Примечания книги Красная точка. Автор книги Дмитрий Бавильский

1

Точнее, времени как исторической общности не существовало, за исключением разве что смены времён года. Советские люди жили в вечности, развитой социализм казался бесконечным – никаких иных формаций, социальных ступеней или общественных состояний не знали или же быстро забыли, утратив любые возможности альтернативы. СССР – система закрытия, безобменная, значит, в дальнейшем с Васей ничего, кроме коммунизма, случиться не может. Хотя приход коммунизма уже тогда, изнутри развитого социализма, казался таким же проблематичным, как наступление конца света.

2

Последний подъезд этой же пятиэтажки, где одна из квартир первого этажа освобождена для общественных нужд. Вася зашёл в неё сразу после переезда: на входе, у кафедры выдачи, висит плакат, где нарисовано дерево, вместо листьев у которого – портреты русских классиков, заключённые в привлекательные овалы. За кафедрой сидела пухлая соседка, похожая на белочку.

3

Небольшого росточка, с щёточкой аккуратных усов, похожий на деревянную, оробелую игрушку, прячущий доброту за толстыми линзами «очков для близи», способных даже самого злобного монстра сделать пушистиком.

4

Стыд, похожий на горчичники, коими обложили лицо, ему, кстати, понравился.

5

Ибо с такими запасами соседу, значит, любые «натуральные обмены» доступны, как книжные, так и товарно-дефицитные.

6

Есть, правда, в первом подъезде пара мальчиков – Андрей Козырев из первой квартиры, над которым, словно проклятье, довлеет профессия отца («…в органах работает…»), из-за чего все обходят Козырева стороной, а также простодушный Ильдарка. Их и не видно вовсе, даже в подъезде или в молочном магазине никогда не столкнёшься, только «здрасьте-здрасьте» и дальше по своим непонятным делам побежал, в секцию какую или в кружок по фото. Как собачка, которая одна только свою травку и знает.

7

Так вот откуда в городе вспышки этих адовых заболеваний, про которые на втором, областном телеканале, сразу после новостей, показывают передачу «Подросток в трудной ситуации», чередуя её с другой, не менее актуальной программой, «Если прозвучит тревога», про нормы Гражданской обороны.

8

Пожалуй, главные социальные различия в СССР начинались с количества комнат, у Тургояк и Пушкарёвых были двушки, у Васиных родителей – трёшка, а где-то, говорят, водились и четырёхкомнатные хоромы, но только не в их доме, не в их районе, предназначенном не для среднего, но для усреднённого рабочего класса.

9

Его ежегодное латание, ощутимо ухудшающее общее состояние тротуара, – отдельная животрепещущая тема сатириков и юмористов.

10

41-78-22.

11

Явный анахронизм, поскольку такие издания появились лишь в Перестройку, в СССР не было не только секса, но и частной инициативы, обнаруживаемой публично. Все сделки делались подпольно. В частном порядке.

12

С четвёртого начиналась сумеречная зона окончательно чужих людей, ведь в уже в четвёртом жила мадемуазель Пильняк, учительница-мучительница-садистка-математичка и по совместительству старая дева, вымещавшая свой неудовлетворённый похотюнчик на ни в чём не повинных малютках.

13

Иные знакомые стояли в ней десятилетиями, жили на чемоданах или у родственников – норма советской жизни легко сочетала исторический оптимизм с личной беспросветностью.

14

Вместе со своей матерью, скорбное лицо которой, как бы заранее настроенное на трагедию или же на непреходящий стыд, казалось иконописным, блаженный жил в последнем подъезде, то есть вроде как бы уже практически не в коробке.

15

Почему-то так и оставшиеся детской тайной, не дойдя ни до Руфины Дмитриевны и дяди Славы Тургояк, ни тем более до Пушкарёвых и бедной Берты Бендер, точно родители Васи играли с соседскими ребятами в общую тайну, недоступную взрослым из-за непонятного стыда.

16

В СССР индивидуального туризма не существовало, за границу выезжали группами, с обязательным надзирающим (или что они, не люди, что ли?) из «соответствующих органов», партийцев в штатском, не очень-то скрывавшихся. Аниматоров заменяли профкомовские чины или же сотрудники понятно откуда. На враждебной, даже в странах соцлагеря, территории они никогда не теряли покоя, присматривая за выехавшими днём и ночью, мало ли что. Ведь даже за самым маломальским рубежом советские люди раскрепощались, подобно доктору Плейшнеру, сгоревшему из-за воздуха свободы, окончательно притупившего бдительность. Вот и советской власти особенно важно выискивать контрреволюционный элемент среди «наших людей» в самый что ни на есть момент заграничной истины, дабы задушить его в зародыше. Но не там, где он вышел наружу (невозвращенцев презирали хуже «наёмных убийц империализма» или «израильской военщины»), мало ли что может произойти на чужой территории, но перекрывая любой кислород уже по возвращении в родные края.

Весь этот коллективный способ существования тогда был единственно возможным способом посмотреть другие страны и воспринимался нормой жизни, облегчающей существование людям, не привыкшим к чужим нравам и языкам, терявшимся на чужбине в непонятной реальности. Будто это игра такая про заботу о невменяйках да потеряшках, подобно Ахиллу черпавших силы лишь от матери Геи. Поэтому даже «за рубежом» все жили у всех на виду – даже в гостиницах, как в одной большой коммуналке, – вот воспоминания и оказывались у всех какие-то общие.

17

Именно Андрей первым поинтересовался у Васи, потерял ли он невинность, и делано удивился, что тот ещё девственник, – что, впрочем, было более чем очевидно.

18

Вася постоянно отмечает желание Семыкина нравиться, его готовность угождать, маскируемую с помощью нарочитой хамовитости.

19

На телеэкраны тогда вышел многосерийный художественный фильм «Тайна Эдвина Друда» по недописанному роману Диккенса. Вася впечатлился и захотел сам решить тайну незаконченной книги из таинственного тёмно-зелёного тридцатитомника.

20

Хотя Чердачинск ведь был в те годы закрытым городом, иностранцам въезд в него запрещали, требуя особого разрешения, из-за чего всяческим там резидентам, пытающимся вызнать все наши военные и промышленные тайны, он, конечно же, казался, как манна небесная, максимально привлекательным.

21

Маруся считала свой взгляд пронзительным, много чего говорящим.

22

«Дурное дело не хитрое, Василий, люди с возрастом вообще-то умнеют и уже на чужих ошибках учатся», – сказал тогда физик, на что Вася реагировать не стал, ибо сильно удивился: откуда классный про чужое барокко помнит, а главное, знает? И значит ли это, что книгу его жизни переписать теперь уже невозможно?

23

Советские школьники ежемесячно сдавали членские взносы – две копейки.

24

Позже он единственный из компании станет настоящим писателем и пойдёт на поиски литургического звука, сгинув на этом пути без следа, предварительно рассорившись со всеми друзьями из-за своей всегда неудобной правды.

25

Явная ретроспекция: подобные разговоры невозможны в начале 80-х, когда экстраординарные события случались лишь в империалистических странах. Алик погиб позже, уже в 90-е, в период «первоначального накопления капиталов». История тёмная, непонятная. Сделаем вид, что Вася немного знает будущее, – так уж сильно ему хочется произвести впечатление на Марусю.

26

Ещё одна явная историческая неправда: ранние стихи Иосифа Бродского (Маруся цитирует стихотворение «Холмы») не были доступны тогда не то что Тургояк, но вообще никому.

27

Руфина Дмитриевна, будущая Васина тёща, очень уж крахмал любит. Ложками наворачивает. Вероятно, в организме у неё есть какая-то нехватка, из-за чего этого крахмала у Тургояк на кухне всегда в избытке. Даже на обмен хватает. Где уж Руфина им отоваривается – тайна великая: крахмала в свободной продаже никогда нет, вещь в домашнем хозяйстве всем нужная, просто необходимая. Особенно для самогонки, кстати.

28

А ведь тогда ж ещё были и вовсю, поточным образом, работали вытрезвители!

29

Очевидная ретроспекция: места для поцелуев появились в кинотеатрах СССР после Перестройки.

30

«Прямой как стрела», напишут про этот проспект в столичной «Комсомолке», когда в Чердачинске начнутся табачные бунты. Перед каждым табачным киоском тогда стояли огромные очереди. Но в одни руки отпускали не больше двух пачек. Курева с фильтром нигде не было, о болгарских («Родопи», «Стюардесса», «БТ», «Ту-134»), выручавших обычно «средний класс» и людей со вкусом, отыскать почти невозможно. Впрочем, как и «Яву-Явскую», и даже ординарный «Космос». Одно время спасались какими-то индийскими сигами, едкими, как зарин-заман, но вскорости и они закончились. Пришлось всем на «Астру» переходить. А в неё какой только мусор, ветки-палки да махру не толкали! Вася, когда очерк в «КП» прочёл, удивился: Комсомольский проспект никогда ему прямым не казался. Начинавшийся как раз за одну остановку от их Красного Урала, он и потом какое-то время изображал из себя «прямую стрелу», но дальше точно ломался и начинал гнуться вбок, уходя не к линии горизонта (когда-то Комсомольский проспект растворялся в лесу, которым Чердачинск заканчивался, и дальше, после конечной остановки троллейбуса и лыжной базы, не было вообще ничего), но в сторону Градского кладбища. С этого момента Вася понял, что газеты если и не врут, то уж точно привирают, ради красного словца, когда важнее всего не правда жизни, но схема, в угоду которой наплести можно всё, что угодно.

31

Соответственно, Лена не стала его первой женщиной, что, вообще-то, отныне и навсегда – факт биографии, неотделимый от сознания и осознания – как, к примеру, дата и место рождения.

32

«Горбачевский при́зыв» 1987 года пришелся на демографический недобор и призывал на срочную службу всех студентов высших учебных заведений, не имевших военной кафедры. Многих – на два года сразу же после первого курса.

33

Дед Савелий до самой смерти «работал над решением жилищного вопроса» (очень уж неудобно было жить с тучами комаров и толщей малярийной воды под полом, пробовали шутить о «Венеции по-советски», да не прижилось) и, будучи ветераном, постоянно рассылал письма «в инстанции». По своей инициативе, никто его не просил, поэтому депеши порой выходили странными. В семейном фольклоре осталась фраза «поселили меня в какой-то библиотеке…». Дед имел в виду пыль от книжных полок, добавлявшей к общему экологическому неблагополучию лишние полутона, но вопль его понимался иначе. Впрочем, ответа ни на одну жилищную заявку он так и не получил.

34

Писателей, удостоенных звания Герой социалистического труда и, таким образом, находящихся на самом верху советской пищевой цепочки, одним из важнейших символов которой была публикация в бесконечно тиражной «Роман-газете», публиковавшейся на серой, газетной бумаге.

35

Интересно, конечно: присесть у чужой двери ему даже в голову не придёт – настолько территория вокруг, совсем как у животных, на зоны, свои и чужие, помечена.

36

Уезжая на соревнования, чемпионы отказывались-де платить за пустую квартиру.

37

Любой, даже самый пустячный разговор Петровне важно было проблематизировать, вывести из режима «белого шума», сделать насыщенным, интересным.

38

Особенно модны были пластиковые пакеты под фирмý, производство которых наладили цеховики, – на одной его стороне возникал портрет правильно растрёпанной Аллы Пугачёвой с томной усталостью во взгляде (она уже тогда выглядела надорванной от всенародной любви), с другой – Михаил Боярский, по-лакейски расчёсанный на прямой подбор, стоявший у кормы какой-то неправдоподобной яхты. Семиотик сказал бы, что эти пакеты не отсылают к чему бы то ни было, но репрезентируют сами себя. Советские представления о прекрасной (полноценной, человеческой) жизни потребительского общества обязательно содержали изящные жесты в жанре упаковки – сего советская торговля, не знавшая ни конкуренции, ни возможности насыщения спроса, была лишена в принципе, грациозно обходясь во всех жизненных случаях крафтовой бумагой. Пакеты (подобно вкладышам и этикеткам от жевательной резинки) являлись предметом зависти и многолетнего культа. За ними охотились, их берегли, складывая «книжечкой», чтобы не мялись, и носили в сумке, их, наконец, аккуратно стирали, стараясь не повредить красочный слой, со временем начинавший капризничать – куда там тосканским фрескам.

39

Тут отбор у Петровны ещё более жесткий, чем среди первачей: мадам Котангенс никогда сюда не суется, впрочем, как и партийцы типа Майсковой или Нежиренко.

40

Учительская, вытянутая вдоль тёмного коридора, уютом не блещет, умные педагоги её избегают и заходят, только чтобы классный журнал перед уроком взять.

41

Как он в Чердачинске оказался – отдельная история: брат жены приехал к Васиному отцу, приветом от полузабытого одноклассника, на зубопротезный в Копейское медучилище поступать. Поступил и только тогда съехал из Васиной квартиры в общежитие, впрочем успев замутить со Светой. Руфина Дмитриевна сделала всё, чтобы не упустить такого хозяйственного (не пьёт и не курит, уникум, можно сказать) и цепкого жениха. Из-за чего Вася, их познакомивший («У тебя нет никого из знакомых девушек, способных меня по химии подтянуть?»), чувствовал чуть ли не ответственность за такой поворот Светкиной судьбы.

42

Гуляя по Комсомольскому, Вася с Марусей обходили киоски Союзпечати от Красного Урала и вплоть до поликлиники, смотрели, как они выставлены, среди копеечного ширпотреба, расспрашивали киоскёрш о том, как торговля идёт.

43

Лозунг на кумаче претендует, в духе новых времён, на оригинальность и свежесть – не типичное коммунистическое дацзыбао, но цитата из шестидесятника: «Скажите, Ленин, мы – каких Вы ждали, Ленин?! Скажите, Ленин, где победы и пробелы? Скажите – в суете мы суть не проглядели?..»

44

После замужества она, кажется, и фамилию не сменила, лишний раз подчёркивая, насколько всё у них с Илюхой не взаправду и не всерьёз.

45

Герману со Светкой она выбила колясочную в соседнем подъезде – комната там безнадзорная «пустовала», что-то вроде загона для непонятно какого оборудования. Но есть женщины в русских семействах – Руфина Дмитриевна провела туда канализацию и воду, поставила раковину и унитаз, чтоб молодым в многовековой очереди не стоять, а сразу же собственным жильём обзавестись. «Хотя бы чисто символически», как она объясняла свои инициативы бывшим соседям (первое время созванивались регулярно, чтобы уже через пару лет разбежаться навсегда в разные стороны), ведь в ближайшем (да и даже в отдалённом будущем) отдельная жилплощадь явно им не грозила. Даже со связями Руфины Дмитриевны, ибо устройство советской жизни было непоколебимым. Кто ж, например, теперь помнит, что свои квадратные метры нельзя было ни продать, ни купить, но только увеличить «с помощью обмена»?

46

«Маланская», как говорила покойница баба Паша, дабы лишний раз не употреблять практически бранное слово «еврейская» – незадолго до смерти она стала совсем строгая, перестала ругаться матом и смотреть телевизор.

47

Так вот откуда у библиофила возникла особая, чуть механистическая пластика заключённого на прогулке, татуировки, нечаянно вылезавшие из-под майки, радужки цвета талой воды. «Ты что, правда не знал?» – удивилась дочь, точно о таких делах априори известно всем, ну или же в стране, где половина сидела, а другая надзирала, такой сюжет в порядке вещей. Вася в ответ удивился ещё сильнее: откуда бы в его стерильной вселенной такие знания?

48

Ну да, «однушку»: «полуторка» – особое чердачинское слово, регионализм.

49

Национальность, в советском паспорте (и во многих официальных советских анкетах) пятым номером шла, сразу же после имени, фамилии, отчества и даты рождения.

50

Вася нарочно выбрал факультет с максимальным замахом, позволяющим стать кем угодно – от препода до журналиста. Прагматично считая, что история даст ему метод и общекультурный фундамент без малонужных специализаций, как на филфаке.

51

Так уж исторически сложилось – из ЧПИ уже вышел и даже уже отпочковался в автономное административное плаванье самый знаменитый студенческий театр миниатюр «Манекен», своей эстетикой во многом обязанный легендарной «Таганке». По всему, но так невольно выходило, что локальный «Полёт» как бы противостоял «Манекену» эстетикой и сугубым серьёзом. Это противостояние, о котором в «Манекене» и не подозревали, оказывалось важной составляющей полётной идинити, заговаривать о котором среди студийцев считалось плохим тоном: повышая самооценку, оно ничего не объясняло по существу. Поэтому тягаться «Полёту» нужно было с театром «У паровоза», расположившимся буквально под ним – на первом этаже ДК ЖД. Но студийцы были, разумеется, гораздо (на целый этаж!) выше этого – как же, их дом, понятное дело, самый-самый лучший. И, каждый раз подымаясь по лестнице «к себе», на второй, Вася и его единоверцы проходили мимо афиш «У паровоза», демонстративно их не замечая. А может быть, просто сильно собой и своим делом были увлечены?

52

Позже Бендер, со слезами на глазах, проговорилась, что путалась с Маркушей, эстрадным администратором средней руки «с криминальным прошлым»; организатором концертов, гастролей и (этим новым словом Инна особенно гордилась) корпоративов, предпочитавшим называть себя «продюсером», а до этого – «конферансье», так как, экономии ради, он мог эти самые, им самим организованные концерты, вести «с шутками да прибаутками», а ещё сочинил слова для двух песен Аллы Борисовны, так что не брезговал ничем, был на подхвате, соответственно, Бендер была на подхвате у него. Хотя с женой (дочка у него маленькая, божий одуванчик, главная отрада жизни) разводиться наотрез отказался, как Инна не стенала и как его не бросала по несколько раз в месяц. Маркуша хорошо понимал, что деваться девушке некуда, так что вернётся.