— Вы мне не мешаете. Давайте отложим этот разговор до
Москвы, — предложил Дронго.
Еще через час они прибыли на Северный вокзал Парижа, откуда,
взяв такси, сразу поехали в аэропорт Шарля де Голля. Выяснилось, что прямых
вечерних рейсов нет и лететь придется через Франкфурт. В этот немецкий город
каждые полчаса отбывали самолеты, а уже оттуда только «Люфтганза» совершала
четыре рейса в день в Москву. Вылететь из Парижа можно было через сорок минут.
Парижский аэропорт имени Шарля де Голля когда-то был символом прогресса, и его
стеклянные ярусы, пересекающие внутренний атриум аэропорта с разных сторон,
были весьма смелым дизайнерским решением в шестидесятые годы. Но с годами
аэропорт обветшал, кое-где треснули панели облицовки, в некоторых местах плохо
работали дорожки эскалаторов. Аэропорт нуждался в реконструкции, и многие
международные рейсы уже совершались из Орли.
Во Франкфурт можно было улететь, не проходя пограничного и
таможенного контроля. Сказывалось преимущество Шенгенской зоны. Они сидели в
кафе, и Дронго по-прежнему молчал, размышляя о случившемся. Мурсаева взглянула
на него.
— Называется приехали в Европу, — сказала она несмело.
— Никто не мог предположить того, что произойдет, — хмуро
сказал Дронго.
— Вы чем-то недовольны? — спросила она.
— Когда я совершаю явные ошибки, я бываю недоволен. Скажите,
вы кому-нибудь рассказывали о нашем путешествии?
— Нет, конечно. Кому я могла рассказать? На работе я
сообщила главному редактору, что вылетаю в Европу и попросила три дня отпуска.
Она мне разрешила, знает, что у меня сын учится в Англии. А больше никому не
говорила.
— Вы знали, что ОНК хочет купить компанию вашего брата?
— Понятия не имела. В этих делах я не разбираюсь, я же вам
говорила. Думаете, что из-за этого убили моего брата?
— Во всяком случае, его положение становилось достаточно
сложным. Он заложил двадцать пять процентов своих акций, понимая, что их могут
выкупить его конкуренты. Неужели он вам ничего об этом не рассказывал?
— Нет, ничего.
— Пять процентов, — вспомнил Дронго, — ОНК не хватало пяти
процентов, чтобы получить контрольный пакет акций и стать фактическим хозяином
«Прометея». И насколько я могу судить, они уже сумели купить эти пять
процентов, иначе не стали бы вмешиваться в ход расследования и просить меня
завершить свои поиски. Но Шенгелия уверял меня, что не продал свои пять
процентов, и я ему верю. Он очень богатый человек, достаточно независимый, на
него не так-то легко оказать давление. Даже такой крупной государственной
структуре, как ОНК. Если он сказал правду, то получается, что пять процентов
своих акций продал кто-то другой. И человек, который продал эти пять процентов,
должен был понимать, что он делает, фактически передавая контрольный пакет
акций в руки конкурента «Прометея».
— У рядовых акционеров было мало акций, — вспомнила она, —
не так много. Кажется, ОНК сумел собрать до двадцати процентов.
— Верно. Пятьдесят процентов акций плюс одна были у вашего
брата. А по пять процентов имели другие крупные акционеры. Клуб «Орфей»,
который представлял Шенгелия, семья Авдеечева, Ивашов и Кобаев. Правильно?
— Да. Только вы напрасно гадаете. Акции мог продать только
Шенгелия.
— Почему только он?
— Кобаев был старым другом нашей семьи. А Ивашов и так стал
исполняющим обязанности президента компании. Зачем ему отдавать акции компании,
в которой он стал руководителем?
— Правильно, — согласился Дронго, — а вы говорите, что не
разбираетесь в этих делах. Рассуждаете вы достаточно квалифицированно.
— Просто я не могу поверить в предательство Ивашова или
Кобаева. Поэтому считаю, что это сделал Шенгелия. Он человек с большими
связями, и на него могли выйти нужные люди.
— А семья Авдеечева? После смерти мужа его вдова могла
решить продать акции.
— Никогда. Я знаю Лизу. Она скорее умрет с голоду, но не
отдаст акций. К тому же она неплохой экономист, знает толк в подобных вещах.
Кстати, прямо сейчас я могу позвонить и узнать у Лизы, что она сделала с
акциями компании «Прометей».
Эльза Мурсаева достала мобильный аппарат. Быстро набрала
номер.
— Лиза, здравствуй, — сказала Мурсаева, взглянув на Дронго,
— как дела? Да, я знаю. Мне тоже ужасно жалко. С Аллой все так страшно
получилось. Нет, мы пока ничего не знаем. Спасибо, Лиза. Спасибо тебе за все. Я
хотела узнать у тебя насчет акций. Да, да, насчет пяти процентов акций компании
«Прометей». Они еще у тебя? Ты их никому не продала? Нет? Спасибо большое,
Лиза. Да, я завтра буду в Москве. Нет, я остановлюсь не дома. Приеду и тебе все
расскажу. Спасибо, спасибо, Лиза.
Она убрала аппарат. Объявили о начале посадки на рейс во
Франкфурт.
Они встали на длинную ленту транспортера, вывозившего их в
салон для посадки.
— Может, они набрали еще пять процентов у мелких вкладчиков?
— предположил Дронго.
— Нет, — ответила она, — иначе об этом все бы узнали. Это
невозможно.
— Но у них есть контрольный пакет акций, — настаивал Дронго,
— я в этом уверен. Можно проверить по регистрации, у кого именно они купили
недостающие акции, но это сложное дело.
— Все-таки Шенгелия, — убежденно сказала она, — а
Мальгасаров мог об этом знать.
— Может, еще раз поговорить с Ивашовым? И с Кобаевым? Дайте
мне номер его телефона.
Глава 19
Они вернулись в Москву поздно вечером. Дронго позвонил
Сергею, чтобы их встретили в аэропорту, и водитель приехал вместе с Кружковым.
Когда сели в машину, Кружков спросил:
— Вы его не нашли?
— Нашли, — ответил Дронго, — только очень поздно. Кто-то
успел перед нашим приездом загнать нож ему в сердце.
Кружков вздрогнул. Обернувшись, посмотрел на Дронго и на его
спутницу.
— Его убили? — не поверил он. — Его тоже убили?
— Вот такой невероятный факт, — невесело прокомментировал
Дронго, — мы опять не успели.
— Но так не бывает, — возразил Кружков.
— Не бывает, — согласился Дронго, — вот такая опрокинутая
реальность у нас получается. Но я сам видел убитого. Стоял рядом с ним. И не
доверять собственным глазам у меня нет оснований.
— В обоих случаях вы видели убитых, — взволнованно сказал
Леонид.
— Надеюсь, ты не считаешь, что именно я убил их? — невесело
спросил Дронго.
— Нет, — ответил Кружков, — но это сделал человек, который
знает, куда вы пойдете.
