. Банниковым (О. Ивинская, И. Емельянова. С. 195). И уже в начале лета, как рассказывает Вяч. Вс. Иванов, работавшая тогда в Военном институте иностранных языков Наталья Трауберг стала его «расспрашивать, верно ли, что Пастернак передал роман для публикации за рубеж. Я ничего не знал об этом, хотя и помнил (но не стал упоминать в тот раз) его замечание в разговоре перед приходом Якобсона и во время встречи с ним. До Наташи дошли слухи и о людях из Италии, которым роман был передан. Вспоминая об этом теперь, можно строить разные предположения о причинах ее любопытства и осведомленности» (Вяч. Вс. Иванов. Пастернак. С. 136–137).

150

Договор с Пастернаком будет заключен только 21 января 1957 года.

151

По словам Константина Симонова в письме Виталию Виленкину от 9 ноября 1976 г., «заботу о том, чтобы поставить в нормальное положение Ахматову, взял на себя Алексей Александрович Сурков. И при тех очень ограниченных возможностях, которые тогда у него были, сделал, к его чести, очень многое; занимался этим на протяжении ряда лет, не отступая и не забывая об этом. Не знаю, имела ли полное представление об этом сама Ахматова – может быть, и не имела <…>» (К. Симонов. Т. 12. С. 436).

152

Книга А. Ахматовой «Стихотворения» под редакцией А. Суркова была издана только в 1958 г.

153

Сплошное глушение передач Би-би-си началось 13 апреля 1948 года и с тех пор то ослабевало, то усиливалось сообразно колебаниям политического курса в стране.

154

Курсив здесь и выше С. Дмитриева.

155

«Кавказская повесть» издана в 1958 году.

156

«Литературно-критические статьи» Щеглова выйдут в 1958 году, избранные работы Оксмана не изданы до сих пор.

157

«Избранное» Эрдмана будет издано только в 1990 году.

158

Издана с купюрами в 1979 году, без купюр – только в 2008 году.

159

Полный вариант этого романа был издан только в 1999 году.

160

Ранние произведения Эренбурга были изданы только в первом томе его собрания сочинений (1962).

161

Статья Эренбурга была опубликована, когда главный редактор «Литературной газеты» Кочетов находился в отпуске; 14 августа, после возвращения Кочетова, была опубликована заметка учителя физики Н. Вербицкого «На пользу или во вред?: По поводу статьи И. Эренбурга», где утверждалось: «Вполне возможно, Б. Слуцкий в будущем будет писать хорошие произведения (в это хочется верить), но подавляющее большинство из того, что вы приводите в качестве образца, по-моему, очень мало похоже на поэзию» (с. 3).

162

Этот так и не изданный сборник получит название «Прибой».

163

В то время первый заместитель председателя правления Московской писательской организации, то есть Федина.

164

Оказывается, первым посредником, которого с этим поручением направляли к Пастернаку, был Павел Антокольский, «и, – записывает в дневник Федин, – надо было бы у него узнать – выгнал его за дверь П<астернак> или только над ним посмеялся» (Там же).

Выгнать не выгнал, но… «Слышал я, – рассказывает Николай Любимов, – что Павел Антокольский приезжал к нему уговаривать его взять „Живаго“ из итальянского издательства, на что Пастернак ответил:

– Павлик! Мы с тобой старики. Нам с тобой поздно подлости делать.

– Смотри! Не сделай рокового шага. Не упади в пропасть! – с актерско-любительским пафосом прохрипел Антокольский. – Возьми рукопись назад. Помни, что ты продаешь советскую литературу.

– Да что там продавать? – возразил Пастернак. – Там уж и продавать-то нечего. Вы сами давно все продали – и оптом, и в розницу» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 642).

165

Премии с этим названием с 1926 по 1935 год присуждались за научные труды «в целях поощрения научной деятельности в направлении, наиболее близком идеям В. И. Ленина, а именно в направлении тесной связи науки и жизни».

166

Ее первоначальное название «Иннокентий Дудоров: Мальчики и девочки».

167

На самом деле Пастернак переписывался с обеими сестрами, которые жили в Англии, но не в Лондоне, а в Оксфорде. Никаких связей с сотрудниками посольства он не поддерживал, исключение составлял Исайя Берлин, личный знакомый его сестер, который приезжал в Переделкино к Пастернаку в середине августа 1956 года.

168

См. 27 декабря 1960 года.

169

С этой женщиной Андрея Синявского связывали давние и близкие отношения, о которых подробно рассказано в его романе «Спокойной ночи»:

«К нам, на третий курс филфака, в 47‐м году пришла француженка. Первая живая француженка и, вообще, единственная по Советскому Союзу в те далекие времена иностранка, зачисленная в Высшее Учебное Заведение. Говорили, ее отцу, военно-морскому атташе, стоило немалых усилий пробить, через Мининдел, дойдя до самого Молотова, чтобы дочери предоставили исключительное право учиться наравне со всеми, посещать лекции, сдавать экзамены <…>» (Абрам Терц. С. 354).

170

Двухнедельник ЦК КПСС «Партийная жизнь» в 17‐м, сентябрьском номере откликнулся на этот рассказ письмом полковника П. Стародубцева «Рассказ, вызывающий недоумение», где было сказано, что перед нами «антихудожественное, безыдейное и, по существу, вредное произведение» (с. 78).

171

«Общество ждало открытого слова – слова правды. И, видно, мне выпало такое счастье – сказать его, да еще быть понятым» (В. Дудинцев. С. 9).

«В художественно-литературном отношении вещь обыденная для советской литературы, – дочитав роман, 26 октября пишет в дневнике Сергей Дмитриев. – Но по содержанию, по общественно-политическому настроению и тенденции очень интересная. <…>

Разумеется, такой роман всех заденет. Недовольных будет очень много: все морально-политически единое общество будет недовольно. Слышал, что готовится разнос романа в „Партийной жизни“, что Союз советских писателей уже подготовил проработку романа на „свободной дискуссии“, заранее подготовленной, понятно. Однако, толпы собравшейся у Дома Союзов писателей молодежи, настроенной в пользу романа и его автора, заставили братьев-писателей призадуматься. Подумав, они отложили дискуссию-проработку» (Отечественная история. 2000. № 2. С. 147, 148).

172

Реакция редакторов «Литературной Москвы» на роман Бориса Пастернака по-иному представлена в воспоминаниях В. Каверина:

«В „Докторе Живаго“ около сорока печатных листов – уже поэтому он не мог появиться в нашем сборнике, для которого мы с трудом выбивали из Гослита в лучшем случае пятьдесят. Но была и более серьезная причина: роман не понравился Казакевичу, который отозвался о нем очень резко.

– Вы можете представить себе Пастернака, который пишет о колхозах? – с раздражением спросил он меня.

– Не без труда.

– Ну вот. А он пишет – и очень плохо. Беспомощно. Есть прекрасные главы, но он не отдаст их нам.

– Как вы думаете, почему он встретил нас так сурово?

– Потому что „Литературная Москва“ для него – компромисс. Ему хочется, чтобы завтра же была объявлена свобода печати» (В. Каверин. Эпилог. С. 382–383).

173

«Люди и положения».

174

Федин, которого Пастернак еще в 1942 году называл своей «старейшей привязанностью», и в последующем принимал самое активное участие в травле поэта. Тем не менее, 23 апреля 1958 года Корней Чуковский в дневнике пересказал слова Пастернака о том, что тот «встретился на дорожке у дома с Фединым – и пожал ему руку – и что, в самом деле! начать разбирать, этак никому руку подавать невозможно!» (К. Чуковский. Дневник. С. 284). Та же снисходительность по отношению к Федину проявлена Пастернаком и в письме Жаклин де Пруайяр от 22 декабря 1959 года: «Мы прервали отношения, но это несерьезно. Они когда-нибудь возобновятся, когда всё изменится в более широких кругах, чем Союз писателей» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 553).

175

Имеется в виду «драматическая повесть» «Иван Грозный» (1941–1943).

176

Из поэмы Максимилиана Волошина «Россия» (1924): «Великий Петр был первый большевик…».

177

Его собственно туристические наблюдения вошли в очерки «Географические записи» (Вокруг света. 1957. № 12), «Толпа на набережной» (Москва. 1958. № 3) и «Мимолетный Париж» (Октябрь. 1960. № 3).

178

Всесоюзное общество культурной связи с заграницей. Председателем секции друзей науки и культуры Франции в этом обществе был Илья Эренбург.

179

См. запись в дневнике Федина от 17 августа 1957 года:

«Когда в „Новом мире“ редколлегия признала роман П<астерна>ка неприемлемым, я подписал письмо Борису, отклоняющее роман, и сделал это по совести, потому что в романе, в сущности, содержится признание бесполезности всей нашей революции и бессмыслицы гражданской войны. Я действовал по убеждению своему, как писатель, по долгу, как редактор: автор дал мне рукопись, я не мог ее принять и сказал автору – почему» (Константин Федин и его современники. Т. 1. С. 578).

180

По свидетельству Бориса Панкина, именно Симонов «<…> подготовил набросок письма. То есть это он так называл – набросок, когда поставил роман на обсуждение редколлегии. По существу же это был готовый документ, даже статья.

Написать эти страницы было все равно что – сходить на исповедь. <…>

Свои небольшие поправки внесли и соавторы» (Б. Панкин. С. 182–183).

181

Не ясно, почему в этом перечне отсутствуют С. Голубов, М. Луконин, А. Марьямов и Е. Успенская, тоже состоявшие тогда в редколлегии. И только ошибкой памяти можно объяснить фразу Наталии Бианки о том, что будто бы «Катаев <он не был членом редколлегии> подписал письмо с маху, ему, как всегда, было все равно» (Н. Бианки. С. 31).

182

Можно предположить, что о существовании этого письма и о его отправке Пастернаку не знали не только московские литераторы, но и сотрудники журнала «Новый мир». Во всяком случае, Георгий Владимов, с августа 1956 года работавший в отделе прозы, вспоминает, что «начальство колебалось: печатать – не печатать, давайте подождем». А затем добавляет: «В 1957 году, когда в Москве проходил IV Всемирный фестиваль молодежи и студентов, пришел член редколлегии Борис Лавренев и стал рассказывать, что Борис Пастернак передал рукопись своего романа некому Фельтринелли, итальянскому коммунисту, издателю. Тот снял копию и уже объявляет о том, что он будет печатать по-русски. Почему-то Борис Лавренев – человек добрый (не злой, по крайней мере) – говорил очень зло и язвительно. Помнится такая фраза: „Если Пастернак не понимает, что это не шуточки, то не будет больше Бориса Пастернака“. Все настроились сразу против Пастернака – такая была реакция» (Л. Копелев, Г. Владимов // Знамя. 2019. № 7. С. 161).

183

Наталия Бианки, которой К. Симонов поручил собрать в Переделкине подписи членов редколлегии под этим письмом, рассказывает, что она разыскала там Ольгу Ивинскую: «Я тут же усадила ее в машину и дала переписать письмо» (Н. Бианки. С. 32). Таким образом, его содержание могло стать известным Б. Пастернаку гораздо раньше 26 сентября.

184

Официальный ответ из «Нового мира» («Какая-то отрицательная – внутренняя – рецензия на его роман за подписью двадцати человек!» – упоминает в дневниковой записи от 14 сентября и Л. Чуковская (Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 230). И раз так, то нужно, видимо, признать неосновательной версию, изложенную в воспоминаниях В. Каверина:

«Отмечу, кстати, что под письмом „Нового мира“ стоит, без всякого сомнения, ложная дата. Оно было написано не в сентябре 1956 года, а значительно позже, когда роман появился в печати» (В. Каверин. Эпилог. С. 389).

185

Это намерение не было осуществлено.

186

Вместо намеченной публикации подборки стихов еще и в сентябрьском номере «Нового мира», о которой Б. Пастернак 4 августа сообщил в письме М. Баранович (Б. Пастернак. Т. 10. С. 153), в 10‐м номере появилось только одно стихотворение – «Хлеб». «В № 12 планировался автобиографический очерк и четыре отрывка о Блоке, но в последнюю минуту они были вынуты из номера. Журнал отказывался „предоставлять трибуну Пастернаку“» (Е. Пастернак. Борис Пастернак. Биография. С. 682).

187

«Я сказал, что я решил, что Пастернака надо публиковать почему? Потому что Пастернак ходит как бы в терновом венце мученика и тем более за рубежом, что его непубликация неправильно расценивается за рубежом против нас» (Там же).

188

СССР и РСФСР.

189

Пьеса Назыма Хикмета.

190

См. 18 сентября.

191

В составленном, по-видимому, тогда же «Проэкте о создании издательства московских писателей „Современник“» указывалось, что в издательстве «могли бы выходить:

а) Литературно-художественный журнал московских писателей „Красная Новь“.

б) Журнал современных рассказов, новелл и очерков „30 дней“» (РГАЛИ. Ф. 2533. Оп. 1. Д. 467).

192

Поэма «Теркин на том свете» будет напечатана через семь лет – «Известия» (17 августа 1963) и «Новый мир» (1963, № 8).

193

«Меня, вспоминает главный редактор Гослитиздата А. И. Пузиков, – вызвали к высокому начальству.

– Говорят, что у вас хорошие отношения с Борисом Пастернаком. Попробуйте уговорить его написать письмо Фельтринелли с просьбой задержать издание романа.

Я ответил:

– У нас нет договора на роман. Как мотивировать Пастернаку свою просьбу?

– Заключите договор, начните с ним работу» (Ново-Басманная, 19. С. 489).

194

Роман «Мастер и Маргарита» будет опубликован через десять лет (Москва. 1966. № 11; 1967, № 1).

195

Владимир Дудинцев в книге «Между двумя романами» ошибочно датирует это событие 25 октября (с. 9).

196

Как вспоминает Раиса Орлова, «билеты на обсуждение в клубе писателей распределял партком по строгим „номенклатурным“ спискам.

<…> Мы остались после обеда и заблаговременно уселись на балконе. Зал заполнился задолго до назначенного часа, не одни мы ухитрились забраться досрочно. Долго не начинали. Снаружи шумела толпа, висели на окнах. Наконец, сквозь толчею пробрались Владимир Дудинцев, руководитель обсуждения Всеволод Иванов, редактор „Нового мира“ Константин Симонов. Они не могли войти в здание из‐за толпы, их провели через подвал» (Р. Орлова, Л. Копелев. С. 38).

В номере «Московского литератора» от 3 ноября, где опубликован отчет об обсуждении, помещена и эпиграмма А. Раскина:

197

И еще одна цитата из речи С. Михалкова: «<…> писателю начинают приписывать чуть ли не выступление против наших порядков, когда даже невооруженным глазом видно, что он выступает не против порядков, а против беспорядков, о которых смело и открыто говорят руководители партии и правительства».

198

«За все это Симонов простился с креслом главного редактора „Нового мира“ и был отправлен в „почетную ссылку“ – на два года в Ташкент. А что означало для Симонова это место? Прежде всего он потерял возможность влиять на развитие общественной мысли, которую имел как главный редактор» (В. Дудинцев. С. 12–13).

199

Он, – рассказывает Илья Эренбург, – «огласил послание художника: „Я давно сказал, что пришел к коммунизму как к роднику и что все мое творчество привело меня к этому. Я рад, что выставку, включающую мои последние работы, увидит в Москве широкая публика. Я часто получал письма из Москвы, в том числе письма от художников. Пользуюсь случаем, чтобы выразить им свою любовь…“» (И. Эренбург. Люди, годы, жизнь. Т. 3. С. 411).

200

«Был ли это смелый, искренний, решительный шаг? – задается вопросом Вениамин Каверин. – Не знаю. Вероятнее всего, это была ставка, и, надо полагать, поддержанная кем-то в высших сферах. Там ведь и тогда не было полного согласия. Симонов – игрок и человек не робкого десятка. Он рискнул – и в ответ услышал оглушительные аплодисменты, в которых чувствовалось даже какое-то праздничное изумление. <…>

В Отделе культуры ЦК под руководством Д. Поликарпова состоялось совещание, на котором была принята резолюция, осуждавшая наши выступления. Дудинцева корить было не за что, меня как беспартийного тоже можно было наказать только вербально, а Симонову, кажется, основательно влетело» (Там же. С. 350–351).

201

Эти же свои слова Илья Эренбург приводит и в письме Пабло Пикассо от 3 ноября, рассказывая, что на вернисаже «была огромная толпа, она давила, чтобы прорваться в залы.

<…> Во время открытия я вынужден был обратиться к толпе, ломившейся в двери, чтобы попасть на выставку; попросив успокоиться, я сказал: „Вы ждали 25 лет, можете ли вы подождать еще несколько минут?“» (И. Эренбург. На цоколе историй… С. 416–417).

202

А вот как, – по воспоминаниям Флоры Литвиновой, – отнесся к этой выставке Дмитрий Шостакович: „Не говорите мне ничего о нем, он сволочь!.. – воскликнул Шостакович. Мы поражены. – Он сволочь: приветствует Советскую власть и наш коммунизм в то время, как его последователей, художников, в Советском Союзе преследуют, не дают им работать, травят…“

Я все-таки встряла:

– Но и ваших последователей преследуют.

– Да, и я сволочь, трус, и прочее, но я в тюрьме. Вы-то понимаете, что я в тюрьме, и я за боюсь за детей и за себя, а он – на свободе, он может не лгать! Меня вот сейчас все страны приглашают приехать, а я не еду и не поеду до тех пор, пока не смогу говорить правду, ответить на вопрос, как мне нравится постановление ЦК о музыке, о моих произведениях. А он? Кто его за язык тянет? Все они – Хьюлет Джонсон, Жолио-Кюри, Пикассо – все гады. Живут в мире, где пусть и не очень просто жить, но можно говорить правду и работать, делать то, что считаешь нужным. А он – голубь мира! Ненавижу его, голубя! Ненавижу рабство мысли не меньше, чем физическое рабство» (Ф. Литвинова. С. 174–175).

203

В статье сотрудника Международного Мемориала Алексея Макарова «Люди октября 1956 года» сведен воедино и проаннотирован список людей, протестовавших против оккупации Венгрии и привлеченных за это к уголовной ответственности. В нем 141 человек.

«Социальный состав протестующих был разнородным – рабочие, интеллигенция (школьные учителя и журналисты), заключенные… Школьник Анатолий Латышев и философ Эрик Юдин. 8 из 141 человека были узниками сталинских лагерей по политическим статьям.

Почти все протестующие – мужчины, довольно много молодежи – школьники (11 человек, в т. ч. большая группа школьников в Тбилиси), студенты и молодежь (половина списка – люди в возрасте до 35 лет).

Среди регионов, в которых протесты были наиболее активными, можно выделить Ленинград, в котором действовало несколько молодежных кружков, выпускавших листовки, и Закарпатскую область (благодаря своей близости к Венгрии).

В целом протесты зафиксированы в 11 республиках и 43 регионах.

Формы протеста были разнообразными – листовки, стихи, публицистические статьи (распространявшиеся в молодежных кружках и еще не ставшие самиздатом), записи в дневниках, частные письма и письма в советские государственные и партийные органы (и, разумеется, в редакции газет). <…>

Самой распространенной формой протеста были устные высказывания. В разговорах (как и в письменных текстах) люди осуждали вмешательство СССР во внутренние дела Венгрии, считали произошедшее революцией (а не „контрреволюционным мятежом“), подавлением восстания рабочих» (http://www.cogita.ru/analitka/issledovaniya/lyudi-oktyabrya-1956-goda).

204

Ошибка памяти: К. Паустовский подписал предыдущее письмо от 22 ноября.

205

Видимо, не только легенды. Ирина Емельянова вспоминает, как в Потаповский переулок, где жила Ольга Ивинская, «<…> явился неожиданный гость. <…> Это был В. Рудный, литератор, член редколлегии гонимого альманаха „Литературная Москва“» с просьбою уговорить Пастернака поставить свою подпись под текстом «<…> обращения советских писателей к писателям Венгрии, появившемся на другое утро в газетах».

Вместе с Ивинской Рудный отправился в Переделкино, но «увы, план не осуществился. <…> Когда требовалось, Б. Л., надо сказать, умел быть резким, „жестоким“, как говорила мама. И мне до сих пор очень интересно, как, какими словами он выпроводил делегата? Для него, в отличие от меня, здесь не было даже поводов для размышлений» (О. Ивинская, И. Емельянова. Годы с Пастернаком и без него. С. 266–267).

206

Описка. Имеется в виду Наталья Гончарова.

207

«<…> Спасибо за драгоценный подарок, – 17 января 1957 г. благодарит Л. Пантелеев Лидию Чуковскую. – Читаю второй выпуск „Литературной Москвы“ – как чистую воду пью. Читаю с каким-то трепетным (простите) ощущением, что являюсь свидетелем очень большого события. А ведь выход этих книг – действительно, событие. Обе они войдут в историю нашей литературы – или как предвестие нового подъема ее, или, в худшем (к сожалению, очень и очень возможном) случае, как короткий просвет, „светлый луч в темном царстве“» (Л. Пантелеев, Л. Чуковская. С. 86).

208

В. Каверин приводит в воспоминаниях слова Александра Яшина: «Два года тому назад я послал этот рассказ в „Новый мир“. Кривицкий вызвал меня и сказал: „Ты, – говорит, – возьми его и либо сожги, либо положи в письменный стол, запри на замок, а ключ спрячь куда-нибудь подальше“. Я спрашиваю: „почему?“ – а он отвечает: „Потому что тебе иначе 25 лет обеспечены“» (В. Каверин. Эпилог. С. 357).

Надо отметить, что само возникновение этого рассказа в творческой биографии А. Яшина, известного ранее по преимуществу своей сталинистской поэмой «Алена Фомина», стало для читателей большой неожиданностью. Появилась даже эпиграмма:

«Воистину, велик и значителен рассказ Яшина „Рычаги“, – 15 июня 1957 г., т. е. уже после „проработки“, записывает в дневник Сергей Дмитриев. – Значителен и велик не как явление художественно-литературное, а как явление самостоятельного движения мысли. Автор, вероятно, и не подозревает, какую страшную и всем известную правду, всеми замалчиваемую правду, он выговорил, выразил. С авторами так бывает» (Отечественная история. 2000. № 3. С. 155).

«Автор „Рычагов“ навсегда останется в русской литературе, те рычаги кое-что повернули», – сказано в письме, которое Александр Солженицын 11 июля 1968 г. написал в коридоре перед больничной палатой, где в этот день умирал Яшин («Пусть Наступающий не будет слишком злым!». С. 246). («За Андангой райские земли…»).

209

Принимая эту статью к печати, Эммануил Казакевич написал Марку Щеглову:

«При чтении я испытывал чувство восхищения, давно уже не испытанное мной над критическими статьями. Думаю, что в Вашем лице наша советская литература – может быть, впервые – приобретает выдающегося критика» (Э. Казакевич. Слушая время. С. 384).

210

«Самая умная статья в „Лит. Москве“ – Александра Крона: о театре. Острая, полная неотразимых силлогизмов», – записал в дневник Корней Чуковский (К. Чуковский. Дневник. С. 225).

211

Борис Пастернак, безуспешно предлагавший в «Литературную Москву» сначала отрывки из «Доктора Живаго», затем автобиографический очерк «Люди и положения» и стихи, отнесся к самой идее этого сборника – судя по июльскому письму Ольге Ивинской – без всякого энтузиазма: «<…> я теперь предпочитаю „казенные“ журналы и редакции этим новым „писательским“, „кооперативным“ начинаниям, так мало они себе позволяют, так ничем не отличаются от официальных. Это давно известная подмена якобы „свободного слова“ тем, что требуется, в виде вдвойне противного подлога» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 146).

212

«Определить отправной пункт разгрома трудно», – говорит Вениамин Каверин, со ссылкой на Николая Погодина утверждавший, что «кампанию начал А. Корнейчук», оскорбленный жестким разбором его пьесы «Крылья» в статье Марка Щеглова «Реализм современной драмы». Этот «литературный вельможа» был членом ЦК КПСС и «своим человеком в „высших сферах“ и, в частности, на даче Хрущева. Там-то и состоялся разговор, который слышал Н. Погодин. Помянув недавнее венгерское сопротивление, Корнейчук сравнил „Литературную Москву“ – ни много ни мало – с „кружком Петефи“. Как известно, так называлась группа венгерских литераторов, принявших самое деятельное участие в восстании 1956 года» (В. Каверин. Эпилог. С. 360, 361).

213

Эта оценка вполне совпадает с позднейшим замечанием Ильи Глазунова, что «та выставка в Эрмитаже не показала нам ничего, кроме свободы выдумки и пустого трюкачества», хотя «некоторые, исполненные естественного чувства протеста, приветствовали выставку Пикассо, видя в ней вызов лакировочному искусству периода „культа личности“» (И. Глазунов. С. 646).

214

«Зал заседаний был переполнен. На заседаниях участвовало не менее четырехсот человек. Многие лица, желающие присутствовать на обсуждении, толпились перед зданием» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 582).

215

Судя по стенограмме, присутствовали также Л. И. Брежнев, М. А. Суслов и Е. А. Фурцева.

216

Полемизируя с Михаилом Шолоховым, выступившим на XX съезде КПСС, он, в частности, сказал: «Речь Шолохова, по моему твердому убеждению, нанесла существенный вред, и в этом надо отдавать себе отчет».

217

Правильно: Златверов.

218

Э. В. Лотяну (Loteanu).

219

Ю. В. Перов.

220

Т. Г. Мелиава.

221

«Причем, – вспоминает Наталия Рязанцева, учившаяся в ту пору во ВГИКе, – одного из этих студентов, собственно, никто не любил, как-то подозрительно все к нему относились, но все равно – защищали. А вот другого – Кафарова – наоборот, все любили и, как выяснилось позже, посадили его всего лишь за анекдоты. Он потом, когда уже отсидел, вернулся во ВГИК доучиваться…» (Кинематограф оттепели, 1998. С. 217).

222

Так у Н. Клеймана.

223

«В то утро, – вспоминает Ефим Эткинд, – я понял, что рецензия Дымшица поставила точку под нашим сотрудничеством и даже нашими добрыми отношениями. Выслушав меня до конца, он произнес длинную защитительную речь. „Поглядите на те два фонаря, – сказал он, показывая в окно. – На одном из них будете висеть вы, на другом я – если мы будем раскачивать стихию. Дудинцев этого не понимает, ему хочется вызвать бурю. А те, кто хвалит его роман, дураки и самоубийцы. Только твердая власть может защитить нас от ярости народных масс“. В этот раз он впервые произнес слово, запавшее мне в память: „Жлобократия“. И добавил: „Это и есть то самое, что построено в этой стране и что они называют социализмом“» (Е. Эткинд. С. 395).

224

Разрядка здесь и выше Р. Назирова.

225

Василий Смирнов, в те годы секретарь правления СП СССР.

226

И еще одна цитата, на этот раз из письма И. Шевцова от 20 мая 1957 г.: «Уверен, что в Тель-Авиве, Нью-Йорке и Париже встретили с радостью решение о запрещении „Желтого металла“. Симонисты тут одержали победу. Правда, сейчас „Желтый металл“ с любопытством читают люди, которые вообще редко что-либо из литературы читают (запретный плод). Это хорошо, пусть читают. И все-таки „в общем и целом“ происходит у нас что-то непонятное, странное, показывая нам то одну, то другую, совершенно противоположную, сторону» (цит. по: В. Огрызко. Охранители и либералы. Т. 2. С. 447).

227

«Публикация статьи К. Симонова „Литературные заметки“ является серьезной принципиальной ошибкой журнала. <…> Статья К. Симонова способствует возбуждению нездоровых настроений среди литераторов, разжигает реваншистские настроения и групповые страсти и может быть использована для дискредитации партийного руководства литературой и искусством» – сказано в справке Отдела культуры ЦК КПСС (цит. по: В. Огрызко. Охранители и либералы. Т. 1. С. 411).

228

Эта книга вышла – «после полутора лет редактирования, после долгих раздумий над ней издательского аппарата „Московского рабочего“, после того, как это изд-во твердо обещало издать книгу ко Дню поэзии», и только после того, как 19 сентября Евтушенко пожаловался в секретариат Союза писателей и на издательство, и лично на своего редактора Владимира Фирсова (Литературная Россия, 27 апреля 2017 года).

229

Единственный стихотворный сборник будущего прозаика, редактора журнала «Континент».

230

«И вышла, – вспоминает Булат Окуджава, – наконец, маленькая книжечка очень плохих стихов, потому что я писал – ну о чем я мог? – я писал стихи в газету к праздникам и ко всем временам года. Значит: весна – стихотворение, зима – стихотворение, по известным шаблонам» (цит. по: М. Гизатулин. С. 214–215).

231

На Х Международном кинофестивале в Канне (1957) фильму присужден Специальный приз жюри «За оригинальный сценарий, гуманизм и романтику».

232

«После XX съезда КПСС, – как указывают Виктор Бердинских и Владимир Веремьев, – освобождено подавляющее большинство заключенных, арестованных по политическим статьям. Если в 1954–1955 годах лишь менее 90 тысяч человек из них были выпущены на свободу, то в 1956–1957 годах Гулаг покинуло уже около 310 тысяч „контрреволюционеров“. На 1 января 1959 года в лагерях оставались 11 тысяч политических заключенных. Чтобы ускорить процедуру их освобождения, в ИТЛ направили более 200 специальных ревизионных комиссий, амнистировавших большое количество узников. Однако освобождение пока еще не означало реабилитации. За два года (1956–1957) реабилитировано менее 60 тысяч человек. Подавляющему же большинству пришлось ждать многие годы, а иным и десятилетия, чтобы получить желанную справку. Тем не менее, 1956 год остался в памяти людей как год „возвращения“» (В. Бердинских, В. Веремьев. С. 117).

233

Вновь арестована и осуждена в 1957 г. См. 1965 г.

234

По делам 1937 и 1941 гг. По делу 1929 г. будет реабилитирован (посмертно) только в 2000 г.

235

В 1957 г. посмертно восстановлен в Союзе писателей СССР.

236

В этом же году восстановлен в СП СССР

237

В этом же году восстановлен в СП СССР.

238

«Они хотели сделать из меня врага народа, но не смогли. Партия, ЦК КПСС пришли ко мне на помощь и вернули в жизнь, разоблачив негодяев! Как хорошо, что есть на свете справедливость», – 15 февраля комментирует в дневнике эту новость сам Жигулин (цит. по: В. Колобов. Читая дневники поэта. С. 193).

239

В этом же году посмертно восстановлен в Союзе писателей СССР.

240

По делу 1938 г.

241

В этом же году посмертно восстановлен в Союзе писателей СССР.

242

Членство в Союзе писателей СССР восстановлено в 1957 г.

243

Членство в КПСС и в Союзе писателей СССР восстановлено в 1956 г.

244

Луиджи Лонго – заместитель генерального секретаря ЦК Итальянской компартии.

245

Договор за № 8818 находится в фондах РГАЛИ (Ф. 613. Оп. 10. Ед. хр. 7728), что позволяет оспорить идущую от Е. Б. Пастернака датировку этого события 7 января.

246

Как рассказывает Олег Табаков, снимавшийся в этой ленте, «незадолго до окончания монтажно-тонировочного периода фильма „Саша вступает в жизнь“ (другой вариант названия „Саша выходит в люди“), были опубликованы роман Владимира Дудинцева „Не хлебом единым“ и рассказ Александра Яшина „Рычаги“. Тогдашние клевреты из идеологических холуев Никиты Сергеевича Хрущева не только быстро разнюхали эти „очаги инакомыслия“ в литературе, но и стали шарить по другим видам искусства. <…> В отношении кинематографа был намечен объект главного удара – фильм Швейцера по сценарию Тендрякова.

Молотили Швейцера дружно и настойчиво» (О. Табаков. Т. 1. С. 159).

После многочисленных пересъемок картина вышла в ограниченный прокат, но практически была положена на полку. В 1988 году фильм был выпущен в изначальном виде под авторским названием «Тугой узел».

247

«Характерно, что на московском собрании художников в декабре 1956 г. не были избраны делегатами Первого Всесоюзного съезда советских художников такие мастера, как А. М. Герасимов, Е. В. Вучетич, М. Г. Манизер, С. М. Орлов, А. И. Лактионов, В. П. Ефанов, Н. В. Томский, Г. И. Мотовилов, Ф. П. Решетников, А. М. Грицай, П. П. Соколов-Скаля, П. А. Кривоногов, Н. Н. Жуков.

Б. В. Иогансон, хотя и был избран делегатом, но по числу полученных голосов занял одно из самых последних мест (157 место из 173)» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 606).

Поэтому Оргкомитету Союза советских художников СССР было предложено «обеспечить избрание в качестве делегатов съезда выдающихся живописцев и скульпторов Москвы, Ленинграда и Киева на собраниях художников в союзных республиках. Предоставить для этого республиканским союзам художников право провести дополнительные выборы делегатов в связи с увеличением численного состава этих союзов» (Там же. С. 610).

248

А. Гиневский докатился «в конце концов до критики и подрыва основы основ советского искусства», – 5 января 1957 года указала газета «Советская культура» в фельетоне «Дешевая слава» (с. 2), автором которого значится анонимный «Журналист».

249

По рассказу И. С. Черноуцана, в 1984 году записанному Натаном Эйдельманом, эти постановления «Никита хотел отменить, но Суслов предложил повременить; приказано их не переиздавать и не ссылаться…» (с. 296).

250

Появление этой статьи, как вспоминал В. Каверин, в газете, которой руководил тогда «В. Кочетов, убежденный сталинист, один из злобных губителей нашей литературы, человек с маниакальной направленностью ума», вызвало активные протесты. Так, Вс. Иванов направил в «Литературную газету» письмо, в котором заявил о своем выходе из редколлегии в связи с тем, что В. Кочетов «не желает считаться с мнением отдельных членов редколлегии» (В. Каверин. Эпилог. С. 371) и что «ни тов. Еремин, ни кто другой не имеет права, критикуя, становиться в позу судьи и бездоказательно бросать политические обвинения!» (Там же. С. 372).

«Наша писательская общественность, – писал Вс. Иванов, – остро нуждается в атмосфере доверия и взаимного уважения, и редколлегия „Литературной Москвы“ за свою редакторскую работу вполне заслуживает поощрения и помощи от писателей» (Там же).

251

«Был у Казакевича, – 30 июня записывает в дневник К. Чуковский. – Остроумен, éдок по-прежнему. Говорили о Федине – и о его выступлении на пленуме. Федин с огромным сочувствием к „Лит. Москве“ и говорил (мне), что если есть заслуга у руководимого им Московского отделения ССП, она заключается в том, что это отделение выпустило два тома „Лит. Москвы“. А потом на Пленуме вдруг изругал „Лит. Москву“ и сказал, будто он предупреждал Казакевича, увещевал его, но тот не послушался и т. д. Я склонен объяснять это благородством Федина (не думал ли он таким путем отвратить от „Лит. Москвы“ более тяжелые удары), но Казакевич говорит, что это не благородство, а животный страх. Тотчас же после того, как Федин произнес свою „постыдную“ речь – он говорил Зое Никитиной в покаянном порыве: „порву с Союзом“, „уйду“, „меня заставили“ и готов был рыдать. А потом выдумал, будто своим отречением от „Лит. Москвы“, Алигер и Казакевича, он тем самым выручал их, спасал – и совесть его успокоилась» (К. Чуковский. Дневник. С. 235).

252

Как рассказал В. Каверин, «работой пленума руководил прятавшийся где-то за сценой (и так не появившийся в зале) А. Сурков. Без сомнения, именно он определил все дальнейшее направление дискуссии. Редкий оратор обошел мою речь. Н. Чертова утверждала, что я не понял Еремина. П. Бляхин сказал, что тон моего выступления „не делает мне чести“. Б. Галин заявил, что ему „было обидно слышать здесь речь Каверина“, а Б. Бялик утверждал, что я „возобновляю нравы, мешающие свободному выражению мыслей“. Эти нападки были немедленно перенесены в широкую прессу <…>» (В. Каверин. Эпилог. С. 365–366).

253

«Она, – вспоминает В. Дудинцев, – прямо плясала на трибуне, рвала гипюр на груди и кричала, что этот Дудинцев…! Вот я, говорит, я была там! Вот у меня здесь, смотрите, следы, что они там со мной делали! А я все время думала: спасибо дорогому товарищу Сталину, спасибо партии, что послала меня на эти страшные испытания, дала мне возможность проверить свои убеждения!» (В. Дудинцев. Между двумя романами. С. 98).

254

Отдел науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР в докладной записке, разосланной членам и кандидатам в члены Президиума, секретарям ЦК КПСС, признал это выступление В. Дудинцева «политически вредным». С осуждением позиции В. Дудинцева было рекомендовано выступить К. Симонову, опубликовавшему роман Дудинцева «Не хлебом единым» в «Новом мире», «поскольку Симонов является членом Центральной Ревизионной Комиссии Коммунистической партии Советского Союза» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 626, 629).

255

В этом полуподвальном помещении С. Эрьзя прожил до своей смерти в 1959 году.

256

Вот как об этой «новости» в разговоре с Виктором Астафьевым вспоминал Александр Макаров, бывший в то время главным редактором «Молодой гвардии»:

«Собрались однажды обсуждать номера журнала, вышедшего за год, ну, не бог весть что в них было, но было, и вместо обсуждения прозы, поэзии, публицистики давай чихвостить редактора. Из ЦК комсомола мальчики орут: „Он такой разэтакий!“, из секретариата Союза им поддакивают: „Да, да, рассякой и разэтакий“, – и кто-то из ораторов подает здоровую мысль: „Снять его, выгнать в шею, а Шолохова попросить возглавить журнал…“ – „Вот э-то да-а! Вот это здорово! Как раньше-то не додумались?!“ „Шолохова! Шолохова!“ И все это в моем присутствии, – горестно качая головой, рассказывал Александр Николаевич. – Не посоветовавшись ни с кем, в том числе и с самим Михаилом Александровичем. А они ведь поорут, подергаются, заранее зная, что Шолохов не пойдет, не поедет в Москву добивать последнее здоровье на этом журналишке, и уйдут, разбредутся по своим уютным кабинетам, а мне ведь завтра в котле кипеть, журнал выпускать, с людьми, в присутствии которых меня с г…м смешали, работать» (цит. по: А. Кутейникова // Москва. 2012. № 12).

257

Б. С. Рюриков в 1955–1963 годах занимал пост заместителя заведующего Отделом культуры ЦК КПСС.

258

См. оценку, которую 25 апреля 1963 года Н. С. Хрущев дал этому произведению на заседании Президиума ЦК КПСС: «<…> Слушайте, нуднейшая вещь. Когда я читал, я весь покрыл себя синяками, и то мог только первую книгу прочесть, вторую взял – ну никак не идет, никакие возбудительные средства не действуют» (Президиум ЦК КПСС. Т. 1. С. 710).

259

«Я горячо люблю Вас как великого артиста и человека и поэтому не могу Вам не высказать несколько мыслей по поводу голосования в комитете по Ленинским премиям, происшедшего вчера. <…> – еще 10 апреля написал Дмитрий Шостакович Давиду Ойстраху. – <…> К моему великому удивлению и огорчению, Вы „не прошли“. Ваша кандидатура собрала мало голосов. Требуется набрать более трех четвертей. Не собрали до нужного числа голосов три кандидатуры, в том числе и Вы. Первоначально музыкальная секция решила выдвинуть только одну кандидатуру (7-ю симфонию Прокофьева). После небольшой истерики, которую я учинил, решили выдвинуть и Вас. Вернее, решили включить Вас в бюллетень для тайного голосования. При последнем обсуждении бюллетеня некоторые члены комиссии, в том числе и „певица“ Чебан, высказали мысль, что Ваше искусство недостаточно понятно народу, что многие люди Вашей скрипке предпочитают „что-нибудь другое“, „более понятное, ясное“ и тому подобное.

Не слишком горячо поддержал Вас Т. Н. Хренников. Я покричал, и Вас включили в бюллетень. Однако должного количества голосов Вы не собрали.

Знайте, дорогой Додик, что лучшие музыканты всего мира, весь наш народ и все народы мира присудили Вам все премии.

Признание, которого Вы удостоились, должно быть Вам дороже всего» (Дмитрий Шостакович в письмах и документах. С. 340).

Давид Ойстрах станет лауреатом Ленинской премии в 1960 году.

260

В. М. Озеров.

261

В 1961 году, и с предисловием, но не И. Г. Эренбурга, а В. Н. Орлова.

262

Ее он в своей речи все-таки упомянул, назвав «грязной и вредной брошюркой», из чего, – говорит инструктор Отдела культуры ЦК Игорь Черноуцан, – стало ясно, что альманаха Хрущев «в глаза не видел» (Цит. по: У. Таубман. С. 339).

263

«Хотя, – вспоминает Лазарь Каганович, – эта речь была потом в печати изложена довольно гладко, но это была „запись“, хотя стенограммы за столом не вели (а если она и была, то вряд ли нашлась бы хоть одна стенографистка, которая сумела бы записать сказанное). И на обычной трибуне, когда он выступал без заранее написанной речи, речь его была не всегда в ладах с логикой и, естественно, с оборотами речи, а тут не обычная трибуна, а столы, украшенные архитектурными „ордерами“ в изделиях стекольной и иной промышленности, для „дикции“ заполненные возбуждающим содержанием. Можно себе представить, какие „культурные“ плоды дало такое гибридное сочетание содержимого на столе с содержимым в голове и на языке Хрущева. Это был непревзойденный „шедевр ораторского искусства“» (Л. Каганович. С. 577).

Несдержанность Хрущева и резкость, с какою он выступал, произвела столь сильное впечатление на его товарищей по Президиуму ЦК, что нашла отражение даже в материалах июньского пленума ЦК КПСС. Вот фрагмент стенограммы:

«Молотов. Когда советским писателям говорят, что „сотрем в порошок“, – это не воспитание.

Хрущев. Я говорил о тех людях, которые поднимут руку на партию, а не о всех писателях.

Молотов. Если же оказывать какое-либо воспитательное воздействие на писателей, нужны соответствующие методы. Этих методов в данном случае не оказалось.

Поспелов. Это был замечательный метод – метод прямоты, доверия, острой товарищеской критики (Молотов, Маленков, Каганович. С. 105).

264

На эту ошибку памяти обратил внимание М. Золотоносов, отметив, что речь шла наверняка о романе «Искатели», так как роман «Иду на грозу» был издан через пять лет (М. Золотоносов. Гадюшник. С. 481).

265

«В Москве, – вспоминает Шаламов, – есть человек, который является как бы дважды моей крестной матерью – Людмила Ивановна Скорино, рекомендовавшая когда-то самый первый мой рассказ „Три смерти доктора Аустино“ – в „Октябрь“ в 1936 в № 1 Панферову, Ильенкову и Огневу и в 1957 году в „Знамени“ напечатавшая впервые мои стихи – „Стихи о Севере“» (В. Шаламов. Т. 4. С. 308).

266

«По существу, первая моя публикация» (Д. Самойлов. Поденные записи. Т. 1. С. 286).

267

Оно, – как вспоминает Владимир Тендряков, – «<> для вящего устрашения было собрано не в Доме литераторов на Воровского, а в Краснопресненском райкоме партии. <…> Председательствует Сергей Сергеевич Смирнов <…>» (Знамя. 2019. № 7. С. 154).

268

Как вспоминает Вениамин Каверин, «накануне его выступления, 11 июня 1957 года, К. Паустовский и В. Рудный были у него – в поисках защиты, и он сказал с запомнившейся твердостью: „‘Литературную Москву’ я в обиду не дам“.

На другой день он не только воспользовался личным разговором между ним и Казакевичем, но и бессовестно солгал, утверждая, что на пленуме не нашлось защитников критикуемой книги альманаха.

Можно ли сомневаться в том, что он думал одно, а говорил и писал другое? Нет. „Мы потеряли Федина“, – сказал мне Казакевич, когда после собрания поздним вечером мы возвращались домой. Этого не случилось бы, если бы он сам не потерял себя, решившись на прямое предательство, в котором не было ничего загадочного (как это кое-кому казалось) и которое было неизбежным следствием его литературной смерти» (В. Каверин. Эпилог. С. 366–367).

269

«Только два члена редколлегии – Паустовский и я – не покаялись, – говорит В. Каверин. – Паустовский отказался, а мне как неисправимо порочному это даже не предложили» (В. Каверин. Эпилог. С. 368).

270

«Доктор Живаго».

271

«Все противники Хрущева, – свидетельствует Леонид Млечин, – были выброшены из политики. Маленкова отправили директором гидроэлектростанции в Усть-Каменогорск на Алтае, Кагановича – управляющим трестом „Союзасбест“ в город Асбест Свердловской области. Они находились под наблюдением местных органов КГБ. Молотова вывели из состава ЦК, 29 июля 1957 года освободили от должности министра государственного контроля, 3 августа утвердили послом в Монголии» (Л. Млечин. Фурцева. С. 228).

272

Восторженным письмом от 7 августа откликнулась на эту публикацию Светлана Сталина (Аллилуева), в ту пору научный сотрудник ИМЛИ АН СССР (см.: «Я слышу всё…». С. 347–355).

273

Запись в дневнике А. Твардовского: «Очередное закрытое письмо и предшествовавшие ему изустные новости не особенно задели на этот раз = жить нужно и должно и можно, могло быть, м. б., хуже. Жаль только, что без лжицы, фальши и актерства у нас ничто такое не обходится: Сурков и др. наготове. Не мне одному показалось на собрании 3.VII, что ораторов не пришлось бы менять в случае другого содержания документов» (А. Твардовский. Дневник. С. 277).

274

«В рамках фестиваля был организован небольшой джазовый конкурс, который проходил в нынешнем Театре киноактера (тогда он еще назвался „Первый кинотеатр“). В нем принимали участие коллективы, имеющие статус любительских, непрофессиональных. <…> От Советского Союза выступал оркестр ЦДРИ – биг-бэнд под руководством Юрия Саульского. Игравшие в нем студенты московских вузов в дальнейшем бросили свои как бы основные профессии и стали настоящими классиками отечественного джаза – Георгий Гаранян, Алексей Зубов, Константин Бахолдин, Борис Рычков, Александр Гореткин, Игорь Берукштис, Николай Капустин, а также многие блестящие „сайдмены“, составившие впоследствии основу ряда известных биг-бэндов, которыми руководили Олег Лундстрем, Эдди Рознер, Вадим Людвиковский. Выступление оркестра ЦДРИ на этом конкурсе прошло весьма успешно и принесло большую пользу для „официализации“ джаза в СССР» (А. Козлов. С. 112).

275

«<…> Произошло необычайное, – вспоминает Генрих Сапгир. – Отщепенец, недоучка, маляр, пьяница в своей смятой тирольской шляпе Толя Зверев в несколько мазков завоевал Золотую медаль – правда, председателем жюри был Сикейрос. Это тоже была победа!» (Г. Сапгир // Арион. 1997. № 3. С. 85).

Не исключено, однако, что история с Золотой медалью Анатолия Зверева либо вымышлена, либо изложена неточно. Во всяком случае, известно, что Давид Сикейрос на фестиваль вообще не приезжал, а в списке медалистов имени Зверева нет.

276

По официальным данным, жюри возглавлял Сергей Коненков, а его заместителем был Павел Соколов-Скаля. Золотые медали были присуждены художникам из Бельгии, ГДР, Китая, Англии и советскому скульптору Федору Фивейскому. Серебряные и бронзовые медали и почетные дипломы получили Э. Неизвестный, П. Никонов, А. Ткачев, Б. Домашников, П. Смолин, Ю. Васильев, О. Рабин и др. (Другое искусство. С. 26–27).

277

Получив после июньского пленума ЦК КПСС строгий выговор с занесением в учетную карточку, Каганович, повторимся, был направлен в Асбест Свердловской области директором крупнейшего в стране горно-обогатительного комбината. В 1961 году после XXII съезда освобожден от этой должности и исключен из КПСС.

278

«Встречу (по словам Маргариты Алигер) расстроили работники аппарата СП (К. В. Воронков). Под предлогом загруженности телефона („вертушки“) ей не дали связаться с ЦК и договориться о времени встречи», – сообщает М. И. Твардовская (Знамя. 1989. № 8. С. 135). Впоследствии М. Алигер пришлось все-таки признать свои ошибки и покаяться на партийном собрании 1 октября 1957 года (см.).

279

На самом деле, конечно, в Милане.

280

И вот как истолковал эти события Константин Федин в дневниковой записи от 20 августа:

«И вдруг Сурков сообщает, что П<астерна>к ездил вчера в ЦК, говорил с Поликарповым и обещал „отозвать“ рукопись романа из Италии…

Поистине – вот те фунт! Одна из „неожиданностей“ Бориса, так ему свойственных. Значит, если теперь итальянцы все-таки роман напечатают, то П<астерна>к будет, так сказать, только „полувиноват“!!

А я почему-то призван его… спасать! При всей видимости его прямодушия, он петлит кривыми тропами. Но беда-то сейчас не в его характере, а в том, что ведь защитить его романа нельзя!..» (Константин Федин и его современники. Кн. 1. С. 578).

281

Съезд был проведен только 7–13 декабря 1958 года.

282

Стоит внимания, что именно так – под общим заголовком «Из цикла „Старые мастера“» – стихотворения Бориса Пастернака «Магдалина», «Рождественская звезда», «Гефсиманский сад» и «Гамлет», предваренные статьей Андрея Вознесенского «Четыре осенние песни», впервые в СССР появились на страницах московского альманаха «День поэзии 1980» (М.: Сов. писатель, 1980). Публикация Е. Б. Пастернака.

283

Согласно дневниковой записи Лидии Чуковской, датированной еще 3 января, «Ахматова передала в третий сборник альманаха – на выбор редакции – около десяти стихотворений». А в записи от 30 сентября пересказан ее разговор с Маргаритой Алигер: «„Пока меня не было <…> тут многое вынули“. – „Что же именно?“ – „Да вот стихи Ахматовой, хотя бы“. – „А почему?“– „Видите ли, она ведь не москвичка“… <…>

„– Вы посоветуйте Анне Андреевне отдать свои стихи в другое место“, – сказала мне на прощание Алигер.

Закрывают их, что ли?» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 236, 267).

284

«К сожалению, – замечает Валерий Есипов, – ее состава не сохранилось, но нельзя не отметить, что поначалу она имела другое название – „Лиловый мед“, по одноименному стихотворению из „Колымских тетрадей“. В итоге и название сборника, и само стихотворение были отвергнуты издательством, и решающую роль здесь сыграл, несомненно, В. Боков <…>» (Валерий Осипов // Знамя. 2018. № 9. С. 191).

285

То есть в будущем Театра «Современник».

286

«Литературная газета» опубликовала изложение этого выступления Катаева под названием «Мы благодарны партии».

287

Стоит внимания позднейшая запись Евгения Пастернака:

«Продолжая наш многолетний спор по поводу Эренбурга, папа сказал, что ему и Федину он предпочитает Суркова, чья позиция логически понятна и проста.

– Его откровенное непризнание всего того, что я собой представляю, требует непрестанной борьбы. Это – советский черт, его выпускают, чтобы одернуть, обругать, окоротить, вернуть рукопись „Живаго“ из Италии. Но я его понимаю: это искренне и неизменно в течение всей жизни. Он так и родился с барабаном на пупке. А Эренбург – советский ангел. Дело в самом спектакле – все роли в нем распределены. Эренбург ездит в Европу, разговаривает со всеми и показывает, какая у нас свобода, как всё прекрасно. И убежден в том, что знает, по каким правилам надо играть, что где говорить. И все в восхищении от того, что он себе позволяет. Такие люди мне непонятны и неприятны неестественностью положения и двойственностью своей роли» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 698).

288

«По поводу писем Пастернака Фельтринелли заявил: „Я знаю, как такие письма делаются“, – говорится в докладной записке Отдела культуры ЦК КПСС. – В газете „Корреспонденца сочиалиста“, издаваемой ренегатом Реалса, была напечатана крикливая статья о „русском давлении на Фельтринелли“, в которой во враждебных тонах рассказывалось о встрече Суркова с Фельтринелли. Очевидно, эта статья была инспирирована Фельтринелли» («А за мною шум погони…». С. 86).

289

Опубликовано также в сборнике «День поэзии – 1957».

290

Уже на пенсии Хрущев вспоминал: «Члены президиума ЦК не раз высказывали мнение, что Жуков движется в направлении военного переворота, захвата им личной власти. Такие сведения мы получали и от ряда военных, которые говорили о бонапартистских устремлениях Жукова. Постепенно накопились факты, которые нельзя было игнорировать без опасения подвергнуть страну перевороту типа тех, которые совершаются в Латинской Америке. Мы вынуждены были пойти на отстранение Жукова от его постов. Мне это решение далось с трудом, но деваться было некуда» (цит. по: Л. Млечин. Фурцева. С. 234).

291

Номер подписан к печати 2 октября.

292

Как вспоминает Лариса Лебедева, работавшая тогда в редакции, «во главе журнала стоял человек „выше критики“ – А. А. Сурков. В редакции он появлялся редко, в самых необходимых случаях, но „крыша“, как говорят теперь, была надежная» (НЛО. 2003. № 63. С. 218).

293

Как сообщил исполнительный директор Нобелевского фонда Микаэль Сульман, Борис Пастернак был в этом году так же, как и Альбер Камю, выдвинут на соискание Нобелевской премии. Его кандидатуру в последний день перед истечением срока, определенного для выдвижения кандидатур, предложил, пользуясь правом т. н. «комитетской номинации», шведский писатель, член Нобелевского комитета по литературе и будущий лауреат Нобелевской премии (1974) Харри Мартинсон.

И, хотя Пастернак в 1957 году премию не получил, секретарь Комитета Андерс Эстерлинг в докладе полному собранию Академии счел необходимым особо мотивировать перенос его кандидатуры на будущее:

«Борис Пастернак, в свою очередь, несомненно, внес оригинальный вклад, оплодотворивший поэтическое творчество России. Он, в частности, развил современный язык образов, что ставит его наравне с экспериментальными новаторами Западной Европы и Америки. Хотя Пастернак в целом несколько менее труднодоступен, чем Хименес <испанский поэт, получивший награду в 1956 году>, он все же не принадлежит к тем поэтам, которые могут рассчитывать на широкий народный резонанс, и если награждать его теперь, непосредственно после Хименеса, то мировой общественности это наверняка может показаться слишком односторонним выбором. И, разумеется, было бы желательно, чтобы номинация была выдвинута из страны писателя» (М. Сульман. С. 127).

294

«Кругом, как папиросный дым, разговоры о погромных статьях Софронова», – 10 декабря заносит в дневник Лидия Чуковская (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 272).

295

Забавляясь, Дмитрий Шостакович здесь поменял инициалы А. П. Кириленко и А. И. Кириченко.

296

П. Н. Поспелову Шостакович присвоил здесь и в следующем перечне перевернутые инициалы А. П. Кириленко.

297

Это издание вызвало особую докладную записку заведующего Отделом культуры ЦК КПСС Д. А. Поликарпова и инструкторов Отдела В. Е. Баскакова и И. С. Черноуцана, где сказано, что вступительная статья И. Эренбурга «написана с групповых позиций и не дает читателю объективного представления о писателе, о масштабе его дарования и месте в литературе. И. Эренбург искусственно возвышает и по существу противопоставляет И. Бабеля всем советским писателям, подчеркивая его „особый талант“, „особое восприятие мира“, рассматривая его творчество вне литературного процесса эпохи. В статье ни слова не сказано о противоречивости творчества писателя, о его ошибках и заблуждениях» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1953–1957. С. 727). Выполняя поручение ЦК КПСС, журналы «Вопросы литературы» и «Знамя», а также «Литературная газета» подвергли это предисловие «серьезной, обоснованной критике».

298

В справке «От издательства» сообщалось: «Настоящая книга написана в 1948 году и представляет собой вторую часть работы покойного историка русской литературы Г. А. Гуковского „Очерки по истории русского реализма“. Автором было задумано большое исследование о становлении реализма как литературного стиля на материале творчества великих русских писателей XIX–XX веков, но он успел написать лишь книги, посвященные Пушкину и Гоголю» (с. 3). Г. А. Гуковский был арестован в июле 1949 года; умер в следственной тюрьме Лефортово 2 апреля 1950 года. В 1959 году была издана неоконченная из‐за ареста книга «Реализм Гоголя», в 1965 году переиздана первая часть «Очерков…» – «Пушкин и русские романтики» (первое издание – Саратов, 1946).

299

Из письма Корнея Чуковского, отправленного Николаю Заболоцкому 5 июня: «Пишу Вам с той почтительной робостью, с какой писал бы Тютчеву или Державину. Для меня нет никакого сомнения, что автор „Журавлей“, „Лебедя“, „Уступи мне, скворец, уголок“, „Неудачника“, „Актрисы“, „Человеческих лиц“, „Утра“, „Лесного озера“, „Слепого“, „В кино“, „Ходоков“, „Некрасивой девочки“, „Я не ищу гармонии в природе“ – подлинно великий поэт, творчеством которого рано или поздно советской культуре (может быть даже против воли) придется гордиться, как одним из высочайших своих достижений» (К. Чуковский. Т. 15. С. 439).

300

Это издание вызвало протест Ариадны Цветаевой, опасающейся, что оно помешает публикациям Марины Цветаевой в СССР, и в письме Илье Эренбургу от 3 июля 1958 года задающейся вопросом: «На каком основании базельский университет нарушил принципиальную волю Цветаевой, никогда не хотевшей обнародовать „Лебединый стан?“» («Я слышу всё…». С. 366).

301

Юлий Райзман получил почетный диплом на Международном кинофестивале в Венеции (1958).

302

Единственный советский фильм, удостоенный Золотой пальмовой ветви на Международном кинофестивале в Каннах.

303

По делу 1938 года.

304

По делу 1937 года.

305

В этом же году восстановлен посмертно в Союзе писателей.

306

В этом же году восстановлен посмертно в Союзе писателей.

307

В августе 2000 года Русской Православной Церковью причислен к лику новомучеников и исповедников.

308

«Так первоначально назывались „Дети Арбата“» (А. Рыбаков. Роман-воспоминание. С. 233).

309

Эта повесть была опубликована в сильно изуродованном редакторами и цензорами виде. «И самое мерзкое, – вспоминает Г. Бакланов, – что в последний момент без моего ведома, тайно было снято посвящение моим погибшим в войну братьям, родному и двоюродному: Юрию Фридману и Юрию Зелкинду. Оба добровольцами пошли на фронт, оба пали смертью храбрых, артиллерист и пехотинец, но внедрялось убеждение, что евреи не воевали, евреи, мол, спасались от войны в Ташкенте» (Г. Бакланов. С. 122).

310

Имеется в виду заведующий Протокольным отделом МИД СССР Ф. Ф. Молочков.

311

Этому предложению, надо полагать, предшествовала встреча Константина Симонова с Н. С. Хрущевым, во время которой Симонов сказал о своем намерении уйти из «Нового мира» и уехать в Ташкент, а «<…> Хрущев, словно бы он именно этого и ожидал, ободряюще кивнул. Тут же спросил, кого К. М. предлагает на свое место, и, услышав, что Твардовского, снова согласно кивнул, как показалось Симонову, с облегчением. <…>

Визит Симонова к Хрущеву не остался в секрете.

Вскоре на дачу в Красную Пахру заглянул, вроде бы ненароком, Твардовский и поведал, что ему официально предложили журнал» (Б. Панкин. С. 201).

312

Вторая серия этого фильма была закончена в 1945 году, но не выпущена на экран.

313

М. А. Шолохов был избран действительным членом АН СССР еще в 1939 году.

314

«Едва урвал время, – 3 августа записывает в дневник Александр Твардовский, – ознакомиться с „боевиком“ – сплетней и ябедой в лицах – „Ершовыми“ Кочетова (к слову – потрясен этой штукой, вернее, возможностью такого „явления“ в лит<ерату>ре. – Если это литература, то мне там делать нечего, как и всем добрым людям)» (А. Твардовский. Дневник. С. 365).

И еще, из письма Василия Гроссмана Семену Липкину от 2 октября:

«Прочел роман Кочетова „Братья Ершовы“. Подлое, ничтожное произведение, построенное по схеме столь привлекательной, что она может возникнуть в голове петуха, судака, лягушки. <…> Одно утешение – бездарно. Знаешь, ведь, особенно больно, когда имеешь дело с Гамсуном, – тогда возникает сложность. А здесь этой сложности нет, – все просто и ясно. Как в пословице о пчелах и меде» (В. Гроссман. Письма Семену Липкину. С. 141).

В негативном отношении к этому роману сошлись многие литераторы. Вот выдержка из справки, которую в ЦК КПСС направил начальник одного из отделов 4‐го управления КГБ Ф. Д. Бобков:

«Драматург А. Штейн рассказал мне, что и в Коктебеле, откуда он недавно приехал, и в Переделкине, где он отдыхает на даче, все почти без исключения писатели резко отрицательно относятся к роману: „Гуляют по Переделкину Федин с Леоновым, Вс. Иванов с К. Чуковским, Ираклий Андроников с Катаевым и издеваются над Кочетовым, рассказывают друг другу самые вопиющие эпизоды, приводят цитаты, а выступать никто из них не хочет, все боятся неприятностей, берегут нервы“» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 116–117).

315

«Народу, – свидетельствует Даниил Гранин, – собралось великое множество, вокруг Дома писателей стояла толпа, и было много милиции, внутри Дома сновали молодые решительные незнакомцы, они требовали прекратить доступ людей к гробу, пропускать только членов Союза писателей, обстановка становилась все более нервозной, несколько женщин рыдали в голос, внизу, у входа в Дом, шумели не попавшие» (Д. Гранин. Всё было не совсем так. С. 341).

316

«<…> после Михаила Леонидовича Слонимского, – процитируем еще раз Даниила Гранина, – к центру прорвался писатель Леонид Борисов. Надрывный, высокий голос его нарушил благочинность процедуры: „Миша, дорогой, – кричал он, – прости нас, дураков, мы тебя не защитили, отдали тебя убийцам, виноваты мы, виноваты! Виноваты мы перед тобой, не защитили тебя, смирились“. <…> Наступило потрясенное молчание. Оно продолжалось длинную-длинную секунду, и, конечно, если бы не похороны, Борисову бы аплодировали. Александр Прокофьев вышел вперед, он весь раздулся багровой налитой тяжелой кровью. „Я протестую, – прохрипел он. – Это недопустимо, устраивать тут митинг“. Его было жаль, он вынужден был как-то загладить сказанное, дать отпор, оберечь Союз писателей от попреков и не знал, как это сделать потактичнее» (Д. Гранин. Всё было не совсем так. С. 343).

317

А. С. Пушкина отпевали в Конюшенной церкви, а гроб с телом А. П. Чехова перевезли в Россию в вагоне с надписью «Для устриц».

318

«Первый же сформированный и подписанный новым главным редактором седьмой номер в известной мере выглядел программным» (А. Турков. Твардовский. С. 232).

319

Эти командировки вошли в обычай у так называемых «эстрадных» поэтов: Евгений Евтушенко в разгар очередных проработок обычно уезжал за вдохновением в Сибирь или на Север, а Андрей Вознесенский после скандала с альманахом «Метрополь» (1979) заслужил прощение стихами, написанными на Северном полюсе.

320

«Прошел слух, – 17 сентября написал Борис Пастернак Жаклин де Пруайяр, – что роман вышел в оригинале, продается и читается. Как это произошло? Правда ли это? Тогда даже приглашая вас на мое грядущее четвертование, я не могу найти слов, чтобы высказать вам мою благодарность и радость» (Е. Пастернак. С. 142).

321

В ролях были заняты все ведущие актеры студии, главную роль исполнял Олег Ефремов.

322

«Книги, упакованные в оберточную бумагу и датированные 6 сентября, погрузили в большой американский автомобиль с кузовом „универсал“ и перевезли домой к Уолтеру Чини, резиденту ЦРУ в Гааге. Двести экземпляров отправили в Вашингтон. Почти все оставшиеся книги разослали в резидентуры ЦРУ в Западной Европе – 200 во Франкфурт, 100 в Берлин, 100 в Мюнхен, 25 в Лондон и 10 – в Париж. Самая большая посылка, 365 экземпляров, ушла в Брюссель» (П. Финн, П. Куве. С. 148).

323

«Кроме евангелия и молитвенника, – поведал советским читателям Борис Агапов, – вы можете получить в „граде божием“ всякие-разные брошюрки и буклеты, в которых найдете черт знает что о нас, о нашей стране, о коммунизме, о Советской власти, хотя такого рода „пропаганда“ и противоречит статусу выставки. Вопли оголтелых черносотенцев мешаются в них с шипением „филозофов“, угрозы – с проклятиями. Всё это мирно лежит рядом со „священными“ книжками и научно-божественными альбомами. И дамы с вострыми носами продают и раздают это, благостно улыбаясь» (Б. Агапов. С. 159).

324

В их числе опубликованная в «Литературной газете» (14 августа) статья пианиста, народного артиста РСФСР Льва Оборина «Главное – человек», где сказано:

«<…> кроме романа „Братья Ершовы“, не могу назвать произведения, которое взволновало бы меня, доставило эстетическое наслаждение, дало возможность глубже познать своих соотечественников, а через них и какую-то сторону действительности» (с. 3).

325

По данным П. Финна и П. Куве, уже в октябре антипастернаковская «кампания вызвала резкий рост продаж <…> „Доктор Живаго“ оказался в верхней строчке списка бестселлеров „Нью-Йорк таймс“, потеснив „Лолиту“. За первые шесть недель после выхода книги в США было продано 70 тысяч экземпляров. <…>

В марте 1959 года в США было продано 850 тысяч экземпляров романа» (П. Финн, П. Куве. С. 199, 216).

326

Об этом же Борис Пастернак писал 6 октября и сестрам – Жозефине Пастернак и Лидии Слейтер: «Если в этом году мне будет присуждена Н<обелевская> премия (как иногда доходят слухи), и у меня появится необходимость и можно будет поехать за границу (все это для меня в полной тени), я не вижу возможности и не стану пытаться брать с собою в поездку О<льгу>, если я получу разрешение, речь будет только о моей собственной поездке. Но ввиду сложностей, связанных с Н<обелевской> пр<емией>, надеюсь, что ее присудят другому кандидату, скорее всего А. Моравия» (Б. Пастернак. Т. 10. С. 394).

327

«23 октября 1958 года в 15.20 Эстерлинг вошел в гостиную Нобелевской библиотеки в Стокгольме и объявил ожидавшим его журналистам: „Это Пастернак“» (П. Финн, П. Куве. С. 171).

328

Отметим, что состоявшееся тогда же присуждение Нобелевской премии физикам П. А. Черенкову, И. Е. Тамму и И. М. Франку агрессивной реакции властей не вызвало.

329

ЦК КПСС, конечно.

330

Анатолий Ёлкин, критик, сотрудник газеты «Комсомольская правда».

331

«Ленинградская».

332

Достоверность этого рассказа, записанного явно со слов А. С. Ёлкина, не подтверждена другими свидетельствами.

333

«Понятно, почему автора-клеветника предпочли писателю, посвятившему свое творчество изображению людей, вышедших из гущи народной» (авторы статьи намекают на Шолохова, проигравшего Пастернаку в соперничестве за Нобелевскую премию).

334

По воспоминаниям Владимира Лакшина, Твардовский «впоследствии всегда сокрушался, что принял участие в травле Пастернака тем, что опубликовал письмо симоновской редколлегии о „Докторе Живаго“ и публично, хоть и чисто формально, к нему присоединился» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 30).

335

11 мая 1959 года газета «Нью-Йорк таймс» посвятила ему статью, где сказано: «Одним из результатов советско-американского обмена студентами является то, что в студенческий совет Школы журналистики Колумбийского университета теперь входит советский гражданин, избранный его одноклассниками. Это 24-летний Олег Данилович Калугин из Ленинграда. „Выдающийся“ и „парень с настоящей индивидуальностью“ – типичные выражения, которыми преподаватели и студенты Колумбийского университета характеризуют г-на Калугина». «На следующее утро, – вспоминает О. Калугин в книге „Прощай, Лубянка!“, – я проснулся знаменитым. На улице меня останавливали люди, жали руки, желали всего доброго» (цит. по: М. Золотоносов. Диверсант Маршак. С. 252).

336

Запротоколированное отсутствие Твардовского на этом заседании ставит под сомнение достоверность рассказа К. Ваншенкина о том, как в разгар обсуждения несколько писателей вышли покурить, «и вдруг из зала вышел Поликарпов. Вид у него был хмурый, озабоченный. <…> увидев нас, подошел и решительно попросил пройти с ним вместе <…>

Он пошел впереди нас по узкому коридору, прямо в кабинет, который всё еще называли фадеевским. Мы вошли, он притворил дверь и тут же, не приглашая садиться, спросил у Твардовского:

– Так нужно исключать или нет?

– Я уже сказал, – ответил Твардовский.

– Вы? – к Сергею Сергеевичу <Смирнову>

– Я того же мнения.

– Вы? – к Рыленкову.

– Дмитрий Алексеевич, он такой лирик! – завосхищался тот…

– Спасибо, – Поликарпов направился к столу, и мы вышли.

Твардовский много времени спустя объяснил мне как-то, что Поликарпов приехал в Союз контролировать исключение. Однако, как человек опытный, в какой-то момент засомневался в целесообразности этого акта. Сам он, разумеется, не мог хотя бы приостановить события и отправился звонить Суслову, пославшему его, а по дороге для большей уверенности поинтересовался мнением еще нескольких писателей.

Суслова на месте не оказалось, и Поликарпов вернулся в зал, где дело шло к концу.

А дозвонись он, может быть, сюжет бы изменился? Не знаю, но что-то не верится» (К. Ваншенкин. С. 369–370).

337

Как указывает Вяч. Вс. Иванов, «<…> только это письмо, письмо Фурцевой, отданное загадочному фотографу, и посланная потом Нобелевскому комитету телеграмма с отказом от премии написаны самим Пастернаком и выражают его чувства в начале гонений. А во многих собраниях сочинений (кроме самых последних) и других изданиях чаще повторялись позднее написанные или переписанные другими людьми (в том числе и мной) тексты, лишь отредактированные и подписанные Пастернаком» (Вяч. Вс. Иванов. Пастернак. С. 165).

338

Тем не менее, проголосовал он правильно: «Конечно, за исключение» (Вяч. Вс. Иванов. Пастернак. С. 170).

339

Как сказано в докладной записке Д. А. Поликарпова, «беспартийная писательница Г. Николаева, характеризуя предательские действия Пастернака, заявила: „Я считаю, что перед нами – власовец“. Касаясь вопроса о мерах по отношению к Пастернаку, она сказала: „Для меня мало исключить его из Союза, – этот человек не должен жить на советской земле“» («А за мною шум погони…». С. 158).

340

По свидетельству Константина Ваншенкина, среди прочих «выступала писательница, уважаемая, увенчанная. Она говорила резко, прямолинейно, неприязненно. Я не верил своим ушам. Впоследствии А. К. Гладков, человек поистине замечательный, спросил ее – как она могла так поступить? И зачем? Она ответила, что испугалась. Решила, что начинается новый тридцать седьмой год, а она знает, что это такое. И что у нее большая семья, и всех их она очень любит. Вот так» (К. Ваншенкин. С. 367).

341

Как отмечено в упомянутой выше докладной записке, «в очень резких тонах говорил беспартийный писатель Николай Чуковский о враждебной сущности Пастернака, о его провокационных поступках: „Во всей этой подлой истории, – сказал Н. Чуковский, – есть все-таки одна хорошая сторона – он сорвал с себя забрало и открыто признал себя нашим врагом. Так поступим же с ним так, как мы поступаем с врагами“» («А за мною шум погони…». С. 158).

По словам Лидии Чуковской, ее брат «Н. Чуковский, Н. Тренева, М. Алигер (как и многие из литераторов, любивших и ценивших Пастернака) считали, что издавать свои книги на Западе – это для советского писателя поступок безусловно недопустимый. А раз так, стало быть, осужден Пастернак „в общем правильно“. Брат мой в разговоре со мной высказал в эти дни еще и такую мысль: „Пастернак – гений, его поэзии суждено бессмертие, он это знает, а мы обыкновенные смертные люди, и не нам позволять себе вольничать. Мы должны вести себя так, как требует власть“. Он понимал величие поэта, признавал наш долг перед властью, но не понимал нашего долга перед поэтом – это поразило меня» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 711).

342

«На семейном совете долго обсуждали, как поступить, – вспоминает Зинаида Пастернак. – Все были за то, чтобы написать в правительство просьбу никуда его не высылать, – он родился в России, хотел бы до самой смерти тут жить и сможет еще принести пользу русскому государству. Одна я была за то, чтобы он выехал за границу. Он был удивлен и спросил меня: „С тобой и с Леней?“ Я ответила: „Ни в коем случае, я желаю тебе добра и хочу, чтобы последние годы жизни ты провел в покое и почете. Нам с Леней придется отречься от тебя, ты понимаешь, конечно, что это будет только официально“. Я взвешивала всё. За тридцать лет нашей совместной жизни я постоянно чувствовала несправедливое отношение к нему государства, а теперь тем более нельзя было ждать ничего хорошего. Мне было его смертельно жалко, а что будет со мной и Леней, мне было всё равно. Он отвечал: „Если вы отказываетесь ехать со мной за границу, я ни в коем случае не уеду“» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 233).

343

Правильно, конечно, Андреевичем.

344

Как вспоминает Галина Вишневская, «на собрании деятелей культуры Москвы в Центральном Доме работников искусств, где должны были поносить Пастернака, намечалось выступление Славы <Ростроповича>, о чем его и поставил в известность секретарь парторганизации Московской консерватории.

Слава возмутился:

– Но я не читал книги! Как я могу ее критиковать?

– Да чего ее читать? Никто не читал!.. Скажи пару слов, ты такой остроумный…

К счастью, у Славы был объявлен концерт в Иванове, и он уехал из Москвы. На следующий день после концерта – в субботу – он объявил директору Ивановской филармонии, что давно мечтал осмотреть их город и потому останется и на воскресенье. В понедельник же изумленный директор филармонии узнал, что Ростропович так потрясен увиденным, что решил остаться еще на один день. А в это время в московском ЦДРИ шло позорище, и многие видные деятели культуры выступили на нем» (Г. Вишневская. С. 244).

«Я с гордостью вспоминаю, что не пришел на собрание деятелей культуры в ЦДРИ, где поносили Б. Пастернака и намечалось мое выступление, где мне „поручили“ критиковать „Доктор Живаго“, в то время мной еще не читанный», – сказано М. В. Ростроповичем в открытом письме от 30 октября 1970 года главным редакторам газет «Правда», «Известия», «Литературная газета» и «Советская культура», развернувших кампанию травли Александра Солженицына в связи с присуждением ему Нобелевской премии (Там же. С. 478).

345

На собрании выступили М. Чулаки, А. Мелик-Пашаев, В. Кригер, А. Эйзен и др.

346

«Собрали и нас, – вспоминает Галина Белая. – И мое поколение, которое только что открыло для себя Пастернака, в очередной раз раскололось. Вызвали тогда на трибуну критика Кожинова, и он сказал, что, в общем, Пастернак – трудный поэт, не для народа. И вызвали Андрея Донатовича Синявского, который вышел на трибуну, у него была борода, он что-то пожевал, пожевал в эту бороду и сошел с трибуны. Владимир Родионович Щербина, замдиректора, встал и сказал: „Мы ничего не поняли“, – на что Андрей Донатович сыграл роль убогого и пожал плечами: „Ну, не поняли, что я могу сделать?“» (Г. Белая. С. 213).

А вот та же сцена в пересказе Дмитрия Голубкова: «Во время травли Б. П<астернака> Синявский, только что написавший положительную статью о нем, был спрошен – не то отдельно на ученом совете, не то на партсобрании – Какого мнения вы о поступке Б. П.? – Я писал о нем, не читая романа. Когда я прочту роман, видимо, мнение мое изменится. – Но сейчас, когда наши газеты уже четыре дня пишут об этом – должно же быть у вас хоть предварительное мнение? (вопрос Щербины). Синявский (на ходу, сухо): – Именно потому, что оно только предварительное, я его и не стану высказывать» (Д. Голубков. С. 348–349).

347

«В Тбилиси против Пастернака выступили в числе прочих „грузинские лирики“ Г. Н. Леонидзе и С. И. Чиковани, стихи которых Пастернак переводил, и Б. Жгенти, с которым Пастернак был хорошо знаком» (М. Золотоносов. Гадюшник. С. 528–529). Согласно одной версии, когда Б. Пастернак в феврале 1959 года приезжал в Грузию, он с ними уже не встречался. Впрочем, есть и другая версия: в дом Нины Табидзе, где остановились Пастернак и его жена, «пришли, – как рассказывает Зинаида Николаевна, – Леонидзе и Чиковани с женами и многие другие. Говорили речи, подымали тосты. По их рассказам, на них вся эта буча не произвела никакого впечатления, в Грузии было очень тихо. Состоялось, правда, какое-то общее собрание в Союзе, но выступавшие избегали резких выражений и все кончали речи на одном: Пастернак очень много сделал для Грузии, переводы его гениальны» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 236).

348

В отчете узбекской газеты «Правда Востока» (30 октября. С. 4) список писателей, выступавших на собрании в Ташкенте со словами осуждения, открывает Константин Симонов.

349

Как вспоминает Наталия Рязанцева, «во ВГИКе, кстати, практически все мастера отказались в этом участвовать. Ромм отказался объяснять своим студентам, какую гадость-де написал Пастернак, сославшись на то, что он не читал роман. Габрилович наш отказался. Да почти все отказались или слиняли» (Кинематограф оттепели. 1998. С. 220).

Впрочем, на заседании президиума Оргкомитета Союза работников кинематографии, состоявшемся 30 октября, за осуждение Пастернака все-таки проголосовали и Е. Габрилович, и М. Ромм, и другие мастера.

350

В ответной телеграмме сказано: «Шведская Академия получила ваш отказ с глубоким сожалением, симпатией и уважением» (Reuter, 30 October 1958) (цит. по: Е. Пастернак. С. 151). Андерс Эстерлинг телеграмму Пастернака прокомментировал так: «За этим чувствуется человеческая трагедия, которая всех нас волнует. Когда члены жюри остановили свой выбор на Пастернаке, они руководились только соображениями литературного порядка. Происходящее в настоящее время не может повлиять на вынесенное нами решение, поэтому принципиальная ценность награды останется неизменной» (Там же. С. 153).

351

См. комментарий Евгения Пастернака:

«Через несколько лет, вернувшись из заключения, в котором после смерти Пастернака она провела три года по незаконному обвинению в получении денег за „Доктора Живаго“, Ольга Ивинская рассказала нам, что в тот день она обрушилась на Пастернака с упреками в легкомыслии и эгоизме. „Тебе ничего не будет, а от меня костей не соберешь“. Ее тогда очень напугал отказ в издательстве дать ей обещанный перевод. Она увидела в этом следствие шантажа со стороны КГБ. Упреки переполнили чашу терпения Пастернака, и всё перестало его интересовать. Рассказывая нам этот эпизод, Ивинская видела в нем лишь глубокое проявление любви к ней. Ее друг французский славист Жорж Нива в своих воспоминаниях, сохранившихся в архиве Сент Энтони колледжа в Оксфорде, тоже писал, что Пастернак отказался от Нобелевской премии ради спасения Ивинской» (Там же. С. 151).

352

Когда Н. С. Хрущеву позвонил премьер-министр Индии Джавахарлал Неру, советским посольствам были даны распоряжения «разослать официальные заверения в том, что жизнь, свобода и имущество Пастернака вне опасности» (Там же. С. 154).

353

«В конце концов собрали сто десять подписей, а студентов у нас было около трехсот!» – уточняет Ирина Емельянова, учившаяся тогда в Литературном институте (О. Ивинская, И. Емельянова. «Свеча горела…». С. 437).

354

В «Постановлении расширенного заседания партбюро Литературного института им. А. М. Горького об исключении Б. Л. Пастернака из членов Союза писателей СССР» от 30 октября отмечено, что «партбюро и актив возмущены поведением некоторых студентов нашего института (Панкратова, Харабарова, Ахмадулиной), которые поддерживали связь с Пастернаком, разделяя его взгляды на наше общество и литературу и пытались распространять их среди студентов. Несмотря на критику и неоднократные предупреждения и предоставленную им в течение двух лет возможность исправиться, они на деле остаются до сих пор на прежних позициях, что наглядно выявилось в период общего возмущения присуждением политическому ренегату и эмигранту Пастернаку Нобелевской премии» («А за мною шум погони…». С. 162).

355

«Меня принудили написать письмо с объяснениями – как это я осмелился поздравить „преступника“!» – 3 декабря записал Корней Чуковский (К. Чуковский. Т. 13. С. 270).

356

Это событие в Летописи ошибочно датировано 30 сентября.

357

«Помню, – рассказывал Ефим Эткинд, – как в Ленинград приезжал Сергей Михалков, один из руководителей Союза писателей, и, грозно осматривая собравшихся писателей, которым он сообщал о деле Пастернака, многозначительно сказал: „Сколько здесь среди вас Пастернаков?“ – подразумевая: „предателей“» (Е. Эткинд. Процесс Иосифа Бродского. С. 79).

358

«Наверное, те, кто любит Пастернака, просто на это собрание не пойдут, – еще 29 октября занесла в дневник Лидия Чуковская. – Заболеют. Уедут из города. (Как делали когда-то в тридцатые годы мы, когда узнавали наперед, что собрание будет принимать резолюцию о необходимости расстрела).

Но в те времена „против“ – значило обречь себя на смерть. И семью на истребление.

А теперь?» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 326).

«Вечером, – рассказывает Анатолий Злобин, – <Юрий> Трифонов позвонил ко мне:

– Ты был?

– Духа не хватило. А ты?

– Я тоже не был. А что было, знаешь?

– Говорят, единогласно. И заставляли выступать самых близких к нему людей.

– А ну их… – он выругался. – У них одна цель: планку понизить» (А. Злобин. С. 17).

«Ко мне, – вспоминает Вяч. Вс. Иванов, – подошел вечно улыбчивый и ироничный Давид Самойлов, один из самых близких друзей. Он сказал, что уедет из Москвы, чтобы не участвовать в готовившемся на этих днях собрании всех московских писателей по поводу Пастернака. А на случай, если его перехватят и нужно будет участвовать в голосовании, он перевяжет руку: не могу, мол, ее поднять. Все это говорилось с усмешкой. Но становилось жутко – это была реакция одного из самых достойных молодых писателей и человека взглядов, мне достаточно близких» (Вяч. Вс. Иванов. Пастернак. С. 171–172).

359

В ту пору первый заместитель председателя правления Московской писательской организации, т. е. К. А. Федина. «Ах, Сергей Сергеевич, Сергей Сергеевич! – вспоминает его Владимир Тендряков. – В общем-то, добрый и честный человек, больше того, доказавший даже свою доброту делом. Но как часто вы, верно, морщитесь, вспоминая свою общественную активность, в частности председательские обязанности на собраниях. Вы председательствовали, когда громили «Литературную Москву», вы председательствовали и тогда, когда уничтожали Пастернака…» (Знамя. 2019. № 7. С. 154).

360

«Меня, – вспоминает Евгений Евтушенко, – вызвал к себе тогдашний секретарь парткома московских писателей Виктор Сытин и предложил на предстоящем собрании осудить Пастернака от имени молодежи. Я отказался. Секретарь парткома заставил меня поехать к секретарю Московского комитета комсомола Мосину. Надо отдать должное Мосину, он меня не пытался переубедить, и в его глазах было не бюрократическое негодование, а удивленное пытливое уважение. Когда я прямо спросил его: „Скажите честно – а вы сами читали роман?“ – он опустил глаза и жестом остановил возмущенные излияния Сытина по моему адресу:

– Товарищ Евтушенко изложил нам свою точку зрения. Вопрос закрыт. <…>

В. Солоухин через много лет после своего выступления против Пастернака утверждал, что отказаться тогда было невозможно. Неправда – отказаться от предательства всегда возможно» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 507).

361

Объясняя этот поступок, К. Зелинский 12 февраля 1961 года направил письмо Степану Щипачеву, бывшему тогда председателем Московской писательской организации. «Я выступил на собрании по поводу „Доктора Живаго“, – сказано в письме, – по прямому поручению нашего партийного руководства и руководства Московской организации. <…> За 40 лет своей работы в литературе я никогда ни на кого не доносил, и на моей совести нет не только ни одной человеческой жизни, но и ни одной исковерканной судьбы. Я не занимался передергиванием цитат. Я не цитировал неправленных стенограмм, не занимался ничьим уничтожением. И если выступил о „Докторе Живаго“, то не с чужих слов, а внимательно прочитав и изучив этот неудачный роман большого поэта» (цит. по: В. Огрызко. Создатели литературных репутаций. С. 496–497).

«Разве я был агентом Берия, когда выполнял партийное поручение?» – переспрашивал К. Зелинский и в письме секретарю Московской писательской организации Дмитрию Еремину и ее парторгу Варткесу Тевекеляну от 27 августа 1963 года (Там же. С. 497).

Тем не менее его репутация была испорчена непоправимо. Ср. запись в дневнике Корнея Чуковского от 6 декабря 1965 года:

«Карьерий Поллюцианович Вазелинский.

Паустовский рассказывает, как в Союзе Писателей Вазелинский подошел к нему (после своего выступления против Пастернака) и Паустовский сказал ему:

– Я не могу подать вам руку.

Вазелинский прислал Паустовскому письмо на машинке: „вы нанесли мне тяжкое оскорбление“ и т. д., а пером приписал:

„Может быть вы и правы“» (К. Чуковский. Дневник. С. 424).

362

«После выступления Слуцкий вышел в холл, – рассказывает Владимир Огнев. – <…> Тут повалили люди из зала, перерыв. Евгений Евтушенко широким легким шагом подошел к нам и громко, на весь холл Дома кино сказал:

– Борис Абрамович! Я должен вам большую сумму. Отдаю часть. Тридцать сребреников, – и протянул две монеты по пятнадцать копеек в покорно протянутую Слуцким руку.

В холле стало тихо.

Слуцкий повернулся на каблуках и пошел к выходу» (В. Огнев. Амнистия таланту. С. 207).

Несколько по-иному излагает эту сцену Дмитрий Голубков: «Евтушенко бросил ему в лицо 100-рублевку:

– Вот, я вам должен был, Борис Абрамыч!» (Д. Голубков. С. 332).

Пересказывая свой, состоявшийся вечером того же дня разговор со Слуцким, Вяч. Вс. Иванов вспоминает: «<…> он стал мне объяснять, как Пастернак подвел всю нашу молодую литературу. Они только-только начали писать и печатать свои вещи совсем в новом духе, а он возьми да опубликуй роман за границей» (Вяч. Вс. Иванов. Пастернак. С. 174).

По словам В. Каверина, «Б. Слуцкий всю жизнь терзался своим коротким и сдержанным выступлением на этом собрании. В случае отказа ему грозило исключение из партии и, как неизбежное следствие, литературное небытие. В. В. Иванов, случайно встретивший его накануне собрания, рассказал мне, что Слуцкий был не в силах справиться с охватившим его мучительным страхом. Смелый человек, показавший себя мужественным офицером в годы войны, он был раздавлен, уничтожен, без сомнения, невозможностью отказа от выступления на этом собрании. В. В. убежден, что психическая неустойчивость, сопровождавшая Слуцкого всю жизнь, началась именно в эти дни» (В. Каверин. Эпилог. С. 392).

А вот точка зрения Дмитрия Сухарева:

«Мне представляется, что хронически бездомный Слуцкий имел основания считать неэтичным поступок обласканного советским государством переделкинского дачника, который передал рукопись своего романа зарубежному издателю, спровоцировав тем самым неприятный для страны международный скандал» («Иерусалимский журнал». 2017. № 57–58. С. 19).

363

Вспоминая спустя 30 лет об этом выступлении, Владимир Солоухин написал:

«Удивлю, но скажу, что острого желания каяться и „отмываться“ я никогда не испытывал, не потому, что я тогда, выступая, был уж очень умен и хорош, а потому, что не чувствую за собой особенного греха» (Вл. Солоухин. Пора объясниться // Советская культура, 6 октября 1988 г. С. 5).

364

По словам Бориса Слуцкого в пересказе Семена Липкина, «кандидатура Мартынова нравилась парткому потому, что Мартынов был беспартийным, талантливым и негосударственным. Было известно, что Пастернак его ценил. Мартынов нехотя согласился, но за полчаса до начала собрания сказал Слуцкому: „А почему вы не берете слова? Я выступлю только в том случае, если выступите вы“.

Растерявшись, Слуцкий повел Мартынова в партком. Секретарь парткома (забыл его фамилию) обратился к Слуцкому: „В самом деле, почему тебе не выступить? Леонид Николаевич прав“. Слуцкий вынужден был согласиться» (Борис Слуцкий: воспоминания современников. С. 214).

365

«<…> Те, у кого не подымалась рука за изгнание, – вспоминает Владимир Огнев, – стояли у открытых дверей зала толпой, не переступая порога, как бы – почти в зале и в то же время – в фойе старого Дома кино» (В. Огнев. Амнистия таланту. С. 118).

366

«Почему? Самое ужасное, что я уже не помню, – без ссылок на источник цитаты приводят П. Финн и П. Куве позднейшее признание Шкловского. – Время? Конечно, но мы время, я, миллионы таких, как я. Однажды всё выплывет на свет: протоколы заседаний, письма тех лет, протоколы допросов, обвинения… всё. И всю эту грязь пропитает запах страха» (П. Финн, П. Куве. С. 182).

367

Вопреки распространенному мнению, что эти письма в большинстве своем были сочинены штатными журналистами непосредственно в редакции, П. Финн и П. Куве указывают: «Письма буквально наводнили газету; с 25 октября по 1 декабря их пришло 423, и в большинстве отражалась непосредственная реакция советских читателей» (П. Финн, П. Куве. С. 207).

368

«Всего 119 из 300 с лишним студентов Литературного института подписали письмо, осуждающее Пастернака» (П. Финн, П. Куве. С. 178).

369

Сославшись на то, что текст этого письма возник благодаря соавторским усилиям О. Ивинской, И. Емельяновой, А. Эфрон и Вяч. Вс. Иванова, а сам Б. Пастернак принимал в его составлении лишь минимальное редакторское участие, Е. Б. Пастернак подчеркивает:

«Включать этот текст в собрания сочинений, как это сделали в Америке и во Франции, и публиковать его в сборниках как „письмо Пастернака“ абсолютно недопустимо. В его лексике несомненно использованы отдельные выражения Пастернака, в частности взятые из его письма к Фурцевой, написанного 24 октября, и вставлена вписанная им фраза, но этим его участие ограничивается. Машинописная копия письма с подписью Пастернака имеется в архиве ЦК, но это такая же вынужденная подпись, как и под письмами к Фельтринелли или Галлимару, которые рассылались в августе 1957 года Отделом культуры» (Е. Пастернак. С. 154).

Эти слова подтверждаются и сообщением О. Ивинской, что «черновик письма к Хрущеву» был сочинен предложившим свои услуги молодым адвокатом («У него было нежное девическое лицо, невинные глаза, словом, вполне подкупающая внешность. Звали его Зоренька»), обсуждался ею с детьми – Ириной и Дмитрием, а также Ариадной Эфрон и Вяч. Вс. Ивановым и «Б. Л. подписал письмо, внес одну лишь поправку» (О. Ивинская. В плену времени. С. 283).

370

Текст Заявления утвержден постановлением Президиума ЦК КПСС от 1 ноября (РГАНИ. Ф. 3. Оп. 14. Л. 17, 72).

371

«Моя красненькая книжка, – говорила Ахматова Георгию Глёкину, – обязана своим существованием Суркову. Он сам приезжал ко мне в Ленинград. И, знаете, меня поразило, что он знает почти все мои стихи наизусть. Мы отбирали стихи, а он читал, читал… Я все пыталась сделать вид, что не замечаю, а он все читал и читал…» (Г. Глёкин. С. 51).

372

«Время больших ожиданий» будет опубликовано в журнале «Октябрь» (1959, № 3–5).

373

Эта открытка была перехвачена и не дошла до адресата, но упоминается в докладной записке председателя КГБ СССР А. Н. Шелепина от 16 февраля 1989 года.

374

Впрочем, судя по книге «Открытки из Вьетнама» (М.: Молодая гвардия), подписанной к печати уже 5 августа 1961 года, на Юго-Восток Солоухин все-таки съездил.

375

«Вся гнусь нашего времени, все литературные вывихи, всё шкурничество и дешевое игранье в народность и партийность сосредоточились в этом человеке, как в сточной яме, беспросветной, вонючей, но сверху прикрытой зелененькой травкой», – так 23 октября 1965 года охарактеризовал его Виктор Астафьев в письме Александру Борщаговскому (В. Астафьев. Нет мне ответа… С. 73).

376

«Ефремов продемонстрировал нам, молодым тогда еще щенкам, какой может быть советская фантастика – даже во времена немцовых, сапариных и охотниковых – вопреки им и им в поношение» (Б. Стругацкий. С. 18).

377

За сценарий этого фильма Александр Довженко посмертно удостоен Ленинской премии в 1959 году.

378

По приговору 1933 года.

379

Имеется в виду фраза из письма в «Правду»: «Я верю, что найду в себе силы восстановить свое доброе имя и подорванное доверие товарищей» (Правда, 6 ноября 1958 года).

380

Вероятно, ошибка памяти, и речь все-таки идет либо о конце 1958 года, либо о январе 1959 года, до скандала со стихотворением «Нобелевская премия».

381

«Посмеемся, посмеемся (над историей забавной)…»: Джерард Макберни о Шостаковиче, времени и о себе / Беседовал С. Элькин // operanews.ru. 20.02.2011. https://www.operanews.ru/history60.html

382

Как сообщил в ЦК КПСС, опираясь на агентурные донесения, председатель КГБ А. Н. Шелепин, «попытка находившегося в Ялте писателя Рыбакова высмеять выступление Твардовского получила резкий отпор со стороны Алигер и Казакевича. „Хватит иронизировать и зубоскалить по всякому поводу, – заявил Казакевич Рыбакову. – Интересно, что бы вы сказали, какие вопросы поставили бы вы, если бы вас пустили на высокую трибуну. Хорошо, что писателю, и именно Твардовскому, дали слово на съезде, и очень хорошо, что он выступил и как член партии, и как писатель сдержанно, умно и гордо за советскую литературу“. К речи Твардовского неодобрительно отнесся лишь один Паустовский» (цит. по: В. Огрызко. Все решала партия. С. 177).

383

«В начале февраля, – вспоминает Ольга Ивинская, – меня снова вызвал Поликарпов. Он сказал, что в Москву приедет премьер-министр Великобритании Макмиллан со свитой и что встреча Б. Л. с кем-нибудь из англичан нежелательна. Он может дать какое-то опрометчивое интервью, которое ему-де самому потом и повредит. Было бы хорошо, если бы Б. Л. на это время куда-нибудь уехал» (О. Ивинская, И. Емельянова. «Свеча горела…» С. 278).

384

«Совсем недавно, – сказал на III съезде писателей СССР Валентин Катаев, – уже достаточно известный и, по-моему, выдающийся молодой поэт Евгений Евтушенко выступил у нас со своим первым рассказом „Четвертая Мещанская“ – рассказ на редкость хорош как по форме, так и по содержанию. Всего несколько страничек, а такое впечатление, что прочел повесть, даже небольшой роман с целой галереей молодежных характеров и чудеснейшими пейзажами» (Литературная газета, 22 мая 1959 года).

385

Эти и некоторые другие официальные документы, проясняющие судьбу тома, его редакторов, авторов и составителей, а главное – «Литературного наследства», цитируются по тексту их первой публикации: Пушкарева Л. Документы свидетельствуют.: Из фондов Центра хранения современной документации (ЦХСД): Вокруг творческого наследия Маяковского // Вопросы литературы. 1994. Вып. 2. С. 197–215; см. также более поздние издания: Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958–1964: Документы / Сост. Е. С. Афанасьева, В. Ю. Афиани, Л. А. Величанская, З. К. Водопьянова, Е. В. Кочубей. М.: РОССПЭН, 1998. С. 142; Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964: Документы / Сост. В. Ю. Афиани, З. К. Водопьянова, Т. В. Домрачева и др. М.: РОССПЭН, 2005. С. 182, 194, 198–202.

386

«Надо сказать, – замечает в своих воспоминаниях Михаил Левин, – что к этому времени нобелевская истерика полностью сошла на нет, и это стихотворение было не голосом из хора, а сольным выступлением некогда знаменитого поэта, тридцать лет тому назад находившегося вместе с Пастернаком и Тихоновым в походной сумке военспеца Эдуарда Багрицкого <…>

Не знаю, жалел ли потом Сельвинский об огоньковской публикации. Во всяком случае, во время похорон Пастернака он, по свидетельству Т. Глушковой, не прервал занятий своего учебного литинститутского семинара, проходивших на переделкинской даче» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 375, 377).

387

На эту публикацию, вынеся в эпиграф давние строчки Сельвинского:

388

На счетах в Швейцарии и Норвегии, которые Фельтринелли специально открыл для Пастернака, накопилось 800 тысяч долларов («А за мною шум погони…». С. 251–253).

389

См. 30 октября 1958 года.

390

Как утверждает биограф Ахмадулиной Олег Грушников, «выйти из глубокого душевного кризиса помог тогдашний главный редактор „Литературной газеты“ писатель С. С. Смирнов, включивший Б. А. в состав „писательского десанта“, принимавшего участие в очередной пропагандистской акции под названием „Литературная газета“ в Сибири“ (июль-август 1959 г.)» (Б. Ахмадулина. Миг бытия. С. 274–275).

391

Вадим Васильевич Трунин (1935–1992), автор сценариев многих кинофильмов, в том числе и такого известного, как «Белорусский вокзал» (1970).

392

О том, что Ахмадулину и Маркиша исключают из Литинститута «за выпивку», 11 июня сообщил и Вс. Иванов в письме Константину Федину. Такого рода решения в то время подлежали утверждению на секретариате Московской писательской организации, и Федин в тот же день ответил Иванову, что он тоже заступится за «проштрафившихся» студентов (см.: Константин Федин и его современники. Т. 1. С. 320).

393

Вероятно, ошибка памяти. Ректором Литинститута был в 1959 году А. А. Мигунов, тоже, впрочем, не оставивший заметного следа в литературе.

394

На самом деле, к Генеральному прокурору СССР Р. Руденко. См. 14 марта.

395

Луи Арагон, незадолго до этого удостоенный Ленинской премии «За укрепление мира и дружбы между народами», был женат на Эльзе Триоле – родной сестре Лили Брик.

396

Выделено К. Чуковским.

397

«…Сначала, – вспоминает В. Дудинцев, – он высказал по моему адресу несколько эпитетов, так сказать, „ароматических“: мол, у этого автора есть, конечно, точка зрения, вернее, кочка зрения, а еще вернее – кучка зрения. Ну как не запомнить!

– Я читал роман без булавки, – продолжал Никита Сергеевич, – мне Анастас Иванович посоветовал: почитай, говорит. А я, когда читаю книгу, беру булавку: как засыпать начнешь, уколешься – и проснешься. А этот роман я читал без булавки! – аплодисменты…

Аплодисменты его подзадорили. И он, помолчав выразительно, веско произнес: „Так что, товарищи, лежачего не бьют…“ Тут он достал из кармана огромный клетчатый носовой платок, видимо, заранее, для экспромта, припасенный, вытягивает его и великолепным жестом, достойным Цицерона, ораторов античных, завязывает на этом платке, на глазах всего зала, узел и повторяет: „Лежачего не бьют, но узелок на память завяжем!“ – и кладет обратно в карман таким широким жестом. Аплодисменты…» (В. Дудинцев. С. 104–105).

398

23 июня, ко дню 70-летия поэта, в «Литературной газете» была напечатана положительная рецензия Льва Озерова «Стихотворения Анны Ахматовой».

399

По уточнению Михаила Золотоносова, имеется в виду, разумеется, не главный хранитель ГМИИ имени Пушкина Андрей Александрович Губер, который тоже был, впрочем, только кандидатом искусствоведения, а Алексей Александрович Губер, работавший на этой выставке заведующим секцией культуры.

400

«Книги и альбомы на выставке были на металлических жгутах, чтобы не украсть – как кружка на цепи при баке с водой, – подтвердил в частном письме составителю Михаил Золотоносов. – Но все равно ухитрялись перекусывать».

Так, – по воспоминаниям Оскара Рабина, – «Лев <Кропивницкий>, пока я его прикрывал, ухитрился стащить том по абстрактному искусству. Он тут же отнес его домой и перефотографировал все иллюстрации, которые раздал друзьям и знакомым» (цит. по: А. Эпштейн. С. 58).

401

По утверждению Алека Эпштейна, «память немного подвела художника: как следует из списка экспонировавшихся работ, произведений Роберта Раушенберга (1925–2008) на этой выставке не было» (А. Эпштейн. С. 58). Стоит также упомянуть, что на выставке было представлено всего по одной работе Джексона Поллока («Собор») и Марка Ротко («Старое золото над белым»).

402

Михаил Кулаков.

403

По легенде, при обсуждении в редакции первых рассказов В. Аксенова Валентин Катаев сказал: «Он станет настоящим писателем. Замечательным. Дальше читать не буду. Мне ясно. Он – писатель, умеет видеть, умеет блестяще выражать увиденное. Перечитайте одну эту фразу, она говорит о многом: „Стоячая вода канала похожа на запыленную крышку рояля“».

404

Вообще-то В. Аксенов дебютировал стихотворением «Навстречу труду», опубликованным 24 декабря 1952 года под рубрикой «Литературное творчество студентов» в газете «Комсомолец Татарии».

405

«Слепая красавица», оставшаяся незаконченной. «Я успел полюбить работу над пьесой и в нее поверить, – 17 октября сообщил Пастернак Нине Табидзе. – Если я доживу и не помешает что-нибудь непредвиденное, это будет вещь не хуже и не меньше романа» (Б. Пастернак. Собр. соч. Т. 10. С. 539).

406

Комментарий Владимира Орлова к этой записи: «Хочется напомнить, что в это время Александр Ильич Гинзбург (1936–2002) готовил первый номер самиздатского журнала „Синтаксис“, за который в 1960 году получит два года лагерей» (Знамя. 2018. № 8. С. 75).

407

«После слов о том, что оба произведения не известны советским слушателям, из правительственной ложи раздался крик министра культуры Михайлова: „Это ложь!“», – подтверждает в своих воспоминаниях Е. Б. Пастернак (Б. Пастернак. Т. 11. С. 705).

408

Как свидетельствует Е. Б. Пастернак, пересказывая разговор между Борисом Леонидовичем и Бернстайном на даче 11 сентября, «Бернстайн кинулся в редакцию с требованием опубликовать письменное опровержение, поскольку он хотел сказать всего лишь, что сидящие в зале не знакомы с музыкой, которую он привез. Но газета отказалась его печатать, и он был взбешен.

– Как вы можете жить с такими министрами! – воскликнул он.

Папа улыбнулся и порывисто возразил:

– Что вы говорите, при чем тут министры. Художник разговаривает с Господом Богом и для него пишет свои вещи. А тот ставит ему спектакли с разными персонажами, которые исполняют разные роли, чтобы художнику было что писать. Это может быть трагедия, может быть фарс – как в нашем случае. Но это уже второстепенно.

Бернстайн был в восторге» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 705).

409

Любопытна в этой связи дневниковая запись А. Твардовского от 1 сентября:

«За два-три дня звонит Лукин: необычная просьба: не напишу ли я статью о Шолохове. – Написал бы, но такую, что вы не напечатаете. Ведь вы хвалить хотите еще и еще? – Да. – Не нужно этого, не на пользу это ни нашей литературе, ни самому Шолохову, пишущему все хуже и хуже, ни престижу „Правды“. Если уж нельзя сказать правду, то хоть промолчать благородной будет. – Все это сказал одним духом, так, мол, и начальству передайте. А начальство-то было уже на пути в Вешенскую» (А. Твардовский. Дневник. С. 412).

410

Стоит внимания реакция Б. Л. Пастернака на это событие. «На конторке, – рассказывает Е. Б. Пастернак, – лежали газеты, в которых в холуйски-восторженных тонах сообщалось о поездке Хрущева к Шолохову: фотографии, текст речей. Встреча была посвящена тому, что Хрущев стремился убедить Шолохова переписать конец «Поднятой целины».

– Что с тобой? – спросил я папу.

Он был чернее тучи и смотрел на меня с гневом и негодованием.

– Почему это так огорчает тебя, ведь это совершенно тебя не касается.

– Что? – почти закричал он на меня. – Глава государства едет к этому мерзавцу, чтобы уговорить его написать еще одну ложь. Какое неприличие, разнесенное на весь мир! Раньше расстреливали, лилась кровь и слезы, но публично снимать штаны было все-таки не принято».

Е. Б. Пастернак постарался успокоить отца. Однако, когда они уже прощались, Борис Леонидович добавил:

«– Но им придется еще сильно потратиться, чтобы ему дали Нобелевскую премию» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 707).

411

См. 25 августа.

412

Ср. его стихотворение «Ракеты и телеги» того же 1959 года:

413

«Впервые меня пригласили на Всесоюзное совещание поэтов в Ленинграде. Возглавляли его вельможные Леонид Соболев и наш ругатель Прокофьев. Совещание пило страшно. В мой номер набивались поклонники и молодые поэты. Они облевали весь номер. Меня, как рассадника, решили выгнать с совещания» (А. Вознесенский. Собр. соч. Т. 5. С. 137).

414

«Осенью 1954 года я был на Иркутской ГЭС и, приглядываясь к работе шагающего экскаватора, узнал одну человеческую историю, – 14 февраля записал драматург в свою рабочую тетрадь. – Три года незаметно для себя думал я о ней и только теперь, когда уже и сам не помню, что было на самом деле, а что я домыслил, только теперь решаюсь приступить к работе.

Некоторым толчком к началу было и мое желание увидеть в роли героини Юлию Борисову» (цит. по: К. Арбузов. Разговоры с отцом. С. 28).

415

По свидетельству Людмилы Сергеевой, «это именно Марии Васильевне <Розановой-Синявской> пришла в голову идея пустить ищеек по ложному следу – передавая рукописи за границу, Синявские просили Элен Замойскую, она же Элен Пельтье, не отдавать тексты ни в какие русские эмигрантские журналы. И Элен придумала: впервые Абрам Терц был напечатан в польском эмигрантском журнале Kultura, этот выпуск журнала поляки сделали целиком на русском языке» (Л. Сергеева. С. 299).

416

«И вот, – рассказывает Галина Белая, работавшая тогда вместе с Андреем Синявским в Институте мировой литературы, – нас вызывает директор <И. И. Анисимов> и говорит: «Знаете, на Западе вышла статья „Что такое социалистический реализм“. Написал эту статью филолог, эта статья против социалистического реализма, и вы должны знать об этом. Это профессионал, это кто-то среди нас, и вы должны признаться, кто это среди вас есть». Мы очень смеялись: ну кто среди нас может написать статью на Запад и вообще быть против советской литературы? (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 111–112).

417

«Прочел книгу Юрия Давыдова „Март“ – о народовольцах. Прочти ее непременно, – советует Василий Гроссман Семену Липкину в письме от 24 октября. – Что-то в ней есть очень хорошее. Хотя автор не крепкий, а в книге много хорошего. Там интересно и много о Плеханове, без „но“. Впервые, пожалуй, так у нас о Плеханове написано – без „но“» (Знамя. 2016. № 6. С. 145).

418

Как говорит Борис Стругацкий, «Страна…» получилась типичной повестью переходного периода – обремененная суконной назидательностью и идеологическими благоглупостями Фантастики Ближнего Прицела и в то же время не лишенная занимательности, выдумки, подлинной искренности и наивного желания немедленно, прямо сейчас создать нечто, достойное пера Уэллса или хотя бы Беляева» (Б. Стругацкий. Комментарии к пройденному. С. 40–41).

419

Фильм отмечен несколькими международными кинопризами и Ленинской премией 1961 года.

420

Фильм отмечен призами на ряде международных кинофестивалей.

421

По приговору 1937 года.

422

Выразительна запись в дневнике А. Твардовского от 29 сентября 1959 года: «Вчера говорил по телефону с Ахматовой (о новых ее стихах для „Нового мира“), которую лет 30 назад, по Антологии Ежова и Шамшурина, может быть, считал покойницей, как Блока, Брюсова, Гумилева. Только потом уж узнал, что она жива, правда, знал уже задолго до ее стихов в „Правде“ в войну и прочих.

Голос, после старушечьего, слабого, в коем я и предположил было ее, – голос, по которому можно было себе представить походку, какой она подошла к телефону, – сильный, уверенный, не старый – с готовностью в нем, исключающей разговор с ней, как со старушенцией. Назвался. – „Здравствуйте, тов. Твардовский“. Мне показалось, что она не поняла, зачем мне ее стихи. Это – редактор „Нового мира“. – „Ну, боже мой, Вы мне это сообщаете“» (А. Твардовский. Дневник. С. 426).

Начальник Главлита СССР П. Романов в своей докладной записке назвал эти стихи «безыдейными» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 356).

423

Первая после скандала с романом «Не хлебом единым» журнальная публикация В. Дудинцева проходила с немалыми трудностями, о чем свидетельствует запись в дневнике А. Твардовского от 28 декабря 1959 года: «Неприятность: звонил Демент – Поликарпов умывает руки, посылает Дудинцева „наверх“ с отрицательным сопровождением. Это архинехорошо. Вещь объявлена, непоявление ее хуже самого худшего появления. Как этого не понять! Да где нам – из Пастернака мы сделали „мученика“ – лауреата Нобелевской премии, сами сделали, своей высокомудрой глупостью» (Знамя. 1989. № 9. С. 168).

В докладной записке начальника Главлита СССР П. Романова от 25 февраля этот рассказ квалифицирован как «ошибочное и надуманное произведение» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 356).

424

«Сталинградский подвиг был самым громадным событием войны – это бесспорно.

Но вовсе не обязательно самый громадный подвиг увенчивать самым громадным по размерам памятником», – писал, в частности, К. Симонов. «И вот сейчас, – возмущался Некрасов, – я смотрю на нечто громадное, болтливое, гранитное, многоступенчатое, позлащенное и с ужасом думаю – неужели этой громоздкой безвкусице суждено символизировать суровый, лишенный трескучих фраз труд и подвиг солдат Сталинграда?» Виктору Некрасову вторил поэт Михаил Луконин. Он писал: «Нет, не таким должен быть этот памятник, нет, неправильно поняли свою задачу авторы проекта – Е. Вучетич, Я. Белопольский, А. Горенко. Хочется сказать: если не поздно, – остановитесь! Опять – гранитная лестница, опять скульптурная гигантомания, опять – каменная пышность, вся эмоциональная сила которой состоит только в ее дороговизне. <…> Зачем продолжать это бетонирование земли, почему эта „мраморная слизь“ стала у нас такой модной?»

425

Из сообщения Якова Гордина составителю: «Насколько я помню – по составу участников, входивших в разные объединения, в том числе и в самое знаменитое объединение Глеба Семенова при Дворце культуры им. Первой Пятилетки, – турнир проходил под эгидой обкома комсомола, чьи представители сидели в президиуме, и Комиссии СП по работе с молодыми литераторами. Наталья Иосифовна Грудинина вела вечер как активный член этой комиссии».

426

«Какая сильная, славная, добрая вещь!» – откликнулся Эммануил Казакевич в письме к Тендрякову от 12 марта (Э. Казакевич. Слушая время. С. 476).

427

Однако в августе 1966 года после бесчисленных переделок редакция «Библиотеки поэта» расторгла договор с Македоновым. В сентябре вступительная статья к однотомнику была заказана Л. Я. Гинзбург. В декабре того же года статья была принята – и, казалось бы, наконец: «КНИГА ПРОИЗВОДСТВЕ ВЫЧИТЫВАЕТСЯ ЦЕЛУЮ = ГИНЗБУРГ», – 11 февраля 1967 года телеграфирует она Надежде Мандельштам (Переписка Н. Я. Мандельштам с Л. Я. Гинзбург).

428

После «телеграммы в 300 слов», которую Э. Казакевич направил лично Н. С. Хрущеву, эта повесть под названием «Синяя тетрадь» была опубликована в 4-м номере «Октября» за 1961 год.

429

По словам Евгения Пастернака, «эту исповедь она потом сообщила священнику, своему духовнику <о. Николаю Голубцову>, и он дал разрешительную молитву.

– Так делали в лагерях, – закончила она свой рассказ» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 710).

430

«За неделю до смерти, – вспоминает З. Н. Пастернак, – Боря хотел попросить Катю Крашенинникову устроить отпевание на дому. Но я сказала, что обойдусь без Кати, и обещала ему позвать хоть самого патриарха» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 239).

431

Как заметил Владимир Войнович, выступая в 2017 году на «Эхе Москвы», «самым лучшим министром культуры была все-таки Фурцева. В ней было что-то человеческое…»

432

Характерна запись в дневнике Л. Чуковской от 31 мая:

«Вера Васильевна <Смирнова> пересказала мне слух <…>: будто из Союза к Зинаиде Николаевне приезжал Воронков, предлагал ей, что Союз возьмет похороны на себя, если она разрешит поставить гроб в ЦДЛ.

(„Союз Профессиональных Убийц“ – так называл Союз писателей Булгаков.)

Зинаида Николаевна, к чести ее, отказалась» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 394).

Тем не менее, – как свидетельствует З. Н. Пастернак, – «из Литфонда мне прислали двух распорядителей по похоронам» и «прислали венок с надписью „Члену Литфонда Б. Л. Пастернаку от товарищей“» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 239, 240).

433

«Все было окружено тайной, будто совершалось недозволенное, – вспоминает З. Масленникова. – Отпевание скрывали и от своих, а пуще всего от иностранных корреспондентов, шнырявших вокруг дачи» (З. Масленникова. С. 270).

434

«Кроме родни, присутствовали жены грузинских писателей Чиковани, Леонидзе, Абашидзе, которых прислали на похороны слишком официальные мужья, Н. А. Табидзе, Вильмонты, Асмусы, Ивановы, кажется, Ливанов, Нейгаузы <…>» (Там же. С. 285).

435

«Ярче всего, – вспоминает Е. Б. Пастернак, – звучит в моей памяти ее голос на отпевании моего отца ночью 1 июня 1960 года, в той маленькой темной комнате, где мы теснились. Она была живым воплощением горя, превозмогаемого усилием веры» (Новый мир. 1998. № 4).

436

«Говорят, – процитируем воспоминания З. Н. Пастернак, – что какие-то корреспонденты стояли у выхода и считали людей – насчитали около четырех тысяч» (Б. Пастернак. Т. 11. С. 240). «<…> Собралось около полутора тысяч человек» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2, 495). «Было не 500 человек, как пишет Черноуцан, а более 2000 <…>», – свидетельствует Е. Б. Пастернак («А за мною шум погони…». С. 55).

437

«Иностранцы жадно следят за Паустовским, – отмечает Александр Гладков. – Когда он подошел к нам, они сразу же стали нас снимать и прислушиваться к разговору, и это было так противно, что я даже отошел» (цит. по: М. Михеев. С. 394).

438

Как записал в дневник Корней Чуковский, «<…> Асмуса вызвали в Университет и допрашивали: как смел он назвать Пастернака крупным писателем.

Он ответил:

– Я сам писатель, член Союза Писателей и, полагаю, имею возможность без указки разобраться, кто крупный писатель, кто некрупный» (К. Чуковский. Т. 13. С. 294).

439

На похоронах, – уточняет В. Каверин, – присутствовала Любовь Михайловна Эренбург; «Илья Григорьевич был в это время за границей» (В. Каверин. Эпилог. С. 398).

440

А. Вознесенский. Собр. соч. Т. 7. С. 374–375. Несколько иная версия воспоминаний – в эссе «Улисс улиц», вошедшем в книгу: А. Вознесенский. На виртуальном ветру.

441

Впрочем, спустя годы Пашнев вспомнил лишь то, «как на длинной дороге от дачи до места погребения на холме между кривыми соснами подбегали к процессии некоторые молодые поэты, подставляли свои руки не для того, чтобы нести (для этого у гроба уже не оставалось места), а чтобы через головы несущих прикоснуться к доскам гроба, попасть в историю, на фотографию иностранных корреспондентов. Неприятна была истерика на могиле Пастернака. Какие-то кликуши выкрикивали стихи поэта, а их снимали на кинопленку, фотографировали, тянули микрофоны, чтобы записать диссидентскую истерику. Из похорон великого поэта, не признанного властью, устроили демонстрацию. Это была не скорбь, а пропаганда диссидентского движения» (Цит. по: В. Огрызко // Литературная Россия, № 52, 26 декабря 2008 года).

442

«Похожий на Достоевского периода петрашевцев, А. Д. Синявский», – запомнился и А. Реформатскому (цит. по рукописи).

443

«Межиров и Майя Луговская ожидали меня до конца похорон у „Голубого Дуная“, пивного ларька на подъезде к Переделкину», – вспоминает Андрей Вознесенский (А. Вознесенский. На виртуальном ветру. С. 67).

444

«Воронков составил, говорят, списки членов Союза, побывавших у гроба. Он разделил их на две группы: 1) писатели беспартийные; 2) писатели – члены партии… Интересно, станут ли взыскивать с партийных!» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 418).

445

«Все, кто побоялся пойти на похороны Б. Л., откровенно жалеют, – 15 июня добавляет в дневнике Александр Гладков. – Я слышал это от Трифонова, Штока, Арбузова: правда, двое первых прямо признаются, что „побоялись“ и Воронков (секретарь ССП) пугал, а Арбузов врет, что не знал, хотя в это время был в Переделкине. Паустовский сказал, что не простит этого Арбузову» (цит. по: М. Михеев. С. 398).

446

Как свидетельствует дневниковая запись Федина, он действительно был болен и узнал о смерти Пастернака только 9 июня, а 11 июня отправил З. Н. Пастернак письмо, где сказано: «Это невероятно, что, живя больше двадцати лет почти стена об стену нашими домами, я говорю о своем сочувствии Вам спустя чуть ли не две недели после того, как горе пришло. Невероятно не то, почему так случилось, не то, что от меня скрывали происшедшее, а то, что моим домашним удалось все скрыть. <…>

Только вчера – пораженный – я все вдруг узнал» (Константин Федин и его современники. Т. 2. С. 209, 210; подчеркнуто Фединым).

447

Как говорит Михаил Аронов, «первые строчки песни „Памяти Пастернака“ пришли Галичу 4 декабря 1966 года как раз в Переделкине, на загородной платформе, в ожидании электрички. В тот же день была создана вся песня до конца. <…>

Первое и единственное официальное исполнение песни произошло в марте 1968 года в Академгородке Новосибирска во время фестиваля авторской песни, проводимой клубом „Под интегралом“. Именно тогда состоялся единственный публичный концерт Александра Галича в СССР» (М. Аронов. Александр Галич, 2012).

448

Цитируем: «Американский писатель Александр Маршак, пользуясь нашим гостеприимством, шарил по кладовым и чуланам, разыскивая следы абстракционизма в России и выслеживая молодых художников, которые могли оказаться ему полезными в его походе против советского искусства» (цит. по: М. Золотоносов. Диверсант Маршак. С. 68). См. 28 марта.

449

Как рассказывает Владимир Орлов, «весной 1960 года Гинзбург взялся помочь своему приятелю Александру Юдину сдать экстерном школьный курс по математике и другим предметам. Для этого он подготовил липовую характеристику и переклеил фотографию на паспорте, который было необходимо предъявлять в школе, где проходили экзамены. Такой поступок не был чем-то из ряда вон выходящим <…> Как правило, особыми последствиями это бичуемым не грозило – аттестата, конечно, лишали, иногда давали срок – но условный и не более полугода» (В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 86).

В данном случае подделка документов, послужив формальным поводом для ареста, сначала тоже будет упоминаться походя, в ряду более существенных, на взгляд компетентных органов, проступков. И только убедившись, что «пришить» Гинзбургу антисоветскую пропаганду не удастся, следствие вернется к первоначальному обвинению как основному (Там же).

450

А. Твардовский, лаконично комментируя это событие в дневнике (запись от 21 июля), почувствовал в речи Суслова полемику и с принципами «Нового мира», и со своими собственными размышлениями о том, что «актуальность», «идейность», «важность темы» не оправдывают художественную беспомощность произведения.

«Водосвятие в Семеновском. <…> Бесстыдство Соболевых и т. п. – Шолохов, провозглашающий тост за руководителей партии и правительства. Речь Суслова «в части критики» («это не значит» как раз и значит), открывающая путь Панферову. Адрес – «Новый мир» (Знамя. 1989. № 9. С. 188–189).

451

«Безоблачный июльский день. День, полный цветения, голубизны и зелени, теплых летних красок… В стране сейчас действительно хорошая погода… Чувство боевого товарищества особенно остро проявилось в замечательно яркой речи Н. С. Хрущева, в глубоком выступлении М. А. Суслова».

452

На самом деле – Валентин Фердинандович.

453

Откликаясь на появившиеся в газетах очередные критические замечания в адрес Евтушенко, Л. Чуковская в дневниковой записи от 1 июля 1961 года привела фрагмент своего разговора с А. Ахматовой:

«– Начальство их недолюбливает, – сказала я.

– Вздор! Их посылают на Кубу! И каждый день делают им рекламу в газетах. Так ли у нас поступают с поэтами, когда начальство не жалует их в самом деле!» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 470).

454

«Я не сказал бы, что А. Т. был в восторге от этих воспоминаний, – вспоминает А. Кондратович. – Многое в них раздражало его, но он сразу же почувствовал значение мемуаров – и в творческой биографии самого Эренбурга, и вообще в нашей литературе» (А. Кондратович. Новомирский дневник. С. 107–108).

Как указывает Б. Фрезинский, «сразу после публикации в „Новом мире“ первая книга мемуаров Эренбурга была переведена на многие иностранные языки» (Б. Фрезинский. Об Илье Эренбурге. С. 324).

455

«Помню, в начале 70‐х милейший Роман Александрович признался мне, что материал был заказан ему Лубянкой», – сообщил Оскару Рабину интервьюировавший его Кирилл Привалов (Итоги, 2 февраля 2012).

456

Этот разговор запомнил и Евтушенко: «Анна Андреевна охладила своей снисходительной королевской высокомерностью мои неумеренные восторги: „Ну что вы, право, теряете ваше драгоценное время, отрывая себя от ваших столь популярных выступлений и даря внимание старой одинокой женщине…“. Что-то в этом роде незлобиво язвительное, а точнее говоря, вежливо уничтожающее. Но я на нее не обиделся – мне было довольно и того, что я говорил с Ахматовой. Георгий Адамович мне впоследствии рассказал, что, когда он спросил в Париже мнение Ахматовой о моих стихах, она слегка поморщилась: „А, это что-то связанное со стадионами…“. Тогда Адамович ее попытался смягчить: „Анна Андреевна, но он же все-таки талантлив…“. Королева русской поэзии резко бросила: „Ну если бы совсем не был талантлив, неужели вы думаете, что я бы помнила его имя…“» (цит. по: И. Фаликов. Евтушенко. С. 188).

457

«И все начали говорить символами, – вспоминает Василий Аксенов, – <…> Все поэты тогда носили свои эти фиги в кармане. Поэтам уже неудобно было выходить на эстраду, не припася несколько таких фиг. Поженян говорил о какой-то елке рождественской, которую срубили… Окуджава пел про кота… Не говоря уже о Евтушенко, который вечно предлагал шарады. Когда умер Пастернак, Евтушенко написал стихотворение о трех соснах над могилой, и это был явный адрес к Пастернаку, а Пастернака тогда нельзя было упоминать совсем, поэтому он посвятил это стихотворение недавно умершему Луговскому. Посвящение Луговскому, а стихи написаны Пастернаку» (Р. Рождественский. Удостоверение личности. С. 142–143).

458

И пребывали в ней почти все 60‐е годы, пока в первой половине 1969 года, – как вспоминает Василий Аксенов, – «вдруг, нежданно-негаданно Евтушенко и меня исключили из редколлегии. В официальных письмах и его, и меня известили, что это произошло из‐за того, что мы небрежно относились к нашим обязанностям. Большая ложь лучше всего себя чувствует на фундаменте из маленькой правды. Все, разумеется, понимали, что за этой акцией стоит что-то другое. Несколько лет спустя один из руководителей журнала признавался за рюмочкой:

– Мы старались вас отстоять, но те… – он красноречиво провел ладонью над своим плечом, как бы очерчивая невидимый погон, – они давили на нас со страшной силой.

Истина, впрочем, раскрылась задолго до этого признания.

Вместо нас в редколлегию были введены писатели Владимир Амлинский и Анатолий Кузнецов. Прошло несколько месяцев. Однажды летом я сидел в маленьком кафе в литовском местечке Нида. Вошел знакомый московский писатель. Слышали, сказал он, Анатолий Кузнецов попросил политического убежища в Лондоне. Он выступает сейчас по Би-би-си и говорит невероятные вещи.

Должен признаться, что первой реакцией моей на это сообщение был неудержимый хохот. Я воображал себе физиономии Полевого и других наших боссов и не мог удержаться от смеха. Засим – рывок к транзистору. Мой бывший приятель и в самом деле своими признаниями поражал даже тренированное воображение. Он сказал Анатолию Максимовичу Гольдбергу, что в начале этого года написал донос в КГБ на группу деятелей культуры, в том числе на Аксенова, Евтушенко, Гладилина и почему-то Аркадия Райкина и Олега Ефремова, якобы организовавших подпольную группу с целью демонтажа социализма. Сделал он это для того, чтобы заслужить доверие органов, чтобы его выпустили на Запад, то есть в конечном счете для того, чтобы сбежать и освободиться от угнетавшей его многолетней опеки этой организации.

Вот почему они нас выперли, а его ввели! Кузнецов говорил, что подбор имен этой «подпольной группы» специально был сделан им самым абсурдным образом, чтобы никто не пострадал, однако товарищам отнюдь не хотелось вникать в тонкости, они ухватились за донос, как за неожиданную бонанзу. Логика хаоса и абсурда направляла всю эту историю» (В. Аксенов. Одно сплошное Карузо. С. 334–335).

459

«Приговор вступил в силу, – рассказывает И. Емельянова. – Полная конфискация имущества. Арестованы были даже мои стипендии, гонорары за переведенных мамой якутов и узбеков… Два стула, две кровати оставили. Но нашу домработницу, нашего родного человека, бабу Полю, прописанную в Москве, увы, временно, постановили выселить. У оставшегося на воле брата (он только что окончил школу) грозили отнять квартиру. В конце концов две маленькие смежные комнаты ему и бабе Поле оставили. И два стула» (И. Емельянова. Пастернак и Ивинская. С. 301–302).

460

Узнав о приговоре, Дж. Фельтринелли распространил коммюнике, в котором сказано, что «Ольга Ивинская не ответственна ни за ввоз денежных сумм, ни за их назначение. Потому что, во-первых, требование доставить эти деньги исходило только от Пастернака и, во-вторых, именно Пастернак хотел, чтобы эта сумма в рублях была передана – безразлично, в его руки или руки Ивинской» (К. Фельтринелли. С. 181).

461

В действительности дело Ивинской и Емельяновой слушалось в закрытом заседании.

462

С такими же ходатайствами выступили Английский центр Международного ПЕН-клуба, Общество писателей Лондона, другие европейские писатели и журналисты, получив от А. Суркова ответы аналогичного содержания («А за мною шум погони…». С. 311–326).

463

«Хорошо помню, – рассказывает Борис Закс, – как, прочитав рукопись, А. Т<вардовский> с болью говорил: „Неужели у него нет ни одного друга, который бы сказал ему, что нельзя такой роман носить к Кожевникову?“» (Минувшее, вып. 5. С. 381).

464

«<…> у Кожевникова, – в дневниковой записи от 10 января 1961 года уточняет Александр Гладков, – полезли глаза на лоб и он сам отправил роман в ЦК, решительно отказав автору и употребив сравнение с романом Дудинцева и „Доктором Живаго“. В ЦК прочитав (кто – неизвестно), сказали, что это „трагическая ошибка большого художника“, и предупредили Гроссмана, чтобы он следил за тем, чтоб роман не попал за границу. О напечатании его и речи быть не может, так же как о переделках» (цит. по: М. Михеев. С. 403).

465

Сын Корнея Ивановича писатель Николай Чуковский.

466

Эта телеграмма завершалась риторическим пассажем, на который, как предполагал Казакевич, партийные власти не могли не откликнуться:

«Никита Сергеевич, я Вас спрашиваю как твердого и убежденного ленинца: как быть? Повторяю еще и еще раз – моя повесть не просто художественное произведение, плод многолетнего труда, но и весьма нужное нашей партии и зарубежным коммунистическим партиям оружие в борьбе за умы и сердца людей» (Э. Казакевич. Слушая время. С. 488).

467

Повесть «Синяя тетрадь» должна была появиться в «Новом мире» еще в 4-м номере за 1959 год, но появилась – и то только после вмешательства Н. С. Хрущева – в 4-м номере «Октября» за 1961 год.

468

«Напечатать это стихотворение даже без посвящения было невозможно, ибо образ Пастернака просвечивал столь явственно. В это время умер поэт В. Луговской. Я испросил у его вдовы Е. Быковой милостивое разрешение временно перепосвятить мои стихи о Пастернаке Луговскому, чтобы удалось пробить цензуру. Все читатели прекрасно поняли, о ком идет речь, а вдова Луговского, печально улыбнувшись, сказала: „Володя не обидится. Он это поймет“» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 289).

469

«Однако, – как напоминает И. Каспэ, – уже в 1955‐м – за пять лет и до статьи Рассадина, и до начала собственно шестидесятых – Руфь Зернова, постоянный автор рубрики „Разговор по душам“, пишет очерк <По праву друга // Юность. 1955. № 6>, персонажи которого, старшеклассники, вдруг начинают переживать свою специфическую причастность временам Некрасова, Добролюбова и Чернышевского:

^„Мы тоже будем шестидесятниками! Нам в шестидесятом исполнится 20 лет, мы начнем работать и про нас потом скажут: люди шестидесятых годов. И с нас спросится… очень много спросится…“» (НЛО. 2016. № 137).

470

7 февраля 1961 года бюро Владимирского обкома КПСС «за игнорирование указания отдела пропаганды и агитации обкома КПСС о недопущении к печати отдельных стихотворений А. Вознесенского» объявило выговор с записью в учетную карточку директору издательства Л. М. Мацкевичу. Выговор получил также начальник обллита В. В. Нильский, главный редактор К. Л. Афанасьева была уволена (В. Огрызко. Охранители и либералы. Т. 2. С. 309).

8 июня 1961 года к оценке этой книги вернулись и руководители Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС по РСФСР, в докладной записке «О серьезных недостатках в идейном содержании книг, выпущенных некоторыми местными издательствами» уличившие А. Вознесенского в идейной порочности и пропаганде порнографии (Там же).

471

По требованию руководителей Академии художеств СССР, поддержанному секретарем ЦК КПСС Л. Ф. Ильичевым, продажа тиража была приостановлена до тех пор, пока И. Эренбург 4 июня 1961 года не обратился лично к М. А. Суслову с письмом: «В этом году французская компартия и прогрессивные французские, да и не только французские организации будут отмечать 80-летие Пикассо. Было бы очень неприятно, если бы сообщения об уничтожении большей части напечатанной у нас книги просочились на Запад, а теперь такие вещи обычно туда проникают» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 448). «И наконец, – как рассказывает Игорь Голомшток, – было принято соломоново решение: „Из отпечатанного тиража (100 тысяч экземпляров) передать для продажи не более 30 тыс. экземпляров; продажу брошюры ограничить несколькими книжными киосками в Москве и Ленинграде. Остальную часть тиража не распространять“. Что стало с остальными семьюдесятью тысячами, я не знаю» (И. Голомшток. С. 101). См. 1–5 июня 1961 года.

472

«Прочел вчера подряд книжечку „Яблоко“, – 3 июня 1961 года записывает в дневник А. Твардовский. – Что говорить, парень одаренный, бойкий и попал „на струю“. В „Яблоке“ есть и „самокритика“, и переоценка своих „слабых побед“, и апелляция напрокудившего и „усталого“ лир<ического> героя к „маме“, что довольно противно, но в целом книжка стоящая, не спутаешь с кем-нибудь другим, отличишь от иных скорее, чем, скажем, В. Васильева» (А. Твардовский. Новомирский дневник, 1961–1966. С. 33).

473

«Несколько лет спустя, – вспоминает Копелев, – я уже стыдился иных страниц – доктринерских пошлостей о Беккете, о Кафке, схоластических умозрений о соцреализме и др. Но эта книга сразу же вызвала нападки бдительных критиков-староверов; сосредоточились они все на одной странице. В статье о романе Г. Грина „Тихий американец“ я доказывал, что понятие „гуманизм“ не требует прилагательных, что определения вроде „буржуазный“, „пролетарский“, „aбстрактный“ и т. п. несостоятельны, что гуманизм – то есть человечность, человеколюбие – либо реально существует и независим от идеологий, либо симулируется и тогда прилагательные тоже ни к чему. За эту идеологическую ересь меня ругали в „Литгазете“, в „Иностранной литературе“, в журнале „Коммунист“ и др. А я удивлялся больше, чем огорчался. Ведь мне казалось, что я лучше моих критиков отстаивал социалистический реализм» (Р. Орлова, Л. Копелев. С. 46–47).

474

Награжден призом за лучшую режиссуру на Международном кинофестивале в Каннах (1961).

475

Поскольку цензура не пропускала в печать главу, посвященную Пастернаку, Эренбург 19 января вынужден был написать помощнику Хрущева В. С. Лебедеву: «Опубликование главы будет, по-моему, скорее политически целесообразным, нежели „преступным“. Такой же точки зрения придерживается А. Т. Твардовский и вся редакционная коллегия журнала „Новый мир“. Однако редакция не может преодолеть возникшие затруднения, и я решил попросить Вас, если найдете это возможным, спросить мнение Никиты Сергеевича Хрущева» (И. Эренбург. На цоколе историй… С. 495–496).

«Об этом мнении, – комментирует Б. Фрезинский, – можно судить по тому, что в № 2 „Нового мира“ глава о Пастернаке была напечатана <…> Отметим попутно, что критические слова Эренбурга о романе „Доктор Живаго“ были продиктованы его личным взглядом на книгу; при всех поворотах событий он неизменно говорил о „чудесных стихах“, приложенных к роману» (Б. Фрезинский. Об Илье Эренбурге. С. 326–327).

476

Как вспоминает Войнович, «январский номер „Нового мира“ 1961 года вышел в марте. Тогда уже начались долгие задержки номеров из‐за проблем, возникавших в цензуре. <…>

Неожиданностью для меня было обилие телефонных звонков, писем и рецензий в газетах, восторженная телеграмма от Ивана Александровича Пырьева. Пырьев писал, что повесть ему очень понравилась и он предлагает мне немедленно заключить договор на сценарий. Позвонил театральный режиссер Леонид Варпаховский, предложил написать пьесу: „Поверьте мне, вы прирожденный драматург“. <…> Скажу сразу, что дело ничем не кончилось. <…> Первым печатным откликом на мою повесть стала статья Владимира Тендрякова „Свежий голос есть!“ в „Литературной газете“. Затем последовали рецензии В. Кардина, Феликса Светова, Станислава Рассадина и других либеральных критиков того времени. Я вошел в обойму молодых писателей, то есть в обязательный список, приводимый почти во всех статьях о состоянии современной литературы. <…> О моей первой повести „Мы здесь живем“ было написано столько, сколько ни о какой моей книге, включая „Чонкина“, ни в советской, ни в российской печати никогда не писали» (В. Войнович. С. 357–359).

477

«День, когда роман Гроссмана был арестован, можно считать началом новой литературной жизни, новой эры самиздата. Писатели поняли, что нельзя свои сочинения держать в одном месте, в одном письменном столе. Читатели поняли, что если они будут дожидаться только очередного номера журнала, они мало что прочитают. Писатели поняли, что редактор журнала, ЦК, КГБ – все это сообщающиеся сосуды. Читатели поняли, что надо и им потрудиться для сохранения литературы, для свободы книгопечатания» (Н. Роскина. С. 118).

478

Как 2 марта заметил в дневнике А. Твардовский, «говоря по-серьезному, в нынешнем предстоящем присуждении достойных премии вещей – одна, да и то с оговорками, – это „Дали“» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 23). Денежное вознаграждение, положенное лауреату, Твардовский передал на строительство Дома культуры на своей родине – в селе Сельцо Починковского района Смоленской обл.

479

Как вспоминает Владимир Баскаков, работавший тогда заведующим сектором кино в Отделе культуры ЦК КПСС, «выпуск „Баллады о солдате“ на экран проходил довольно сложно. Министр культуры Михайлов <…> посмотрев картину, сказал: „Чудная какая-то история. Мальчишка-солдат струсил, от страха подбил танк и уехал в отпуск. А где же здесь подвиг? Просто дегероизация какая-то“. И еще кому-то пришлось по душе это словечко – „дегероизация“. Начались обсуждения на редколлегиях и худсоветах. Но Ромм, Пырьев, Райзман, Герасимов заняли бескомпромиссную позицию в поддержку картины. Не вызвал фильм возражений и в „самих верхах“. Михайлову пришлось отступить – фильм не только вышел на экран, но и был послан на кинофестиваль в Канн и получил там престижный приз, а позже и Ленинскую премию» (Кинематограф оттепели. С. 182).

480

И – редчайший случай! – «Новый мир» на публикацию враждебного ему «Октября» откликнулся рецензией В. Сурвилло «Вместе с народом» (1961, № 10).

481

Из письма И. Эренбурга М. А. Суслову от 4 июня: «Недавно издательство сообщило мне, что оно предполагает уничтожить свыше двух третей тиража. Я сейчас не касаюсь вопроса, удачен ли текст или подбор иллюстраций. Я пишу Вам не как человек, любящий искусство Пикассо, а как один из участников Движения сторонников мира. <…> Было бы очень неприятно, если бы сообщения об уничтожении большей части тиража отпечатанной у нас книги просочились бы на Запад, а теперь такие вещи обычно туда проникают» (И. Эренбург. На цоколе историй… С. 502–503).

482

Правильно: Кропивницкий.

483

Рудольф Нуриев (фамилия по паспорту Нуреев) входил в состав труппы Ленинградского академического театра оперы и балета им. Кирова, которая с 7 мая 1961 года находилась в Париже на гастролях.

484

Как замечает Ю. Буртин в комментариях к дневникам А. Твардовского, «написанная в 1959 г., она явилась первым в советской литературе произведением о человеке, вернувшемся из лагеря, о его разрушенной жизни. <…> А. Т. считал ее недооцененной» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 555). Варлам Шаламов в письме А. Солженицыну, датированном ноябрем 1962 года, назвал эту повесть «фальшивой и недостойной Некрасова» (Знамя. 2000. № 7. С. 67).

485

«Отличная, мне кажется, вещь», – 26 октября написала Лидия Чуковская Л. Пантелееву (Л. Пантелеев – Л. Чуковская. С. 187).

486

Интересно, что одновременно на роль сценариста пробовался Эммануил Казакевич. «Шейнин, начальник кино, предложил ему создать вместе с кубинским писателем фильм о Кубе – через неделю поехать на Кубу и построить кинокартину. Между тем он начал роман, и если он поедет на Кубу, ему придется скомкать роман.

– Ни за что! – закричал я. – Да сгинут все кинокартины, и да здравствует роман» (К. Чуковский. Т. 13. С. 312–313; запись от 30 июля 1961 года).

487

Комментируя удивительную для нас сговорчивость великого композитора, Рудольф Баршай говорит: «Шостакович, например, решил подписывать все без разбора, в надежде обессмыслить этот поступок, сделать так, чтобы его подпись абсолютно ничего не стоила, не значила. Он подписывал сотни писем, сотни всяких характеристик, отзывов. Однажды, говорит, пришел к нему пианист и попросил написать записку, что Шостакович считает его лучшим исполнителем своих произведений. «Я, Рудольф Борисович, даже обрадовался – и подписал. Потому что кто же сочтет серьезной такую подпись?» (Нота. С. 208–209).

488

«Посмеемся, посмеемся (над историей забавной)…»: Джерард Макберни о Шостаковиче, времени и о себе / Беседовал С. Элькин // operanews.ru. 20.02.2011. https://www.operanews.ru/history60.html.

489

Повесть «Будь здоров, школяр!». Как рассказывает Дмитрий Быков, «на пикнике у Паустовского, когда все радостно ощупывали первые экземпляры сборника и не верили своим глазам, – Надежда Мандельштам (ее мемуарный очерк был опубликован в „Страницах“ под псевдонимом „Н. Яковлева“) подошла к Окуджаве и строго сказала:

– Мне очень понравилась ваша повесть. Боюсь, ничего лучше вы не напишете.

Окуджава вспоминал, что этот отзыв пугал его еще долго» (Д. Быков. Булат Окуджава. С. 390–391).

490

«Не забывайте, что это было первое стихотворение против антисемитизма, напечатанное в советской прессе после стольких антисемитских кампаний сталинского времени», – уже на склоне дней напоминал поэт (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 541). Поэтому неудивительно, что именно «этому стихотворению Евтушенко обязан своей мировой славой. „Бабий Яр“ был моментально переведен на все языки мира. Крупнейшие газеты мира дали сообщение о „Бабьем Яре“ на первых страницах – „Нью-Йорк таймс“, „Монд“, „Таймс“… Западный мир, в котором отношение к евреям стало пробным камнем цивилизации, пришел в восторг. Буквально в один день Евтушенко стал всемирной знаменитостью. Хотя за год до этого поэт объездил множество стран, читал стихи в США, Франции, Англии, Африке, только скромная публикация в „Литературной газете“ 19 сентября 1961 года сделала Евтушенко суперзвездой» (П. Вайль, А. Генис. С. 33).

491

В оригинале: «насилует лабазник мать мою».

492

«Есть, правда, люди, которые считают „Бабий Яр“ неудачей Евтушенко, – уже 19 июня 1962 года пишет Шостакович певцу Борису Гмыре. – С ними я не могу согласиться. Никак не могу. Его высокий патриотизм, его горячая любовь к русскому народу, его подлинный интернационализм захватили меня целиком, и я „воплотил“ или, как говорят сейчас, „пытался воплотить“ все эти чувства в музыкальном сочинении. Поэтому мне очень хочется, чтобы „Бабий Яр“ прозвучал и чтобы прозвучал в самом лучшем исполнении» (цит. по: С. Хентова. Шостакович. Т. 2. С. 426).

493

Здесь и далее в официальных документах указывается паспортное имя Гроссмана – Иосиф Соломонович. «Я однажды написал в какой-то своей статье, что „Василий Гроссман“ – это псевдоним и что псевдонимом этим писатель хотел особо подчеркнуть, что он – русский писатель. На самом же деле, как рассказал мне потом ближайший друг Василия Семеновича Семен Израилевич Липкин, дело обстояло несколько иначе. Родители окликали мальчика подлинным, еврейским его именем: Йося. А няньке послышалось – Вася. Так и стала она его звать. И так – с ее легкой руки – он и для родителей, и для всех домашних стал Васей» (Б. Сарнов. Скуки не было. Т. 1. С. 368).

494

В авторском оригинале эта строка звучит иначе: «Хотя б один такой пиит».

495

15 октября Константин Поздняев, работавший тогда заместителем главного редактора «Литературы и жизни», пишет Александру Дымшицу: «Поток ругательных писем не прекращается (уже есть около трехсот). Многие из них начинаются обращением: „Господин Полторацкий и господин Стариков“. Дм. Викт. <Старикова> кроют и в хвост и в гриву, а Ал. М<аркова> тем более. Вопрос был предметом обсуждения в очень высоких кругах. Сказано, что В. Ал. <Косолапов> проявил политическую незрелость, что выступление Е. Е. <Евтушенко> носило явно провокационный характер. В. Ал. схлопотал выговор. Но и нам брошен упрек за Ал. М. и вообще сказано: „Надо в таких случаях советоваться“» (цит. по: В. Огрызко. Охранители и либералы. С. 246).

Из письма Льва Кассиля Илье Эренбургу от 8 октября: «Еще 23 сентября, на другой же день после напечатания отвратительнейших стихов Маркова „Мой ответ“, я официально, в письменной форме, заявил руководству Союза писателей РСФСР и редакции „Лит. и жизнь“, что не считаю себя больше членом редколлегии газеты и прошу снять мою фамилию из списка ее членов». Откликаясь на это письмо, 23 октября Эренбург ответил: «Я всецело понимаю ваш поступок и думаю, что так должен был поступить любой национальности любой советский человек, не имеющий ничего общего с неочерносотенцами» (И. Эренбург. На цоколе историй… С. 508).

496

Илья Эренбург, чьи высказывания были в статье Старикова извращены, 3 октября отправил письмо протеста в «Литературную газету», а после того как Отдел культуры ЦК КПСС предложил «Литературной газете» его не печатать, 9 октября обратился с письмом лично к Н. С. Хрущеву, но и это не привело к желаемому результату (см.: Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 470–473).

497

Эпизод с чтением «Облака в штанах» вспоминал и Е. Евтушенко, выступая на заседании Идеологической комиссии ЦК КПСС 24 декабря 1962 года: «Я никогда не забуду, как один суворовец, с такими яблочно-красными щеками, читал трагическую поэму Маяковского „Облако в штанах“. Он старался придать себе трагический вид, но у него ничего не получалось, так как настолько он был краснощек, настолько лицо его было детским» (Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958–1964. С. 314).

498

Как в письме составителю вспоминает Владимир Радзишевский, его «сосед по общежитию в высотке МГУ казах Амангельды залез на фонарный столб и оттуда, сверху, видел, как сквозь толпу к Евгению Евтушенко подползла милицейская машина и его втянули внутрь, чтобы эвакуировать с площади. Не зная, что его уже нет, толпа дружно скандировала, снова вызывая его на помост: „Ев-ту-шен-ко!“ Не видя результата, следом попробовали прокричать: „Рож-дест-вен-ско‐го!“ Всего на один слог больше, а хватило азарта лишь на 2–3 повтора. В ходу была ироническая фраза: „Рождественский – это наш, советский Евгений Евтушенко“».

499

По сведениям Павла Нерлера, «альманах „Тарусские страницы“ выходил дважды – впервые в августе 1961 года: первый завод – это всего 1000 экземпляров. Основной же завод (тираж 75 тыс. экз.) вышел только в конце того же года» («Посмотрим, кто кого переупрямит…». С. 204).

500

«<…> Как раз перед открытием XXII съезда, – вспоминает в дневнике (запись от 9 апреля 1963 года) Юлиан Семенов, – <…> в Москве носились обывательские разговорчики о том, что съезд будет „объединительным“ и что в ЦК снова войдут Молотов, Каганович и Маленков» (Ю. Семенов. С. 295).

501

«Сталина, – в тот же день записывает в дневник Лидия Чуковская, – вынесли из мавзолея „в другое место“. И сразу несмотря на Кочетова, Маркова, Старикова, Грибачева, Софронова – сразу стало легче дышать.

Сталинская эпоха кончилась не в день его смерти и не в 56 г., а вот теперь. Конечно, искоренять то, что он насадил в душах, придется еще десятилетия… Но все-таки мы до этого дожили: он назван убийцей. И детей не будут водить кланяться его гробу» (Л. Чуковская. Дневник – большое подспорье… С. 133).

Стоит, впрочем, давая оценку этому знаковому событию, держать в памяти и будничный эпизод из воспоминаний Анатолия Смелянского: «Возбужденные решением о выносе Сталина из Мавзолея, Лакшин и сотоварищи пришли в кабинет зам. главного редактора <„Литературной газеты“> Барабаша с предложением немедленно сделать то-то и то, чтобы развить решение съезда. Барабаш выслушал их и тихо сказал (он всегда говорил тихо): „Надо подождать. Дело не в том, каково решение съезда партии. Важно, какую передовую статью ‘Правда’ напечатает через пару недель после съезда партии“» (А. Смелянский. Уходящая натура. С. 366).

502

«Когда услышал по алфавиту фамилию Грибачева, уже знал, что и я буду здесь, – заметил в дневнике Твардовский. – Так соблюдается приравнение для равновесия. Все равно – то, что Грибачеву как „автоматчику“, мне – как „незрелому“ и „трудновоспитуемому“» (А. Твардовский. Новомирский дневник, 1961–1966. С. 65).

503

Имеется в виду повесть «Софья Петровна», написанная Л. Чуковской зимой 1939/1940 года.

504

А. Твардовский, познакомившись с рукописью, высказался о ней так (запись в дневнике Л. Чуковской от 30 января 1962 года): «Автору явно не под силу такой матерьял, как события 38 года. В повести до крайности обужен сектор обзора в историческом и политическом смысле. События даны глазами интеллигентной машинистки из „бывших“. Ей нет дела до того, что к чему и отчего, ее точка зрения на события наивна. Они не заставляют ее ни на одну минуту задуматься над чем-нибудь, лежащим за пределами ее маленького обывательского мирка вне всякого фона общенародной жизни. Читатель во много раз больше, острее и шире знает и размышляет обо всем, что связано с этим материалом. Ему скучно читать это литературное сочинение на острую тему, п. ч. сочинительство тут ничего не стоит. В повести никого не жалко, ничего не страшно, т. к. все пострадавшие (директор, парторг, сын героини, друг сына и др.) – все это не живые люди, чем-то успевшие стать нам близкими, а всего лишь условные литературные обозначения, персонажи. Подробнее говорить об идейно-художественной несостоятельности повести нет необходимости. Автор не новичок, не начинающий, нуждающийся в лит. консультации, а многоопытный литератор и редактор, только взявшийся по-моему не за свое дело. Для „Нового мира“ повесть, во всяком случае, совершенно непригодна» (Новый мир. 2014. № 6).

Растянувшиеся на 1963–1964 годы попытки напечатать «Софью Петровну» в журналах «Знамя», «Москва», «Сибирские огни» и опубликовать ее отдельной книгой в издательстве «Советский писатель» оказались столь же безуспешными. Эта повесть вышла в журнале «Нева» только в 1988 году.

505

Ее следующий концерт в Ленинграде состоится только в 1966 году.

506

«Сильнейшее впечатление последних дней – рукопись А. Рязанского (Солонжицына), с которым встречусь сегодня» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 68).

507

«<…> Сборник 1961 года, – в 1963 году писала Ахматова своему брату А. А. Горенко, – какие-то сумасшедшие раскупили в несколько минут, и у меня даже нет экземпляра» (А. Ахматова. Т. 2. С. 237).

508

Из дневника К. Чуковского от 28 июня 1964 года: «Он написал книгу о Тынянове, она имела успех, – и он хочет продолжать ту же линию, то есть при помощи литературоведческих книг привести читателя к лозунгу: долой советскую власть. Только для этого он написал об Олеше, об Анне Ахматовой» (К. Чуковский. Т. 13. С. 391).

«Из прогляда вижу, что Вам удается высказать невысказываемое – рад этой Вашей способности и Вашему мужеству», – 6 апреля 1966 года откликнулся на второе издание этой книги Александр Солженицын.

509

В предисловии к этой книге Солоухина Л. Леонов назвал автора «одним из интереснейших современных наших писателей второго поколения» и выразил надежду, что он «еще не раз впереди одарит нас умнейшей зрелой прозой, глубокой и звонкой стихотворной строкой» (Лирические повести. М., 1961. С. 3–4).

510

Фильм отмечен Большой премией «Хрустальный глобус» на Международном кинофестивале в Карловых Варах (1962) и Государственной премией РСФСР им. братьев Васильевых (1966).

511

«Дискутировались, – вспоминает Юлиан Семенов, – кандидатуры Михалкова, как это ни странно – Баруздина и Полевого» (Ю. Семенов. С. 295).

512

«Сережа Шульц (человек глубоко замечательный) ошибается. Слежка, о которой он говорит, происходила в последние месяцы перед арестом, т. е. в конце 1963 – начале 1964 гг.», – в письме составителю прокомментировал этот эпизод Яков Гордин.

513

«Номинально редактором тогда числился Катаев, хотя он уже – после эпизода со „Звездным билетом“ – в редакции не появлялся» (Ю. Семенов. С. 295).

514

Этот том 26 января был уже подписан к печати. Упоминаний о Постановлении «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“» в нем нет.

515

Биография и репутация Я. И. Эльсберга таковы, что статья о нем в «Краткой литературной энциклопедии» подписана красноречиво: Г. П. Уткин (М., 1975. Т. 8. С. 883). Наиболее подробно об этой его деятельности рассказано в воспоминаниях Елены Евниной (см. Е. Евнина. С. 118–124).

516

«<…> когда дело дошло до правления Союза писателей РСФСР, Эльсберг, как рассказывали очевидцы, явившись туда, довольно нагло заявил: „За что вы меня судите? Меня просили записывать все политические разговоры моих коллег, что я и делал. Я служил советскому народу. (!) А кроме того, почему же я отвечаю за все это один? А вот сидит среди вас товарищ такой-то, который, насколько мне известно, выполнял те же функции, что и я, и вот, и вот тоже… Почему же вы не судите также и их?“

Высокопоставленные товарищи из эрэсэфэсеровского правления смолкли и… отпустили Эльсберга с миром» (Там же. С. 123).

517

Третья часть романа будет под названием «Двое» опубликована в 1964 году.

518

«<…> моя победа знаменательна, т. к. это победа интеллигенции над Кочетовыми, Архиповыми, Юговым, Лидией Феликсовной Кон и другими сплоченными черносотенцами» (К. Чуковский. Т. 13. С. 327).

Как указано в комментариях к письмам К. Чуковского, «Елена Стасова и группа старых большевиков обратились в Комитет по Ленинским премиям с требованием не давать Чуковскому премии. Зав. отделом культуры ЦК КПСС Д. Поликарпов поддержал мнение старых большевиков <см. Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 514–516>, но в результате голосования в Комитете премия за книгу „Мастерство Некрасова“ все же была присуждена Чуковскому» (К. Чуковский. Т. 15. С. 505).

Чуковский «<…> и не подозревает, что не будь моего, т. е. одного еще, сверх 70, голоса, он бы остался без нее» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 84).

519

Это решение было принято вопреки протестам секции строительства и архитектуры Комитета по Ленинским премиям и Института истории и теории искусств (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 514).

520

«Читательский успех мемуаров был огромным, – вспоминает А. Кондратович. – Номера в киосках раскупались тотчас же. Мы получали множество писем, но и мытарств с этими мемуарами мы хватили тоже сверх головы» (А. Кондратович. Новомирский дневник. С. 108).

521

«Костя Кузьминский, – в письме к составителю комментирует эти высказывания Яков Гордин, – ненадежный источник. Я был на чтении, о котором он пишет. Куклин действительно вел себя по-хамски, смеялся, но никаких антисемитских выкриков не было и быть не могло, поскольку сам Лева Куклин, насколько помню, был полукровкой, и уже во время перестройки, когда возникла „Память“ и др., он жаловался мне на разгул шовинизма».

522

И еще одна цитата, на этот раз из статьи Я. Гордина: «Разумеется, сильный элемент антисемитизма в „деле Бродского“ был. Но это было, так сказать, дополнительное удовольствие для власти. И уж совсем не главным было это для тех, кто пытался Бродского защитить» (Знамя. 2005. № 11. С. 205).

523

Эти издания не были в то время осуществлены.

524

«Не то что Сурков, <…> который держал рукопись две недели, да так ничего путного и не сказал», – записывает в мае Лакшин слова Твардовского (В. Лакшин. Новый мир во времена Хрущева. С. 56).

Отзыв Чуковского «Литературное чудо», датированный апрелем, см. в книге: «Ивану Денисовичу» полвека (с. 20–21).

525

Отзыв С. Маршака позднее был трансформирован с дополнениями в статью «Правдивая повесть», 30 января 1964 года опубликованную в «Правде» и републикованную в книге: «Ивану Денисовичу» полвека. С. 22–25).

526

Его отзыв завершается словами: «Было бы преступлением оставить эту повесть ненапечатанной. Она поднимает уровень нашего сознания. Советская власть от этого не пострадает, а только выиграет» («Ивану Денисовичу» полвека. С. 26).

527

Можно предположить, что на основе этого отзыва написана статья Симонова «О прошлом во имя будущего», напечатанная в «Известиях» 17 ноября, то есть на следующий день после выхода в свет сигнального экземпляра 11‐го номера «Нового мира» с повестью Солженицына.

528

Его отзыв либо не был написан, либо не сохранился.

529

Как записал В. Лакшин 6 июня 1962 года, Федин, член редколлегии «Нового мира», «очень хвалил Солженицына. „Вы сами не знаете настоящей художественной цены этой повести Солженицына“. Но написать на бумаге отзыв боится. „Ну, вот только не знаю, как вы это напечатаете? – сказал еще Федин. – А папе (то есть Хрущеву) показывали? – спросил он трусовато» (Там же. С. 61).

530

«И. Эренбург, – еще раз процитируем дневник Лакшина, – тоже в этой повести мало что понял: сказал „неплохо, но ничего особенного, форма традиционна, а сцена кладки стены, труда Шухова – прямо в традициях социалистического реализма“» (Там же. С. 56).

531

Его первый альбом был издан в Италии в 1959 году.

532

«Включая меня в ряд наимоднейших пиитов, Н. Н., очевидно, подразумевал только какую-то видимую общность некоторых приемов, но не внутреннюю суть, по которой почти все они мне – не по пути, и даже не по боковой тропинке», – 11 августа написал Виктор Соснора Александру Дымшицу (цит. по: В. Огрызко. Охранители и либералы. С. 213).

533

«<…> поэтический вечер снимался пять дней по восемь часов – поэты выступали не по сценарию» (В. Кулаков. «Выпустили свет на свежий воздух». Поэзия оттепели // Оттепель. С. 147).

534

«Смотреть мне сейчас на эти кадры чуть смешновато, – вспоминает Роберт Рождественский. – Уж больно мы там стараемся. Поэтому выглядим этакими «трибунными петушками», самодеятельными актерами, которые (чего уж скрывать!) почему-то шибко нравятся самим себе!» (Р. Рождественский. Удостоверение личности. С. 170).

535

По рассказу Булата Окуджавы, «был набитый битком зал. И пришла записка на сцену среди прочих записок: как вы можете выпускать на сцену этого пошляка Окуджаву? А тогда пресса со мной боролась. Я сижу, удрученный немного, держу в руках эту записку. Женька Евтушенко спрашивает: „Что случилось?“ Я говорю: „Вот“. Он прочитал, потом встал, вышел к микрофону и сказал: „Вот пришла такая записка“. И прочитал. В зале стали топать ногами. Он говорит: „Я понимаю ваше возмущение, но должен вам сказать, что я только что приехал сюда после встречи с космонавтами“. Зал замер, потому что космонавты тогда были божеством. И он говорит: „И когда я спросил, кто их любимый поэт, они сказали: Окуджава“. Зал захлопал. Я в полуобморочном состоянии… А когда мы уходили, я спросил: „Женя, ты правда был у космонавтов?“ – „Да ничего этого не было“. Выручил» (Р. Рождественский. Удостоверение личности. С. 184).

536

По сообщению Степана Богданова в Фейсбуке, первоначально «ММ <Хуциев> начал съемки эпизода в Большом актовом зале МЭИ. Снимали дня три, не меньше. Снимала Маргарита Пилихина с ассистентами. Материал этот вряд ли сохранился, во всяком случае, ММ ничего мне про это сказать не мог. А уже летом 62‐го всё переснимали по новой в Политехническом…» Таким образом, сцена на фоне плаката «Коммунизм – это молодость мира и его возводить молодым» снималась в Большом актовом зале МЭИ, а вторая, где аудитория лесенкой, – в Политехническом музее.

537

«У нас, – говорил Л. Копелев, – его принимали необычайно почетно. Когда он заболел в Пицунде, Хрущев навещал его в номере гостиницы, сидел у постели, развлекал анекдотами (Р. Орлова, Л. Копелев. Мы жили в Москве. С. 277).

538

На самом деле среди встречавших Фроста были также Алексей Сурков, Михаил Зенкевич и переводчик Иван Кашкин.

539

Любопытно, что при передаче рукописи Хрущеву «В. С. Лебедев решительно отсоветовал изготовлять набор и тискать «для удобства чтения» – перепуг Черноуцана отразился и на нем» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 98).

540

Как записал в дневнике А. Твардовский, «на всякий случай я заказал не 20, а 25, хотя знаю, что Поликарпов может устроить мне по этому поводу сцену. Заготовил ему пример, как крымское рыб<ное> управление издало приказ о том, чтобы рыбаки не ели рыбы, не варили ухи во время лова, и что из этого вышло» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 117).

541

Речь идет о повести «Все течет…».

542

Выражая благодарность Александру Дымшицу, работавшему тогда заместителем главного редактора журнала «Октябрь», за эту публикацию, Виктор Соснора еще 11 августа написал: «…в Ленинграде интеллектуальная часть интеллигенции, а также подонки, славящие меня поначалу <…> смотрят на меня с подозрением – прослышали, что буду напечатан в «Октябре», который для их анархических воз-воз-воз-вышенных душ нелицеприятен. И не только косятся, но начинают потихоньку распускать сплетни всех видов и жанров. Впрочем, все это (простите!) дерьмо не стоит даже упоминания, но я теперь окончательно понял (и раньше не очень обольщался) – мое место среди людей, стучащих молотком по зубилу. Их мир – это мой мир» (цит. по: В. Огрызко. Охранители и либералы. С. 213–214).

«Самое интересное, – вспоминает Игорь Волгин, – что я тогда совершенно не понимал разницы между „Октябрем“ и „Новым миром“. Принес подборку и в „Новый мир“, и в „Октябрь“. Приняли и там, и там. Но „Октябрь“ набрал месяца на три раньше – стихи в „Новом мире“, естественно, полетели. Только через несколько лет <1967, № 12> Твардовский напечатал мою подборку» (И. Волгин. С. 623).

543

«Это, – говорит Солженицын, – была не знаю первая ли, но последняя их неторопливая беседа голова к голове. <…>

В то свидание с Твардовским Хрущёв был мягок, задумчив, даже философичен. Можно этому поверить. Уже кинжальным клином сошлись против него враждебные звёзды. Уже наверно имел он телеграмму от Громыки, что накануне в Белом Доме тот спрошен был: „Скажите честно, господин Громыко, держите вы ракеты на Кубе?“ И, как всегда честно и уверенно, ответил Громыко: „Нет“. Не знал, конечно, Хрущёв, мирно разговаривая с Твардовским о художественной литературе, что уже готовятся в Вашингтоне щиты с увеличенными фотоснимками советских ракет на Кубе, что в понедельник они будут предъявлены делегатам американских государств и Кеннеди получит согласие на свой беспримерно-смелый шаг: досматривать советские суда. Всего только одно воскресенье отделяло Хрущёва от его недели позора, страха и сдачи. И как раз в эту последнюю субботу довелось ему дать визу на „Ивана Денисовича“» (А. Солженицын. С. 41–42).

544

«День перед Карибским кризисом, – говорит Евгений Евтушенко, – был, пожалуй, последним днем, когда „Наследники Сталина“ могли быть напечатаны при Хрущеве» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 297).

545

Беседуя 20 октября с Твардовским, Хрущев высказался и об этом стихотворении:

«– Вот мне прислал письмо и свои запрещенные к печати стихи этот, как его? – Евтушенко? – Евтушенко. Я прочел: ничего там нет против советской власти или против партии. Ну что такого, если он говорит об Энвере Ходжа…

…Энвер Ходжа не понимает, но я-то понимаю, почему он не понимает. Он пересажал всех вокруг себя – ему трудно понять, что сталинские времена миновали» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 125).

546

В 1967 году, то есть спустя пять лет после первой публикации.

547

Имеется в виду, разумеется, Гелий Коржев.

548

«Сегодня прочел Солженицына в „Новом мире“, – осенью 1962 года из Перми пишет Виктор Астафьев Александру Макарову. – Потрясен. Радуюсь. За литературу нашу радуюсь, за народ наш талантливый и терпеливый» (В. Астафьев, А. Макаров. С. 32).

549

М. М. Зощенко.

550

Ср., впрочем, еще две записи.

От 5 декабря: «Насчет того, будто ждановщина отменена – это еще бабушка надвое сказала. То есть не бабушка, а Хрущев. А может быть, он этого вовсе и не говорил, а Твардовский просто принял желаемое за действительное?» (Там же. С. 559).

И от 15 декабря: «Лев Адольфович Озеров утверждает, будто слухи об отмене постановления 46 г. – всего лишь слухи, Хрущев его вовсе не отменял. В самом деле, ведь все постановления ЦК для партии и правительства нечто вроде Священного Писания. Отмене они не подлежат. Но в запасе у руководителей существуют три удобных словца: „на данном этапе“ и „на прежнем этапе“. Таким образом партия всегда остается права. Кажется, это у них называется диалектикой. „На прежнем этапе“ надо было так, а на новом – этак. Тогда было правильно одно, сегодня – противоположное, которое, хоть оно и противоположно, вовсе не зачеркивает предыдущее… А на самом деле как красиво было бы отменить постановление 46 года, спихнув этот плод маразма на тот же попираемый ныне „культ личности“!» (Там же. С. 566).

551

«Поразил Солженицын еще и тем, – сказано в дневнике Владимира Лакшина, – что, когда он был у Твардовского, принесли газету со статьей Симонова о нем. Он глянул мельком и говорит: „Ну, это я потом прочту, давайте лучше поговорим“. Александр Трифонович удивился: „Но как же? Это же впервые о вас пишут в газете, а вас вроде бы даже не интересует? (Твардовский даже род кокетства углядел в этом.) А Солженицын: „Нет, обо мне и раньше писали, в рязанской газете, когда моя команда завоевала первенство по велосипеду“» (В. Лакшин. Новый мир во времена Хрущева. С. 90).

А вот как запомнился этот сюжет самому Солженицыну: «Первую рецензию обо мне – большую симоновскую в „Известиях“, А. Т. положил передо мной с торжеством (она только что вышла, я не видел), а мне с первых абзацев показалось скучно-казённо, я отложил её не читая и просил продолжать редакторский разговор о „Кречетовке“. А. Т. был просто возмущён, то ли счёл за манерность. Он не видел, какой длинный-длинный-грозный путь был впереди и какие тараканьи силенки у всех этих непрошеных рецензий» (А. Солженицын. С. 54).

552

Рассказ А. Солженицына «Не стоит село без праведника» был опубликован под названием «Матренин двор».

553

См. позднейший комментарий: «„Правда“ „не заметит“ и не напечатает эту фразу» (Л. Сараскина. Александр Солженицын. С. 498). Уместно вслед за В. Лакшиным вспомнить слова Ю. Барабаша, бывшего в ту пору заместителем главного редактора «Литературной газеты»: «Важно не то, какие речи раздавались на съезде, важно то, что через неделю напишет в своей передовой статье „Правда“» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 49).

554

«Истинным же ответом художника по „затронутому вопросу“ стал „Обыкновенный фашизм“», – пишет, комментируя эту историю, В. Фомин (Кинематограф оттепели. С. 335).

555

Очерк Гроссмана был опубликован посмертно в журнале «Литературная Армения». 1965. № 6–7.

556

«О Гроссмане Александр Трифонович говорит: „Буду просить его переделать конец очерка. Не только потому, что цензор не пускает, но и сам думаю: ни одному народу, в том числе и еврейскому, нельзя давать привилегию страдания“» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 91).

557

«Заочные овации Евтушенке» 5 декабря отмечает в дневнике А. Твардовский, находившийся тогда в Пицунде (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 137).

558

А. Солженицын, однако, был настойчив. Уже после 8 марта 1963 года он позвонил помощнику Хрущева В. С. Лебедеву, с сообщением, что его «литературный отец» Александр Трифонович Твардовский, «прочитав эту пьесу, не рекомендовал <…> передавать ее театру», и тем самым он, Солженицын, полностью полагается теперь на мнение Лебедева и Хрущева: «…сознавая свою ответственность, я хотел бы посоветоваться с Вами – стоит ли мне и театру дальше работать над этой пьесой».

Лебедев запиской от 22 марта 1963 года проинформировал Хрущева: «…по моему глубокому убеждению эта пьеса в ее теперешнем виде для постановки в театре не подходит» (Кремлевский самосуд. С. 5–7).

559

В 1966 году Владимир Лакшин записал в дневнике: «1962 г. – дата рождения у нас новой литературы. „Иван Денисович“ подвел черту под прежним и начал новое. Можно бранить Солженицына, поставить его вне литературы, но дело это обречено. Он теперь единственный романист, который дает уверенность, что реализм не умер, что он и теперь, как прежде, единственно жизнеспособная ветвь искусства. Все другие – ветки высохшие, и голые, омертвелые… В 1962 году кончилась „молодежная литература“, „4-е поколение“ со „Звездным билетом“ и пр. Появление Солженицына быстро уничтожило их легкий и скорый успех – сейчас они кажутся эпигонами самих себя, их никто не принимает всерьез. Вот последствия выхода XI номера „Нового мира“ 1962 года… Журнал будто ждал появления Солженицына, и когда он явился – этим оправдано всё – теории, декларации, компромиссы – и под будущие векселя мы получили золотое обеспечение» (цит. по: Л. Сараскина. Александр Солженицын. С. 507).

«Повесть Солженицына – явление, равное по масштабу выходу „Шинели“, – сказано в рабочих записях Григория Козинцева. – Установление новых мер, прежде всего нравственных» (Г. Козинцев. С. 91).

560

Главным редактором «Костра» в 1960–1971 годах был Владимир Торопыгин. См. запись от 17 декабря 1963 года.

561

«Хорошо помню, – рассказывает Ф. Бурлацкий, работавший в ту пору в аппарате ЦК КПСС, – что посещение им художественной выставки в Манеже было спровоцировано специально подготовленной справкой. В ней мало говорилось о проблемах искусства, зато цитировались подлинные или придуманные высказывания литераторов, художников о Хрущеве, где его называли „Иваном-дураком на троне“, „кукурузником“, „болтуном“. Заведенный до предела Хрущев и отправился в Манеж, чтобы устроить разнос художникам» (Никита Сергеевич Хрущев. С. 19–20).

562

«У меня, – вспоминает Н. Егорычев, бывший тогда первым секретарем МГК КПСС, – вызвало некоторое удивление, когда я не увидел в этой представительной группе Л. Ф. Ильичева – секретаря ЦК по идеологии. <…> После того, как они осмотрели работы на первом этаже, Хрущева – неожиданно для меня – повели на второй этаж. Я недоуменно спрашиваю: „Куда всех ведут?“» (Н. Г. Егорычев. С. 101–102).

«Как потом выяснилось, „отсутствующий“ Ильичев за ночь (!) до посещения выставки руководителями ЦК распорядился собрать по квартирам работы молодых абстракционистов и следил за их размещением на втором этаже вне выставки МОСХ. Он и авторов пригласил. Те вначале были очень довольны, что их работы хотят показать. Но оказалось, что кому-то очень хотелось столкнуть их с Н. С. Хрущевым. Провокация удалась. Хрущев, как только увидел эти работы, стал кричать…» (цит. по: Л. Млечин. Фурцева. С. 322).

Впрочем, как утверждает Нина Молева, долгое время работавшая консультантом ЦК по вопросам искусства, скандал спровоцировал не Ильичев, а Суслов: «Уверена. Все срежиссировал Суслов. Ильичев был всего лишь послушным исполнителем.

Я вам больше скажу: Ильичев в скандале тогда никак не был заинтересован. Его сын Валентин в это же время учился живописи у моего мужа Элия Белютина. Он любил авангард и, кстати, неплохо рисовал. В Манеже были выставлены и его работы. <…>

После этого скажите: зачем Ильичеву было подставлять и себя, и своего сына? Он ведь не производил впечатление сумасшедшего человека» (цит. по: В. Огрызко. Охранители и либералы. С. 351).

563

Действие рассказа «На станции Кречетовка» происходит никак не «в эти дни», а 1 ноября 1941 года.

564

Комментируя в дневниковой записи от 13 марта 1963 года «выборы, вернее, назначенье президентом Акад<емии> худож<еств> худ<ожника> Серова», Лев Горнунг привел появившуюся тогда же эпиграмму:

и снабдил ее пояснением: «Художник Вл<адимир> Ал<ександрович> Раппопорт взял себе фамилию Серов. Подписывая свои картины, Раппопорт забыл, что великий Серов писал свою фамилию через „Ѣ“. Профаны покупали Серова-Раппопорта, думая, что это настоящий Серов» (Л. Горнунг. С. 526).

565

«Н. С. Хрущев пришел на выставку в Манеж и матерно изругал скульптора Неизвестного и группу молодых мастеров, – 1 декабря записывает в дневник Корней Чуковский. – Метал громы и молнии против Фалька.

Пришла ко мне Тамара Вл. Иванова с Мишей (выставившим в Манеже свои пейзажи), принесла бумагу, сочиненную и подписанную Всеволодом Ивановым, – протест против выступления вождя. Я подписал. Говорят, что подпишет Фаворский, который уже послал телеграмму с просьбой не убирать из Манежа обруганных картин – и с похвалами Фальку» (К. Чуковский. Т. 13. С. 355).

566

А. Солженицын. С. 63. И здесь, вероятно, уместно вспомнить, что, по воспоминаниям Веры Пановой, пересказанным Еленой Кумпан, Солженицын «один-единственный не принимал участия в этом валтасаровом пире, хотя и занял место за столом. Он даже, по словам Веры Федоровны, сидел несколько отодвинувшись от стола и, в отличие от своих собратьев по перу, не притронулся ни к еде, ни к питью (ни крошки со стола Валтасара!..), и лицо его выражало жесточайшее отчаяние, муку и праведный гнев!» (Е. Кумпан. С. 128).

567

«Запомнилось несколько выступлений, – рассказывал позднее М. Ромм. – В одном назвали меня провокатором, политическим недоумком, клеветником, а заодно разносили Щипачева… Суть другого выступления сводилась к тому, что коменданты лагерей были прекрасные коммунисты…

А реплики Хрущева были крутыми, в особенности когда выступали Эренбург, Евтушенко и Щипачев, которые говорили очень хорошо. <…>

Вначале он вел себя как добрый, мягкий хозяин крупного предприятия: вот угощаю вас, кушайте, пейте. <…>

А потом постепенно как-то взвинчивался, взвинчивался и обрушился раньше всего на Эрнста Неизвестного. <…> Долго он искал, как бы это пообиднее, пояснее объяснить, что такое Эрнст Неизвестный. И наконец нашел, нашел и очень обрадовался этому; говорит: «Ваше искусство похоже вот на что: вот если бы человек забрался в уборную, залез бы внутрь стульчака и оттуда, из стульчака взирал бы на то, что над ним, ежели на стульчак кто-то сядет. <…> Вот что такое ваше искусство. И вот ваша позиция, товарищ Неизвестный, вы в стульчаке сидите».

Говорит он это под хохот и одобрение интеллигенции творческой, постарше которая, – художников, скульпторов, да писателей некоторых» (Никита Сергеевич Хрущев. С. 139–140).

568

«На приеме, – заносит Владимир Лакшин в дневник, – Хрущев поднял Солженицына из‐за стола и представил присутствующим. Суслов тряс его руку» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 95).

Как вспоминает Евгений Евтушенко, «в самом начале дискуссии Хрущев сказал:

„Я хочу поприветствовать нашего современного Толстого – Александра Солженицына!“

Весь зал аплодировал стоя, и в том числе автор просталинского гимна СССР Сергей Михалков, который через несколько лет с неменьшим энтузиазмом исключал Солженицына из Союза писателей» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 551).

Солженицыну же запомнилось, что Хрущев, «настороженно перебивая Ильичёва, забубнил:

– Это не значит, что вся литература должна быть о лагере. Что это будет за литература! Но как Иван Денисович раствор сохранял – это меня тронуло. Да вот меня Твардовский познакомил сегодня. Посмотреть бы на него.

А уже просмотрен я был чутким залом, как прошёл с Твардовским, – и теперь стали сюда оборачиваться и аплодировать – самые угодливые раньше Хрущёва, а после Хрущёва совсем густо.

Я встал – ни на тень не обманутый этими аплодисментами. Встал – безо всякой и минутной надежды с этим обществом жить. <…>

Поклонился холодно в одну сторону, в другую, и тут же сел, обрывая аплодисменты, предупреждая, что я – не ихний» (А. Солженицын. С. 67).

569

Как рассказывает Галина Вишневская, от исполнения этой партии вынуждены были один за другим отказаться солисты Большого театра Ведерников и В. Нечипайло (Г. Вишневская. С. 242–245).

«<…> Знаменитый Гмыря, лучший тогда бас, колебался, – добавляет подробностей Рудольф Баршай, – но Шостакович заверил его, что если симфонию будут критиковать, то только автора, а не исполнителей. Потом возникло некоторое затишье. Затем Гмыря прислал Дмитрию Дмитриевичу письмо: он сходил в ЦК украинской компартии „посоветоваться“, и ему сказали, что категорически возражают против исполнения „Бабьего Яра“, так что петь он не будет» (Р. Баршай. С. 211).

570

«Ситуация была такой, что певцы и дирижеры бежали с Тринадцатой симфонии, как крысы с тонущего корабля, – вспоминает Евгений Евтушенко. – В последний момент отказался петь украинский певец Борис Гмыря – ему пригрозили антисемиты. Отказался ленинградский дирижер Евгений Мравинский, выбранный Шостаковичем. <…> На репетициях в консерватории собиралось множество людей – все были уверены, что официальную премьеру запретят» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 540).

«Мравинский не был антисемитом, – уточняет Рудольф Баршай. – Я знаю, что в годы „космополитизма“ он не позволил уволить евреев из своего оркестра. Но тут было другое. Думаю, он испугался темы, испугался этих слов „Мне кажется, сейчас я иудей…“. Думаю, что он в конце концов боялся антисемитов.

Только благодаря смелости Кирилла Кондрашина Тринадцатая симфония увидела свет. Солисты отказывались один за другим – он находил новых. Премьеру пытались сорвать до последнего дня, певцу внезапно назначили спектакль в Большом на день концерта, Кондрашин заменил его дублером» (Нота. С. 211–212).

571

Вот как этот вечер вспоминает Е. Евтушенко: «И вдруг он <…> ступил на самый край сцены и кому-то зааплодировал сам, а вот кому – я не мог сначала понять. Люди в первых рядах обернулись, тоже аплодируя. Обернулся и я, ища глазами того, кому эти аплодисменты могли быть адресованы. Но меня кто-то тронул за плечо – это был директор Консерватории Марк Борисович Векслер, сияющий и одновременно сердитый: „Ну что же вы не идете на сцену?! Это же вас вызывают…“. Хотите – верьте, хотите – нет, но, слушая симфонию, я почти забыл, что слова были мои – настолько меня захватила мощь оркестра и хора, да и действительно, главное в этой симфонии – конечно, музыка.

А когда я оказался на сцене рядом с гением и Шостакович взял мою руку в свою – сухую, горячую – я все еще не мог осознать, что это реальность…».

572

«Сила симфонии была такова, – говорит Р. Баршай, – что через год ее все-таки запретили, негласно, просто перестали исполнять. Но потом снова пришлось допустить: весь мир о ней знал, просто так замолчать не получалось» (Р. Баршай. С. 213).

573

А. Есенин-Вольпин. Весенний лист. Нью-Йорк: Изд-во Фредерик А. Прегер, 1961. В сборник вошли стихи, переводы из Бодлера и «Свободный философский трактат», вышучивающий, в частности, расхожие постулаты марксизма и заканчивающийся фразой: «В России нет свободы печати – но кто скажет, что в ней нет и свободы мысли?» (с. 170).

574

Выступление полностью опубликовано в книге Ильи Глазунова «Россия распятая». Т. 2. С. 667–677.

575

Как записывает в дневник В. Лакшин, «в перерыве, в курилке, ко мне подошел В. Чивилихин. <…> „Что творится…“ – сказал я. Он горячо поддержал меня: „Да, что творится…“. „Надо выступать“, – сказал я. „Да, пожалуй, надо выступать“, – ответил он. И мы разошлись по местам.

В конце заседания, когда Ильичев объявил, что заканчивает прения, Чивилихин выскочил с поднятой рукой, требуя слова. „Дать, дать!“ – закричал я. „Только 5 минут“, – вынужден был согласиться перед гудящим залом Ильичев.

И Чивилихин понес: „Наши духовные отцы – Кочетов, Грибачев, Софронов, им стреляют в спину…“ <…>

Я рот раскрыл от изумления: почему-то я полагал, что он думает так же, как я. И как мило мы поговорили в курилке: „Надо выступать… Надо выступать…“

Моему благодушию был дан урок» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 95–96).

576

Требующиеся в наборе приемных документов автобиография Солженицына и собственноручно заполненный им «Личный листок по учету кадров», датированные 18 декабря, находятся сейчас в РГАЛИ и уже опубликованы (Литературная Россия, № 14, 10.04.2018).

577

Позднее потребность в московской квартире все-таки возникла, и в конце 1965 года Константин Паустовский, Дмитрий Шостакович, Корней Чуковский, Петр Капица и Сергей Смирнов обратились к секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву с письмом, где о Солженицыне, в частности, сказано: «После реабилитации он поселился в Рязани и живет с семьей в 4 человека в очень плохой квартире в ветхом здании барачного типа. <…>

Условия здоровья и литературной работы А. И. Солженицына диктуют неотложную необходимость его переезда в Москву. <…>

Мы считаем необходимым и совершенно справедливым предоставить ему в Москве квартиру и тем положить конец его житейским невзгодам, не дающим ему возможности всецело отдаться литературной работе» (Литературная Россия, № 14, 10.04.2018).

Это просьба была оставлена без удовлетворения.

578

Как вспоминает М. Захаров, «трудно сейчас судить, насколько хорош был тот спектакль, поставленный в 1962 году, но он запомнился московским зрителям. На одну из многочисленных генеральных репетиций потянулись авторитетные деятели театра, среди них Олег Ефремов, Валентин Плучек, Назым Хикмет, Афанасий Салынский. Они создали определенное давление, и спектакль был принят строгой цензурной комиссией. Он просуществовал несколько месяцев до знаменитой выставки „абстракционистов“ в московском Манеже и, разумеется, после провозглашения Хрущевым термина „пидарасы“ был немедленно запрещен».

579

«Несмотря на вопиющие пропуски и ошибки, – 21 декабря писал Юлиан Оксман Глебу Струве, – это в наших условиях очень передовое издание. Недаром оно встречено в штыки всей черной сотней – протесты в ЦК написали Бабаевский, Софронов, Лесючевский, Кочетов, Дымшиц, редакция «Литер<атуры> и жизни», Акад. Общественных наук, Самарин, несколько педагогич. институтов и т. д. Особенно негодуют за «прославление» Бабеля, Артема Веселого, Ахматовой, М. Волошина, за включение в энциклопедию «молодых» – Аксенова, Вознесенского, за глумление над Бабаевским и Волковым, за недооценку Ажаева, Вирты и других бездарных сталинистов. Второй том делается в очень нервной обстановке – Ильичев может разогнать редакцию» (цит. по: В. Огрызко. Держусь на одной идеологии. С. 591).

580

Редактором книги был Павел Антокольский, чье отношение к Ахмадулиной вполне передают строки посвященного ей стихотворения 1974 года: «Здравствуй, Чудо по имени Белла / Ахмадулина, птенчик орла!» (П. Антокольский. Стихотворения и поэмы. С. 336).

См., однако, и отклик Анны Ахматовой на эту книгу: «Полное разочарование. Полный провал. Стихи пахнут хорошим кафе – было бы гораздо лучше, если бы они пахли пивнухой. Стихи плохие, нигде ни единого взлета, ни во что не веришь, все выдумки. И мало того, стихи противные» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 2. С. 496).

581

В справке, помещенной в книге, впервые упоминается о существовании романа «Мастер и Маргарита», где «невероятные события происходят в каждой главе».

582

Рассказывая о своих отношениях с Лилей Брик, Андрей Вознесенский напомнил: «После выхода «Треугольной груши» она позвонила мне. Я стал бывать в ее салоне. Искусство салона забыто ныне, его заменили «парти» и «тусовки». На карий ее свет собирались Слуцкий, Глазков, Соснора, Плисецкая, Щедрин, Зархи, Плучеки, Клод Фриу с золотым венчиком. Прилетал Арагон. У нее был уникальный талант вкуса, она была камертоном нескольких поколений поэтов. Ты шел в ее салон не галстук показывать, а читать свое новое, волнуясь – примет или не примет» (А. Вознесенский. Собр. соч. в 5 т. Т. 5. С. 106).

583

«Первое издание поэта за всю историю мировой поэзии, вышедшее стотысячным тиражом» (И. Фаликов. Евтушенко. С. 178).

584

Как вспоминает Нина Воронель, рукопись повести Даниэль читал своим близким друзьям еще в 1961 году. «Он тогда был в творческом восторге, и ему хотелось поделиться – не только повестью, но и тем, что ее собираются опубликовать за границей. А месяца через два-три он уже показывал нам вышедшую за границей книгу» (Н. Воронель. С. 133).

585

Фильм отмечен главными призами на Международных кинофестивалях в Венеции (1962) и Акапулько (1963), а также стал первой кинокартиной, выдвинутой Советским Союзом на премию «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке», однако в окончательный список номинантов он не попал.

586

Как пишет Т. Тазеева-Гриценко, «первый номер за 1963 г., по сути, становится последним на ближайшие 7 лет номером журнала, подписание которого происходит в срок, а рассылка читателям – по графику. <…> Начиная со второго номера, журнал начинает выходить с запозданием. Цензура все чаще применяет практику полного вычеркивания заявленных материалов из текущей книжки «Нового мира». <…> Четвертый номер «Нового мира» за 1963 г. стал едва ли не первым в истории советской печати журналом, запрещенным цензурой почти полностью» (Тазеева-Гриценко Т. Журнал «Новый мир» сквозь призму его тиража (1960‐е гг.)).

587

«Прочитал в № 1 «Нового мира» два рассказа Солженицына, – 22 января заносит в дневник Александр Яшин. – Слава Богу: Русская литература жива. Будет жить и Россия» («За Андангой райские земли…»).

«Прочитал в 1-м номере «Нового мира» рассказ А. Солженицына „Случай на станции Кречетовка“, – 23 января пишет в дневнике Анатолий Жигулин. – Вещь огромной силы. Прочитал – и словно мне сердце насквозь прострелили! Не могу не думать о рассказе этом. Люди – такие живые, такие выпуклые! И сердце болит от этой живой правды» (цит. по: В. Колобов. Читая дневники поэта. С. 100).

«Это никакая не заслуга, – 12 марта написал Солженицыну Корней Чуковский, – прочесть великое произведение искусства и обрадоваться ему как долгожданному счастью. „Иван Денисович“ поразил меня раньше всего своей могучей поэтической (а не публицистической) силой. Силой, уверенной в себе: ни одной крикливой, лживой краски, и такая власть над материалом; и такой абсолютный вкус. А когда я прочитал „Два рассказа“, я понял, что у Льва Толстого и Чехова есть достойный продолжатель» (К. Чуковский. Т. 15. С. 525).

588

«<…> вскоре приехала ко мне представительница „Ленфильма“ с четырьмя экземплярами договора на „Кречетовку“, уже подписанного со стороны „Ленфильма“, мне оставалось только поставить подпись и получить небывалые для меня деньги – и „Кречетовка“ появится на советских экранах. Я – сразу же отказался: отдать им права, а они испортят, покажут нечто осовеченное, фальшивое? – а я не смогу исправить…» (А. Солженицын. С. 53).

589

«Недавно, – 4 марта записывает в дневник Владимир Лакшин, – я дал ему <Твардовскому> для чтения номер „Невы“ с очерком Ф. Абрамова „Вокруг да около“. Александр Трифонович очень воодушевился, но сказал с печалью: „Я не мог бы это напечатать“» (Знамя. 2000. № 6. С. 99).

590

Это эссе известно также под названием «Автобиография рано созревшего человека». «Преждевременная автобиография» – так обычно называл его сам автор.

591

«Рассказы имели несомненный и однозначный успех, – вспоминает Войнович. – Меня хвалили при встречах, по телефону и в письмах. Со мной захотели познакомиться Гроссман, Эренбург, Симонов, Маршак, Каверин, Ромм, Райзман, а Иван Пырьев опять прислал восторженную телеграмму.

Большинство из этих людей говорили о „Хочу быть честным“ и только некоторые упоминали при этом „Расстояние в полкилометра“. Я получил через „Новый мир“ массу читательских писем – все до единого хвалебные» (В. Войнович. С. 380–381).

592

2 февраля эта публикация была задержана Главлитом, на что 13 февраля Эренбург пожаловался Н. С. Хрущеву, указывая, что такого рода запрещение «не только вызовет удивление читателей, но будет использовано антисоветскими кругами за границей». После внесения в текст поправок, «приемлемых» с точки зрения Идеологического отдела ЦК КПСС в свете указаний секретарей ЦК Ф. Р. Козлова и М. А. Суслова, 18 февраля было «дано указание номер выпустить» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 573–574, 576–579).

593

«<…> мне, – вспоминает Юнна Мориц, – тогда же позвонила Анна Андреевна Ахматова и сказала, что она в Москве и хотела бы со мной повидаться… произнесла замечательные слова об этом стихотворении. А я сказала ей… что не могу с ней встретиться, потому что ее стихи значат для меня столь много, что встреча с ней будет для меня потрясением, которого я физически не переживу. А дня через два-три мне позвонила Мария Сергеевна Петровых и сказала, что просит меня зайти, так как она редактирует переводную книгу, где есть и мои переводы, и она хочет, чтобы их вместе посмотрели. Я пришла к ней, она сказала: „Сейчас поставлю кофе“… пошла на кухню… В это время вышла Анна Андреевна и сказала: „Ну, ловко мы вас обманули?“ Для меня это был страшный миг! Казалось, у меня разорвется сердце…» (Даугава. 1987. № 7. С. 78).

594

В книге «Бодался теленок с дубом» Александр Солженицын, присутствовавший на встрече, по старинке называет этот зал Екатерининским. Здесь проводились Пленумы ЦК КПСС, происходило вручение правительственных наград, Ленинских и Государственных премий.

595

17 декабря 1962 года, в правительственном Доме приемов на Ленинских горах.

596

«Товарищ Эренбург совершает грубую идеологическую ошибку, и наша обязанность помочь ему это понять» (Новый мир. 1963. № 3. С. 21).

597

«Почему этот яркий, талантливый фильм стал предметом политических обвинений? – задается вопросом В. Баскаков, работавший тогда заместителем министра культуры СССР по вопросам кино. – <…> Мне вся эта история представляется странной. <…> Я не уверен, что он видел „Заставу Ильича“. Хрущев вообще редко смотрел картины, кинематографом интересовался мало. По рассказам его „окруженцев“, новинки литературы ему читал вслух Аджубей.

Полагаю, что казус с „Заставой Ильича“ – это отзвук какой-то политической игры „в верхах“. Именно тогда на первые роли в идеологии выдвинулся Л. Ф. Ильичев, несколько потеснив М. А. Суслова. Он стал проявлять бешеную активность. Здесь было и „усиление“ антирелигиозной пропаганды, что означало в переводе на нормальный язык закрытие церквей, и борьба с „излишествами“ в реставрации памятников, и „упорядочение“ журналов и газет, и многое другое. Так что „Застава Ильича“ была звеном мероприятий нового идеологического руководства, но было тут и такое обстоятельство – надо было указать и Е. А. Фурцевой, и заведующему Отделом культуры ЦК Д. А. Поликарпову на недостаточную бдительность. Поликарпов был вскоре понижен в должности, у Фурцевой „отобрали“ кино» (Кинематограф оттепели. С. 184–185).

598

Спустя годы Хрущев, уже отставленный от высших постов в государстве, вдруг заявил в своих устных воспоминаниях: «Я теперь сожалею о многом, что было сказано мною на том совещании. Критикуя Неизвестного, я даже допустил грубость, сказав, что он взял себе такую фамилию неспроста. Его фамилия вызывала у меня какое-то раздражение. Во всяком случае, с моей стороны проявилась грубость, и если бы я встретил его сейчас, то попросил бы прощения. Тем более что я занимал тогда высокий государственный пост и обязан был сдерживаться» (Н. Хрущев. Время. Люди. Власть. Т. 4. С. 283–284).

599

«Правило, которому Эренбург, – по словам Бориса Фрезинского, – постоянно следовал еще с тридцатых годов, было простым: договариваться надо не с клерками, а с первыми лицами. Если первое лицо проникнется мыслью, что твоя работа полезна, то его подчиненные будут лояльны автоматически. Во всяком случае, хорошо подумают, прежде чем решат нарушить лояльность, и уж точно – их всегда можно будет осадить».

600

Имеется в виду публикация пятой книги воспоминаний И. Эренбурга «Люди, годы, жизнь» в «Новом мире».

601

Известная, впрочем, и в другом варианте:

602

«Степан Щипачев – в общем, вполне приличный господин», – так еще 28 декабря 1962 года в разговоре с Г. Глёкиным охарактеризовала его А. Ахматова (Г. Глёкин. С. 206).

603

Последствия этой встречи запомнились Вознесенскому так: «Я год скитался по стране. Где только не скрывался! До меня доносились гулы собраний, на которых меня прорабатывали, требовали покаяться, разносные статьи. <…> Сознание отупело. Пришла депрессия. Впрочем, я был молод тогда – оклемался. Остались стихи. <…> По Москве пошел слух, что я покончил с собой. Матери моей, полгода не знавшей, где я и что со мной, позвонил Генри Шапиро, журналист «ЮП»: «Правда, что ваш сын покончил с собой?» Мама с трубкой в руках сползла на пол без чувств.

Через год, будучи на пенсии, Н. С. Хрущев передал мне, что сожалеет о случившемся и о травле, что потом последовала, что его дезинформировали. Я ответил, что не держу на него зла. Ведь главное, что после 56‐го года были освобождены люди» (А. Вознесенский. Собр. соч. Т. 5. С. 178).

604

«…меня, – вспоминает Виктор Конецкий, – вызвали к начальству и приказали покаяться прилюдно, с трибуны… И я весьма невнятно, но каялся… Самое интересное – перед богом клянусь – я знать не знал, в чем и за какие грехи мне следовало каяться. Кажется, в „Леттр Франсез“ было напечатано какое-то мое противокультовое интервью» (В. Конецкий // Нева. 1989. № 1. С. 84).

605

Руководитель секции прозы Московской организации СП РСФСР С. Злобин выразил в связи с этим заявлением свое удивление и негодование в письме к Н. С. Хрущеву.

606

«Александр Трифонович в ярости, – говорится в дневнике В. Лакшина. – Звонил Поликарпову, ругал последними словами «зарвавшегося, невежественного мальчишку» и требовал, чтобы статья была дезавуирована в партийной печати, иначе он снимет с себя полномочия редактора. Поликарпов крутил, просил успокоиться, предлагал ехать на грандиозное зрелище перекрытия Енисея. Дементьев сказал мне сегодня, что Твардовский настроен непримиримо: готов уходить, но не согласен каяться, лукавить и т. п.» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 111–112).

607

В первый раз кандидатура Ермилова на этот пост рассматривалась еще в июле 1954 года.

608

Предполагалась командировка А. Твардовского на перекрытие Енисея, в которую он, разумеется, не поехал, не рискнув в трудный час оставить своих товарищей по редакции.

609

Находясь по статусу за столом президиума, А. Твардовский, как рассказывает он в дневнике, «высидел, удержался от какой-либо формы ответа на огонь, как иная батарея не отвечает на огонь по ней по необходимости. <…> оставляя позади эти трехдневные взвизгивания и урчания, испытывал нечто вроде чувства удовлетворения, что не поддался на провокацию, удержался. Это было единственное, чем я еще располагал и чего у меня не могли отнять, – мое молчание» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 169–170).

610

«Перегарный зал требовал покаяния, уничтожения, – вспоминает Андрей Вознесенский. – Я сказал только несколько слов, две фразы, что не буду каяться и никогда не забуду слов Хрущева.

„Правда“ наврала потом, написав „не забуду добрых слов Никиты Сергеевича“. Это еще более издевательски прозвучало – все знали, какой „добрый“ это был ор.

„Нью-Йорк таймс“ назвала выступление „образцом непослушания“. На следующий день Эренбург мне сказал: „Вы на трибуне казались подавлены, но это была речь героя“.

Увы, ничего геройского я тогда не чувствовал. Был шок безысходности» (А. Вознесенский. Собр. соч. Т. 5. С. 122–123).

611

По устному сообщению В. Радзишевского, Евтушенко ценил то, что Панкин впоследствии перед ним извинился.

612

«Позвонил Сартаков, – записывает А. Твардовский в дневник, – повеяло чем-то жутко знакомым: ты не хочешь, но ты должен выступить и должен сказать не то, что ты думаешь, а то, что мы хотим, и выступишь, и скажешь, но что бы ты ни сказал, мы назовем это „попыткой уклониться“, и чем более ты будешь готов „признать“ и „заверить“, тем беспощаднее мы тебя растопчем, отплатим тебе и [за] речь на XXII съезде, и за Солженицына, и за строптивость, и за твои удачи, и за все, но, пожалуй, более всего за Солженицына… – Удержался и здесь, уже повернув душевный рычаг на „так тому и быть“, т. е. на уход из „НМ“ и т. п.» (А. Твардовский, Новомирский дневник, 1961–1966. С. 170).

613

Как отмечено 8 июня в докладной записке Идеологического отдела ЦК КПСС, это письмо в «Правду» В. Аксенов принес «„по своей инициативе“. <…> С подобными заявлениями выступили в „Правде“ Р. Рождественский, А. Васнецов, Э. Неизвестный» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1958–1964. С. 635).

614

«Это было странное время, – вспоминает Евтушенко. – Никогда меня так не громили в печати и на собраниях, как тогда. И никогда я не чувствовал такой народной любви, как в те недели и месяцы. У меня тогда появилась строчка: „Как нежен гнев народа моего…“ – но стихотворения об этом я так и не написал. Я получил массу писем, люди присылали деньги, думая, что я нуждаюсь. Это были в основном рабочие. Одна четырнадцатилетняя девочка прислала три рубля, сэкономленные на мороженом. Это было очень трогательно. Деньги я, разумеется, отправил обратно, а девочке послал книжку с надписью».

615

«Судя по передовой, – докладывал в ЦК КПСС начальник Главлита П. К. Романов, – журнал намерен по-прежнему акцентировать внимание своих читателей на произведениях, в которых критическое начало в изображении отрицательных сторон советской действительности будет преобладающим» (Аппарат ЦК КПСС и культура. С. 607).

616

Первую попытку напечатать этот роман А. Твардовский предпринял еще в 1960 году. В этом же случае, как вспоминал В. Лакшин, «мы мечтали напечатать роман А. Камю (в переводе дочери Бальмонта) и натерпелись с ним. Цензура отослала его в ЦК, а там стали консультироваться с редактором „Иностранной литературы“ Б. С. Рюриковым. Он и погубил дело, сказав, что не стал печатать роман у себя как сомнительное сочинение.

Потом еще более подвел нас Арагон. Его запросили, стоит ли печатать Камю, и он, по-видимому, из вздорной профессиональной ревности, заявил, что не надо этого делать. Мол, Камю всегда был оппонентом французской компартии. Так роман и погиб для журнала» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 123).

«Чума» была опубликована только в 1969 году в составе «Избранного» А. Камю.

617

В итоге это письмо «по поручению редколлегии журнала «Юность» было подписано Б. Полевым и С. Преображенским.

618

Как явствует из дневниковой записи В. Лакшина от 22 апреля, «Твардовский возмущен статьей в „Октябре“ против повести Солженицына. Как они себе это позволяют? Не может быть, чтобы вещь, одобренную Президиумом ЦК и Хрущевым, так спроста стали бы разносить. И кроме того, какая степень низости, гадости – упрекать несчастного, голодного, полуумирающего человека (Ивана Денисовича), что он на еду с жадностью набрасывается» (В. Лакшин. «Новый мир» во времена Хрущева. С. 124).

619

«На первой полосе – начало публикации, на 2-й полосе – подвал. И вся третья полоса занята письмами читателей» (И. Фаликов. Евтушенко. С. 207).

620

«Сейчас я бы это назвала „Кафе «У Гинзбургов»“, – вспоминает Арина Гинзбург. – Часто приходили без звонка, и это воспринималось совершенно нормально. Но почти всегда не с пустыми руками: кто приносил какие-то книги, кто бутылку, кто еще что-нибудь. <…>

Самое оживление наступало по вечерам. Много спорили, читали стихи. Писатели, поэты и диссиденты Андрей Амальрик, Боря Шрагин, Наташа Горбаневская, Саша Аронов, Померанц, Есенин-Вольпин и многие другие приходили регулярно. Юлик Ким и Алеша Хвостенко пели песни» (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 148).

621

Полковник Генштаба Олег Владимирович Пеньковский (1919–1963) был обвинен в шпионаже в пользу США и Великобритании и после проведения открытого судебного процесса, который широко освещался в центральной прессе, расстрелян 16 мая 1963 года.

622

«Здесь (мать и другие) считали, что меня уже посадили, и оплакивали меня, настолько нагло вели себя всякие газетчики и фотографы, приезжавшие сюда за организацией материала и «сбором сведений», – рассказывает Яшин в письме к Федору Абрамову. – Родственников буквально допрашивали. У матери требовали даже сведения (почтовые квитанции) о том, часто ли и сколько я перевожу ей денег и перевожу ли вообще. И это какие-то говнюки, которые раньше не посмели бы зайти ко мне. Значит, им дали волю, хамству развязали руки. И это в литературной среде называется идеологическим наступлением! А районные вожди, которые раньше и мою водку пили, постарались сделать все, чтобы я больше не захотел сюда съездить. Оказывается это мне «стыдно показываться в Никольске» (я туда еще не ездил), а не им стыдно меня. <…>

Вам со стороны может показаться, что все это мелочи. А у меня обидное ощущение полной беззащитности. Абсолютный произвол, хамство и бесстыжая несправедливость коснулись и меня в полной мере» (Из письма А. Яшина Ф. Абрамову от 10.08.1963; http://www.voskres.ru/literature/raritet/yashin.htm#_ftn11).

623

«Щит и меч» (М., 1965).

624

Получив в декабре 1962 года письмо от Пименова, Твардовский был, – по словам В. Лакшина, – сильно взволнован. «Как это – „Ивана Денисовича“ печатаем, а людей все равно сажаем? Александр Трифонович говорил об этом с Лебедевым, и тот обещал узнать и, если возможно, помочь» (В. Лакшин. «Новый мир» времен Хрущева. С. 96–87).

625

Совсем по-иному Эренбург этот разговор пересказал критику Владимиру Огневу: «И. Г. все сворачивал на главное: атмосфера в Союзе писателей, отношение к творческой интеллигенции. Н. С. хитро уходил от заявленной Эренбургом темы. Время таяло, а Н. С. добродушно рассказывал о своем детстве, отце, о воспитании в нем, Хрущеве, интернационалиста. С детской непосредственностью – об антисемитизме: „На всю жизнь я запомнил слова отца: ‘Никита, евреи – тоже люди’“.

Илья Григорьевич опустил края губ вниз и посмотрел на меня смеющимися глазами: „Ну что тут скажешь! Так и ушел я ни с чем, кроме признания в том, что я тоже человек… Правда, о „мирном сосуществовании“ двух систем в Н. С., кажется, что-то запало…» (В. Огнев. Амнистия таланту. С. 232).

626

Правильно: Энценсбергером.

627

«Следует, – комментирует Х. М. Энценсбергер, – речь на пятьдесят минут, лишенная всякой логической связи. Он начинает спокойно, чуть запинаясь, потом расходится, приплетает анекдоты и байки, говорит все быстрее, делает какое-то неожиданное заключение и вдруг замолкает. Кажется, он и сам удивлен тому, что сказал» (Иностранная литература. 2018. № 6. С. 15).

628

А. А. Сурков – тогда первый секретарь правления СП СССР и секретарь партгруппы правления – был одним из инициаторов запрещения первого варианта поэмы в 1954 году как «идейно вредной» (Аппарат ЦК КПСС и культура. С. 292).

629

«Прозвучали последние строки, – вспоминал об этом событии А. Аджубей. – Хрущев обратился к газетчикам: „Ну, кто смелый, кто напечатает?“ Пауза затягивалась, и я не выдержал: «Известия» берут с охотой» (Знамя. 1988. № 7. С. 99).

630

«Театральный роман» был опубликован только в 8-м номере «Нового мира» за 1965 год.

631

Имеются в виду участники сессии Европейского сообщества писателей, состоявшейся в Ленинграде.

632

Оценив эту публикацию как «событие огромного значения», Александр Яшин тогда же написал: «Не все для меня, конечно, понятно: как это получилось? Что это такое?» (А. Яшин. Сочинения. Т. 3. М., 1986. С. 356).

633

Издание сборника рассказов А. Солженицына не было осуществлено. Том Б. Пастернака в Большой серии «Библиотеки поэта» издан в 1965 году.

634

Повесть «Верный Руслан» была в нашей стране напечатана только в 1989 году (Знамя, № 2).

635

В 1972 году его вновь номинировал Александр Солженицын.

636

«Жив человек» (1962, № 10).

637

Этот роман опубликован не был.

638

Из письма Александра Гладкова Надежде Мандельштам от 3 декабря: «Про И. Бродского в «Веч<ернем> Ленинграде» написали страшно: не только про его стишки, которые мне лично не нравятся, – тут и связи с уголовниками и спекулянтами, и встречи с иностранцами, и подготовка побега за границу. В иные времена за это давали полный набор: 25 и 5 и 5. А сейчас статья оканчивается требованием выслать его из Ленинграда. Я его никогда не видел, а описан он красочно» (М. Михеев. С. 161).

«Как сказал на суде сам Бродский, в фельетоне только его имя и фамилия правильны. Все остальное – ложь» (Я. Гордин. Дело Бродского // Нева. 1989. № 2).

639

Небезосновательно предположение, что такой медийный успех, предшествовавший скорым переменам в будущем Театре драмы и комедии на Таганке, был вызван одобрением посетившего спектакль А. И. Микояна, который опекал жену своего покойного друга архитектора Каро Алабяна – Людмилу Целиковскую, бывшую в то время гражданской женой Юрия Любимова.

Стоит отметить, что свое благорасположение Микоян сохранил и в более поздние годы. «Из театров, – пишет он в воспоминаниях, – особенно любил „Таганку“, ходил туда с внуками и внучками. И подружился с Любимовым. Он рассказывал мне о гонениях практически на каждую его постановку. Я посмотрел несколько спектаклей и так и не понял, чего партийные чиновники от него хотят: хорошие актеры, прекрасный режиссер, работают с энтузиазмом, поднимают важные социальные темы. <…> Мне было обидно, что эти люди имеют основания видеть в партийных идеологах своих врагов. Но они были правы – под влиянием Суслова чиновники из ЦК и МК партии стали просто держимордами» (А. Микоян. С. 633).

640

Ф. Вигдорова.

641

Яков Гордин утверждает, впрочем, что «рассказ Косаревой о встрече с Бродским – сплошное вранье. <…>

Никакие писатели к ней не приходили, Бродского она не приглашала и ничего ему не предлагала. Этой встречи добился Борис Вахтин, который и присутствовал на встрече. Судя по его рассказу, Косарева отказалась в дело вмешиваться. Оно и понятно. Она знала, что дело „комитетское“ и все решено».

642

Как указывает Яков Гордин, «организаторы „дела“ решили заручиться поддержкой Александра Прокофьева, первого секретаря Правления ленинградской писательской организации. Речь, все же, шла о поэте, и без санкции Прокофьева арестовать Бродского не решались. И тут тоже пустили в ход очередную фальсификацию – Прокофьеву показали очень обидную эпиграмму на него, написанную якобы Бродским. Он совершенно взбесился и одобрил любые действия. Между тем, я могу поручиться, что никаких эпиграмм Иосиф на Александра Андреевича не писал. Прокофьев, честно говоря, интересовал его весьма мало. (Более того, чья это эпиграмма – было известно и тогда.)» (Нева. 1989. № 2).

643

«Присутствовали, – как сказано в протоколе собрания, – тт. Прокофьев, Браун, Чепуров, Гранин, Шестинский, Ходза, Сергеев, Федоренко, Бейлин, Абрамкин, Капица, Дмитриевский, Азаров, Новиков, Воеводин, Миллер, Подзелинский, Шейнин, Кукушкин, командир оперативного отряда дружины „Гипрошахта“ Я. М. Лернер».

644

Именно он представит в суд изготовленную без ведома других членов «справку», где, в частности, сказано: «И. Бродский неизвестен в Союзе писателей, т. к. не является профессионально пишущим и не имеет опубликованных работ. Также не является он и профессиональным литератором, для которого литературная, творческая работа не только потребность, но и средство существования. Таким образом, речь идет не о поэте в обычном и общепринятом смысле этого слова, а о человеке, предпринявшем попытку писать стихи. <…>

Распространяя свои сочинения среди узкой группки „почитателей“, Бродский растлевал души этих людей, иначе говоря, практически занимался антинародным делом, поступал как человек антисоветский, сознательно отвлекая отдельных молодых людей от активного участия в строительстве коммунизма, отравляя их мозг неверием, пессимизмом, призывая к бездействию. Бродский активен в своей антинародности. И все-таки, к счастью, не существует никакой „опасности Бродского“: общество само ограничило его, закрыв доступ его стихам в издательствах и редакциях, не предоставив ему возможности выступлений перед широкой аудиторией».

645

Ее авторство приписывается многим авторам, но чаще всего Михаилу Дудину.

646

См. также: М. Ардов. С. 236–237. В записях, сделанных Ф. Вигдоровой на судебном процессе, указано, что И. Бродский был выписан из МГПБ им. Кащенко 5 января. Однако, судя по помете в записных книжках А. Ахматовой, он вышел из клиники 2 января 1964 года.

647

См. также: М. Ардов. С. 236–237.

«Кстати, – 8 марта 1964 года пишет Надежда Мандельштам Александру Гладкову, – я этого мальчишку знаю, и хорошего о нем мнения. Трагично, что он уехал в Ленинград, хотя знал, что его там ждет. Я уговаривала его не уезжать. Он это сделал вполне сознательно» (рукопись).

648

«В 1962 году, – рассказывает Андрей Битов, – в план „Советского писателя“ попали две наши книжки – Рида <Грачева> и моя. Я пошел на то, чтобы в книжку вошло то, что можно было тогда напечатать. Рид же стоял на том, чтобы выпустить книгу на реальном собственном уровне, либо никак. У меня книжка вышла, у него – нет».

Тем не менее «эта первая книжка автора, – продолжает вспоминать Битов, – легла на прилавок весной 1963 года, ровно в день открытия знаменитого хрущевского пленума по идеологии (явившегося результатом посещения выставки в декабре 62‐го). Помноженная на провинциальный, обкомовский коэффициент, кампания развернулась и в Ленинграде. <…> „Большой шар“ подвернулся кстати. <…> Редактора книги лишили прогрессивки и премии, автора – какой-либо возможности печататься» (А. Битов. Собр. соч. в 3 т. Т. 1. М., 1991. С. 566, 567).

649

«Нет в его живописных рассказах ощущения эпохи, ее трагизма. Должно быть, он сознательно уходит от всего», – 26 февраля 1964 года записывает в дневник Александр Яшин. И еще одна запись, уже от 29 февраля: «Дочитываю Ю. Казакова „Голубое и зеленое“ – сборник рассказов. Художник великолепный, но трагизм времени нашего почти не проникает в книгу» (http://www.voskres.ru/literature/raritet/yashin.htm#_ftn2).

Ср. позднейшее высказывание Александра Солженицына: «И какой же сильный и добротный был бы Юрий Казаков, если бы не прятался от главной правды».

650

«Еще должно быть, помимо, конечно, отдельного издания, издание Теркиных под одной крышкой, – записал Твардовский в дневник. – На переплете „Василий Теркин“, на титуле – оба».

«Издать такую книгу А. Т. не дали, – комментировал Ю. Буртин. – После 1963 г. поэма перепечатывалась только в пятитомном собрании сочинений (М., 1967) и посмертном шеститомном (М., 1978). А. Т. не удалось включить ее ни в одно из изданий своих избранных произведений. Редколлегия „Библиотеки поэта“ (Н. М. Грибачев, Н. С. Тихонов, А. А. Сурков, Е. Исаев, Р. Гамзатов и др.) отказалась печатать „Теркина на том свете“ в томе, подготовленном к 70-летию поэта М. И. Твардовской, хотя она представила доказательства того, что А. Т. видел эту поэму в числе наиболее значительных своих работ. <…> Замысел А. Т. впервые осуществлен издательством „Раритет“, подготовившим благотворительное издание к 55-летию Победы в Великой Отечественной войне для ее ветеранов» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 187, 577–578).

651

Николаю Черкасову за исполнение главной роли в этом фильме будет в 1964 году присуждена Ленинская премия.

652

Фильм отмечен главной премией на Международном кинофестивале в Карловых Варах (1964).

653

На XVI Каннском кинофестивале 1963 года фильм удостоен приза «За наилучшее воплощение революционной эпопеи».

654

По делу 1944 года.

655

Освобожден в 1944 году, восстановлен в Союзе писателей в 1946 году.

656

По делу 1933 года. См. 1967 год.

657

Кинофильм, поставленный Владимиром Басовым по одноименному роману Юрия Бондарева.

658

А. К. Плотников, главный режиссер Московского театра драмы и комедии в 1946–1963 годах.

659

«Несмотря на то, что практически все номера журнала (за исключением первого) в 1963 г. выходили с опозданием, число желающих получать журнал в 1964 г. увеличивается более чем на 50 тыс. В среднем в выходных данных журнала за 1963 г. указывался тираж от 113 до 120 тыс. Уже в первом номере за 1964 г. он составлял 167 тыс.» (Тазеева-Гриценко Т. Журнал «Новый мир» сквозь призму его тиража (1960‐е гг.)).

660

«От подобной статьи чувствуешь – как бы и сам умнеешь», – откликнулся Солженицын в письме Лакшину от 4 февраля 1964 года.

661

См.: Р. Романова. Александр Твардовский. С. 603–605.

662

Стоит отметить, что, анонсируя в 12‐м номере за 1963 год предстоящую публикацию, редакция беды явно не ожидала: «Отлично написанные характеры, выразительный язык, идейная глубина и целеустремленность повести – все это, по мнению редакции журнала „Звезда“, делает повесть М. Алексеева достойной высокой награды – Ленинской премии».

663

«Успел, – как говорит В. Фомин, комментируя эту переписку, – проскочить Столпер с экранизацией „Живых и мертвых“, Чухрай с „Чистым небом“» (Кинематограф оттепели. С. 38).

664

«Меня, – говорит сам И. Бродский, – попутали на улице и отвезли в отделение милиции. Там держали, кажется, около недели» (С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. С. 71).

665

Давая объяснение надзорной комиссии из Москвы, судья Савельева вспоминала: «Судебное рассмотрение дела Бродского проходило при полном зале клуба. Мне было ясно, что разбор дела Бродского привлек большое общественное внимание и интерес. И хотя мне со сцены не были видны лица присутствующих в зале, но я чувствовала, что большинство людей с одобрением относятся к процессу. Это было заметно по репликам, аплодисментам; в то же время часть людей, сидевших в другой стороне, вели себя беспокойно, из их среды был выкрик „Наших судят“. Чувствовалась некоторая напряженность. Но в целом весь процесс проходил в нормальной, обычной для выездной сессии суда обстановке. <…> Сам Бродский вел себя в процессе свободно, с артистической рисовкой, самовлюбленно. Каких-либо замечаний по порядку ведения процесса не делалось. В зале заседания присутствующими соблюдался порядок, с моей стороны каких-либо замечаний отдельным лицам сделано не было». Однако в беседе с членами комиссии Савельева сказала: «Много в зале было людей с блокнотами, и все писали, я им сказала: „Почему здесь ведутся записи, я рекомендую не вести записи“. Это было 18/II-64 г. в зале суда, но на это никаких определений не выносили <…> Викторову <т. е. Вигдорову> – писательницу я не видела и ей никаких замечаний не делала» (Эдельман О. // Новый мир. 2007. № 1. С. 158).

666

Трудно не доверять свидетельству поэта. Однако же его ближайший друг Яков Гордин в письме составителю усомнился «в том, что в психушке Бродский подвергался издевательским экспериментам. Первое время об этом разговора не было. Этот сюжет возник позже».

667

«В деле Бродского принимали участие многие люди, многие литераторы, – вспоминает Р. Орлова. – Этот список возглавляется именами старейшин – Ахматова, Чуковский, Паустовский, Маршак, Шостакович. А далее свидетели защиты – Н. Грудинина, В. Адмони, Е. Эткинд; те, кто писали письма, выступали на собраниях, уговаривали знакомых им власть имущих, писали характеристики Бродского, ходили по инстанциям, собирали отклики иностранной печати… Л. Чуковская, Е. Гнедин, Н. Долинина, Ю. Мориц, С. Наровчатов, Л. Копелев, Д. Гранин, В. Ардов (он, как и некоторые другие, вел себя непоследовательно – то защищал, то ругал Бродского), Л. Зонина, Вяч. Иванов, Д. Дар, И. Огородникова, Н. Оттен, Е. Голышева, А. Сурков, М. Бажан, Е. Евтушенко, А. Вознесенский, Б. Ахмадулина, Р. Гамзатов, Я. Козловский, З. Богуславская… Это люди известные мне. А было и много других, более молодых литераторов Ленинграда – А. Битов, Р. Грачев, И. Ефимов, Б. Вахтин» (Р. Орлова. Воспоминания о непрошедшем времени. С. 306).

«От себя добавлю по памяти: Я. Гордин, А. Найман, М. Мейлах, А. Бабенышев», – сообщает Л. Чуковская (Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 406).

Впрочем, – напоминает Р. Орлова, – «некоторые отказались – А. Твардовский, А. Солженицын, И. Эренбург, полагали, что это дело вовсе не заслуживает таких усилий, такого шума» (Р. Орлова, Л. Копелев. Мы жили в Москве. С. 104).

668

См. 24 января.

669

В декабре 1963 года в Москве появился убийца, который проникал в квартиры, выдавая себя за служащего «Мосгаза». Если ему открывали, он топором убивал свою жертву. 13 января 1964 года газеты сообщили о поимке этого убийцы. Им оказался Владимир Ионесян, актер Оренбургского театра музыкальной комедии. 1 февраля 1964 года он был расстрелян.

670

См. запись в дневнике Александра Яшина от 28 марта: «Поэта И. Бродского судили за тунеядство. Гранин и Панова его не поддержали» (За Андангой райские земли: Дневниковые записи писателя А. Я. Яшина).

В том же дневнике (21 апреля) Яшин цитирует обращенное к нему письмо Федора Абрамова: «Какое же отношение я имею к Бродскому. Почему мое имя связывают с этим подонком? Где, какую „позицию“ я высказывал? Все это гнуснейшая дичь. Нет, мой друг, к этому делу меня примазывать нечего. Абрамов – рядовой член СП, к тому же опальный, и решать ему судьбы других не положено <…> В глаза я его не видел, стихов не читал. А то, что меня это дело не волнует, так что тут особенного? Разве первого тунеядца высылают из Ленинграда? Почему же Ваши Маршаки и Чуковские за других-то не вступились, раз уж они такие принципиальные? А где они были, когда громили Яшина с Абрамовым? Почему у них тогда-то не возмутилась гражданская совесть? Нет, Гранин (Данила), видимо, прав: нехорошим душком попахивает от их заступничества. Одним словом, плевать мне на московских „принципиалов“. Сволочи! Нашли вой из‐за кого подымать. Небось их Ваньки да Маньки не волнуют. Ладно, хватит об этом» (За Андангой райские земли: Дневниковые записи писателя А. Я. Яшина).

671

Имеются в виду Н. Грудинина, Е. Эткинд, В. Адмони.

672

«Происшедшее объединило – правда, ненадолго – самых разных людей в нашем поколении», – говорит Яков Гордин, приводя в своей книге текст «письма 49-ти», где выражены и надежда на то, что «справедливость по отношению к И. Бродскому будет восстановлена в законном порядке», и требование изгнать Е. Воеводина из состава Комиссии по работе с молодыми литераторами:

«Мы, молодые литераторы Ленинграда, не можем, не желаем и не будем поддерживать никаких отношений с этим морально нечистоплотным человеком, порочащим организацию ленинградских писателей, дискредитирующим в глазах литературной молодежи деятельность Союза писателей».

Письмо подписали Я. Гордин, А. Александров, И. Ефимов, М. Рачко, Б. Иванов, В. Марамзин, Б. Ручкан, В. Губин, А. Шевелев, В. Халупович, Я. Длуголенский, Е. Калмановский, М. Данини, Г. Шеф, В. Соловьев, С. Вольф, А. Кушнер, М. Гордин, А. Битов, И. Петкевич, В. Бакинский, В. Воскобойников, Т. Галушко, Г. Глозман, О. Тарутин, Э. Зеленин, Г. Горбовский, Г. Плисецкий, Е. Кумпан, Л. Глебова, Л. Агеев, Е. Кучинский, Н. Королева, А. Городницкий, М. Земская, Е. Рейн, В. Щербаков, Р. Грачев, А. Зырин, Т. Калецкая, А. Леонов, Л. Штакельберг, Д. Бобышев, Н. Столинская, А. Вилин, А. Ставиская, И. Комарова.

«Быть может, самое интересное в этом письме – подписи, – комментирует Я. Гордин. – Потом эти люди разошлись – и как! Эмигранты, члены правления СП, черносотенцы, даже один убийца, хладнокровно зарезавший человека за то, что он еврей…

Собственно, этим письмом было начато движение „подписантов“ – людей, подписывавших коллективные петиции в защиту жертв незаконных процессов <…>» (Я. Гордин. Рыцарь и смерть. С. 93–95).

673

Зинаида Круглова, секретарь Ленинградского горкома КПСС.

674

«Его воспоминания, – написал Варлам Шаламов Александру Солженицыну, – самое правдивое, самое честное о Колыме, что я читал» (В. Шаламов. Собр. соч. Т. 6. С. 207). Эта же оценка повторена и в его письме Борису Лесняку от 26 апреля: «Это – первая вещь о Колыме, в которой есть дыхание лагеря (и истина), хотя в уменьшенном «масштабе».

675

Впрочем, – как утверждает Владимир Огнев, ссылаясь на Якова Козловского, присутствовавшего при встрече, – этот рассказ «неточен. В защиту Бродского Твардовский как раз отказался выступить. <…> Порядочно выпив, они <Твардовский и Прокофьев> сцепились на почве отношения к советской власти, раскулачивания в частности. Тема больная для А. Т.

„Мой отец погиб за эту власть!“ А. Т. в ответ: „А мой – от этой власти!“ Бродского привязали потом к этой ссоре, так как у всех на слуху было тогда дело „тунеядца“, а роль Прокофьева была в этом деле вполне паскудной.

Придумывать бóльшую прогрессивность Твардовскому незачем. Она была и без случая Бродского» (В. Огнев. Амнистия таланту. С. 156–157).

676

Как вспоминает С. Павлов, ему «показалась нелепой сама мысль присудить премию имени Ленина за книгу, в которой рассказывалось о подробностях лагерного быта». Причем, – уверяет Павлов, – «Хрущев все это понял, принял и, по-моему, не обиделся, по крайней мере никаких изменений в его отношении ко мне не почувствовал». «Однако вряд ли с этим замечанием можно согласиться, – комментирует историк Ю. Емельянов. – Скорее всего, Хрущев решил скрыть свои подлинные чувства. Хрущев прекрасно понимал, что Павлов не решился бы на такое выступление, если бы не ощущал поддержки со стороны более влиятельных лиц, а потому он и не стал срывать свое раздражение на Павлове. На самом деле Хрущев прекрасно понял, что отказ Комитета присудить Солженицыну Ленинскую премию – это было небольшое, но реальное поражение Хрущева» (Ю. Емельянов. Смутьян в Кремле).

677

В. Е. Баскаков, первый заместитель председателя Госкино СССР.

678

«Братская ГЭС».

679

Вместе с самим Твардовским.

680

Ср. приведенный Твардовским в дневнике от 15 апреля рассказ В. С. Лебедева о его разговоре с Хрущевым: «Из всего явствует, что Н. С. действительно не хотел, чтобы Солженицыну была присуждена премия, считая, что это кем-нибудь (многими) будет понято как следствие его «прямых указаний», поскольку широко известно его участие и благословение на выход в свет этой вещи и последующие высказывания (при наличии в «кругах» иного отношения к ней). Этому можно верить, и это, как я и сказал, делает честь ему, его скромности и осторожности, но может свидетельствовать и об опасливости, нежелании раздражать кого-то» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 259).

681

В. Высоцкий будет принят во вспомогательный состав Театра на Таганке только 9 сентября 1964 года, а роль в «Добром человеке из Сезуана» получит и того позже.

682

Разрядка авторов высказывания.

683

«За него, – сказала А. Ахматова, – хлопочут так, как не хлопотали ни за одного человека изо всех восемнадцати миллионов репрессированных! И Фрида, и я, и вы, и Твардовский, и Шостакович, и Корней Иванович, и Самуил Яковлевич. И Копелевы. Это на моих глазах, а сколькие еще, именитые и неименитые, в Ленинграде!» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 207).

684

Весь ход обсуждения подробно изложен в книге А. Солженицына «Бодался теленок с дубом» (с. 104–109).

685

«Когда я пришел, – вспоминает Валерий Ганичев, работавший тогда заместителем главного редактора журнала „Молодая гвардия“, – в Манеж уже было не пробиться. Стояла конная милиция, десятка два иностранных корреспондентов и сотни три разъяренных зрителей. „Выставка закрыта. Расходитесь!“. Пользуюсь своим журналистским удостоверением, проникаю в Манеж. „В чем дело, Илья?“ – „Не разрешают! Не соответствует принципам“. „И не позволим! Не позволим осквернять социалистическое искусство!“ – перебивает его какая-то руководящая дама, соответствующего типа. Ну, на каждую даму есть другая дама. Тихо подхожу к телефону, дозваниваюсь до первого секретаря ЦК комсомола Павлова, говорю, что собрались сотни людей, иностранцы (это, знаю, действует магически). Павлов говорит: „Стой у телефона. Звоню Фурцевой!“ Через три минуты: „Все, выехал ее зам Кузнецов. Выставку откроют“. Еще через пять минут (Ну и темп!) появляется запыхавшийся Кузнецов, зло посмотрел на даму, бросил в пространство: „Третью и пятую картину убрать. Выставку открыть!“ Толпа ввалилась в салон. Илья тихо пожал руку: „Спасибо. Так вот всегда с моими картинами“» (И. Глазунов. Россия распятая).

По данным Министерства культуры, за шесть дней выставку посетили 27 275 зрителей, главным образом молодежь.

686

«Этот номер, как и соседствующие с ним, был сильно разорен цензурой, – вспоминал В. Лакшин. – Из номера сняли очерки Виктора Некрасова „Месяц во Франции“. Несколько ранее цензура отказалась подписать в печать „Театральный роман“ Мих. Булгакова» (Знамя. 2000. № 7. С. 130).

687

«Мы, – 3 марта 2015 года в устной беседе с Екатериной Голицыной рассказывает Игорь Виноградов, – смеялись, что повторяется ситуация, которая была когда-то в „Современнике“, когда Добролюбов написал статью „Когда же придет настоящий день?“, и Тургенев так испугался, что просил Некрасова убрать эту статью и не печатать. Овечкин, то же самое, написал письмо Твардовскому, что ему будет стыдно, ему невозможно будет смотреть в глаза и так далее, если появится эта статья. Был какой-то испуг, видимо, хотя Овечкин, вообще говоря, человек храбрый… Там не было критики, обидной для него, но там было как бы обнажение его кардинального фундаментального противостояния всей нашей сельскохозяйственной политике. Очевидно, такая откровенность, такая прямолинейность ему показались опасными» (http://oralhistory.ru/talks/orh-1874.pdf).

688

Правильно: Шарлем Азнавуром.

689

Так в тексте. Правильно: Цанев Стефан.

690

С 1956 по 1977 годы гимн исполнялся без слов, пока новая редакция текста, написанная Сергеем Михалковым, не была утверждена указом Президиума Верховного Совета СССР от 27 мая 1977 года.

691

Так!

692

«…повесть Домбровского превосходна, – откликнулся в дневнике на эту публикацию Александр Гладков. – Она достоверна, как документ – это то время, умна, прекрасно написана, хоть и без каких бы то ни было усилий казаться оригинальным, и так как она естественна и искренна, то ни на что не похожа. Ее не с чем сравнить – рядом с ней и Солженицын кажется слишком литературным: хотя внешне – это, казалось бы, насквозь интеллигентская вещь, а тот «народен». <…> Читал с наслаждением, горечью, волнением. <…> Вот вам и «новая волна» в прозе! <…> Бурного успеха не будет: это слишком умно и тонко для «массового читателя», но успех будет настоящий и прочный (А. Гладков // Новый мир. 2014. № 2, c. 146–147).

693

Неточно: А. И. Микоян занимал пост председателя Президиума Верховного Совета СССР. См. 27 июля.

694

Речь идет о распространяющейся в самиздате первой части книги Евгении Гинзбург «Крутой маршрут», которая была отклонена журналами «Юность» и «Новый мир».

695

Из письма Ф. Вигдорой Л. Чуковской от 5 ноября: «Любопытно: когда мне передали совет уехать из Москвы – поскорее и подальше, – я ответила: „Я не заяц, я не побегу“. <…> Впрочем, сейчас, кажется, и оснований нет волноваться. Утихло» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 487).

696

«Кстати, Аксенова и других молодых модных писателей (Казакова и др.) на похоронах не было, – 18 сентября замечает в дневнике Александр Гладков. – Больше всего, пожалуй, было критиков (из молодых). Из драматургов: Л. Зорин и я…» (А. Гладков // Новый мир. 2014. № 2. С. 149).

697

«Комитет государственной безопасности занимался с вами как с воспитанником детского сада, – заявил на заседании секретариата Сергей Баруздин. – Так ласково, так нежно. А ведь это же предательство» (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 233).

698

Как 30 октября записал в дневник В. Лакшин, «на Твардовского большое впечатление произвел чей-то рассказ об остроумной эпитафии Черчилля на уход Хрущева: „Он хотел перепрыгнуть пропасть в два приема“» (Знамя. 2000. № 7. С. 137).

699

А. И. Микоян вспоминает: «Уже когда обсуждение шло без присутствия Хрущева, видя, что вопрос о его освобождении с поста Первого секретаря окончательно решен, я предложил сохранить его на посту Председателя Совета Министров хотя бы на год, а там видно будет. Я имел в виду, что можно использовать его политический капитал во всем мире, его положительные качества и правильное отношение к десталинизации, но лишив возможности быть почти что полным диктатором, и таким образом иметь возможность противостоять его страсти к неоправданной административной чехарде.

Между прочим, Брежнев сказал, что это предложение он понимает и его можно было бы принять, если бы не характер Никиты Сергеевича. Его поддержали: очень уж они боялись его решительности и неуемности. Только жизнь Хрущева дома и на даче, да еще под надзором КГБ, их устраивала» (А. Микоян. С. 616).

700

Запись от 17 октября в дневнике Александра Гладкова: «Общее настроение (наблюдал это и днем в Литфонде, и в Доме литераторов) – подавленность и чувство оскорбления от заговорщи[че]ско-закулисного характера реорганизации прав[ительст]ва.

Индифферентизм, с цинической ухмылкой, населения. Это самое опасное в происшедшем» (Новый мир. 2014. № 2. С. 152–153).

Похожую запись 3 ноября делает в дневнике и Любовь Шапорина: «Произошел государственный переворот; молча, нелепо, и „народ безмолвствует“. Вот это безмолвие народное угнетает меня до мучительной тоски. Что мы такое? Быдло?» (Л. Шапорина. Т. 2. С. 402).

«Меня просто мутит до тошноты от этой катавасии, – добавляет Павел Антокольский. – Который уже раз в жизни нашего поколения мы свидетели вторжения этих недоброкачественных, нечистых сил, фигурирующих на авансцене нашей истории.

Почему же думать, что на этот раз они доброкачественнее и чище?

Да господи боже мой, вся политика от века была и остается проклятым, гиблым болотом, в котором барахтаются, тонут и всплывают вверх самые недостойные экземпляры… О них не стоит думать, их не стоит жалеть, а меньше всего стоит приветствовать их, если не хочешь замараться… к черту, к черту, к черту!!!» (П. Антокольский. С. 24).

701

Как записывает в дневник Л. Чуковская, «М. П. Маляров обещал освободить И. Бродского в течение нескольких дней, если за него поручатся „известные люди“» (Л. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3. С. 483).

702

В докладной записке цензора А. Березиной на имя начальника Леноблгорлита, датируемой маем 1966 года, отмечено: «Серьезной переработке были подвергнуты главы романа Германа „Я отвечаю за всё“ (№№ 5–6, 1965 г.), в которых речь шла о деятельности органов КГБ в годы культа личности Сталина, о многочисленных репрессиях, о тех зверствах и истязаниях, которым подвергались заключенные старые большевики со стороны работников КГБ. Эти главы были посланы в органы КГБ, по указанию которых текст был переработан» (цит. по: А. Блюм // Звезда. 2004. № 1).

703

Имеются в виду записи, сделанные на процессе Ф. Вигдоровой.

704

Из дневника А. Твардовского: «Аджубей – дерьмо, как это было известно и раньше, жаловался на свою нелегкую жизнь «в зятьях», говорил, что он не злоупотреблял своими семейными связями, что жена – судьба, а он женат 15 лет, у него трое детей и т. п., и т. д.» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 297).

705

«Какая драматичная судьба! – написал журналист-известинец Анатолий Друзенко. – Пять лет в „Известиях“ – беспрецедентное могущество, ничего невозможного, заслуженная слава, поклонение, зависть. Последующие двадцать пять (!) – забвение и безмолвие…» (Цит. по: Л. Млечин. Шелепин. С. 311).

706

Он, – судя по материалам комиссии, – «высказал мнение, что Бродский должен работать, что он тунеядец, что выслан он правильно. Если Союз писателей г. Ленинграда возьмет Бродского на поруки, то он и обком не возражает отдать его на поруки и вернуть в г. Ленинград».

707

На этот «антинигилистический» роман, направленный против засилья евреев – космополитов и формалистов в советском искусстве, к тому времени откликнулись М. Синельников в «Литературной газете» («Правде вопреки», 12 ноября), Гр. Огнев в «Комсомольской правде» («Кривое зеркало пошлости», 12 ноября) и Ник. Николаев в «Крокодиле» («Салопница пишет роман», № 48). И. Шевцов 25 ноября, разумеется, пожаловался на своих критиков в Президиум ЦК КПСС, однако 28 декабря заместитель заведующего Идеологическим отделом ЦК КПСС Д. Поликарпов и его сотрудники в справке, подготовленной для инстанций, не только назвали публикацию этого романа «грубой ошибкой издательства „Советская Россия“», но и рекомендовали Госкомпечати СССР «рассмотреть вопрос о выпуске романа „Тля“ и наказать виновных» (цит. по: В. Огрызко. Охранители и либералы. Т. 2. С. 490).

708

«В общей сложности из к/ф было исключено свыше 600 метров полезного метража…» (Летопись российского кино. 1946–1956. С. 644).

709

По оценке в дневнике Александра Гладкова, «все талантливые, а один (первый) „Дикой“, просто превосходный. Так он еще не писал. Умно, правдиво, точно» (А. Гладков // Новый мир. 2014. № 2. С. 161).

710

«Роман, – вспоминает Анатолий Рыбаков, – планировался на 1965 год, но в октябре 1964‐го Хрущева сняли, Твардовский понял, куда все повернется, и перенес публикацию на декабрь 1964‐го. Антисталинский пафос романа ему нравился» (А. Рыбаков. Роман-воспоминание. С. 244).

711

«Такого в литературоведении, – в письме от 21 февраля 1966 года замечает Тамара Хмельницкая, – не было уже 40 лет, со времени Тынянова, и то Л. Я. пошла дальше» (Г. Семенов, Т. Хмельницкая. С. 195).

712

10 января 1965 года, откликаясь на эту книгу в письме Жигулину, Александр Солженицын написал: «Ваши стихи сердечно тронули меня, это бывает со мной очень редко. Вы человек – честный, душевный и думающий, и всё это очень хорошо передают стихи» (цит. по: В. Колобов. Читая дневники поэта. С. 112).

713

«<…> Милая, талантливая книжка Володи Корнилова „Пристань“, – 26 марта сказано о ней в дневнике Александра Гладкова. – Вместе с „Корабликом“ Н. Матвеевой ставлю ее выше всех стихотворных книг последнего времени» (А. Гладков // Новый мир. 2014. № 2. С. 132).

714

«Новое откровение. Новое удивление… Стихи Шаламова, – 29 февраля записывает в дневник Георгий Глёкин. – На обложке (вернее, на отвороте супера) эдакий не то счетовод, не то домоуправ, не то квалифицированный сапожник. <…>

Это входят в „литературу“ те стихи, которые составляли до сих пор и будут в глазах потомков составлять подлинную русскую поэзию первой половины XX века. А Долматовские и Жаровы упокоятся рядом с Фругом и Сурковым» (Г. Глёкин. С. 213–214).

715

Роман Гуль, эмигрант первой волны, так в «Новом журнале» откликнулся на эти книги: «Разумеется, поэзия Окуджавы это не поэзия А. Блока, Вячеслава Иванова, Зинаиды Гиппиус. Это не Поэзия с большой буквы. Не та эпоха, не те люди, не та Россия. Это поэзия с маленькой строчной буквы. Но ведь вся советская поэзия давно покинула вершины Парнаса, снизившись до неких равнин „массовой культуры“. И тем не менее поэзия Окуджавы – подлинная, запоминающаяся, волнующая поэзия» (цит. по: В. Кулаков // Оттепель. 2017. С. 153–154).

716

В 1964 году этот фильм будет отмечен специальным призом жюри Венецианского кинофестиваля, а в 1965 году Г. Козинцев и И. Смоктуновский получат за него Ленинскую премию.

717

Серго Закариадзе, сыгравший главную роль в этом фильме, в 1965 году будет награжден премией Ленинского комсомола, а в 1966 году еще и Ленинской премией.

718

Михаил Ульянов за исполнение роли Егора Трубникова в этом фильме будет отмечен Ленинской премией 1966 года.

719

Речь идет о стихотворениях «Качка» и «Баллада о миражах».

720

«Просто сменилась „государственная эстетика“, – говорит М. Золотоносов, – и стало ясно, что писательский начальник в 1965 г. должен иметь иной образ – не „вояки“ и „налетчика“ Прокофьева, <…> а гедониста и эпиграмматиста Дудина». Ср. характеристику, какую дал Дудину Лев Друскин: «Русский, член КПСС, воевал. <…> Чересчур часто уходит в пьяную отключку, зато характер партийный. <…> А поэт какой? Да никакой! Крепкий профессионал. Стихи ни плохие, ни хорошие – длинные, скучные, патриотичные. Творческой индивидуальностью не обладает» (Л. Друскин. Спасенная книга. С. 219–220).

Возражая М. Золотоносову, Я. Гордин, напротив, уверен, что «обком не предполагал сменять Прокофьева. Это произошло в результате писательского бунта, когда Прокофьева сунули носом в „дело Бродского“. <…> С Прокофьевым стали охотно сводить счеты и черносотенцы, которым он не давал разгуляться. Я был на этом собрании и видел вытянувшиеся испуганные лица обкомовцев в президиуме».

721

«Он, – высказывает свое мнение Даниил Гранин, – достойно вел себя при борьбе с космополитами, защищал Гитовича, Лившица, многих евреев-переводчиков. Нет, нет, он не был замаран, хотя ему приходилось не легко. Бездарная шушера тянула его к себе, льстила, угодничала. Славили его, ссорили с молодыми евтушенками, вознесенскими… Но Прокопу помогал один твердый принцип – быть на стороне таланта. Важен талант» (Д. Гранин. Все было не совсем так. С. 294).

722

В докладной записке, 15 января направленной М. А. Суслову, руководители Отдела культуры ЦК КПСС отмечают содержащиеся в верстке «неправильные положения, которые могут дезориентировать литературную общественность». Особо отмечено, что «тов. Твардовский снова и снова настойчиво утверждает, что повесть А. Солженицына „Один день Ивана Денисовича“ является выдающимся художественным произведением, без которого нельзя „представить нынешний день литературы“. Его заявление быть „неуступчивым и принципиальным“ в защите Солженицына означает, что „Новый мир“ считает по-прежнему актуальным и важным освещение в литературе тюремно-лагерных тем, злоупотреблений властью в прошлом» (цит. по: Р. Романова. Александр Твардовский. С. 626–627).

Суслов распорядился разослать эту записку всем секретарям ЦК. Так что «верстка была задержана. Твардовский пригрозил отставкой, попросил встречи с М. А. Сусловым. После беседы с „первым идеологом“ и внесенных по его настоянию в текст поправок статья была напечатана…» (В. Лакшин. Твардовский в «Новом мире». С. 30).

723

Роман был до этого отклонен журналом «Новый мир» – см. дневниковую запись Александра Гладкова от 21 сентября 1964 года (А. Гладков // Новый мир. 2014. № 2. С. 149).

724

Ошибка памяти Е. Евтушенко: все-таки 1965 года.

725

Т. е. главного редактора.

726

Тогда Президиум ЦК КПСС.

727

Сам факт решения вопроса о публикации поэмы на высшем политическом уровне подтверждается упоминанием в дневнике Людмилы Зотовой о том, что П. Н. Демичеву «Евтушенко с дарственной надписью экземпляр „Братской ГЭС“ подарил как покровителю, который первый разрешил ее опубликовать, что он первый поставил свою визу, а потом Брежнев» (18 сентября 1967 – http://prozhito.org/notes?date=%221966–01–01%22&diaries=%5B564%5D).

728

Как вспоминает Лен Карпинский, «Алексей Матвеевич, придя в „Правду“, попал в общем в недружелюбную идеологическую среду. <…> А также пришел с ним Карякин, обозреватель, который за полтора года – он работал у меня в отделе – не написал ни одной статьи, только заметку о детских домах. Но зато он и еще несколько человек сотворили главную статью Румянцева за период его работы в „Правде“ – об интеллигенции (там есть и мои абзацы). Знаменитая статья, работали над ней очень долго. И это, я думаю, было основной задачей Румянцева – „пропихнуть“ такую статью. Это очень характерно для него как для марксиста с правовым, социал-демократическим уклоном» (Российская социология 1960‐х годов в воспоминаниях и документах. С. 193).

729

Ср. оценку Л. Левицкого: «Вчера в газетах доклад Соболева на съезде писателей. Мерзопакостный. Адвокатское красноречие при жиденьких мракобесных мыслишках. Защищает бездарные сочинения Алексеева и Баруздина, лягает статью Буртина, которая умна, точна, справедлива. <…> За исключением двух-трех чудаков, которые одушевлены лучшими чувствами, но не отдают себе отчета, куда они попали, это сборище агрессивных подонков, мечтающих разделаться со всем честным и талантливым, что, несмотря на все рогатки и препоны, пробивается в нашей литературе» (Л. Левицкий. С. 66–67).

730

«Сначала она села где-то сбоку, в задних рядах, а потом не то А. А. Сурков, не то С. В. Михалков почтительно привел ее в первый ряд, за стол президиума, и усадил с правого края, рядом с М. А. Шолоховым. Она сидела в президиуме и исподволь разглядывала правительство. Они ее – тоже» (Г. Глёкин. С. 244.).

731

Ее триумфальная реабилитация на съезде была, впрочем, вполне, относительной. Вот рассказ главного редактора «Литературной России» Константина Поздняева о том, как вскоре после съезда цензура остановила очередную публикацию ее стихов:

«Цензор спросил: «Стихи Ахматовой показывали в отделе?»

– В каком отделе?

– Все равно в каком: в отделе пропаганды или в отделе культуры.

– Нет.

– Тогда я не могу подписать в печать эту полосу.

– Почему?

– У меня есть указание: Ахматову, Ахмадулину, Евтушенко, Вознесенского и Роберта Рождественского без санкции ЦК в печать не пускать.

<…> И я сказал цензору, что стихи Ахматовой из номера снимаю» (К. Поздняев. История одного автографа // Нева. 2002. № 1. С. 250–251).

732

Стоит внимания и фрагмент из письма Виктора Астафьева Александру Борщаговскому от 1 апреля: «Со съезда я приехал абсолютно больной от виденного и выпитого. То, что я увидел там, заставило не одного меня напиться. Люди, по три года не пившие, горько запили. Но все это было ягодками по сравнению с приемом. Никогда не забуду, как писатели стадом бежали по древнерусскому Кремлю к столам и растаскивали выпивку и жратву. Такое видел только в запасном полку и на свинофермах!» (В. Астафьев. Нет мне ответа… С. 69).

733

Это предположение не подтвердилось. Леонид Соболев оставался на посту первого секретаря правления Союза писателей РСФСР до 1970 года, когда его сменил Сергей Михалков.

734

Выделено Л. Чуковской.

735

Секретарь ЦК КПСС и химик по образованию, Петр Демичев с 1963 года курировал химическую промышленность, с 1965 года – вопросы идеологии и культуры.

736

На самом деле, это постоянный псевдоним Г. П. Струве, который и является автором вступительной статьи к первой книге Бродского.

737

А. Т. Гладилин.

738

«Казнь Степана Разина».

739

Кандидатура Константина Паустовского, выдвигавшегося на премию, была отклонена.

740

Как вспоминает Е. Евтушенко, «редактура происходила в атмосфере сплошного смеляковского мата. Предлагая мне новые поправки, сокращения, вырезания, Смеляков бесился, злился не только на меня, но и на самого себя, и на весь свет божий! Если бы не моя любовь к Смелякову, если бы не годы, проведенные им в лагерях, я бы, наверное, поссорился с ним. Кроме того, я не сразу, но постепенно начал догадываться, что Смеляков просто служит мне передатчиком чьих-то других замечаний. Однажды он вдруг потребовал, чтобы я полностью снял главу „Нюшка“.

– Нет, – на этот раз твердо сказал я. – Без этой главы поэмы нет.

Тогда он закричал на меня. Затопал ногами:

– Но с этой главой они твою поэму не напечатают! Никогда не напечатают! Ты сам не понимаешь, что ты в ней написал. Это же образ России! Обманутой, всю жизнь унижаемой России, да еще с чужим дитем! Это же страшно читать, какую картину нашей жизни ты разворачиваешь в своей „Нюшке“: „Телефоны везде, телефоны. И гробы, и гробы, и гробы“. Слушай, у меня вся юность прошла в лагерях. Если ты будешь продолжать писать так, ты тоже можешь в конце концов оказаться за решеткой. Пусть хоть у тебя будет то, что недополучил я в юности. Я хочу, чтобы хоть ты был счастлив, чтобы ты ездил по своим дурацким заграницам и пил свое любимое шампанское…

Он судорожно схватил бутылку и выпил прямо из горла. В его бешеных глазах были слезы.

– Нет, Ярослав Васильевич… – сказал я. – „Нюшку“ я не сниму.

<…> После нашего разговора о „Нюшке“ Смеляков поехал в ЦК, потом позвонил мне – уже с дачи.

– Приезжай, но только с поллитрой. С тебя причитается. Отстоял я твою „Нюшку“. Поэма идет в набор.

Я приехал, и мы зверски напились» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 325–326).

В целом же, по словам Е. Евтушенко: «„Братская ГЭС“ не стала серьезным философским обобщением исторических фактов, но зато осталась историческим фактом сама – памятником несбывшихся надежд шестидесятников» (Там же. С. 321).

741

Вот отклик Варлама Шаламова в письме Якову Гродзенскому от 24 мая: «Эренбург вознес до небес Сталина (пусть с отрицательным знаком, но это тоже сталинизм). Эренбург подробно объясняет, что лизал задницу Сталину именно потому, что тот был богом, а не человеком. Это вреднейшая концепция, создающая всех сталинистов, всех Ждановых, Вышинских, Ворошиловых, Молотовых, Маленковых, Щербаковых, Берия и Ежовых. Самое худшее, самое вредное объяснение» (В. Шаламов. Новая книга. С. 699–670).

См. также откликающееся на эту публикацию «Открытое письмо Эрнста Генри писателю Илье Эренбургу» – 30 мая.

742

«Приветственные хлопки минут 10, но потом Надежда Яковлевна поднялась и резко и сухо сказала: „Я не привыкла к овациям – садитесь на место и забудьте обо мне“», – в письме Якову Гродзенскому от 17 мая прибавляет Варлам Шаламов, подчеркивая: «Моим выступлением Надежда Яковлевна была довольна, кажется. Сам вечер собирался с тысячью предосторожностей и хитростей. Дату сменили на более раннюю, но по квартирам звонили, что вечер не состоится. Тех, кто приезжал на вечер без приглашения, встречали у входа студенты, вели к вешалке, лифту, передавая друг другу, доводили до аудитории, которая всякий раз запиралась организатором вечера на ключ. Я с большим интересом, проклиная свою проклятую глухоту, участвовал в этом вечере. Если Степанов выступил от бесстрастной науки, то я был представителем живой жизни» (В. Шаламов. Новая книга. С. 696–697).

743

Н. Я. Мандельштам из зала послала Эренбургу записку: «Эренбургу (лично). Илья Григорьевич! По-моему, такой уровень и такое чтение, как читал этот черный мальчик, в тысячу раз выше, чем могло бы быть в Союзах всех писателей. Скажи мальчику, как он чудно читал. Надя» (цит. по: Б. Фрезинский. Об Илье Эренбурге. С. 605). Выпускник исторического факультета МГУ, Вадим Михайлович Борисов спустя десятилетия станет доверенным лицом А. И. Солженицына в России и (в 1988–1991) заместителем главного редактора журнала «Новый мир».

744

См. 14 августа. Сколько можно судить по воспоминаниям сотрудников Коношской районной газеты «Призыв», секретарь райкома не имел никакого отношения к публикации стихотворения Бродского «Тракторы на рассвете».

745

По мнению Якова Гордина, высказанному в личном письме составителю, «Евгений Александрович глубоко ошибается. Никакого влияния его хитроумная комбинация на судьбу Б<родского> не оказала. Дело решило гораздо позже обращение Сартра. Это прекрасно известно. А Е. А. конструирует миф».

746

См. 17 августа 1963 года.

747

«Если обком запретит ставить пьесу Зорина („Римскую историю“), то он сам уйдет из БДТ», – 27 ноября цитирует в дневнике Александр Гладков слова Товстоногова.

748

См. Аппарат ЦК КПСС и культура. 1965–1972. С. 29–30.

749

По сообщению В. Ганичева, в ту пору работавшего заместителем главного редактора журнала «Молодая гвардия», именно он «подготовил» текст этого обращения (А. Сегень. «Русский писатель не может не быть православным»: Беседа с писателем Валерием Ганичевым. 2014. 1 августа // http://www.pravoslavie.ru/72660.html).

Рассказав в мемуарах о том, что «Корин, правда, не очень жаловал наше патриотическое движение. Кабы чего не вышло, что могло бы испортить его карьеру уважаемого советского художника!», и о том, что Леонов при упоминании его имени предостерегал: «Не слушайте Глазунова, он заведет не туда», – Илья Глазунов добавляет: «Интересный факт: когда мы готовили статью <…> за подписями Корина, Леонова и Коненкова, они ставили подписи с тяжким вздохом. „Деточка, подпиши статью, – убеждала Сергея Тимофеевича его супруга Маргарита Ивановна, – и ребята правильно пишут. И Коненков подписал“» (И. Глазунов. Т. 2. С. 727–728).

750

Актер, игравший в этом спектакле роль Василия Теркина.

751

«Нелепость публичного ответа на письмо, полученное за два с лишним года до этого, – сообщает Гинзбург в декабре в обращении к А. Н. Косыгину, – не смутила сотрудников КГБ, активно помогавших в написании и опубликовании этой статьи» (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 180).

752

Комментарий Павла Литвинова: «Письмо это вызвало большое удивление у друзей Гинзбурга и, по-видимому, послужило источником мучительных переживаний для него самого. Для него очень важна была возможность показать всем, и прежде всего себе самому, что в действительности он не изменился и сохранил верность своим прежним взглядам о необходимости творческой свободы» (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 175).

Более темпераментно отреагировал Владимир Буковский. Как вспоминает Алена Басилова, она «сама отвела Буковского к Алику, причем в процессе состоявшегося напряженного разговора дошло до рукоприкладства»: «Я разнимать бросилась, получалось, что я привела бандита. Но Алик вдруг меня останавливает и говорит: „Не надо, он прав“. Я обиделась на Буковского. Как тебя знакомить с людьми, если ты такой дикий» (Там же).

«Единственным плюсом „Ответа господину Хьюгесу“, – говорит Владимир Орлов, – стало то, что Гинзбургу наконец разрешили поступить на вечернее отделение Историко-архивного института» (Там же).

753

Как указано в биографии О. Рабина, «Эрик Эсторик – сын еврейских эмигрантов из России, перебравшихся в США в 1905 году, получивший докторскую степень по социологии в Нью-Йоркском университете, сделал успешную карьеру в спецслужбах; в частности, он возглавлял британский отдел Разведывательной службы по зарубежному радиовещанию (British Empire Division of the Foreign Broadcast Intelligence Service), теперь официально входящей в структуру ЦРУ <…>

В СССР он впервые побывал в 1960 году в качестве приглашенного гостя Ленинградского отделения Союза художников. Во время этой поездки Э. Эсторик познакомился и с некоторыми художниками-нонконформистами. По причинам, нам до конца неизвестным, в 1960–1964 годах Э. Эсторик побывал в Советском Союзе четырнадцать раз» (А. Эпштейн. С. 68–69).

Поскольку, в свою очередь, Виктор Луи был известен тем, что неоднократно выполнял деликатные поручения КГБ и политического руководства СССР, трудно не предположить, что организация этой экспозиции, равно как и предшествовавшей коллективной выставки «Аспекты современного советского искусства» (08–28.06.1964), была совместной операцией советской и англо-американской спецслужб.

754

«Его репутация была абсолютно чистой, как у первого чекиста Феликса Дзержинского, – пишет Валентин Воробьев. – Появление Виктора Луи в подвалах и бараках означало, что ты отмечен свыше и обеспечен выставкой за границей или публикацией антисоветского романа. Так было с Фаворским в 1962 году. <…> Так было с романами Валерия Тарсиса и Эдуарда Кузнецова, Александра Солженицына и Евгении Гинзбург. За пиратскую деятельность Луи получал валюту, а нелегальные авторы – кукиш!» (В. Воробьев. С. 294–295).

755

К ним, – замечает В. Воробьев, – прибавились «статьи Дженифер Луи (английская супруга В. Л.) в „Ивнинг Ньюс“, слависта Жака Катто в журнале „Сюрвей“, Поля Тореза в „Комба“.

Такой рекламы было достаточно, чтоб образовалась очередь желающих иностранцев и москвичей приобрести творения подпольного светила» (Там же. С. 295).

756

Добровольная народная дружина № 12 института «Гипрошахт».

757

Яков Гордин ставит под сомнение и достоверность этого письма, и то, что оно было написано в 1965, а не в гораздо более поздние годы.

758

В. И. Степаков – в ту пору главный редактор «Известий», зам. заведующего Отделом пропаганды ЦК.

759

О. Хвалебнова – вдова И. Ф. Тевосяна – наркома, а затем министра черной металлургии, послужившего прообразом Онисимова, героя романа А. Ф. Бека. Доказывая, что роман искажает образ Тевосяна, она в борьбу против автора и редакции вовлекла и председателя Совета министров А. Н. Косыгина, и председателя Госплана А. Н. Тихонова, и маршала А. М. Василевского, и других влиятельных лиц. Не без помощи партийных и правительственных сил роман был заблокирован на многие годы.

760

Роман А. А. Бека (первоначальные авторские названия «Онисимов», «Сшибка») дважды набирался, но многократно изымался из очередного номера цензурой как произведение, дающее «искаженную оценку эпохи индустриализации…», «сосредоточенное лишь на отрицательных явлениях того времени» (История советской политической цензуры. М., 1997. С. 558). Опубликован после смерти автора (Бек А. Новое назначение // Знамя, 1986, №№ 10–11). Многолетняя самоотверженная борьба за роман А. Т. отражена в дневниках А. А. Бека (Бек А. Роман в романе // сб. Взгляд: Критика. Полемика. Публикации. М., 1988; Его же. Из дневников 1964–1972 гг. // Соч. Т. 4. М., 1994).

761

И, по словам В. Кононыхиной-Семиной, «началась семилетняя полоса почти полного непечатания: три небольших рассказа в „Новом мире“ и маленькая повесть „Когда мы были счастливы“ в журнале „Кубань“. Ходило такое выражение: «в черных списках». Из издательств и журналов приходили отрицательные ответы, либо уклончивые, вроде того, что в портфеле редакции есть материал на эту же тему, либо ругательные, смысл которых был: Семин – «чуждый», «вредный» писатель произведений, «полных ограниченного субъективизма, стремления охаять народ со своей, мещанской точки зрения». <…> Повесть «Семеро в одном доме» была издана у нас впервые только в год смерти писателя, через тринадцать лет после выхода ее в журнале» (Виталий Семин в воспоминаниях, письмах и литературной критике. С. 33–34).

762

Разрядка А. И. Солженицына.

763

П. К. Романов – начальник Главлита.

764

Том О. Мандельштама в Большой серии «Библиотеки поэта» был издан только в 1973 году.

765

Скаба А. Д. – секретарь ЦК КПСС Украины, член Идеологической комиссии, один из ярых обличителей «порочной линии» «Нового мира».

766

Здесь и далее в цитате курсив А. Солженицына.

767

Правильно: разваливается.

768

«Главное событие: „Театральная повесть“ Булгакова – чудо. <…> Ослепительный талант. Есть гоголевские страницы», – записывает в дневник К. Чуковский (К. Чуковский. Т. 13. С. 417).

769

См. комментарий Натальи Горбаневской: «Сартр же тогда отказался от Нобелевской премии и заявил, что лучше бы ее дали Шолохову. И Шолохову на следующий год дали-таки, как известно. Конечно, советское государство такому бесплатному агенту влияния могло оказать услугу и освободить „этого рыжего“. А можно допустить и другой вариант. Они понимали, что Бродского нужно освободить, и подослали к Сартру своих агентов влияния, которые и стали его тормошить: „Смотрите, что происходит с молодым поэтом в Советском Союзе. Жан-Поль, давай-ка ты возьмись“. Ну и Жан-Поль взялся» (В. Полухина. Бродский глазами современников (1996–2005). С. 244).

770

«Арест Синявского не был неожиданностью ни для нас, ни для него самого», – говорит Игорь Голомшток (И. Голомшток. С. 128).

771

По мнению Нины Воронель, «версия эта слишком пестрит несовместимостями, чтобы можно было в нее поверить» (Н. Воронель. С. 157).

772

Имеется в виду «Повесть о моих друзьях-непоседах» Михаила Алексеева, героями которой стали Николай Грибачев, Сергей В. Смирнов и сам Алексеев. В январском номере 1966 года «Новый мир» откликнулся на эту повесть фельетоном Натальи Ильиной «Сказки брянского леса».

773

«А провал мой в сентябре 1965 был самой большой бедой за 47 лет моей жизни. Я несколько месяцев ощущал его как настоящую физическую незаживающую драму – копьём в грудь, и даже напрокол, и наконечник застрял, не вытащить. И малейшее моё шевеление (воспоминанье той или другой строчки отобранного архива) отдавалось колющей болью. <…> Впечатление остановившихся мировых часов. Мысли о самоубийстве – первый раз в жизни и, надеюсь, последний. (Одно укрепляло: что плёнка-то моя – уже была на Западе! Вся прежняя часть работы не пропадала!)» (А. Солженицын. С. 125–126).

774

Для № 9 журнала была набрана рецензия А. Синявского «Заметки о поэме Евг. Евтушенко „Братская ГЭС“». Ее, как и рецензию Синявского на стихи Е. Долматовского (Новый мир. 1965. № 3), на процессе Синявского и Даниэля приводили как доказательство попыток дискредитации советских поэтов. По настоянию А. Твардовского, вопреки советам некоторых членов редколлегии, рецензия А. Д. Синявского осталась в указателе содержания журнала за 1965 г. (Новый мир, № 12).

775

«Я встречался с Рыбаковым, – говорит в личном сообщении составителю Яков Гордин. – <…> Все его достоинства при нем. Но он был человеком – во всяком случае по моим наблюдениям, высокомерным и любящим поучать. Рыбаков стал учить Б. жизни на свой вполне советский манер. Иосиф этого не выносил. Мне приходилось наблюдать его в подобных ситуациях. Он мог быть очень неприятен. Отсюда и их взаимная неприязнь. Фразу о Вигдоровой, которую Р. приписывает Иосифу, он наверняка в раздражении выдумал сам. Ни при какой погоде Б. не мог сказать ничего столь безвкусного. Не говоря уже, что он никогда не позволил бы себе так отозваться о Вигдоровой. Приехав в Москву прямо из ссылки, он прежде всего поехал на ее могилу».

«Никто не может знать точно, что он чувствовал, но я считаю, что он никогда не забывал женщину, которая стояла за него до самого конца, – свидетельствует и Александра Раскина. – <…>. Есть фотография Бродского, снятая в его ленинградской квартире после возвращения из ссылки. Он снят на фоне книжных полок. И на одной из полок видна фотография Вигдоровой. Андрей Сергеев, посетивший Бродского в Нью-Йорке в 1988 г., говорил мне, что он видел ту же самую фотографию там над его столом. Позже это подтвердил Лев Лосев: „Бродский был глубоко благодарен Фриде Вигдоровой за ее героические усилия, направленные на его спасение. В течение многих лет ее фотография висела на стене над его столом, сначала в России, потом в Америке“.

Читатель может делать свои собственные выводы» (А. Раскина. Фрида Вигдорова и дело Бродского: Мифы и реальность // Ф. Вигдорова).

776

Бродского, – комментирует Е. Евтушенко, – «<…> раздражали те, кто ему помогал, видевшие его когда-то в слабом положении, а иногда ни за что он безапелляционно оскорблял совершенно незнакомых ему людей. С какой шпанистой развязной заносчивостью в интервью Соломону Волкову он огульно называет в первый раз увиденных им сотрудников журнала «Юность», среди которых были в тот вечер такие прекрасные поэты, как Олег Чухонцев, Сережа Дрофенко, Юра Ряшенцев, и скромные, но честные журналисты, пробившие сквозь цензуру дорогу целой новой литературной плеяде, «страшными существами», «падлами и сволочами» (цит. по: В. Комин, В. Прищепа. По ступеням лет. Кн. 2. С. 411).

777

Как рассказывает Е. Евтушенко, «поэзию Есенина долгие годы держали „на отшибе“, в школах ее не преподавали, называя „упадочной“. Почему так неожиданно решили возвеличить Есенина? Да потому, что ни из Василия Федорова, ни из Егора Исаева, ни из Владимира Фирсова, как ни старались критики, не получалось должного противовеса нашему поэтическому поколению. Нашу популярность решили сбить, взвинчивая популярность Есенина. Нас, его непохожих, но все-таки кровных наследников, захотели поссорить с ним» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 298).

778

Печатается не в позднейшей авторской обработке, а по стенограмме из книги: Аппарат ЦК КПСС и культура. 1965–1972. С. 83–85.

779

На этом месте прямая трансляция по Центральному телевидению была прервана под предлогом технических неисправностей.

780

Комментарий Владимира Радзишевского: «На этом месте, как уверяет Альберт Беляев, в ту пору инструктор Отдела культуры ЦК КПСС, Евтушенко перестал читать и ушел с вечера. Но в стенограмме стихотворение продолжено».

И еще из воспоминаний Альберта Беляева: «Павлов побагровел, зал аплодировал. Словом, вышел большой скандал. Московской писательской организации поручили разобрать поведение Евтушенко. Пострадал и Павлов. Суслов сказал, что после такой публичной пощечины его не следует брать на работу в ЦК КПСС» (А. Беляев. «Получили решение ЦК с разрешением на выпуск романа в свет»: Интервью Е. Жирнову // Коммерсантъ-Власть, № 38, 28 сентября 2009).

781

Эту строфу Евтушенко не печатал.

782

Предыдущую и эту строфу автор не печатал.

783

Вот как прокомментировал в своих тетрадях эту новость композитор Георгий Свиридов: «Нобелевская премия Шолохову – политическая акция – оторвать нас от Китая, заставить нас своими телами охранять благополучие и комфорт Европы, заслонить Европу от Китая» (Культура, 01.12.2012).

784

Кроме Ахматовой, еще одним вероятным кандидатом на Нобелевскую премию был в этом году Константин Паустовский. Однако, – как утверждает Вольфганг Казак, – «запланированное вручение Нобелевской премии К. Паустовскому в 1965‐м не состоялось, так как советские власти начали угрожать Швеции экономическими санкциями. И таким образом вместо него был награжден крупный советский литературный функционер М. Шолохов» (В. Казак. С. 235).

785

«Странно, – говорит Михаил Золотоносов, – что после арестов в первой половине сентября зарубежные корреспонденты никак не реагировали больше месяца» (М. Золотоносов. Как с ареста Синявского и Даниэля началось диссидентское движение в СССР и какую роль в этом играл КГБ // Город 812, 25.09.2015).

786

Это, – как сообщил составителю Александр Даниэль, – «Андрей Ремезов, библиограф, приятель Синявского, который, узнав о его аресте, сам пошел в КГБ и сознался, что также переправлял через Синявского и публиковал на Западе свои рассказы под псевдонимом „И. Иванов“. Он не был арестован и к суду не привлекался».

787

Перевод см.: Арестованы 3 писателя // Белая книга по делу А. Синявского и Ю. Даниэля. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1967. С. 9–10).

788

Как замечает Валентина Полухина, «подпись под оригиналом <заявления о приеме> принадлежит явно не Бродскому. Скорее всего, он отказывался обращаться с прошением в Союз писателей и за него расписался Борис Вахтин» (В. Полухина. Эвтерпа и Клио Иосифа Бродского. С. 119).

«Да, – в письме составителю подтверждает Яков Гордин, – заявление в Союз писателей по поводу приема в Проф. группу действительно подписал Вахтин».

789

«Я был единственный солдат, „необученный, но годный“, во всем Союзе писателей, – рассказывает Евтушенко. – <…> Головастиков представил меня к офицерскому званию, но мне его так и не присвоили, а романтичного полковника наказали отставкой» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 299).

790

Первая публикация – в окружной военной газете «Ленинское знамя».

791

«<…> ее КГБ арестовало прямо в школе, где она училась(!)», – свидетельствует Владимир Батшев (В. Батшев. С. 229).

792

В докладной записке Н. Егорычева зафиксирована «группа лиц численностью в 50–60 человек» (цит. по: В. Батшев. С. 238). «Толпа в 50–60 человек», – подтверждает уже своей докладной запиской и первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов (Там же. С. 240).

793

«Задержано 28 человек», – сообщает в ЦК КПСС Н. Егорычев (цит. по: В. Батшев. С. 238).

794

Как рассказывает Ревекка Фрумкина, «поскольку требовалось доказать, что Терц и Аржак – это псевдонимы именно Синявского и Даниэля, нужна была научная экспертиза по атрибуции текстов. Эту экспертизу предложили выполнить академику В. В. Виноградову», который «был виртуозом искусства атрибуции. Но он был еще и директором Института русского языка! <…>

В соответствии с моими понятиями о чести, Виноградов обязан был отказаться. Он согласился. Я выразила свое возмущение Лидии Николаевне Булатовой, которая при Виноградове два срока была председателем месткома. Она была иного мнения: от позиции Виноградова зависела судьба целого института, участь же Синявского и Даниэля решали иные люди. А нужное экспертное заключение Госбезопасность как-нибудь да обеспечит.

Жизнь показала, в какой мере Лидия Николаевна была права» (Р. Фрумкина. С. 131).

795

См. 3 февраля 1966 года.

796

Это же, судя по воспоминаниям Евгения Евтушенко, предлагал и П. Н. Демичев (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 459–460).

797

«Почему-то на протяжении всей нашей жизни в „Новом мире“, – заметил А. Кондратович, – особенно осатанелыми и бессовестными противниками были комсомольские деятели» (А. Кондратович. Новомирский дневник. С. 330).

798

В соответствии с нравами тех лет, этот документ в тот же день был отправлен и секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву с сопроводительным письмом, где сказано: «Попытка товарища Павлова столкнуть лбами комсомольский актив и писателей, объявить наш писательский журнал „Юность“ некомсомольским журналом, сделать писателей козлами отпущения за все недостатки нашей общей работы по воспитанию молодежи кажется мне очень вредной и носящей на себе дурную печать ведомственной запальчивости» (Там же. С. 279).

Просьба Симонова помочь в публикации «Открытого письма» в «Комсомольской правде» или в «Литературной газете», еще раз повторенная им в письме Демичеву от 23 февраля 1966 года, тем не менее, не была поддержана. Не сработал даже аргумент, приведенный Симоновым явно от отчаяния: «Я не понимаю, почему товарищ Павлов может говорить и писать о литературе и писателях вещи, мягко говоря, весьма спорные, а я, писатель, оказываюсь лишенным права выступить в печати с ответом, – со своим мнением по поводу мнения товарища Павлова» (Там же. С. 282).

799

Как говорит Владимир Орлов, письмо, судя по всему, было перехвачено КГБ и по адресу не дошло (или дошло, но было спущено из приемной Косыгина в КГБ для разбирательства). Об этом свидетельствует ответ Гинзбурга на следствии в 1967 году: «Поскольку мое письмо о деле Синявского и Даниэля, направленное мною на имя Председателя Совета Министров СССР, по адресу не поступало, то откуда об этом письме знал сотрудник КГБ, беседовавший со мной в феврале-марте 1966 года? Этого сотрудника звали Владимир Павлович» (В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 180–184).

800

О. Н. Ефремов.

801

Е. А. Евстигнеев стал членом КПСС еще в 1960 году.

802

Именно в этом предисловии В. Каверин впервые упоминает «Мастера и Маргариту», роман, «который, несмотря на всю его сложность, давно пора издать, потому что по своеобычности едва ли найдется ему равный во всей мировой литературе» (с. 7).

803

«Конечно, – 10 октября заносит в дневник Павел Антокольский, – „Процесс“ – это вещь грандиозной силы и грандиозного значения.

Кто посмел взять на себя право не давать мне в руки этой книги в течение стольких лет?

Кто решал судьбу моего развития?

Духовного, нравственного, художественного, общекультурного… какого угодно?..

Чем я хуже француза, англичанина, поляка, чеха, румына?

Почему я должен быть беднее их всех, прочитав только сегодня писателя, прогремевшего во всем мире и на всех языках двадцать или больше лет назад? <…>

Когда всерьез задумываешься об этом, сердце разрывается от негодования, тоски, горя» (П. Антокольский. Дневник. С. 42–43).

804

Вступительная статья, подготовленная Аркадием Белинковым, была отклонена издательством (см. А. Белинков, Н. Белинкова. С. 187).

805

В 1967 году этот фильм отметят Государственной премией РСФСР им. братьев Васильевых.

806

В 1966 году этот фильм будет отмечен призом за лучшую режиссуру на XIX Каннском кинофестивале, а в 1967‐м получит Государственную премию СССР.

807

Награжденный в 1966 году премией Ленинского комсомола, этот фильм в 1967 году будет отмечен еще и Государственной премией СССР.

808

Полную стенограмму передачи см. в книге Б. И. Фирсова «Разномыслие в СССР. 1940–1960‐е годы» (СПб., 2008). С. 462–490.

809

Отдел культуры ЦК КПСС, и. о. заведующего которым после смерти Д. А. Поликарпова стал его заместитель Ю. С. Мелентьев.

810

См. 1 февраля 1966 года.

811

«Ходит слух, – 31 января заносит в дневник Павел Антокольский, – что открытый суд над Синявским уже назначен на 9 февраля и что общественным обвинителем должен выступить А. Г. Дементьев <…>

Так ли это?

Вечером я встретил Твардовского и не решился спросить у него, ибо если это правда, то для него она невыносимый удар: оскорбительный, подлый, да и задуман такой „обвинитель“, как удар по Твардовскому, по „Новому миру“.

Это – грязная провокация.

Конечно, заставить Дементьева выполнить эту функцию могло быть и очень нелегко.

Но, видимо, у тех, кто это сделал, была в руках какая-то карта, и бедный критик, литературовед, заместитель Твардовского по журналу, человек, кажется, честный, прогрессивный (когда-то он же давал блестящую рекомендацию для принятия Синявского в Союз Писателей), бедный Дементьев вынужден был взять на себя такое „партийное поручение“.

Но пока что – все это только слух!

Может быть, он окажется и ложным. Дай бог! Потому что все вокруг с каждым днем становится гаже и мерзее» (П. Антокольский. Дневник. С. 51).

812

11 января Евгений Евтушенко вернулся в Москву из Тбилиси.

813

Как 5 января 2018 года сообщил в Фейсбуке Александр Даниэль, «Юрий Анатольевич Титков (1947 г. р.) и Андрей Васильевич Шорников (тоже 1947 г. р.) были арестованы 13 января 1966, приговорены Мосгорсудом 27 июня того же года по ст. 70 УК РСФСР к году лагеря каждый, каковой год отбыли в Дубравлаге и благополучно освободились в начале 1967. <…> О дальнейшей их судьбе мне ничего неизвестно; но даже год по 70‐й ст., как Вы понимаете, может изрядно испортить биографию».

814

«Почему-то люди, даже из числа моих добрых знакомых, любят Андрея Синявского и не любят Абрама Терца, – спустя десятилетия отозвался Синявский. – И я к этому привык, пускай держу Синявского в подсобниках, в подмалевках у Терца, в виде афиши. Нам всем нужна в жизни скромная и благородная внешность. И если бы нас тогда не повязали вместе – в одном лице, на горячем деле, о чем я до сей поры глубоко сожалею, – мы бы и сожительствовали мирно, никого не тревожа, работая каждый по профессии в своей отрасли, не вылезая на поверхность, укрытые в норе советского безвременья, в глухом полуподвале на Хлебном. И Абрам Терц, наглый, сказочный Абрам Терц, будьте уверены, действовал бы по-тихому, не зарываясь, до скончания дней Синявского, ничем не пороча и не омрачая его заурядную биографию. Он втайне бы наслаждался остротой фабулы, нахал, черпая удовлетворение в одном том уже, что вот он, заправский вор и оторвыш, соседствует по-семейному с честным интеллигентом, склонным к компромиссам, к уединенной и созерцательной жизни, и лишь в виде погашения Бог знает когда и какого комплекса собственной неполноценности взогревшим в душе – этого терпкого злодея по кличке Абрам Терц, кривляку, шута, проходимца по писательскому базару, сказав ему однажды: «Давай-давай! не то я за себя не ручаюсь!..» (А. Синявский. Спокойной ночи. С. 24–25).

815

По сведениям В. Полухиной, это произошло еще в октябре-ноябре 1965 года (В. Полухина. Эвтерпа и Клио Иосифа Бродского. С. 119).

816

«Рецензий было, насколько помню, одиннадцать, – в письме составителю комментирует Яков Гордин. – Издательство никак не могло добиться отрицательной рецензии. Авраменко – это уже было от отчаяния. Совершенно бездарный и отнюдь не авторитетный в Ленинграде субъект. Все остальные были именно что авторитетные, уважаемые. Но дело было не в этом. Скорее всего, за этот год в городских верхах возобладало отрицательное мнение. А Смирнов не решался взять на себя решение, что и понятно».

817

«Прочли в „Новом мире“ „Мертвым не больно“, – 15 мая записывает в дневник Лев Горнунг. – Очень сильное впечатление, все как живые, и за отрезок 3-х дней группа людей в окружении борется за жизнь, мучается и погибает. Война показана в самом обнаженном и неприглядном <виде>. Кто там не был, <…> не может знать, что это такое война» (Л. Горнунг. С. 529–530).

818

Об этой повести написал Ефим Дорош в статье «Иван Африканыч».

Вспоминает Алексей Кондратович: «Когда вдруг в «Севере» появилось его «Привычное дело», мы ахнули от огорчения: как же это миновало нас? Это было единственное произведение, о котором мы жалели, что оно появилось не у нас. У нас появилась даже идея перепечатать эту повесть, поскольку „Север“ журнал малотиражный и неизвестный читателю. Этой идеей загорелись все, кроме А. Т., и меня это удивило: повесть ему тоже очень понравилась. Но он объяснил это вполне убедительно: „Вряд ли нам дадут повесть перепечатать. Но если и дадут, то уж потом наверняка ее разгромят. И этот разгром будет уже как бы на нашей совести. А так повесть может и проскочить“. И она действительно „проскочила“, была встречена критикой в основном благожелательно» (А. Кондратович. Новомирский дневник. С. 163).

819

«На всякий случай, – говорит Варлам Шаламов в „Письме старому другу“, – вот фамилии экспертов: академик Виноградов (председатель), Прохоров, Дымшиц, Костомаров и др.».

820

В. Шаламов прибавляет еще и имя Константина Паустовского к перечню письменно заявивших о своей поддержке обвиняемых.

821

Его письмо опубликовано (Цена метафоры. С. 52–55).

822

«Во время и после суда, – говорит Владимир Войнович, – советские газеты соревновались друг с другом, утверждая, что суд был справедливый. Больше других изощрялся корреспондент „Известий“ Юрий Феофанов, написавший из зала суда несколько репортажей, один из которых назывался „Здесь царит закон“. Автор был из тех журналистов, которые умели лгать особенно ловко, то есть так, что их материалы неопытному читателю могли показаться правдивыми, а аргументы резонными. В 90‐е годы Феофанов перестроился или подстроился под время и стал публиковать статьи в самом деле толковые, потому что юридически был грамотен, да и писать умел» (В. Войнович. С. 462).

823

К. М. Симонов.

824

«<…> пускали туда по пригласительным билетам: их выдавали в партбюро секретарям Союза писателей, а рядовым членам – только особо проверенным и партийным. Еще ползала заполнили люди из КГБ» (Л. Сергеева. С. 316).

825

Как напоминает Владимир Войнович, «на Нюрнбергском процессе он был заместителем главного обвинителя от СССР Романа Руденко. В 1962‐м вел процесс рабочих, участвовавших в расстрелянной войсками демонстрации в Новочеркасске. Сто с лишним человек отправил в лагеря, а несколько признанных зачинщиками по его приговору были казнены. Их реабилитировали только тридцать лет спустя» (В. Войнович. С. 462).

826

По сообщению Александра Даниэля, это интервью, вероятнее всего, было дано в мае 1988 года.

827

«<…> Первым письмом в защиту Синявского и Даниэля, а может быть, и первой ласточкой подобных документов было „Письмо 18“, подписанное В. Аксеновым, А. Гладилиным, Г. Владимовым, В. Войновичем и другими, – подтверждает Андрей Вознесенский. – Стояла под письмом и моя подпись. Конечно, невзгоды авторов этих писем несопоставимы с участью А. Гинзбурга, создавшего „Белую книгу“ о процессе» (А. Вознесенский. Собр. соч. Т. 5. С. 319–320).

828

История, действительно, загадочная, – в письме к составителю подтверждает Михаил Золотоносов, – так как «в составленной А. И. Гинзбургом „Белой книге“ „письма 18-ти“ нет. <…> Вряд ли письмо 18-ти писателей могло пройти мимо внимания Гинзбурга; не исключаю, что оно было написано, подписано и не отправлено». А Владимир Войнович 20 января 2018 года в личной беседе с составителем хроники предположил, что такого письма не существовало вовсе. И уж во всяком случае он, Войнович, его не подписывал. Тем не менее, как сообщил составителю Александр Даниэль, «не думаю, однако, что это фейк; скорее всего, авторы не предполагали свободной циркуляции этого текста, а просто отправили его по адресу и этим ограничились».

829

Самуил Дмитриев заведовал в это время отделом критики в журнале «Знамя».

830

«Оказывается, это он писал письмо о Синявском, – в дневниковой записи от 18 апреля подтверждает Семен Ласкин. – Но не в защиту, а как бы несогласный с ними, но считающий неверным судебное разбирательство. Он писал, что у каждого писателя могут быть минуты творческого кризиса, что Синявского нужно судить судом чести, судом писателей, а иной суд принесет вред государству» (С. Ласкин // Знамя. 2017. № 5. С. 180).

831

Выступивший на процессе как свидетель, искусствовед Игорь Голомшток сказал, что ничего антисоветского в художественных произведениях Синявского и Даниэля нет, но отказался назвать имя человека, давшего ему прочитать эти книги. Голомштоку было вынесено частное определение – привлечение к уголовной ответственности за отказ от дачи показаний. В мае 1966 года его судили и приговорили к 6 месяцам принудительных работ, которые он отбывал в родном Музее изобразительных искусств им. Пушкина, но 20% его зарплаты изымались в пользу государства.

«Гораздо более серьезными, чем судебное наказание, были для меня идеологические санкции, – рассказывает Голомшток. – Моя книга „Эстетическая природа художественных течений в современном зарубежном искусстве“, сданная в 1963 году в издательство „Искусство“, подписанная в печать и уже набранная в типографии, была аннулирована: ее готовый набор был рассыпан. Сборник научных трудов ВНИИТЭ „Техническая эстетика“ № 2 с моей большой статьей об исторических взаимосвязях ремесла, искусства и дизайна был целиком пущен под нож и напечатан вновь уже без моей статьи (кто-то вынес из типографии несколько экземпляров первоначального сборника; один из них хранится у меня). Договоры на книгу об Иерониме Босхе в издательстве „Искусство“ и на альбом картин Сезанна в „Авроре“ были со мной расторгнуты. Во всех газетах, журналах, сборниках, где я печатался, мое имя попало под запрет» (И. Голомшток. С. 141–142).

832

«Сейчас, – говорит А. Д. Сахаров, – я предполагаю, что инициатива нашего письма принадлежала не только Э. Генри, но и его влиятельным друзьям (где – в партийном аппарате, или в КГБ, или еще где – я не знаю» (А. Сахаров. Воспоминания. Т. 1. С. 584).

833

«Его, – сообщает Игорь Шайтанов, – называли „самый правый из самых левых“, то есть, будучи сторонником левого искусства, он держался в советских рамках. Организовал сбор подписей под коллективным письмом, осуждающим Синявского. Из хитрости собственную подпись не поставил, но в „Литературной газете“ ее, конечно, добавили» (Как было и как вспомнилось. С. 114).

В 1991 году В. Н. Турбин в «Литературной газете» опубликовал «Письмо в редакцию», обращаясь к А. Синявскому с просьбой простить его.

834

«В отличие от филологического факультета МГУ, – уточняет Людмила Сергеева, – Институт мировой литературы так публично не опозорился. И там в свой черед прошло сначала заседание партбюро, где беспартийного Синявского поносили как двурушника, к этим голосам присоединилась и влюбленная в Синявского Светлана Аллилуева. А затем было общее собрание в переполненном актовом зале, где Синявского называли предателем и открещивались от него бывшие добрые знакомые, боясь за собственную карьеру. Но не все».

Отметив Георгия Гачева, Андрея Меньшутина и Юрия Буртина, пострадавших за свое мужественное поведение на этих собраниях, Л. Сергеева далее указывает, что «постыдного письма в прессе от ИМЛИ все-таки не появилось. И главная заслуга в этом Галины Андреевны Белой», которая «пришла в комнату, где собирали подписи против Синявского, и сказала уверенно, убедительно и страстно, как она это умела: „Вам всем потом будет стыдно за то, что вы сейчас делаете!“ И люди как-то задумались и тихо разошлись» (Л. Сергеева. С. 331–332).

835

«Пришел Воронков, – цитируем дневниковую запись А. Кондратовича от 18 февраля. – Мы оставили их вдвоем. Был крик. Воронков уговаривал А. Т. поставить подпись под письмом секретариата ССП, разумеется, приветствующую приговор Синявскому и Даниэлю. А. Т. категорически отказался. „Пусть знают, что есть хоть кто-то, кто отказался“. Воронков умолял, уговаривал, даже сказал, что наверху, может быть, еще и не примут текст. Он говорил это в 6 вечера, когда „Литературка“ уже печаталась. Комедия!» (А. Кондратович. Новомирский дневник. С. 23).

836

«А о том, что автором „Письма старому другу“ был Варлам Тихонович Шаламов, окончательно я узнал, когда уже вышел из лагеря.

Мне сказал об этом Леонид Ефимович Пинский, известный профессор-литературовед, в доме которого и собирался кружок старых зэков – тех людей, благодаря которым появилась „Белая книга по делу Синявского и Даниэля“» (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 198).

837

Неужели член Президиума ЦК КПСС Д. С. Полянский?

838

Джон Голлан – секретарь компартии Великобритании, Луи Арагон – член ЦК компартии Франции высказали протест против приговора писателям, призвав власти к его пересмотру.

839

«Записку, – прибавляет еще одну подробность Войнович в автобиографической книге „Автопортрет“, – прочел Михалков. Всплеснул руками:

– Какие поруки? – И прибавил: – Слава богу, у нас есть КГБ, охраняющее нас от таких писателей» (Войнович. С. 463).

840

К. М. Симонов.

841

В газетной публикации подписи К. Симонова и А. Суркова под открытым письмом секретариата правления СП СССР в поддержку приговора А. Синявскому и Ю. Даниэлю, однако же, стоят. См. 19 февраля.

842

Екатерина Лившиц добавляет к этому списку академика М. Алексеева и поэта Н. Рыленкова (Е. Лившиц. С. 138).

843

Зинаида Николаевна умерла 21 июня того же года.

844

См. 14 февраля 1966 года.

845

Из лиц, названных в этом документе, свои подписи под «Письмом 13-ти» (см. 25 марта) поставили С. Смирнов и И. Эренбург. Подписей Д. Шостаковича, Е. Евтушенко, С. Коненкова, С. Образцова и, разумеется, М. Шолохова и К. Федина там нет.

846

Александр Гинзбург в «Белой книге» условно датирует этот документ 29 марта – 8 апреля, то есть днями проведения XXIII съезда КПСС, Президиум которого был одним из адресатов письма. Крайней границей, впрочем, можно смело поставить 2 апреля – день, когда Шолохов, выступая на съезде, на это письмо откликнулся, заявив, что ему «вдвойне стыдно» за тех, кто вступился за осужденных писателей.

847

Известно также под названием «Письмо 63‐х», поскольку будто бы один из литераторов, поставивших свою подпись, позднее отозвал ее. Первая публикация письма – в мюнхенском журнале «Грани» (1966, № 62).

848

«Письмо, – рассказывает Раиса Орлова, – составила Виктория Швейцер. Она и Сара Бабенышева собрали большую часть подписей. Я к ним присоединилась» (Р. Орлова, Л. Копелев. Мы жили в Москве. С. 202). Как сообщил составителю Александр Гинзбург, «одним из основных моторов в сборе подписей (если не одним из авторов текста) была Нея Марковна Зоркая».

849

А. Д. Сахаров в «Воспоминаниях» указывает, что несколькими неделями ранее Колмогоров отказался от его предложения подписать «Письмо 25-ти», сославшись «на то, что ему часто приходится иметь дело с участниками войны, с военными, с генералами, а они все боготворят Сталина за его роль в войне» (А. Сахаров. Воспоминания. Т. 1. С. 584).

850

Комментарий А. Твардовского: «Неизбранием и Кочетова была проявлена политика срезывания наиболее острых углов, да и приравнения меня не более как к противоположной крайности, – всего и цены-то!» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 441).

851

«После выступления Шолохова на съезде писателей, – 10 марта 1968 года записал в дневник Александр Гладков, – почтовое отделение в Вешенской было завалено посылками в его адрес с томами его сочинений, которые отсылали ему. Дали указание подобные посылки задерживать в Ростове, но и там образовались залежи. По особому секретному циркуляру, эти посылки стали вскрывать и книги передавать в библиотеки» (Звезда. 2015. № 1. С. 168).

852

Ведя постоянный мониторинг писательских настроений, КГБ СССР 4 апреля подготовил докладную записку, где, в частности, сказано, что «некоторые творческие работники отрицательно восприняли критику в адрес очернителей советской действительности и, в частности, выступление тов. Шолохова. Пытаются толковать его речь как якобы намечающуюся линию партии, направленную на ограничение свободы творчества.

Писатель Дар (Ленинград): „После XXIII съезда наступит период закручивания винтов и могут начаться репрессии“.

Писатель Смирнов С. С. (Москва): „К сожалению, съезд ничего не меняет. Опять все та же линия, опять нас учат, как надо писать, все нас учат!“

Писатель В. Аксенов: „Как писатель Аксенов, я для Аксенова хорошего не жду. Радует, что нет возврата к прошлому. Печалит, что много оговорок, много „но“, когда говорят об искусстве. <…>

Речь Шолохова – настоящее черносотенное выступление, написанное по заданию сверху. <…>

Определенная часть творческой интеллигенции, особенно некоторые авторитеты в области литературы, такие как Твардовский, Катаев, Симонов, Паустовский, заняли выжидательную позицию и свое мнение о работе съезда высказывают неохотно“» (цит. по: Р. Романова. Александр Твардовский. С. 654–655).

853

У Твардовского, по его признанию, возникло «благотворное чувство свободы от чего-то, что отвалилось от меня вместе с отрешением меня от „рук[оводящих] органов“, и т. п. Свобода и чувство незаслуженной, несправедливой обиды, которая куда легче справедливой, – она даже по своему сладка и, во всяком случае, на время она – защита от множества тягостнейших притязаний к тебе. Но сильно привыкать к этой сласти, конечно, не следует» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 468–469).

854

Речь идет об Открытом письме Михаилу Шолохову. См.: 25 мая 1966.

855

Эта кандидатура победила также выдвигавшийся на премию фильм М. Ромма «Обыкновенный фашизм» с перевесом всего в один голос. Стоит внимания, что ни С. Самсонов, постановщик фильма «Председатель», ни Ю. Нагибин, автор сценария, Ленинской премией отмечены не были.

856

Попытки цензуры не пропустить в печать «ущербную по идейному содержанию повесть Н. Дубова „Беглец“, в которой в искаженном виде рисуется советская действительность» (Вопросы литературы. 1998. № 5), в данном случае не увенчались успехом.

857

«Я послала в „Правду“, „Известия“, „ЛитГазету“, „ЛитРоссию“, „Молот“, три правления Союза Писателей и т. д.» (Л. Чуковская. Дневник – большое подспорье… С. 183).

858

Первая публикация – «Грани». 1966. № 62.

859

«Все 63 члена СП, подписавшие письмо о помиловании, получили из Союза нечто вроде выговора. И К. И. (Я ему не показала пока)», – 10 июня подтверждает в своем дневнике Л. Чуковская (Л. Чуковская. Дневник – большое подспорье… С. 184).

860

«У Толи Жигулина, – рассказывает в дневнике Дмитрий Голубков, – выбросили в ж. „Мол<одая.> гва<рдия>“ цикл стихов – Чалмаев сказал: „Ты же подписал письмо – брать Синявского и Даниэля на поруки, а нынче съезд ВЛКСМ, тов. Павлов может назвать твою фамилию“. Он распустился – пьет, курит, красный, опухший. Слаб оказался. Сломали его» (Д. Голубков. С. 369).

861

«Насколько я знаю, – сообщил составителю Александр Даниэль, – сборник материалов по делу Синявского и Даниэля, готовившийся Политиздатом, так и не был выпущен. Мы о его подготовке глухо слышали еще тогда, но макета не видели, хоть он, по утверждению Семичастного, и ходил по рукам».

862

Повесть «Святой колодец», в 1965 году действительно отклоненная журналом «Москва», к этому времени была уже напечатана в майском номере «Нового мира» за 1966 год.

863

Роман «Смерч», рассказывающий о пребывании Г. Серебряковой в сталинском лагере, был опубликован в 1967 году на польском языке в Париже, что вызвало официальный протест писательницы. А на русском языке он впервые появился только в 1989 году.

864

Курсив А. Солженицына.

865

«В студенческом общежитии Иосифа приятно обрадовала реакция на его стихи ребят-технарей» (Л. Сергеева. С. 173).

866

«Говорят, он плакал над этим письмом. О потерянной детской вере? о потерянной дружбе? о потерянной повести, которая теперь попадет в руки редакторов-гангстеров?» (А. Солженицын. С. 156).

867

На публикацию отозвался Лев Гольдинов статьей под выразительным заглавием «Вопреки жизненной правде» («Советская Абхазия», 18 ноября 1966 года). Редакция «Нового мира» вступилась за своего автора, опубликовав «Письмо в редакцию» народного судьи М. М. Шамба, которого возмутил «злобный характер критики», и письмо группы абхазских читателей в защиту повести Ф. Искандера (Новый мир. 1966. № 12).

868

Это не совсем точно. К тому времени А. Д. Сахаров уже подписал «Письмо 25-ти» о недопустимости частичной или косвенной реабилитации Сталина. См. 14 февраля.

869

В справке Главлита утверждается, что «основываясь на субъективных впечатлениях», Симонов ошибочно трактует причины наших отступлений в первые месяцы войны, связывая их с репрессиями 1937 г. Признается недопустимым и то, что, «говоря о злоупотреблении властью и ответственности Сталина за войну и ее жертвы», К. Симонов поднимает вопросы «об ответственности общества, когда оно по ходу своей истории вручает слишком обширную власть в руки одного человека» (История советской политической цензуры. М., 1997. С. 558–559).

870

«…ликвидация тиража – второй случай за 41 г. – первый в 26 г. „Свет непогашенной луны“», – 10 декабря занес в дневник А. Твардовский (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 514).

871

«Значит, я это сделал, – рассказывает Александр Гинзбург в посвященном ему фильме. – Вера Лашкова это дело пару раз перепечатала. Оказалось у меня в руках штук десять этих так называемых „Белых книг“. Поставил я на них свое имя как составитель, добавил свой адрес, у меня, кстати, и на „Синтаксисе“ был мой адрес, мое имя. Нате, берите. И пошел прямо в приемную КГБ на Кузнецкий мост. Прихожу, сижу в очереди. Вызывают. Кладу на стол (я, правда, из десяти экземпляров выбрал для них самый плохой). Вот, говорю, вы посадили двух писателей, я сделал книжку об этом. Я хочу, чтобы вы их выпустили, а иначе мне придется эту книжку печатать. „Выйдите и подождите!“ Выхожу, смотрю: мимо меня шмыгают знакомые рожи – одна за другой. Когда они убедились, что я действительно Гинзбург, меня опять позвали и еще часок припугивали: „Вы же понимаете, может ведь и кирпич на голову упасть…“ Я говорю: „Чего мне волноваться – вы волнуйтесь. Меня теперь, даже если нечаянно ветер сдует – вы будете виноваты“. И на этом мы расстались» (В. Орлов. Александр Гинзбург: русский роман // Волга. 2017. № 7–8).

872

А. Твардовский избирался депутатом Верховного Совета РСФСР в 1946–1954, 1958–1966 гг. В 1966 г. в кандидаты в депутаты властями не выдвигался.

873

В. Г. Клочков.

874

Так в стенограмме.

875

«Сегодня мне прочитали стенограмму Вашей замечательной, исторической речи. Как благородно и как талантливо. Крепко жму Вашу руку – обнимаю Вас. Эта речь – для меня событие», – написал Корней Чуковский Каверину (К. Чуковский. С. 608).

876

Как вспоминает Вулис, Симонов сказал ему: «Комиссия просит написать предисловие меня – вроде бы я подходящая пожарная команда. <…> А что, если так: в начале мое вступительное слово, в конце – ваш комментарий?» (цит. по: М. Чудакова. С. 89).

877

Диана Тевекелян, заведовавшая тогда в редакции отделом прозы, «эту странную последовательность: одиннадцатый номер за один год и первый номер за следующий <…> объяснила разразившимся наверху скандалом, задержавшим публикацию второй половины романа.

Мне же, – комментирует Алексей Симонов, – помнится, что так и было задумано с самого начала: одиннадцатый номер расхватают мигом, и все бросятся подписываться на „Москву“, чтобы не пропустить вторую книжку, объявленную в первый номер следующего года» (А. Симонов. С. 153).

878

Это стихотворение, написанное в ссылке в декабре 1964 года, при жизни Бродского никогда не печаталось. «Видимо, – 23 февраля 2001 года указывает Лев Лосев в докладе на коллоквиуме „Иосиф Бродский и циркуляция поэзии“ в Стэнфордском университете, – Бродский забраковал это стихотворение, скорее всего, по причинам эстетическим, как и многие другие слишком риторические стихи раннего периода». Тем не менее в кругу близких к поэту людей оно было известно, хотя оценивалось совершенно противоположным образом. Так, Андрей Сергеев интерпретирует это стихотворение как «паровозик» – так на жаргоне литераторов советского периода назывались политически правильные стихи, написанные специально, чтобы протащить в печать другие, политически не столь правильные, но действительно дорогие автору: «В Ленинграде образуется какой-то альманах, то ли день поэзии, то ли еще что-то. Иосифа приглашают, только, конечно, надо бросить кость. В ссылке Иосиф написал послушное стихотворение „Народ“, которое, кажется, было напечатано в местной многотиражке <на самом деле стихотворение не печаталось>. В стихотворении не было ничего неприличного, но сказать, что это – стихотворение Иосифа, что оно выражает его существенные мысли и чувства – нет, это стихи на случай. И вот Иосиф, поддавшись, выбирает стихи нейтральные – хотя эстетически нейтральных стихов по отношению к … – у него не было. Вот он берет какие-то стихи, более или менее проходимые, и предваряет их стихотворением „Народ“» (А. Сергеев. Omnibus. С. 444). Тогда как Анна Ахматова после встречи с Бродским 11 сентября 1965 года заметила: «Мне он прочел „Гимн Народу“. Или я ничего не понимаю, или это гениально как стихи, а в смысле пути нравственного это то, о чем говорит Достоевский в „Мертвом доме“: ни тени озлобления или высокомерия, бояться которых велит Ф<едор> М<ихайлович>».

Впрочем, по мнению Анатолия Наймана, и эти слова Ахматовой следует истолковывать применительно к задаче написать стихи заведомо «проходимые», отвечающие ожиданиям советских редакторов: «Что касается ее оценки стихотворения, написанного им в ссылке в ответ на призыв властей сочинить что-нибудь патриотическое <…> то тут требуется разъяснение. Оценка: „Или это гениально, или я ничего не понимаю в поэзии“, – высказанная вслух, когда я привез ей эти стихи, и занесенная в дневник, относится, вероятнее всего, к тому, что Бродский без большого труда блестяще сделал то, чего власть в свое время ждала от нее и что у нее не только совершенно не получилось, а вышло чуть ли не издевкой – так вымученно и беспомощно выглядел ее цикл „Слава миру“. Недаром дальше в дневнике идет упоминание о сыне, ради которого все и предпринималось. Другими словами, ее фразу можно интерпретировать так: „Я, как вам известно, в поэзии понимаю – так вот, я утверждаю, что поэт должен уметь делать в стихах все, в том числе и на заказ, и Бродский сделал это гениально“» (А. Найман. Рассказы о. С. 251).

Комментируя эти высказывания, Яков Гордин в личном письме составителю замечает: «В этом случае Сергеев абсолютно не прав. Стихи отнюдь не „послушные“. И ни в какой многотиражке они не печатались. Никаким „паровозом“ эти стихи не были и быть не могли. Они были написаны в деревне, когда о книге и речи не было. Толя Найман более чем неправ. Это типичный злой Толин пассаж – слова Ахматовой он толкует более чем произвольно. Иосиф был не в состоянии по природе своей сочинить конъюнктурный текст. <…> Это совершенно искренние для того момента стихи, истоки которых в традиционном русском интеллигентском „народолюбии“. Это явное влияние Ахматовой, которая была этого отнюдь не чужда и гордилась своей родственницей народоволкой. Отсюда и ее восхищение этими стихами. А не публиковал их Иосиф, потому что понимал, как это может быть истолковано. В его текстах разного рода подобный мотив встречается не раз. Кроме того, он просто был благодарен своим деревенским согражданам, он им сочувствовал и хотел сказать об этом. Вообще его отношение к России – история очень непростая. „Бросил страну, что меня вскормила…“ Он был своеобразным патриотом. Чаадаевского типа».

879

На дебют В. Распутина откликнулся Владимир Турбин: «Хорошая это книжка – „Край возле самого неба“. И мало сказать, что хорошая, – создана она молодым мастером, который с первого же своего шага в литературе оказался вправе главенствовать в избранной им художественной зоне – там, где искренне любят естественное, первоосновное, рвутся к нему и рассказывают о нем в меру таланта убедительно, но всегда любовно и всегда радостно».

880

Начальник Главлита П. Романов, не имея претензий к содержанию книги, 14 декабря доложил в ЦК КПСС, что «стихотворениям предпослано антисоветское предисловие некого Нестерова, в котором их автор объявляется „символом борьбы против коммунистического строя“» (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1965–1972. С. 289).

А. Вознесенский в письме секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву от 8 января 1967 года назвал издателя книги А. Флегона «вором, шантажистом, провокатором плюс клеветником» и заявил, что «ничего, кроме омерзения и возмущения, фальсификация Флегона не вызывает» (Там же. С. 290–291).

881

Демонстрировавшийся вне конкурса фильм отмечен призом ФИПРЕССИ на Международном кинофестивале в Каннах 1969 года.

882

«Очень неровный фильм, – 30 июля 1968 года пишет Тамара Хмельницкая Глебу Семенову, – иногда мелодраматичный, мишурный, парадный, многозначительный, олеографичный – но это накипь, легко снимаемая. А главное в нем – огромная сила трагизма.

<…> по экрану ходит женщина великой скорби и одновременно жизнелюбия, обаятельного задора и почти отрешенной святости. И совсем естественно лицо превращается в лик, и современница в блокадных валенках и закопченном платке до глаз – в великомученицу и святую, в богоматерь на старых фресках. <…> Фильм на редкость не ординарный и ассоциативно гибкий. При всей негармоничности и диспропорциональности его в фильме больше свободы и меньше назидательной позы, чем в тексте Берггольц» (Г. Семенов, Т. Хмельницкая. С. 432–433).

883

Выпущен на экран в 1987 году.

884

Дневниковая запись Раисы Орловой от 3 октября: «Анна Зегерс и Генрих Белль смотрят „Скверный анекдот“. Фильм страшный, мурашки по коже. Здесь и Кафка, и лагеря, и пострашней Кафки. Моя первая фраза – очень хочется повеситься. Белль: „Мне не хватает сострадания. У Достоевского менее жестоко, чем у вас. Очень талантливо, последовательно. Но вы оставляете герою ничего, буквально ничего. Он даже не мужчина. Это слишком. Кроме того, кино еще добавляет, у него особая сила воздействия. Сильнее слова“. Позже говорит, что в кадре не хватает пространства, тесно. Нам тревожно: „Я не слишком их критиковал?“

– Я дал бы вам право инсценировать любую из моих вещей. У нас в стране нет таких людей. Сочетание духовного накала, открытости, большого таланта» (Р. Орлова // Знамя. 2018. № 9. С. 169).

Фильм выпущен на экран в 1987 году.

885

«Воронков, – в дневниковой записи от 5 января вспоминает А. Твардовский, – понудил Кондратовича подписать приказ об увольнении Д<ементьева> и З<акса> (а я в это время был на даче и «не в порядке», хотя ничего бы не изменилось, будь я и там и в порядке)» (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1967–1970. С. 8).

886

А. А. Беляев – заведующий сектором художественной литературы Отдела культуры ЦК КПСС, А. М. Галанов – инструктор этого Отдела, курировавший «Новый мир».

887

Первая часть романа «Юность в Железнодольске» была после цензурных сокращений и правки опубликована в «Новом мире» (1968, №№ 11–12).

888

Роман «Белый свет» после переработки был в журнале «Октябрь» все-таки опубликован, хотя, действительно, удостоился пассажа в докладной записке начальника Главлита П. Романова в ЦК КПСС от 17 января, где отмечено, что у Бабаевского «главным действующим лицом изображен первый секретарь обкома партии на Кубани Холмов, которого неограниченная власть, материальные привилегии превращают в деятеля, которому присущи бюрократизм, высокомерие и чванливость» (цит. по: В. Огрызко. Советский литературный генералитет. С. 186).

889

Вспоминает Павел Литвинов: «Я совершенно случайно пришел со своей знакомой в квартиру Алика прямо во время этого обыска. Это был первый обыск, на котором я присутствовал в своей жизни. Нас не выпускали, и мы просидели там целый вечер, допоздна. Алика тогда не арестовали, арестовали Юру Галанскова, которого я знал меньше. И после этих дней я уже знал, что судьба моя решена. Я связан с этими людьми, я буду их защищать. После этого вечера Алик сказал: давай я возьму тебя с собой. Мы поехали в поздний час и приехали к Ларисе Иосифовне Богораз. Там был Толя Марченко. С Ларисой у нас сразу возникла большая дружба. И это все произошло в те короткие дни. Таково было свойство Алика – с улыбкой, легко, без нажима он связывал людей вместе. Так было и в лагере, и везде» (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 202).

890

По всей видимости, М. П. Светличный, в ту пору начальник УКГБ по Москве и Московской области.

891

«В повести, – вспоминает Войнович, – я описал правдиво, но стараясь избегать политических и социальных подтекстов, себя примерно таким, каким я был в восемнадцать лет, без поправки на себя более взрослого и критически воспринимавшего советскую жизнь. Сознательно не вплел в повесть никакого активного сюжета. Просто два шалопая призывного возраста работают на заводе, ухаживают за девушками, оба готовятся в армию. И ничего не происходит. <…> В „Новом мире“ прочли. Твардовский созвал редколлегию. Ася, Сац, Герасимов и Дементьев меня защищали, Твардовский, Лакшин, Кондратович и Закс были против. Твардовский говорил резко и язвительно, что повесть пустая и даже лакировочная, рассчитана на то, чтобы на пустом месте смешить, можно еще сказать (с сарказмом), „веселая повесть“. <…> И дальше: „Поскольку единого мнения нет, поставим на голосование. Кто за? Кто против? Голоса разделились поровну. Поскольку я главный редактор, мой голос засчитывается за два – повесть не принимаем“. <…>

Я сам считал свою повесть для „Нового мира“ слишком неострой и бесконфликтной и не думал настаивать на ее публикации. Но позвонил Александр Григорьевич Дементьев, пригласил к себе, сказал, что повесть ему понравилась, но ее надо сделать поострее.

Вняв его совету, я написал сцену избиения героя хулиганами и его лучшим другом Толиком, которого хулиганы заставили это делать.

В этом варианте Дементьеву удалось „протолкнуть“ „Двух товарищей“ в „Новом мире“, преодолев Кондратовича и убедив Твардовского, что автор над текстом поработал. Повесть так же, как мои предыдущие вещи, имела большой, однозначный, даже не совсем ожидавшийся мною успех. В данном случае даже двойной успех, потому что понравилась начальству и не разочаровала читателей (В. Войнович. С. 457–459).

892

Николай Тихонов был отмечен этой наградой еще 2 декабря 1966 года – по случаю своего 70-летия.

893

Согласно этому же приказу главным режиссером в Ленком назначен Владимир Монахов.

894

Неточно: после ухода Андрея Гончарова в 1966 году должность главного режиссера была действительно вакантной, но Эфроса взяли в театр не главным, а очередным режиссером. См. 9 марта.

895

Рассказ А. Макарова «Дома» («Новый мир». 1966. № 8). Его как «беспросветную картину жизни» в российской глубинке критиковали В. Озеров, Н. Грибачев, Л. Новиченко и др. Соглашаясь, что рассказ реалистичен, критикующие требовали отразить «поступательное движение вперед».

896

Письмо опубликовано в книгах «Кремлевский самосуд: Секретные документы Политбюро о писателе А. Солженицыне» (М., 1994), «Слово пробивает себе дорогу» (М., 1998) и многих других изданиях.

897

Запись в дневнике Александра Гладкова от 8 мая: «Начал вечером и пол-ночи и потом все утро читал „Траву забвения“ В. Катаева в № 3 „Нового мира“. Это написано отлично и, как это ни называй – мемуары или роман – это превосходная проза. Все это очень „катаевское“, т. е. пластика внешнего превалирует над „духовностью“, изобразительность над интеллектом. Он десятки лет писал левой ногой, цинично и расчетливо, но и это не могло затушить его талант, хотя конечно задержало его внутренний рост и, если задумаешься – о чем катаевское произведение? – то ответить трудно». И снова, уже 9 мая: «Все думаю о „Траве забвения“. Вот, не вспоминает же Катаев, как писал романы на сталинскую премию, как подличал и вертелся. Из всей жизни – единственно ценным оказываются воспоминания о Бунине и Маяковском – воспоминания по существу трагические. Словно жизнь кончилась на рубеже от 20 к 30 годам. А пятилетки, перековки, а сталинская конституция – где это все? Ничего нет, пустота… Это своего рода приговор эпохе и собственной жизни. Но все же – будем справедливы! – писатель сохранил и свое холодное, блестящее мастерство и особого рода совесть» (А. Гладков // Новый мир. 2015. № 5).

898

По воспоминаниям А. Пирожковой, «произошло это так. Я пришла в издательство „Художественная литература“ к редактору сборника Бабеля „Избранное“, чтобы забрать из представленной туда рукописи все то, что редакция не взяла в сборник. И когда я уже собиралась уходить, ко мне подошел молодой человек волевой наружности и робко спросил, не соглашусь ли дать что-нибудь в безгонорарный номер „Звезды Востока“, издаваемый в пользу пострадавших от землетрясения в Ташкенте. Я сказала: „Берите все что хотите, из того, что не взяли в сборник“. И он с живостью схватил все. Мне было смешно, потому что я решила: прочтет и ничего не возьмет. И вдруг оказалось, что опубликовали все, что он взял» (А. Пирожкова. С. 512).

899

Выдвинутый на Ленинскую премию Кара Караев, которого «прочили на должность главного национального азербайджанского композитора», в 1965 году неожиданно написал третью симфонию в додекафонической технике. И вот, – как рассказывает Рудольф Баршай, – после ее исполнения Московским камерным оркестром «наступила гробовая тишина. Через некоторое время Фурцева сказала самым нежным из своих голосов – а она была отличная актриса: „Кара Абульфазович, дорогой мой друг, пожалуйста, вернитесь к нам. Вы писали прежде такие прекрасные вещи. Зачем так далеко ушли? Зачем погрузились в эту проклятую западную додекафонию? Не оставляйте нас, дорогой“. Кара Караев был смущен, все растеряны, молча разошлись. Не дать ему Ленинскую премию было нельзя, наверху строго следили, чтобы премия по-братски делилась между братскими народами. И Кара Караеву вручили Ленинскую премию за балет, написанный десять лет тому назад», т. е. в 1958 году (Нота. С. 219–220).

900

«Съезд получил, как признал на Секретариате ССП (22 сентября 1967 г.) Воронков, около пятисот писем. Были ли среди них осуждавшие Солженицына? Возможно. Но были обогатившие самиздат, принадлежавшие перу В. Конецкого, Г. Владимова, В. Сосноры» (В. Каверин. Эпилог. С. 413–414).

901

Предполагавшееся выступление Леонида Леонова на съезде не состоялось. «В разговоре со мной, – вспоминает ответственный работник ЦК КПСС Альберт Беляев, – он сетовал и на новые политические условия, и на свое материальное положение. Говорил, что на литераторов денег жалко, а сколько миллионов долларов Корее дали? А эфиопскому королю Хайле Селассие за что пятьсот миллионов долларов отвалили? А за труд писателя платят гроши. Вот, говорил, недавно ввели новое авторское право. А нас даже и не спросили, чего и как надо было менять и улучшать. У нас платят одинаково и Кассилю, который левой ногой в год по книге выдает, и мне, Леонову. А я не могу халтурить. Я пишу долго и трудно, оттачиваю каждую фразу. Я писатель с мировым именем, так вы хоть подороже нас продавайте, дифференцируйте. А то и Кассилю и Леонову одинаково платите за печатный лист» (Коммерсантъ-Власть, 28 сентября 2009 года).

902

Кетлинская, выступая, назвала запретное имя Солженицына, вызвав аплодисменты зала. В президиуме аплодировал только Твардовский.

903

Называя это обращение «письмом 84‐х», А. Солженицын говорит, что в нем «было мало неожиданных фамилий, об этих – и так известно, что они из фронды. Но совсем неожиданна была телеграмма Валентина Катаева (показалось на миг и ему, что происходит необратимый сдвиг?), пущенное в Самиздат письмо Павла Антокольского Демичеву – хотя всё ещё в рамках партийной терминологии, но с пробивами честного сердца, и письмо Сергея Антонова съезду с резким упором против цензуры (но прозорливо поправлял меня уже тогда, что цензура нравственная не подлежит упразднению). А венчало всех доблестное безоглядное письмо Георгия Владимова, ещё дальше меня шагнувшего – в гимне Самиздату» (А. Солженицын. С. 176).

Заслуживает внимания и запись Александра Гладкова в дневнике от 23 мая: «Письмо в поддержание гласного обсуждения заявления Солженицына. Уже 40 подписей: Паустовский, Каверин, Аксенов, Бакланов, Солоухин и др. Отказались подписать Шагинян и Яшин и еще кое-кто. Я не вижу в этом прока и подписал пожалуй из малодушного нежелания ссориться с обществом» (А. Гладков // Новый мир. 2015. № 5).

И еще две записи в дневнике Гладкова. 25 мая: «Как я уговорил Трифонова и Ваншенкина подписать письмо. Уже собрано около 70 подписей, главным образом людей порядочных разных рангов и калибров. Отказались подписать некоторые: Кассиль, Лакшин, Старцев, несмотря на вегетерьянский текст. Сегодня утром письмо должно быть передано Тендряковым в президиум съезда. <…>

Вокруг этого суетились Ф. Искандер, Боря <возможно, Борис Можаев или Борис Балтер>, Сарнов, Лева <возможно, Лев Копелев>, Инна Борисова, А. Берзер, Т. Литвинова и еще какой-то Юра <кинооператор Юрий Штейн>, близкий друг Солженицына. А вокруг них другие. Что ни говори – это лучшая часть московской писательской организации, и ее вдруг вспыхнувшая в этом деле энергия – прообраз того, чем могла бы быть не регламентируемая бюрократией литераторская общественность.

На съезде, как говорят, пустой зал и оживление в кулуарах и у киосков. <…> Все в кулуарах говорят о письме Солженицына. <…>

Из письма конечно толку не будет, но оно важно как свидетельство подлинных настроений писателей.

Солженицына наверху ненавидят и уже только поэтому оно вызовет гнев…».

26 мая: «<…> Сегодня утром Тендряков передал письмо (собравшее уже около 80 подписей: последним подписал Слуцкий) в президиум. Отказались подписать кроме Шагинян и М. Галлай, еще Алигер, Л. Зорин, А. Штейн, М. Бременер и другие, но немногие».

904

К этому перечню текстов, вошедших в книгу «Слово пробивает себе дорогу», необходимо прибавить письмо В. Аксенова.

«Послал свое письмо и я», – в мемуарном эссе «Хамящие хамелеоны» сообщает А. Вознесенский. Однако никаких следов этого письма обнаружить пока не удалось.

Под большим вопросом и существование аналогичного письма И. Бродского, о котором упоминает В. Полухина в «Хронологии жизни и творчества И. А. Бродского».

905

«Вечер Высоцкого прошел замечательно, – подтверждает Валерий Золотухин. – Народу битком, стояли даже в проходах…» (В. Золотухин. Знаю только я. С. 32).

906

«Андрей Рублев представлен в фильме как современный мечущийся неврастеник, не видящий пути, путающийся в исканиях, тогда как он создал самые гармоничные, пронизанные духовным светом произведения… Создается впечатление, что авторы фильма ненавидят не только русскую историю, но и саму русскую землю, где идут дожди, где всегда грязь и слякоть… Словом, этот фильм глубоко антиисторичен и антипатриотичен», – заметил Илья Глазунов (Советский экран. 1984. № 22. С. 18–19). Перемонтированная и сокращенная версия фильма вышла в ограниченный прокат только в 1971 году. По-настоящему широкая премьера восстановленного фильма состоялась только в 1987 году.

907

«Первому это свое письмо я дал почитать Василию Аксенову.

Письмо пошло гулять по Москве самиздатом, впоследствии к нему приплюсовалась стенограмма речи высокопоставленного лица, которое заявило, что если подобное повторится, „Вознесенского сотрем в порошок“. Один за западных корреспондентов вывез письмо. Письмо перепечатали на первых полосах „Монд“, „Нью-Йорк таймс“ и другие газеты» (А. Вознесенский. Собр. соч. Т. 5. С. 321).

908

На самом деле через неделю, т. е. 7 июля (см. ниже комментарий В. Эггелинга).

909

По оценке Корнея Чуковского, «замечательный рассказ» (К. Чуковский. Дневник. С. 394).

910

Из поэмы «По праву памяти».

911

Имеется в виду спектакль, в декабре 1967 года поставленный Анатолием Эфросом на сцене Московского драматического театра.

912

«В „Новом Мире“ № 9 стихи Алигер. О том, что счет “оплачен и оплакан“, – 3 октября откликнулась на эту публикацию Лидия Чуковская. – Руки чешутся написать ей – или в „Новый Мир“ – письмо… Оплачен! А Лесючевский до сих пор заведует издательством, а Эльсберг не исключен из Союза… А Нюренбергского процесса не было… Оплачен! Оплакан? Да, океаном слез… Но где же могилы мучеников? Памятники? Розы? Поминальные дни?» (Л. Чуковская. Дневник – большое подспорье… С. 207).

Письмо к М. Алигер, начатое в эти дни, превратилось в статью Л. Чуковской «Не казнь, но мысль. Но слово».

913

«Звонки без конца о статье Некрасова, – 1 октября записала в дневник Е. С. Булгакова. – Все в восторге, кроме Ермолинского, который говорил покровительственно, снисходительно… Виталий <В. Виленкин> тоже начал с недостатков. Паша Марков зато в восхищении непритворном: Я за последнее время не читал такой прелести! И другие тоже: и Слава и Нина <С. Рихтер и Н. Дорлиак> и Федор <Ф. Михальский> и все мои друзья и подруги, все звонят: вы читали?!»

914

Эренбург Ирина Ильинична (1911–1997), дочь Эренбурга, переводчица.

915

«Более шести часов», – в «совершенно секретной» информации об этом заседании поправляет Солженицына заведующий Отделом культуры ЦК КПСС В. Шауро (Кремлевский самосуд. С. 59).

916

Стенографическая запись этого заседания, которую вел А. Солженицын, включена в его книгу «Бодался теленок с дубом» (с. 630–645).

917

«Не мы его, а он нас судил на Правлении», – заметил Алексей Сурков в разговоре с литературоведом Борисом Егоровым (Б. Егоров. С. 204).

918

Из письма Константина Федина автору от 25 сентября 1967: «<…> сейчас, получив верстку 9‐го номера „Нового мира“, прочитал два Ваших рассказа и после первого сразу схватил перо, чтобы написать Вам – о чем? – только о том, как растроган, взволнован отличной Вашей прозой художника!» (цит. по: А. Варламов. С. 230).

919

«Мое награждение орденом „Знак Почета“, – вспоминает Олег Табаков, – вызвало неадекватную реакцию в „Современнике“: кто-то отнесся к этому иронически, кто-то саркастически, кому-то это просто не давало жить спокойно долгое время. Это был первый орден в истории театра – до того получали только медали. Весь ужас заключался в том, что театр меня к этой награде не представлял. Что породило довольно большую растерянность и гнев у руководства, поскольку всем известно, как составляются списки награждаемых, как заполняются анкеты, как они утверждаются профсоюзной и партийной организациями, дирекцией, потом все это отправляется в райком, из райкома – в горком профсоюза, а потом в горком партии, в ЦК профсоюза, в отдел культуры ЦК… И вся эта длинная цепь инстанций была заменена одним только росчерком пера. Теперь-то я знаю, что мою фамилию просто внесла в список Алла Михайлова, сотрудница отдела культуры ЦК. Помню гневную растерянность Ефремова, когда я отпрашивался у него для получения этого ордена с репетиции… (О. Табаков. С. 247).

920

Имеются в виду сестра поэта Л. В. Маяковская, а также А. Колосков и В. Воронцов, который действительно работал помощником М. А. Суслова.

921

Став открытым, это письмо будет распространяться под названием «Не казнь, но мысль. Но слово».

922

Разрядка А. И. Солженицына.

923

Как доложил в ЦК КПСС начальник Главлита П. К. Романов, «в этом произведении автор не согласен с восприятием жизни, потребительским отношением к ней злобного мещанина и равнодушного обывателя, но он не согласен также и с официальной оценкой некоторых общественно-политических явлений. Так, по его мнению, у нас проявляется боязнь жизненно важных, острых вопросов, волнующих людей, постановка этих вопросов в наше время расценивается как „крамола“. В поэме утверждается, что общественное мнение в нашей стране дезориентируется „сусальными картинами“ жизни, неправдивыми оценками событий и фактов, а отдельные личности, как и в годы культа, незаслуженно возвеличиваются. Автор считает, что до сих пор „убийцы маскируются нелепо под чудаков и полководцев бравых“, а „после смерти рядовые бабники становятся „большими жизнелюбами“. В поэме делается вывод, что „еще долго будет правый неправ“» (Вопросы литературы. 1998. № 5).

924

«Вещь ладная, отлично построенная, добротная, – 20 ноября написал Каверину Корней Чуковский. – Видна рука опытного, даровитого мастера, сильной и уверенной рукой ведущего читателя от события к событию, от боли к боли, от гнева к гневу. Я прочитал книгу залпом, не отрываясь. Иначе ее невозможно читать. Я уже не говорю о содержании книги. Без публицистических фраз Вы показываете на живых и необыкновенно убедительных примерах, какова была та атмосфера, в которой рождались Лепешинские, Лысенко, Презенты и другие шарлатаны науки. В литературоведении – круглые невежды и наглецы Баскаковы, Еголины и тому подобная сволочь, в философии Александров, Иовчук – и другие. Ваша книга говорит о них всех – она толкает к обобщениям, к расширенным толкованиям» (К. Чуковский. Т. 15. С. 619).

925

«Издание этой книги (первой за сорок лет и теоретической работы редкостного значения и интереса) – событие в истории русской культуры», – написал Варлам Шаламов Георгию Демидову (В. Шаламов. Собр. соч. Т. 6. С. 404).

926

Сдано в набор 1 июля 1965 года, подписано к печати 21 января 1966 года.

927

Сборник был составлен в 1962 году, а в производство сдан в 1966 году.

928

Рецензией в парижской «Русской мысли» на этот сборник откликнулся Георгий Адамович: «Стихи умные, суховатые. Судя по их общему складу, Шаламов склонен не столько забыть или простить былое, сколько готов махнуть на него рукой… Его учитель и, по-видимому, любимый поэт – Баратынский, от которого он перенял стремление по мере возможности сочетать чувство с мыслью… Сборник стихов Шаламова – духовно своеобразных и по-своему значительных, не похожих на большинство теперешних стихов, в особенности стихов советских, – стоило и следовало бы разобрать с чисто литературной точки зрения, не касаясь биографии автора. Стихи вполне заслуживали бы такого разбора, и, вероятно, для самого Шаламова подобное отношение к его творчеству было бы единственно приемлемо. Но досадно это автору или безразлично, нам здесь трудно отделаться от „колымского“ подхода к его поэзии. Невольно задаешь себе вопрос: может быть, хотя бы в главнейшем, сухость и суровость этих стихов есть неизбежное последствие лагерного одиночества, одиноких ночных раздумий о той „дороге и судьбе“, которая порой выпадает на долю человека? Может быть, в результате именно этих раздумий бесследно развеялись в сознании Шаламова иллюзии, столь часто оказывающиеся сущностью и стержнем лирики, может быть, при иной участи Шаламов был бы и поэтом иным? Но догадки остаются догадками, и достоверного ответа на них у нас нет».

Характерно, что Г. Адамович, прочтя «Колымские рассказы» в «Новом журнале» Р. Гуля, счел необходимым обмолвиться о том, что они помещены там «без ведома автора», и при этом многозначительно заметил: «На мой взгляд, они страшнее и ужаснее, чем прогремевший на весь мир „Один день Ивана Денисовича“, и появись эти короткие наброски не в эмигрантском, а в советском издании, они вызвали бы, вероятно, не меньше шума и толков» (цит. по: В. Есипов. Варлам Шаламов. С. 291).

929

Выпущен в прокат в ноябре 1988 года.

930

В 1968 году фильм был снят с экрана, в 1988 году восстановлен и вновь выпущен в прокат.

931

По делу 1946 года. См. 1963.

932

Как указано в 1-м выпуске «Хроники текущих событий», «процесс формально был открытым, но вход на него был по пропускам. В ноябре 1967 г. в Мосгорсуд было направлено письмо со 116 подписями, авторы которого, ссылаясь на существующую практику закрытого доступа на открытые процессы, заранее просили обеспечить им возможность присутствовать на этом процессе. Ни одному из подписавших письмо такой возможности не было предоставлено – практика распределения пропусков на процесс до сих пор остается не совсем ясной. Известно только, что кроме большого числа работников КГБ и членов комсомольских оперотрядов, немногих представителей юридической общественности (так, на Московскую коллегию адвокатов было выдано всего два пропуска), остальная часть публики в основном получила пропуска в райкомах КПСС. <…>

Большое число людей, несмотря на жестокие морозы, собиралось около здания суда, особенно к концу судебных заседаний. Наибольшее количество – человек 100 (не считая иностранных корреспондентов и огромного количества стукачей) – собралось в последний день, к объявлению приговора» (Хроника текущих событий – http://old.memo.ru/history/diss/chr/index.htm).

933

Как сообщено в Википедии, «под десятком индивидуальных и коллективных писем в защиту Гинзбурга и Галанскова было собрано в общей сложности свыше 700 подписей». Среди тех, кто поставил свою подпись, – Юрий Казаков, Давид Самойлов, Василий Аксенов, Юрий Левитанский, Юрий Домбровский, Михаил Рощин. И вот выразительный рассказ Владимира Войновича:

«…мне позвонил Феликс Светов и сказал, что надо встретиться по важному делу. Дела он не назвал, но я понял, что речь идет о подписи под письмом в защиту четверки, ожидавшей суда. Подписывать письмо мне не хотелось. Не потому, что я чего-нибудь опасался, а потому как раз, что никакие предыдущие письма последствий не имели. Власти кого-то сажали, по этому поводу сочинялись открытые письма, письма передавались „голосами“, власти никак не реагировали, сажали следующих и игнорировали очередные протесты. Подписание писем стало казаться мне какой-то глупой, безопасной и бессмысленной игрой. Я сказал Светову, что подписывать письмо, пожалуй, не буду.

– Ну, смотри, старичок, – сказал Свет осуждающе. – Дело, конечно, хозяйское, к таким делам никто никого приневоливать не станет.

Я, признаться, был в те времена чувствителен (и даже слишком) к чужому мнению, к тому, что кто-то посчитает меня трусом и не совсем гражданином.

– Хорошо, – сказал я, – тогда ты сделай за меня то, что нужно, а я потом не откажусь.

Я почувствовал, как он там напыжился.

– Извини, старичок, но есть такие вещи, которые за другого не делаются.

Опять проклиная себя самого, я поехал куда-то (кажется, в журнал „Вопросы литературы“) и там подписал письмо, которое мне дал Валентин Непомнящий» (В. Войнович. С. 478–479).

934

Советская пресса откликается на процесс статьями «Из зала суда» (Вечерняя Москва, 14 января); Т. Александрова и В. Константинова «Затянутые одном поясом» (Известия, 16 января), Ф. Овчаренко «В лакеях» (Комсомольская правда, 18 января), «Без снисхождения! Обзор писем читателей» (Комсомольская правда, 28 февраля), А. Чаковского «Ответ читателю» (Литературная газета, 10 марта).

935

Работа над этой книгой была завершена еще в 1965 году, о чем свидетельствуют записи в дневнике К. Чуковского. Вот 12 февраля: «Только что кончил о Библии. Оказывается, нельзя писать Библия с большой буквы и лучше бы не говорить, что это еврейская книга». А вот и 4 апреля: «Я жалею, что согласился составить эту книгу. Нападут на меня за нее и верующие и неверующие. Верующие – за то, что Священное писание представлено здесь как ряд занимательных мифов. Неверующие – за то, что я пропагандирую Библию» (К. Чуковский. Т. 13. С. 405, 407).

936

Цит. по изданиям «Вавилонской башни» в 1990 и 1992 годах.

937

Это письмо под названием «Промолчать я не могу» появилось в журнале «Посев» (1968, № 6).

«Прекрасное письмо, сжатое, сильное, умное, – 13 марта пишет своему отцу Лидия Чуковская. – Конечно, можно было бы перечислить еще кое-что: дело Бродского, дело Оксмана, книгу Ахматовой, зарезанную Книпович, при его нежелании вступиться… Но того, что написал Вен<иамин> Ал<ександрович>, вполне достаточно…» (К. Чуковский – Л. Чуковская. С. 494–495).

938

Откликаясь еще на рукопись, А. Твардовский 29 августа 1967 года поблагодарил Ф. Абрамова: «…вы написали книгу, какой еще не было в нашей литературе, обращавшейся к материалу колхозной деревни военных и послевоенных лет. Впрочем, содержание ее шире этих рамок, – эти годы лишь обнажили и довели до крайности все те, скажем так, несовершенства колхозного хозяйствования, которые были в нем и до войны, и по сей день не полностью изжиты» (А. Твардовский. Письма о литературе. С. 321).

939

Ошибка памяти: А. А. Бальбуров перестал быть главным редактором журнала «Байкал» только в 1974 году.

940

В то время заместитель главного редактора журнала «Байкал».

941

7 февраля эта публикация вызвала резкий отклик «Литературной газеты» – редакционная статья «Вопреки исторической правде». Как указывает Инна Булкина, настоящим автором этой статьи, «положившей начало травле Чухонцева, был Ю. С. Мелентьев, бывший директор издательства „Молодая гвардия“ и будущий министр культуры РСФСР, а на тот момент сотрудник отдела культуры ЦК КПСС» (Знамя. 2018. № 8. С. 139).

942

20 февраля в записке, направленной в ЦК КПСС, эту подборку прокомментировал начальник Главлита П. Романов, отметивший, что «большую часть этих стихов пронизывает дух неприятия той жизни, которую видит поэт, путешествуя в наши дни по Сибири. Социальные конфликты, с которыми автор связывает судьбы советских людей, окрашены в стихах в трагические тона, показаны как неразрешимые. Люди, описываемые поэтом, скованы духовной несвободой, бездумной бюрократической регламентацией жизни, они бессильны преодолеть или изменить действительность» (Вопросы литературы. 1998. № 5. С. 309).

943

Подлинной причиной «Хроника», составителем которой была сама Н. Горбаневская, называет ее активное участие в протестном движении.

944

Первоначально, – рассказывает академик Сергей Новиков, – «было более 250 подписей, и собирали их физики». Однако директор Института ядерной физики Г. И. Будкер созвал распространителей «и сказал им следующее: „Я восхищаюсь вашим мужеством. Однако подумали ли вы, что многие подписали по первому движению души, не подумав достаточно? Дайте им подумать. Я прошу вас отдать мне эти подписные листы. А после этого вы можете идти собирать подписи снова, это ваше дело. Я обещаю вам больше не вмешиваться“. Так и произошло. По второму заходу подписало только 16 человек» (см.: Новиков С.). Вместе с «подписантами» из других институтов набралось 46 человек.

Ср. с воспоминаниями М. П. Гавриленко: «Первое письмо подписало от 600 до 1 000 человек. Мы с мужем тоже подписались». Но «в конечном счете Будкер вызвал к себе Захарова <ныне академика РАН> и предложил уничтожить письмо, поскольку оно могло отрицательно отразиться на развитии городка и привести к репрессиям. На квартире Хохлушкина обсудили ситуацию и решили тактику изменить, число подписантов резко сократить, отработав определенные критерии отбора: не привлекать молодых, обоих членов семьи, перспективных ученых, особенно руководителей, поскольку без работы могли остаться работающие под их руководством и с ними вместе. По подписям прошлись и существенно почистили. Первый вариант сожгли.

С письмом в Москву ездила я и лично, под расписку, передала в экспедицию Верховного Совета СССР. Как попало письмо за границу, не знаю» (см.: Кузнецов И.).

945

Необходимо, впрочем, заметить, что в докладной записке председателя КГБ Ю. В. Андропова от 9 сентября 1968 года академик А. Д. Александров «характеризуется политически беспринципным человеком. Ряд его публичных выступлений, особенно перед молодежью, носит двусмысленный, а иногда явно провокационный характер. Так, в марте сего года в лекции „Об этике культа личности“, прочитанной студентам Новосибирского государственного университета, он заявил: „Пора кончить копаться в кровавом белье Сталина, а необходимо действовать, действовать и еще раз действовать, чтобы не допустить повторения ошибок прошлого“. Оперативным путем стало известно, что Александров, беседуя с сотрудницей Института экономики Борисовой по поводу помещенных в „Комсомольской правде“ писем, одобряющих решение суда по делу Гинзбурга и других, сказал: „Мне, казалось бы, против этого надо создать общественное мнение и организовать массовый протест!“ Исключенная из членов КПСС бывший секретарь Советского райкома ВЛКСМ Новосибирска, аспирантка Института истории СО АН СССР Рожнова, также подписавшая письмо в защиту Гинзбурга, заявила, что Александров корректировал это письмо. В то же время Александров в числе других пяти ученых Сибирского отделения АН СССР в газете „Вечерний Новосибирск“ выступил с заявлением, осуждающим тех, кто ставил свои подписи под этим письмом» (см.: Кузнецов И.).

946

Составитель Николай Банников.

947

«Письмо это было написано мною в квартире Ларисы Богораз. Павел Литвинов, который был там, предложил мне поехать и собирать подписи», – говорит Виктор Красин (http://gefter.ru/archive/7736).

948

По сообщению Михаила Аронова, «первоначально мероприятие планировали провести с 15 по 20 ноября 1967 года, приурочив его к 10-летию Сибирского отделения Академии наук и 50-летию Октябрьской революции. Однако через некоторое время ЦК ВЛКСМ дал понять, что во время юбилея революции фестиваль бардов состояться никак не может, и поэтому приглашения, уже разосланные Владимиру Высоцкому, Булату Окуджаве, Михаилу Анчарову и другим бардам, пришлось отзывать» (М. Аронов. Александр Галич. С. 244).

949

«Интересно, что после всех наших подписей организаторы сделали добавок, который никто из нас не подписывал. „Ответ просим прислать на имя любого из подписавших или на мех-мат МГУ“. Я узнал об этом позже. Таким образом подставлялся именно мех-мат, академические учреждения отстранялись. Письмо еще ходило, набралось 130 подписей математиков, но отправлено оно было с 99-ю», – уточняет С. П. Новиков (см.: Новиков С.).

950

Вяч. Вс. Иванов.

951

Л. Чуковская. Дневник – большое подспорье… С. 214.

952

Исключены вместе с Людмилой Беловой на заседании бюро райкома 27 марта (Новый мир. 2008. № 8).

953

«В зале, – вспоминает Валерий Золотухин, исполнявший главную роль в спектакле, – какой-то народ, человек 20 <…> сидели Карякин, Крымова, какие-то интеллигентные люди, солидные, в очках. Одного воробья в суете не узнал, хоть и рассмотрел внимательно. Это Жан Вилар, а рядом Макс Лион» (В. Золотухин. Знаю только я. С. 87).

954

А. И. Микоян ошибается: пьеса «Живой» все-таки не была разрешена.

955

Здесь и далее разрядка А. Солженицына.

956

Как указано на сайте «Мемориала», «на титульном листе бюллетеня <…> было напечатано: „Год прав человека в СССР“. Чуть ниже стоял эпиграф – текст ст. 19 Всеобщей Декларации о праве каждого искать, получать и распространять информацию, а еще ниже – слова: „Хроника текущих событий“. Строго говоря, первый составитель бюллетеня, Наталья Горбаневская, предполагала назвать его „Год прав человека в СССР“ (что, между прочим, косвенно свидетельствует о первоначальном отсутствии намерения выпускать бюллетень в течение долгого времени); слова же „Хроника текущих событий“ скорее имели в виду заявить жанр издания и представляли собой подзаголовок. Однако читатели приняли их за название, а слова „Год прав человека в СССР“ – за девиз, обозначающий тему бюллетеня. Это прочтение титульного листа устоялось и было принято составителем, тем более что издание продолжилось и после окончания Года прав человека» (http://hts.memo.ru).

957

Восстановлена решением Комитета партийного контроля при ЦК КПСС; исключение заменено строгим выговором.

958

Известен прежде всего как скульптор.

959

Восстановлен решением Комитета партийного контроля при ЦК КПСС; исключение заменено строгим выговором.

960

Восстановлен решением Комитета партийного контроля при ЦК КПСС в ноябре того же года.

961

В их числе Левицкий называет Григория Поженяна и Бориса Балтера.

962

Опубликован в сентябрьском номере того же года.

963

Подписав «Письмо 80-ти» в защиту осужденных диссидентов, сотрудники Института истории искусств Борис Иосифович Шрагин, Леонид Николаевич Пажитнов и Людмила Ивановна Белова решением партийного собрания не были исключены из КПСС, как того требовало начальство, а отделались выговорами. Тогда райком партии исключил их своим распоряжением, а Шрагин и Пажитнов были еще и уволены с работы без согласия ученого совета.

964

Спектакль, поставленный Анатолием Эфросом на сцене Театра на Малой Бронной.

965

То есть от Управления театров Министерства культуры СССР.

966

Стенограмма обсуждения опубликована – см.: А. Эфрос. Три сестры. С. 255–263.

967

Кое-кто из подписантов, конечно, дрогнул. Так, Олег Михайлов обратился к заведующему Отделом культуры ЦК КПСС В. Ф. Шауро (копия – в секретариат Союза писателей, В. Н. Ильину) с заявлением, где сказано: «Подписав письмо по делу Гинзбурга, Галанскова и др., я имел достаточно времени, чтобы обдумать и взвесить свой поступок. Теперь я по-настоящему понял всю глубину его ошибочности. Я проявил непростительную недальновидность и как гражданин своей страны должен нести полную ответственность за тот урон, который нанесло ей использование этого письма в своих политических целях антисоветскими пропагандистами за рубежом. Не знал я ничего и о связях этих людей с так называемой „НТС“. Как писатель, как гражданин своей страны и наконец как русский человек я глубоко сожалею о случившемся и считаю, что это послужит мне хорошим уроком впредь не поступать необдуманно, поспешно, легкомысленно.

Мне хочется искренне, честно признаться в своей крупной, серьезной ошибке» (цит. по: В. Огрызко. Одним – пряник, другим – кнут).

968

«Не знаю, – 4 июня написала она Л. Пантелееву, – что значит для писателя выговор. Ведь мы не служащие. Какая-то чушь» (Л. Пантелеев – Л. Чуковская. С. 276).

969

Как заявил ответственный чиновник Министерства культуры СССР В. И. Малашенко, «мы тут недавно беседовали с одним таким Войновичем, и безрезультатно, он остался при своем мнении, что Гинзбурга, Галанскова и других сажать не надо. Ну так и не пойдут его пьесы. Мы не будем подкармливать тех, кто плюет в лицо советской власти, народу» (Л. Зотова, http://prozhito.org/notes?date=%221968–01–01%22&diaries=%5B564%5D).

970

После цензурных вмешательств повесть В. Быкова «Атака с ходу» была все-таки опубликована в журнальной книжке, датированной маем.

971

Как указывает А. Ретюнских, «на пост главного редактора было рекомендовано назначить В. М. Кожевникова. <…> Секретариат правления СП СССР предложил А. Т. Твардовскому на должность зам. главного редактора несколько авторитетных литераторов – С. Залыгина, М. Луконина, С. Наровчатова, Л. Якименко, В. Панкова и др. На это предложение А. Т. Твардовский ответил категорическим отказом» (см.: А. Ретюнских).

972

Документальная повесть Неи Зоркой «Шесть високосных месяцев» передает ту атмосферу слухов, а часто и сознательно распространяемой клеветы, в которой жили тогда московские интеллигенты. Вот пример: «Самое же позорное получилось с Борисом Балтером. Борису на собрании в „Юности“ дали строгий выговор. С трибуны СП Тельпугов объявил, что Балтер начал осознавать свою ошибку. Пущен был слух, что Борис „раскололся“.

Мне об этом говорили десятки людей, и, когда я орала, в качестве неопровержимого доказательства приводилась речь Тельпугова. Это поразительно! Моисей – Тельпугов, его речь на партсобрании – Нагорная проповедь, и трибуна СП приобрела величавый контур Синая. Верили фабрике клеветы, верили помойной куче вранья, но не верили Борису Балтеру. <…> Никаких данных – психологических, исторических, фактических – нельзя было бы с микроскопом найти самому недоброжелательному человеку, самому большому идиоту, чтобы заподозрить Бориса Балтера.

Да будет вам срамно!» (Новый мир. 2008. № 8. С. 95).

973

Можно предположить, что этому письму предшествовала встреча Ю. Любимова с Ю. В. Андроповым. Как рассказывает организовавший эту встречу Георгий Шахназаров, в ту пору ответственный работник ЦК КПСС, «Через несколько дней Юрий Владимирович пригласил меня и сказал, что у него был разговор относительно Любимова. Обещано оставить его в покое при условии, что Таганка тоже будет „вести себя более сдержанно, не бунтовать народ и не провоцировать власти“.

В то время были и другие обращения к Брежневу. Не берусь судить, какое из них сыграло решающую роль, но действительно наши „идеологические волки“ на некоторое время, хоть и ворча, отступились от Таганки» (Г. Шахназаров. С. 113).

974

Б. В. Эрин в 1960‐е годы был главным режиссером театров драмы в Киеве, Минске и Витебске, Б. Н. Толмазов в 1960–1962 годах – главным режиссером Театра имени Ленинского комсомола.

975

Ю. П. Любимов.

976

Живописными деталями этой истории 18 июля поделилась в дневнике Людмила Зотова: «Якобы помощник Брежнева позвонил домой Любимову, подошла Целиковская, он попросил ее передать Любимову, что все вопросы о нем сняты, что уже куда следует дали распоряжение, и чтобы он позвонил им, что Брежнев очень хочет с ним встретиться и т. д. А Любимов в это время сидит в горкоме партии, где помощник Гришина «воспитывает» его, чтобы он согласился со снятием с должности главного режиссера и не «шебуршился». Целиковская звонит в горком, просит Любимова и громко (все слышно) передает разговор с помощником Брежнева. Помощник Гришина слышит, теряется, не знает, что делать, кое-как заканчивает разговор, прощается. Сплетничают, что Гришин схватился за голову, стал говорить, что он отказывается руководить искусством. Верченко удручен, он делал на все это ставку, собирался стать секретарем горкома по культуре (вроде вводится такая должность). Секретаря Кировского райкома на другой же день перевели в генеральные редакторы телевидения. Вроде ты молодец, но кого-то надо на заклание отдать. А в самом райкоме – комедия с пересмотром «дела». Вызвали Любимова. «Ну вот, – говорят, – Юрий Петрович, мы тут подумали и решили кое-что изменить, снять формулировку „укрепить художественное руководство“» (http://prozhito.org/notes?date=%221968–01–01%22&diaries=%5B564%5D).

977

«Вообще я считаю Вас критиком первого ранга, независимо от перегородок между столетиями (XIX–XX). Ваши статьи особенно ценны и приятны тем, что каждую строчку, абзац, читаешь с наслаждением, как художественное произведение», – сказано в августовском письме А. Солженицына В. Лакшину (https://document.wikireading.ru/54497).

978

Сотрудник Управления театров Министерства культуры СССР.

979

В 1969 году Юрий Рыбаков, не согласившись с требованием уволить нескольких сотрудников журнала, был сменен на этом посту драматургом Виктором Лаврентьевым, работавшим до этого главным редактором журнала «Сибирские огни».

980

Снимут, разумеется, но несколькими месяцами позже.

981

Как говорят биографы Е. Евтушенко, «текст телеграммы утрачен» (см.: В. Комин, В. Прищепа. По ступеням лет. Т. 3. С. 307). А вот сообщенное в личном письме составителю мнение сотрудника РГАНИ, архивиста Тимура Джалилова: «Нам несколько раз поступали запросы об этом документе, мы честно искали, но НИЧЕГО не нашли.

Конечно, можно предположить, что этот документ до сих пор хранится в Архиве Президента и еще нам не передан. Но даже в таком случае по документам аппарата ЦК были бы видны какие-то отзвуки. В данном случае ни в одном документе нет „следов“ этой истории.

На 90% уверен, что Евтушенко сочинил эту историю. Подобное с ним случалось не раз…»

982

«24 августа, – вспоминает Раиса Орлова, – <…> он подарил нам эту песню, надписал. <…>

А назавтра, двадцать пятого в полдень, и состоялась на Красной площади демонстрация протеста против вторжения в Чехословакию.

Галич очень любил, чтобы перед исполнением „Петербургского романса“ я давала эту справку: песня закончена д о демонстрации. Справка записана на многих пленках. Еще бы – поэт не проиллюстрировал, а предвосхитил» (Р. Орлова. Воспоминания о непрошедшем времени. С. 343).

983

Ни сами эти письма, ни следы их циркуляции в партийно-советских инстанциях пока не обнаружены. И здесь, видимо, уместно будет процитировать экспертное мнение, высказанное составителю архивистом Тимуром Джалиловым: «Вообще много рассказов о протестах в связи с 1968 годом, которые не подтверждаются документами. Недавно искали письмо историков, среди которых М. В. Нечкина, якобы так же писавших в ЦК КПСС. И тоже никаких следов…

Возможно, многие хотели бы написать, рассказывали в узком кругу об этих намерениях, но на деле так и не собрались с духом».

984

22 октября бюро Ленинградского обкома КПСС откликнулось на эту книгу специальным постановлением, где сказано: «Редакцией „Библиотеки поэта“ в 1968 г. был издан двухтомник „Мастера русского стихотворного перевода“, в котором во вступительной статье ленинградского литературоведа доктора филологических наук Эткинда, наряду с тенденциозными оценками творчества отдельных поэтов-переводчиков, содержится политически вредная концепция, утверждающая, что якобы общественные условия в нашей стране, особенно в годы между XVII и XX съездами, не давали возможности русским поэтам до конца высказать себя в оригинальном творчестве. Такие утверждения автора статьи представляют собой не что иное, как фальсификацию литературного процесса в нашей стране, желание протащить ложное мнение об отсутствии свободы художественного творчества в СССР, исказить объективную картину развития социалистической культуры, бросить тень на советскую действительность» (цит. по: Е. Эткинд. С. 93).

985

По делу 1934 года.

986

По делу 1951 года.

987

По делу 1933 года.

988

По делу 1934 года.

989

В 1981 году решением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви канонизирован в лике исповедника.

990

По делу 1942 года.

991

По делу 1938 года.

992

По делу 1929 года.