Уверен, во всех её несчастьях повинен именно этот неведомый некто.
Поэтому я даже рад возвращению в город. На завтра у меня намечено несколько встреч, и я надеюсь, что неясные моменты начнут проясняться.
Выдвигаем с дачи глубоко затемно. Лишние глаза мне не нужны. Конечно, у майора Власова может быть личная жизнь, но мне хочется сохранить её в секрете от коллег по понятным причинам.
И это решение – двигаться по темну – оказывается судьбоносным в какой-то степени.
Сразу на подъезде к городу к нам пристраивается хвост. Номера замазаны грязью, тачка тёмная, ничем не примечательная. Но то, что ведут именно нас, я не сомневаюсь. Делаю пару кругов по улицам, снова покидаю черту города, набираю скорость, заслышав сигнал на переезде.
Если успею проскочить, оторвусь от преследования, поэтому мчу на всех парах под мерное посапывание Ритки. В глубине души я даже рад, что её сон безмятежен и крепок. Лишние стрессы ей ни к чему.
В последний момент вылетаю на железнодорожное полотно под закрывающийся шлагбаум и, не сбавляя скорости, уезжаю как можно дальше, прежде чем свернуть на просёлочную дорогу, скрыться в лесу, погасив свет фар и габариты.
Движение не сильно оживлённое, поэтому я сразу вижу ту самую тачку, пытающуюся нагнать нас по дороге. Надеюсь, они не скоро обнаружат, что нас на ней нет.
Тихим ходом возвращаюсь к трассе, не включая огни, и осматриваюсь по сторонам. Чисто.
Теперь я втапливаю педаль газа в пол, чтобы вернуться в город, присматриваясь к любому движению поблизости. А дома загоняю тачку в гараж и только потом подхватываю Ритку на руки и заношу сразу в спальню. Стягиваю с неё пальто и сапоги.
– Уже приехали? – сонно спрашивает девушка.
– Ага.
– Так быстро!
Я усмехаюсь себе под нос:
– Ага, быстро. Спи, Рит, сейчас я лягу.
– Ммм, – бурчит она, – хорошо.
Несколько минут Туманова устраивается удобнее, подгребая под живот одеяло, и я смотрю на эти забавные копошения со стороны. Ритка ещё несколько раз перебирает ножками в поисках опоры – последнюю ночь она упиралась пятками в мои ноги – и, не найдя желаемого, всё-таки затихает.
А я прохожусь по дому, активируя систему слежения. Вот уж не думал, что когда-либо мне придётся воспользоваться всем этим новомодным техническим оснащением!
Проверяю, чтобы картинка писалась, подключаю облачное хранилище для резервной копии и торопливо принимаю душ.
Мысли в моей голове не затихают ни на мгновение. Знает ли тот, кто охотится на Ритку, с кем имеет дело? Я уверен, что да.
Не каждый решится вести сотрудника СК. Нужно быть либо отчаянно глупым, либо отчаянно безбашенным. Чувствует свою безнаказанность? Почему?
Неужели Рита что-то не договаривает? Но давить на неё я попросту не могу. Знаю, что надо прижать девушку к стенке и заставить говорить, но у меня есть большие сомнения, что она заговорит.
Какие бы секреты она не оберегала, я уверен, это никак не связано с личностью преступника. Если бы Туманова знала, она бы не стала молчать. Иначе я абсолютно ничего не понимаю. Иначе всё это не имеет какого-либо смысла.
Если только… версия с любовником, выстроенная Ангелиной, верна, но что-то пошло не так и сообщник Тумановой спешно заметает следы. Она покрывает его, потому что влюблена, он хочет от неё избавиться, потому что…
Чёрт! Да потому что Аркадий Туманов не сдержал слово и исключил Риту из завещания?!
Версия мне не нравится. Она не выдерживает даже самую непредвзятую критику, что уж говорить обо мне!
Я лишь раздосадованно сжимаю челюсть, натирая тело жёсткой мочалкой, врубаю ледяную воду, выгоняя из головы нелепые образы, как Рита – моя матрёшка, которая еле перекатывается со своим животом – хладнокровно убивает мужа и подаётся в бега.
14. Ярослав
Утром я не в духе, и это слабо сказано.
Всю ночь мне не давали покоя кошмары, я беспокойно метался по кровати, снова и снова возвращаясь в кабинет Туманова и наблюдая собственными глазами убийство Аркадия безжалостной рукой его же молодой жены.
Потом Рита поворачивалась ко мне и стреляла прямо в центр моей черепушки, медленно подходила, целовала остывающие губы и шептала: «Всё не так, Ярослав. А как – разберись сам.»
Раз на десятый этой заезженной пластинки я не выдержал. Хотел крикнуть: «А как? Как, твою мать, Рита?!», но непослушные губы лишь испустили странный шипящий свист, и я умер, просыпаясь в настоящем в холодном поту.
Ритка сопела по правую руку, и я долго разглядывал её спокойное лицо, задаваясь вопросом: а как, если не так?
И что именно не так, когда всё, абсолютно всё не так?
Ритка поморщилась. Крохотная ладошка накрыла живот и тут же подпрыгнула от явного толчка. Непоседа внутри неё всегда выбирает неподходящее время для своих игр!
Я придвинулся ближе, обхватывая живот сразу обеими руками и поглаживая круговыми движениями, да так и заснул. Остаток ночи прошёл без сновидений. Почти. Единственным, что мне снилось под утро, оказался маленький карапуз, который тянул ко мне свои руки и говорил: «Папочка, мне страшно!». Чертовщина, ей-богу, но именно этот сон принёс больший раздрай в мою душу.
Проснулся я в пустой постели. Ритка крутилась на кухне, моя футболка, растянутая на подросшем за ночь, как мне кажется, животе была заляпана мукой и тестом.
– Доброе утро! – улыбается Туманова, но тут же осекается, увидев хмурость на моём лице. – Что-то случилось?
– Не бери в голову, чушь какая-то снилась, вот и не выспался.
– А меня вообще ничего не беспокоило, я даже подивилась, что ни разу не проснулась за всю ночь! Даже мелкое чудовище не требовало еды, хотя ужинали мы достаточно рано… – Ритка щебечет вокруг меня, и постепенно я расслабляюсь.
Она подаёт мне чашечку кофе, выставляет на стол фаршированные блины.
– Трубочки с творогом, квадратики с картошкой и жареным луком, треугольнички с абрикосовым джемом.
Я перехватываю её руку:
– Сядь сама поешь, не суетись.
– Ну чего – не суетись? Сейчас соберу тебе перекус, а то что это за несправедливость – вести бандитские делишки на голодный желудок?!
Она заливисто смеётся над собственной шуткой, но тут охает, хватаясь за край стола.
– Рит, ты чего? – моментально выскакиваю я на ноги.
– Всё в порядке, – хрипит она. – Я в норме. Чудовище пинается, кажется, это была моя печень. Приятного мало, чтоб ты понимал. Всё, уже отошло. Видишь?
Она действительно распрямляется, и я в относительном спокойствии усаживаю её за стол.
Она протестует:
