Вот и у Данилова – да, таланта тут не было, а приемчики остались. И он только выжидал удобный момент. По ходу дела сосканировал личность допросчика и видел его сущность: твердолобый, хитрый, осторожный, но в то же время – сибарит и балагур. И очень, очень высокого о себе мнения. За время ненапряжных (прямо скажем) ответов на вопросы Шаляпина Алексей мучительно составлял мысленно ту формулу, которая на Александра Николаевича воздействует, – особенную, эксклюзивную, применимую только лишь к нему. И вот она родилась. Чуть обкатав ее в уме, Данилов, недолго думая, ее выдал, не отрываясь глядя прямо в переносицу собеседника:
– Исключительно для вас приготовлено замечательное место и время для отдыха – прямо сейчас!
– Что? – непонимающе вытаращился шеф КГБ, но Данилов уже завладел им: его вниманием, его личностью. Уставился прямо в переносицу и проговорил:
– Пальцы ваших рук теплеют, теплота растекается по ним и поднимается вверх, по предплечьям – к плечам, ключицам, голове… – Контрагент смотрел сначала непонимающе, но потом глаза его словно покрылись поволокой, он переставал владеть собой.
А Данилов продолжал:
– Голова ваша становится тяжелой, все тяжелее и тяжелее, вам неотвратимо хочется спать, и на счет «три» вы непременно уснете. Все ваше тело растекается, слабеет… Раз!.. Веки сами собой закрываются. Два… И – вы СПИТЕ! Три!
Александр Николаевич так и осел за столом – да, он мгновенно уснул, растекшись по столешнице.
На какое время он его вырубил, Данилов не знал. Посему действовать предстояло быстро. Он вскочил, подошел к окну. Чуть отодвинул плотную гардину, выглянул. Знакомая «Победа» стояла у самого подъезда. Двое оперативников курили рядом. Третий – видать, шофер – ждал внутри.
Алексей перебежал в другую комнату, через коридор напротив. Спальня. Некогда рассматривать гарнитур из карельской березы, атласное трофейное покрывало. Он подскочил к окну, тоже скрытое плотной шторой. Выглянул в щелочку. Здесь никого подозрительного. Окно выходит на набережную. Прямо от дома идет вниз под углом градусов сорок пять земляной откос, спускается к Москве-реке, на нем – прутики недавно высаженных деревьев. На тротуарах набережной – ни души. По мостовой вдоль речки изредка проезжают машины, чаще грузовые. Правда, прыгать отсюда выше, чем во двор. Но выбора нет. Хорошо еще, что на окнах никаких решеток. В СССР-59 такое просто не принято. Данилов решительно отодвинул гардину, распахнул створку. Из соседней комнаты послышался какой-то шум. Неужели Шаляпин просыпается? В любом случае действовать надо быстро.
Алексей взобрался на подоконник, сосредоточился, сгруппировался, проговорил: «Господи, помоги!» – и прыгнул вниз.
Летел он меньшее время, чем рассчитывал. Земля неожиданно больно ударила его по ногам. Он упал набок и покатился вниз по откосу.
Вскочил на ноги. Кажется, ничего не сломал – ударился, да, но руки-ноги целы. Перепачкался только весенней землей.
Сколько мог действовать его гипноз? Следовало очень, очень спешить. Он выскочил прямо на проезжую часть и замахал обеими руками приближающемуся грузовику. Тот затормозил. Данилов вскочил на подножку. За рулем сидел замечательный мускулистый малый в кепке и ковбойке, с татуировкой-якорьком на тыльной стороне кисти. Эдакая реинкарнация Шукшина из фильма «Два Федора» или Куравлева из еще не снятого «Живет такой парень». Данилов закричал:
– Друг! Умоляю! Меня муж с любовницей накрыл. Убить хочет! Я из окна сиганул. Увези меня отсюда!
Парень хохотнул:
– Во дает! Ну, садись! – Алексей плюхнулся рядом, и шофер дал по газам.
«Замечательные все-таки люди здесь, в СССР, живут! – подумалось ему мимоходом. – Первая же машина остановилась, первый же водитель без слов, вопросов или торговли взялся помочь. И повез меня безо всяких разговоров. Хотя, если разобраться, какой из меня герой-любовник? Типичный беглый зэк в ботинках без шнурков. И не пахнет от меня никаким сексом, а вот тюрягой очень даже несет».
– Ну, куда везти тебя? – вопросил водила.
– Куда угодно, лишь бы подальше!
Авто вынырнуло на Садовое.
– Ладно, мужик, тебе повезло! Я смену оттарабанил, на сегодня свободен, просто катаюсь. Говори, куда поедем – домчу в шесть секунд.
– Слушай, парень, а ведь у меня и денег-то нет. Все у нее на квартире осталось. Деньги, документы – все, что было.
– Да наплевать мне на твои деньги. Я тебе говорю: катаюсь!
– Тогда давай на Большую Калужскую. То есть на Ленинский проспект.
В самом деле: что теперь, после побега, оставалось делать Данилову? Без паспорта и без денег? Наверняка скоро он окажется в мощнейшем розыске: шутка ли, усыпил, в самом буквальном смысле, самого председателя КГБ!
Конечно, надо бежать. Но куда? И как? В советских фильмах, в случае жизненных невзгод, герой бросается обычно на целину или на стройки Сибири или Дальнего Востока. Да, Россия – страна большая и малонаселенная, а СССР – еще больше.
Чтоб взять билет на поезд, документов здесь пока не требуют. Но деньги-то нужны. А потом ведь и ксива понадобится – устроиться на работу, вписаться в общежитие или барак.
Может, кинуться в Техноложку, в общагу к Вальке с Валеркой, где он прожил полгода? Они ребята надежные, не сдадут. Да, они-то надежные, а сама общага? Там же все на виду. И каждый новый человек тоже. Он из комнаты до туалета не успеет дойти, как его спалят знакомые, коих набралось за полгода немало: «А, Данилов! Какими судьбами! Чего вернулся?»
Правильно – из столицы надо удирать, но не на комсомольские стройки, не на перекрытие Енисея, не на Братскую ГЭС: слишком далеко и многолюдно. Туда ездят комсомольские десанты и делегации Союза писателей. Утекать надо куда-нибудь поближе. Медвежьих углов и подле столицы с избытком. Ехать в Ярославскую, Костромскую, Калининскую области. Недалеко – километров за триста, чтоб подолгу не отсвечивать в поездах и на вокзалах. Сесть сначала в электричку, потом в паровичок. Устроиться в леспромхоз, наврать о потерянных документах. Если не рваться на идеологически значимую работу – учителем, газетчиком, – а ограничиться лесорубом или конюхом, может прокатить.
Но сначала, хоть на пару минут, надо повидаться с Варей. Обнять, поцеловать и в двух словах рассказать, что с ним. А может, разжиться деньгами. Хотя бы сотнягой на билет и на первое время.
Если же он с ней вдруг не встретится, тогда бабло можно попросить у Вальки с Валеркой.
К счастью, он помнил, где Варя живет. Несколько раз бывал у нее дома, когда «родители» отсутствовали. Интересно было увидеть, как она устроилась.
Варя жила в громадном понтовом доме на будущей площади Гагарина – притом что в пятьдесят девятом никто не знал ни Гагарина, ни тем паче площади его имени, а называлось место Калужской заставой. Лет через двадцать выяснится, что эти дома некогда строил зэк Солженицын, но в пятьдесят девятом никто и о нем не ведал тоже.
