Чайник, конечно, тоже холодный. Нет, на кухню греть она не пойдет. Там Маринка привяжется с каким-нибудь бестолковым разговором, сыночек ее Степка начнет уговаривать почитать ему или позаниматься – коммунальная квартира, если разбираться, такая бывает мука для мыслящего человека. И все ее поучать норовят, давать советы. Та же Маринка: «Эх, Егоровна, родить бы тебе – хотя без мужика! И забота тебе будет, и отрада, и дите станет на старости лет тешить!» Ольга подобные разговоры не терпела. Когда молча, хлопая дверью, уходила. А порой взрывалась: «Мало вам безотцовщины?! Оглянитесь вокруг! У одного подростка из десяти отец наличествует! В бабьем ведь царстве дети растут, воспитываются! А вы хотите, чтоб я эти отряды множила?! Не будет такого!»
Да и возраст у нее наступил – ах, этот возраст: в годы военные и послевоенные все сладкие женские годочки убежали, и уж стукнуло сорок. Какие тут дети!
С чашкой холодного чая Оля подошла к окну. Там, где раньше зарастал бурьяном котлован так и не построенного Дворца Советов, теперь грохотала стройка. Никто особо не рассказывал, что возводят, но все знали: затеяли тут, под ее окном, строительство открытого, подогреваемого бассейна, чуть не самого большого в мире.
С помощью длинной бамбуковой трости – потолки-то четыре метра! – Оля задернула гардины.
Надо белье замочить и поставить кипятить.
* * *
Ровно в четыре в субботу в дверь позвонили.
Гость оказался – таким она себе и представляла после телефонного разговора: напористый, озорной, циничный. Приодетый: костюмчик с галстуком, шляпа. Одно плохо – ростом не особо вышел, с ней вровень. Зато красивый по-настоящему, чем-то похожий на актера Тихонова Вячеслава, блеснувшего в фильме «Дело было в Пенькове». Или на Андрея Болконского, как его Толстой описывал: красивый человек с сухими и определенными чертами. Но молодой ведь, молодой! Явно тридцати еще нет. Что ж ей так везет на детский сад?!
Явился чисто выбритый, с букетиком тюльпанов, завернутым в газету «Красная звезда», – в Подмосковье еще не сезон, значит, на Центральный рынок за ними заезжал. А еще в руках – чемоданчик с металлической окантовкой. Сразу видно: провинциал, в Москве с такими уже мало кто ходит. Разулыбался радушно:
– Здравствуйте, Ольга Егоровна!
Тут, разумеется, и Поликарповна из своих дверей нос высунула, и Маринка в коридор выглянула: два звонка, интересно же, кто к Ольге пожаловал – ах, мужчина! Гость и соседок поприветствовал не менее улыбчиво: «Добрый день!»
– Пойдемте ко мне, – пробормотала она.
Провела мужичка, словно расстрельным коридором, чувствуя, как затылок буровят взгляды соседок. Захлопнув в комнату дверь, выдохнула.
– Ох, сколько книг! – с порога восхитился визитер. – Я думаю, вам сперва надо распорядиться насчет букета?
– Ничего, пусть полежат. Авось не завянут. – Оле совершенно не хотелось бежать сейчас за водой на кухню или в ванную. Обязательно ведь кто-то из товарок по коммуналке привяжется с вопросом, кто таков гость, зачем явился.
Александр (так он, кажется, представился) чувствовал себя у нее совершенно раскованно, если не сказать развязно. Оценивающим глазом окинул все тринадцать рядов книжных полок, под самый потолок, да вкруговую по всем стенам, пузатый холодильник «ЗИС» и радиолу. По-хозяйски подошел к окну, кивнул на не прекращающуюся даже в субботу стройку, подмигнул:
– Строят чего-то. Храм Христа Спасителя восстанавливают?
Шутка так себе прозвучала, если честно. Лет семь назад за нее легко можно было загреметь в места не столь отдаленные: антисоветская агитация в виде религиозного дурмана. И теперь Оля сочла за благо тему не развивать.
Тогда гость поставил чемоданчик на круглый стол – обеденный, он же рабочий – и проговорил:
– Позвольте тогда вручить дары. Волею, так сказать, пославшего мя Ивана, – мужчина скрыто процитировал популярнейшую во все послевоенные годы книгу
[17]. Первым делом из чемоданчика явилась коробка конфет «Ассорти» фабрики «Красный Октябрь» со жгучим и развратным маком на обложке. Затем – бутылка пятизвездочного армянского коньяку.
– Конфеты, как и коньяк с цветами, от меня лично, – пояснил он по-купечески. – Неудобно, знаете ли, приходить без подарка. – Понятно, набивается на угощение. Наверное, придется уважить – гость ей, чего там таить, понравился. – А вот, наконец, сувенир от друга моего, режиссера Ивана. – И он достал увесистый параллелепипед, завернутый в плотную упаковочную бумагу. – Вы откройте, откройте. Он обязательно просил, чтобы вы при мне развернули – дабы я потом доложил ему вашу реакцию.
– Столько условий, – пробормотала она, но подношение распаковывать стала.
– Только осторожней, – упредил гость с улыбочкой. – Хрупкое.
Ольга разорвала упаковку – и боже мой! Этого она никак не ожидала. Пластинки! Да какие! Не наши, Апрелевского завода, а импортные: нездешние, с яркими конвертами, цветными фотографиями заморских артистов на обложках. Одна, две, три, четыре! Да это целое состояние! Да где же он их взял, этот полумифический Головко?! Как узнал, что она любит джаз и собирает пластинки, студентам она точно ничего не говорила!
– А?! – с оттенком хвастовства проговорил мужчина. – Сила! Это вам не пиратские копии на рентгеновской пленке! Вся штука в том, что Иван совершил в прошлом году поездку по Соединенным Штатам Америки. А поскольку помнил, что вы заморский джаз очень даже уважаете, решил вам приобресть за кордоном сей подарок.
– Что вы?! – пробормотала она в растерянности. – Я не могу это принять. Это очень дорого. И за валюту куплено.
– Вот именно, Ольга Егоровна! Обратно в магазин теперь явно не сдашь. Так что пользуйтесь и владейте.
В растерянности она стала перебирать пластинки. Там был Гарри Беллафонте с диском «Калипсо», а также две дуэтные пластинки Эллы и Луи Фицджеральда, которые так и назывались, «Элла и Луи», и «Снова Элла и Луи», соответственно. А четвертая – «Люблю тебя» какого-то неизвестного красавчика (его фото на конверте) по имени Элвис Пресли.
– Пресли – восходящая американская звезда, – пояснил визитер, – двадцать четыре годика ему. Диск – саундтрек одноименного фильма, ну, то есть звуковая дорожка. У нас в СССР фильм вряд ли купят, идейно незрелый, а вам во ВГИКе уж, наверное, покажут на закрытом просмотре, не пропустите.
И все равно: никакого Головко, окончившего режиссерский ВГИКа, да из Ленинграда, с «Леннаучфильма», Ольга до сих пор припомнить не могла, и это смущало. Мельников – да, был такой студент, теперь действительно в граде Петра работает
[18], а вот Головко? А с другой стороны, настолько невероятный подарок – не отказываться же! Да и гость, что ни говори, приятный и привлекательный человек.
