Свернули на страшно знакомую Красноказарменную улицу. Леша не мог наглядеться: живые люди, разные, вольные, красиво одетые! А вдруг он увидит Варю? Ведь она здесь, в Техноложке, по его наущению, учится! Но даже без Вари как приятно и непривычно видеть свободную жизнь! Идут беспечные, веселые граждане. Садятся в трамваи, останавливаются у афиш. Тормозят у продавщицы мороженого, у киоска «Союзпечати». Солнце, весна, изумрудные листочки. Как же народ вокруг не понимает своего счастья! Можно идти куда хочешь и делать все что хочешь.
Его-то везли конвойные. Неизвестно куда.
Кстати, почему бы не спросить? Скорее всего, не скажут, но сопровождающие – явно не обычные вертухаи, а рангом выше. Может, удастся разговор завести?
Авто взяло курс в сторону центра.
В машине было жарко – окна закрыты и никаких, естественно, кондиционеров. Оперативники в своих плотных костюмах стали, честно говоря, подванивать.
– Может, окошечко откроем? – со всей возможной доброжелательностью спросил Данилов.
Ни гугу.
– Куда вы меня везете?
Молчание.
– Куда мы едем? – переспросил он.
– Тихо сидим, – угрожающе прозвучало справа.
«Победа» меж тем пролетела мимо МАСИ, Архитектурно-строительного – когда-то, зимой 57-го, Алексей пугал здесь неполноценным потомством деда Кордубцева по имени Семен. Интересно, внял ли тот предупреждениям?
Вот они уже на Садовом. Ах, как быстро можно передвигаться на авто в Москве-59: широкие улицы и крайне мало машин. Вот уже набережная Москвы-реки, и они паркуются во дворе гигантского сталинского жилого дома.
– Слушаем сюда, – скомандовал правый. – Спокойно выходим из транспортного средства, движемся заданным маршрутом. Никаких контактов, даже зрительных, с гражданским населением не допускаем. Предупреждаю: шаг вправо, шаг влево – приравнивается к побегу, конвой открывает огонь без предупреждения. Мы вооружены. – Он достал из-под своего двубортного пистолет и продемонстрировал.
– А какой маршрут заданный? – со смешком спросил Алеша.
Им овладел юмор висельника.
– Вам укажут.
Шофер остался в машине. К подъезду обычного жилого дома подошли с оперативниками вместе, плечом к плечу, Алексей посредине. Привычный столичный двор. Сохнет бельишко, кричат и бегают вокруг качелей дети. Солнце отражается в окнах верхних этажей.
У парадного конвойные перестроились. Образовали одну шеренгу: тот, что в машине сидел справа (видать, главный), пошел впереди, за ним – Данилов, второй – сзади.
Никаких, естественно, консьержей и кодовых замков в подъезде не оказалось. Толкнули дубовую дверь и вошли.
В парадном было прохладно. За панцирной сеткой прятался лифт, но они им не воспользовались, пошагали по лестнице пешком.
Второй этаж. Обычная, ничем не примечательная квартира. Тот, кто следовал впереди, достал ключи, отпер. Вошли. Для пятьдесят девятого года – жилье новое, выдающееся своим комфортом в стране, где доминировали избы и бараки. Навощенный паркет, лепнина на потолке. Угадываются две или три комнаты. Но нет ни малейшего признака, что здесь кто-то живет. Никакой обуви у входа (или тапочек). Никаких вещей на вешалке.
В гостиной, куда провели Алексея, царил идеальный порядок. Ни забытой смятой газеты, ни чашки на столе. Все выдержано по ранжиру: строго стоят фужеры-рюмки за стеклом пузатого серванта, четыре стула на идеальном расстоянии друг от друга расставлены вокруг стола. В одном углу радиола на ножках, на ней – ваза (без цветов), в другом – телевизор с линзой: в комнате полутемно, окна плотно зашторены, но майское солнце все равно пробивается. «Конспиративная квартира», – всплыл термин в памяти Данилова.
– Можно сесть, – скомандовал главнюга.
– Да я осмотрюсь.
– Я сказал: сесть.
«Ладно, не будем упираться по мелочам». Алексей плюхнулся на диван. Мягче, чем на стуле в допросной, да и какое-то разнообразие в сравнении со шконкой. Оба конвоира устроились за столом, причем второй (не главный) развернулся к арестованному лицом и неотрывно ел его глазами.
Вскоре со стороны прихожей раздался шум отпираемой двери. Оба опера немедленно подскочили, и старшой бросился к вновь пришедшему – причем двигался он одновременно и споро, и чуть не строевым шагом. Выглядело это комично. Второй тоже вскочил, но не перестал при этом буравить Данилова взглядом.
– Товарищ… – начал рапортовать в передней главарь, но его, видать, остановили властным жестом.
Дальше голоса зашелестели на пределе слышимости. Арестованный изо всех сил напрягал слух, но кроме отдельных слов ничто до него не доносилось. Незнакомый баритон веско сказал: «…вы мне тут не нужны…» И еще: «Нет, ждите за пределами помещения».
Наконец оба – и главный вертухай, и новоприбывший – появились на пороге гостиной. Свежее лицо оказалось мужчиной лет сорока – сорока пяти, и сразу видно – из сильных мира сего: властный, пристальный взгляд, прекрасный костюм – наверное, импортный, из спецраспределителя, и оттуда же туфли с острыми носками. Остроносые стильные туфли здесь, в Москве 1959 года, австрийские или даже английские, продавались и в обычных магазинах, но стоили так дорого, что мало кто мог себе их позволить. Старший, столь уверенно командовавший Алексеем, при виде визитера полностью стушевался и даже стал ниже ростом – держал себя совершенно подобострастно, словно половой или приказчик. Второй конвоир тоже вытянулся во фрунт и будто бы безмолвно отдавал вновь прибывшей персоне честь – притом ухитрялся одним глазом есть посетителя, а другим – все-таки надзирать за подследственным. Меж тем «главнюга» выглянул из-за плеча важной персоны и сделал глазами знак своему подручному. Тот немедленно, но не теряя верноподданнического выражения, бросился к выходу. Да! Судя по манипуляциям охранников, фигура к Данилову пожаловала изрядная. Но в лицо он его не узнавал – ни из истории, ни по результатам полуторалетнего пребывания в столице пятидесятых годов. Ни лично он с ним не встречался нигде в коридорах ЦК, ни на портретах не видел.
И его при этом с большим боссом оставили «тет-а-тет». Хлопнула входная дверь, закрывшись за уходившими оперативниками.
– Присядьте, товарищ Данилов, к столу, – бархатным баритоном молвил сильный мира сего. – Поговорим. Хочу заметить, что все сказанное здесь останется строго между нами. Больше того: если вы опасаетесь оперативной записи, могу вас уверить – она не ведется.
– А мне-то чего опасаться? – разухабисто возразил молодой человек. – Я арестант, мне дальше падать некуда.
– О, вы сильно заблуждаетесь, – ласковым тоном, но таким, что от него холодок по коже, проговорил новоприбывший, – даже в вашем состоянии есть очень много ступенек, куда упасть. Поэтому секретность нашего разговора – в интересах нас обоих. Вы уже чрезмерно пооткровенничали с Никитой Сергеичем – и вот результат.
– Раз так, придется мне фильтровать базар и с вами.
