В тот день было всего три пары, и народу в трамвае номер тридцать семь, идущем до «Бауманской», оказалось немного. Варя заплатила кондуктору тридцать копеек, заняла свободное местечко у окна и стала смотреть на убегающую панораму Красноказарменной улицы. Почти сразу рядом плюхнулся взрослый мужчина – ну как взрослый, лет двадцати семи. Чем-то он показался ей смутно знакомым. Где-то, ей припомнилось, она его уже видела; может, не в этой жизни, а в будущем? Но как подобное могло произойти? А мужик поглядывал на нее искоса и улыбался. «Как бы не стал клеиться», – с досадой подумала Варя. Но тот, конечно же, стал. Притом необычно.
– Без мобильника непривычно, да? – участливо спросил он Варю, отвернувшуюся к окну.
До девушки несколько секунд доходил вопрос, а потом в голове пронеслись десятки мыслей. «Мобильник» – она не ослышалась? Кто здесь, в Москве-1959, знает, что такое мобильник? Только она да Данилов. Но они с Алешей договорились, что никому не выдадут: она – тоже попаданец, пришелец из будущего. Значит, вихрем подумалось, его в заключении пытали – и ему пришлось о ней рассказать. И вот теперь – спецслужбисты пришли арестовывать и ее тоже.
Чтобы потянуть время, Варя холодно проговорила:
– Вы о чем? Не понимаю.
Она искоса посмотрела на соседа: молодой человек, хорошо одетый, в костюмчике и, как принято тут даже в теплую погоду, в шляпе. Что-то неуловимо знакомое почудилось ей в его лице, на кого-то он был похож.
– Не напрягайся ты так, Варя, – со смешком добавил мужчина. – Это я, полковник Петренко. Точнее сказать: я сейчас в теле моего отца, Петренко Александра Тимофеевича. Ты знаешь, как это работает. Теперь я тоже здесь, с вами.
Трамвай остановился на очередной остановке. Мужчина схватил девушку, повлек к дверям, выскочил первый и подал ей, как джентльмен, руку. Она покорно за ним следовала, за этим, как он сказал, «полковником Петренко». А он приобнял ее и потащил в сторону Лефортовского парка – как раз они выпрыгнули на остановке, четвертой от института.
– Пойдем, Варечка, поговорим на просторе, чтобы никто не слыхивал нас. Ведь кто услышит – сразу очумеет.
В старинном парке людей и впрямь оказалось мало, лишь какая-то парочка, обалдевшая от любви и друг от дружки, да мамаша со смешной старомодной коляской. Шла середина апреля, но установилась невиданная для столицы жара, и несмотря на то, что до майских праздников оставалось еще две недели, деревца уже покрылись легким изумрудным пухом.
– Да, моя дорогая, – продолжил Петренко, – я последовал сюда за вами, в пятьдесят девятый. Но не по велению сердца, как некоторые, и не сбежавшую любовь преследую – я тут нахожусь на спецзадании. И хочу тебя обрадовать, что ты отныне поступаешь в мое распоряжение. А как ты хотела? Ты – капитан, я по-прежнему полковник. И тело твое настоящее в двадцать первом веке содержится в целости и сохранности. Как и тело твоего любовничка Данилова. Оба вы там, у нас, в двадцатых годах двадцать первого века, пребываете в глубокой коме. Страшно подумать, сколько государство сил и средств уже израсходовало, чтобы ваши бренные оболочки в относительном порядке содержать. Но вы ведь с Даниловым желаете, наверное, когда-нибудь в них вернуться? Не отвечай, вижу, что хочется – этот Советский Союз образца пятьдесят девятого года надоел тебе хуже горькой редьки. Так вот, доложу тебе: благодаря напряженной работе наших ученых и, не буду скрывать, средствам олигарха Корюкина появилась возможность, чтобы и ты, и твой хахаль туда, в свои тела, домой, вернулись. Как и я сам за вами надеюсь последовать, конечно. Не стану тебе рассказывать физику или химию процесса – сам не до конца понимаю, – но возможность такая появилась. Но для начала нам с тобой придется здесь немножко поработать.
– Поработать? В каком смысле?
– Пошлифовать историю. Подрихтовать ее. Привести к новому знаменателю.
– Что вы имеете в виду?
– То самое и имею. То, как развивалась наша страна в последние шестьдесят-семьдесят лет, очень многих в начале двадцать первого века не устраивает. Посему принято решение, на самом высоком уровне, кардинально изменить историю России.
– А что не так?
– В то время как ты дезертировала в прошлое, у нас там, в двадцать первом веке, очень неприятные вещи происходят. Ужасные, можно сказать.
– Что? Атомная война?
– Слава богу, нет. Хотя в каком-то смысле – хуже.
– Что?!
– Для начала: на Земле разразилась страшная эпидемия. Называется коронавирус или ковид-девятнадцать. Сначала ей внимания не придали: вроде обычный грипп, как бывали разновидности, типа птичьего или свиного, но только он может от человека к человеку передаваться. Грипп оказался очень заразный. Пошел из Китая и довольно быстро распространился по всему свету. И главное, что его отличает: высокая смертность. Легкие у больного просто превращаются в труху. Десятки миллионов заболевших по всему миру. У нас в России – миллионы. И дело на том не останавливается. Сначала всех просто на карантин посадили: сидите дома и не выходите никуда. Потом видят: экономике трындец приходит. Да и вакцина вроде появилась. Но все равно по стране ежесуточно по двадцать тысяч новых заражений все равно происходило. А потом вдруг вирус мутировал, и появился новый ковид – двадцать один. Летальность от него была низкой, однако люди страдали тяжело и долго, несколько месяцев. Почти все выздоравливали, однако ускорить поправку никакие лекарства, ни антибиотики, ни антималярийные препараты, ни вакцины не помогали. Температура держалась несколько месяцев, по всему телу – язвы и страшная боль – везде. Словом, все в точности как в Откровении Иоанна предсказано: «Из дыма на землю вышла саранча; ей была дана та же власть, что дана на земле скорпионам… И не было ей позволено убивать их, а только мучить в течение пяти месяцев… В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее, они будут жаждать смерти, но бежит от них смерть»
[8]. Да, и еще: та болезнь оказалась чрезвычайно заразная, и если заболевал кто-то в семье или в коллективе – гарантированно поражала всех ближних.
– И вы, Сергей Александрович, переболели?
– Называй меня Александром Тимофеевичем, как по документам… Нет, я не заболел. Нас тогда сразу перевели на казарменное положение, мы сидели круглые сутки в комиссии, в нашем бункере. А вот Олечка моя и дочка – цапанули… Ситуация была отчаянная: госпитали забиты, новых пациентов принять не в состоянии. Все несчастные сидят – или, точнее, лежат по домам. Дойти до магазина невозможно, тяжело да и запрещено. Только социальные службы разъезжают, развозят продукты и кое-какие лекарства, болеутоляющие. По всей стране – вспышка самоубийств. Люди из окон бросаются, травятся газом… Работать никто не может, промышленность и сельское хозяйство остановились. Начались перебои с продуктами. Грабежи, мародерство… Наконец к двадцать второму году и эта пандемия прошла. Ну, как прошла? Все равно заражения случались, но самый пик миновал. Понемногу начали восстанавливать народное хозяйство. И тут, что называется, третий ангел вострубил. Практически одновременно, на протяжении двух-трех суток, произошли фатальные аварии на энергоядерных объектах во всем мире. У нас в стране сразу на четырех атомных электростанциях. На Ленинградской, Курской, Смоленской, Кольской. Взрывы примерно такой же мощности, как в Чернобыле и на Фукусиме. Вся европейская часть страны превратилась в настоящий ад. Уровень радиации такой – для того чтобы выжить, сидеть надо по домам, с закрытыми окнами и дверями. На улицу выходить – только в защитном костюме. Но все равно практически все источники воды оказались отравлены. Многие жители крупных городов просто бежали в Сибирь, на Дальний Восток – любыми способами, на поездах, на машинах. За Уралом АЭС в России не существует, поэтому и уровень радиации там оказался в норме. В Сибири начинали жить буквально на голом месте: занимали заброшенные советские пионерлагеря, пансионаты, военные городки. Или, как когда-то кулаки-спецпереселенцы, валили тайгу, расчищали поляны, рыли землянки… Помощи ниоткуда ждать не приходилось, пострадали практически все. Катастрофы случились по всему миру: США, Индия, Южная Африка, Япония, Аргентина, Китай… Около сорока аварий за пару дней. Потом провели расследование, плюс арабские террористы сами выступили: да, это мы мстим всему остальному миру, слишком богатому и самодовольному. Им удалось нащупать фатальные уязвимости в компьютерной безопасности АЭС и вскрыть их. Однако у цивилизованных стран в тот момент не оказалось сил и средств, чтобы найти и покарать террористов – настолько все оказались заняты своими проблемами. Карточки ввели практически на все продукты питания, на питьевую воду. Армия и спецслужбы взяли на себя восстановление и наведение порядка. Началась очень сложная, тяжелая работа по дезактивации городов и земель. И вот тут у нас в стране появился он. Мессия. Точнее, антимессия. Антихрист. Притом что он начал помогать и исцелять. И это реально работало. Вот представь, как это выглядело. Он въезжает в очередной город. Его радостно приветствуют толпы – в основном, конечно, с балконов, потому что выходить наружу боятся, но кое-кто в защитных костюмах и с улиц ему осанну поет. В открытом старом «ЗИСе» этот тип объезжает улицы города. Он везет с собой «икону» – огромное изображение полуобнаженной блудницы в пурпурном плаще, сидящей на красном звере с семью головами и десятью рогами, покрытом кощунственными именами. На голове у женщины повязка: «Вавилон, великая столица, мать развратниц и мерзостей земли», в руке – золотой кубок, наполненный мерзостями ее разврата
[9]. Все – по Писанию. Так вот этот тип с шутовским благословением и ужасной «иконой» проезжает по улицам, к примеру, Курска – и немедленно радиационный фон в городе, ранее зашкаливающий, приходит в норму. Очищается вода. А те из больных, кто лично приветствовал «благодетеля» и страдал от ковида-девятнадцать, двадцать один, или от поражения радиацией, – чудесным образом исцеляются. Разумеется, наше с тобой учреждение, а именно комиссия, занимающаяся всем загадочным и непознанным, пыталась выяснить: как он все это делает? Как это вообще возможно? Как работает? Проводили множество исследований, но никакого внятного ответа ни мы, ни привлеченные нами ученые не нашли. Оставалось только считать случившееся чудом.
