– Я не думала, что это важно. Не думала, что он действительно пойдёт на это. Наш брачный контракт… Впрочем, вы знаете, – я качаю головой. - Вы думаете, что тот человек, кто меня подставил, остановился бы, зная, что ребёнок не от Туманова? Может, он просто убил бы мою дочь ещё в утробе? Мы не можем знать наверняка. Я не знала, кому верить в этой ситуации, поэтому скрывала всеми силами правду. Мне жаль, что я не открылась раньше...
– Послушай... те, Маргарита Викторовна! – она перебивает, склоняется над столом, приближаясь к моему лицу. – Власов с огнестрелом, едва придя в себя, кинулся спасать своего ребёнка. Будь моя воля, под суд ты бы отправилась прямо сегодня. Поверь, улик более чем достаточно! Но Власов... Ты хоть понимаешь, что он чувствует? Ты хотя бы на одно мгновение задумалась, что чувствует отец, когда осознаёт, что у него из-под носа украли его ребёнка? О котором он узнал чисто случайно. Потому что одна заносчивая особа подумала....
– Мне жаль, ясно? Я ошиблась! – я с досадой закатываю глаза. – Мне только ваших нравоучений не хватает.
– Я тебя прихлопну собственными руками, если из-за твоей дурости Власов потеряет дочь. Он еле держится на ногах. Ему покой нужен. Долечиться спокойно. А не играть в сыщика! Да только он же не успокоится, пока не отыщет её.
– Если бы вы изначально слушали меня, – со злостью вырывается у меня, – то не потеряли бы три недели впустую. Может, по горячим следам, вам удалось бы найти мою дочь. О которой я вам, лично вам, говорила столько раз!
– Если бы ты призналась Власову сразу...
– Я знаю. Знаю! Но ничего не могу переиграть. У нас есть только один ход, и он уже сыгран. Я не призналась, вы не послушали, Ярослав ни разу не намекнул, что помнит меня...
– То есть, это он во всём виноват? Ну ты и стерва!
– На минуточку, – вспыхиваю я. - Я даже не знала, что он следователь. Я переспала с первым встречным, чтобы отомстить родителям и Туманову. Слышите? С первым встречным. Какова вероятность, что я встречу этого человека в большом городе снова? Что он окажется тем самым следователем? Если бы он сказал, что следователь, что ведёт моё дело, конечно, я бы рассказала ему больше... Но я думала, что он очередной бандит, а он и не стремился меня разубеждать.
– И ты просто утаивала все свои мысли и секреты от человека, который тебе помогал, кем бы он не был?
– Да, конечно. Я не доверяла ему. А он не доверял мне. Как выяснилось, у него на это куда больше оснований...
Мы переговариваемся яростным шёпотом. Это происходит неосознанно. Ну с моей стороны так точно. А вот майор знает, чего делает. Не привлекает неуместного любопытства к нашей беседе.
Разговор с ней изматывает меня. Я рада, когда она наконец уходит.
Она истязает меня допросами почти каждый день. Но с ней постоянно крутятся другие люди, и я не могу задать интересующие меня вопросы. И она не проносит в своей сумке еду. Так проходят ещё десять дней в ожидании новостей.
В очередной раз я и не жду ничего нового, но неожиданно Власова приходит одна. Молча придвигает ко мне коробочку с едой, но это не важно. Для меня нет.
– Как он? – вырывается против моей воли, и майор сощуривается.
Я знаю, что она знает всё. Знаю, что винит меня. Что ненавидит. У них странные отношения. Мне непонятные.
Я и сама себя ненавижу. И виню во всём. Я всё прекрасно понимаю. Он никогда не простит, что я скрыла самое важное и не дала ему узнать о дочери, когда она была рядом. Такое не прощают.
– Маргарита Викторовна, я бы попросила...
– Я прошу вас, – я готова умолять. – Просто скажите, как он? Здоров ли? Оправился ли от ранения? Есть ли какие-то продвижения в расследовании? Я знаю, что вы оба меня ненавидите, знаю! Но неужели я так многого прошу?
Я срываюсь, плачу, тяжело дыша. Я не каменная. Не стерва, которую привыкла усиленно изображать со времён средней школы, когда меня задирали все кому не лень. Мой ребёнок пропал. Мой любимый мужчина был ранен. Я думала, что он умер. Никогда не забуду эту пустоту, которая поселилась в моей душе, когда Ярослав повалился на пол в том доме.
– Ярослав Сергеевич в полном порядке, спасибо за беспокойство, – цедит женщина напротив, но внезапно наклоняется и шепчет мягко, но еле слышно, – Рита, всё хорошо, не волнуйся. Даже у стен есть уши. Тем более здесь. Ты должна очень осмотрительно выбирать слова. Сейчас это единственное, чем ты можешь ему помочь. Скрывать правду ото всех. Нам нужно немного времени. И твоё умение скрывать правду. Если его отстранят от дела... Он не сможет вернуть девочку. Понимаешь?
– Да, я поняла, Ангелина Анатольевна. Простите, нервы.
Она отстраняется и громко говорит мне:
– Маргарита Викторовна, внимательно ознакомьтесь с описью дома, в котором вас задержали, подпишите, если всё указано верно.
Она протягивает мне папку, и я смотрю во все глаза. В ней записка и фотография. Соня на руках у... моей мамы. Рассматриваю внимательно свою маленькую непоседу. Как же она выросла! Ей уже почти два месяца. Уверенно держит головку. Такие пухлые щёчки, обиженные глазки полны слёз, маленький нос упрямо сморщился… Судорожно втягиваю воздух и чувствую, что всё плывёт перед глазами.
Власова сочувственно смотрит на меня, но не говорит ни слова. А я вдруг понимаю причину перемен в ней: Соня жива и здорова, Ярослав нашёл её. Поэтому его бывшая сбавила обороты.
Смотрю на живую, невредимую и пышущую здоровьем женщину, в убийстве которой меня обвиняют. Она выглядит как прежде. Ухоженная, моложавая, с добродушной улыбкой. Прямо заботливая бабушка со своей внучкой. С моей дочерью на руках.
С трудом отрываюсь от изображения моей принцессы и читаю послание, написанное торопливым размашистым почерком.
«Рита, я нашёл Соньку. Надеюсь, к тому времени, как ты выйдешь из СИЗО, она уже будет дома.
Да, кстати, в ближайшие пару дней рассмотрят ходатайство о твоём освобождении, в связи с вновь вскрывшимися обстоятельствами дела, которые ты можешь наблюдать своими глазами. Я обязательно разберусь во всей этой ерунде, но думаю, что больше тебе не станут предъявлять никаких обвинений.
А пока слушайся тётю Гелю, она плохого не посоветует. Будь умницей и тщательно оберегай свои секреты. Яр».
