Когда мы пересекаем шаткую, неровную кучу мусора, я замечаю черную клейкую субстанцию, прилипшую к обуви и брюкам Оскара. Кажется, движется. Конечно, нет. Вероятно, он сам стряхивает ее при движении. Но могу поклясться, что эта дрянь соскальзывает с его штанов и, поднимаясь вверх по ботинкам, сходится в районе щиколоток. Странно.
– В какой грузовик его положить? – я перезваниваю Идзуми, когда мы заканчиваем осматривать дом.
– В ваш. Давайте держать пациентов вместе. Я хочу как можно меньше их перемещать.
Мы кладем мальчика рядом с девочкой, Идзуми забирается внутрь и касается анализатора здоровья пальцем, берет каплю крови и смотрит на экран, ожидая результатов.
– Х-х-хе… – хрипит мальчик слабым и скрипучим голосом.
– Привет, Сэм, – улыбается Идзуми, кладя руку ему на голову. – С тобой все будет хорошо.
– Джеймс, – Оскар зовет меня голосом ровным, но громким, и я чувствую, что это срочно. – Я чувствую… – Он замерзает, глядя мне в глаза. – Я чувствую неисправность, сэр.
– Неисправность?
– Сэр, я не знаю, что со мной происходит.
– Объясни.
– Моя система сообщает, что устанавливает обновление программного обеспечения.
Как это возможно? Прямо перед тем, как я понимаю, в чем дело, его глаза закрываются.
Его взломали.
– Оскар! Очисть рабочую память и выключи все системы.
Его глаза открываются.
Он улыбается. Это подлинно человеческая улыбка, но передающая не радость, а самодовольное удовлетворение. Подобные эмоции слишком сложны, чтобы Оскар мог их выразить. Такое выражение лица он никогда не сможет сделать.
Когда он начинает говорить, его голос отличается, тон становится высокомерным, медленным и почти снисходительным. Однажды я уже слышал его.
– И снова здравствуй, Джеймс.
Глава 20
Эмма
Я иду к двойным дверям, чтобы выйти из кухни, когда меня окликает Фаулер:
– Эмма, ты можешь остаться на минутку?
Я жду, пока остальная часть команды выйдет. Единственный звук – скрип раскрытых двойных дверей. Стоит всем уйти, как Фаулер говорит:
– Для протокола, я согласен с планом, который вы выдвинули. Чрезвычайное нормирование – правильный шаг сейчас.
Я чувствую, что будет какое-то «но».
– Тем не менее я надеюсь, что ты будешь разумна, когда это коснется тебя.
– Что это значит?
– Это значит, – медленно говорит он, – что пайки, которые ты ешь, предназначены не только для тебя.
– Кто тебе сказал?
– Проблема не в этом. Речь идет о твоем еще не родившемся ребенке.
– Здесь на карту поставлено больше жизней.
– Но ни одна из них не является более важной для вас с Джеймсом. Человек не может драться, если ему не за что бороться.
Глава 21
Джеймс
– Оскар? – спрашиваю я, вглядываясь в его лицо. Я почти уверен в том, что с ним случилось, но надеюсь, что ошибаюсь.
– Оскара сейчас здесь нет.
– Кто ты?
– Зовите меня Артур. Вы познакомились с одним из моих коллег несколько лет назад. – Он делает паузу. – На Церере.
Григорий бросается к транспортнику, лезет в сумку, вытаскивает полуавтоматическую винтовку и так же быстро возвращается к Артуру и мне. Я поворачиваюсь и становлюсь с поднятыми руками. Ствол дрожит, когда Григорий в ярости смотрит на Артура, держа палец на спусковом крючке.
Позади меня Артур говорит медленно, снисходительным тоном:
– Тише, тише, Григорий. Этот железный дровосек – твой единственный выход с этой пустынной скалы. Веди себя лучше.
Григорий что-то кричит по-русски, выплевывая слова изо рта. Я подхожу к нему, не опуская рук.
– Успокойся, Григорий. Нам нужно выяснить, с чем мы имеем дело.
– Мы имеем дело с врагом!
Я снова делаю шаг вперед и протягиваю руку.
– Дай мне оружие, – шепчу я. – Для подобного у нас еще будет время и место, но его нет здесь и не сейчас.
Он сердито смотрит на меня. Наконец его палец соскальзывает со спускового крючка, и все тело расслабляется, когда он переводит взгляд на небо. Я беру винтовку и прижимаю его к себе, боясь положить обратно в грузовик, где Григорий снова сможет добраться до него.
Артур смотрит, как Григорий уходит, затем продолжает тем же неторопливым, высокомерным тоном:
– Итак. О чем это мы? О да, представления. На Церере вы звали моего помощника Художником. Почему бы не назвать меня Артуром? Я старше примерно на шестьдесят тысяч лет, но у меня те же основы программирования.
– Что ты такое? «Сборщик»?
– Нет, «сборщик» – это отдельная сущность. В ситуациях, подобных нынешней, я обычно работаю независимо.
– Чего ты хочешь?
– Мы все еще хотим того же: излучение вашего Солнца.
– На это мы не согласны.
Артур улыбается злой, знающей улыбкой.
– Нет, конечно же, нет.
– Тогда почему мы разговариваем?
– Это переговоры.
– Переговоры о чем?
– О вашей капитуляции.
Глава 22
Эмма
В столовой я обнаруживаю, что Мэдисон готовится к сегодняшнему уроку: дети школьного возраста уже начинают садиться за длинные столы.
Я хватаю ее за руку и практически вытаскиваю из комнаты.
– Мне надо поговорить с тобой.
– Какого…
В коридоре я поворачиваюсь и смотрю на нее в упор.
– Ты сказала Фаулеру, что я беременна.
Она выпрямляется и дерзко поднимает подбородок.
– Да, это так.
– Я сказала тебе это по секрету.
Она изучает меня минуту, как будто приводя мысли в порядок.
– Другие родители говорили об экстремальном нормировании, – говорит она, глядя на меня. – Все за это. Я знала, что это произойдет на встрече руководства. Поэтому я должна была сказать Фаулеру. Я знала, что сама ты не скажешь – и будешь выступать за крайнее нормирование. Это наш лучший шанс, но тебе нужно питаться, Эм. Я расскажу всему бункеру, если понадобится. Ты можешь ненавидеть меня до конца моей жизни, но сейчас мы говорим о жизни твоего ребенка.
Я глубоко выдыхаю и смотрю в потолок, желая получить ответ из того котла эмоций, который циркулирует в моем разуме.
Как и в случае с Мэдисон последние тридцать с чем-то лет, я останавливаюсь на одном слове, произношу его и ухожу.
