И я вынужден, скрипя зубами, подчиниться.
В слежке за объектами проходит несколько мучительных для меня дней ожидания.
В один из таких дней я сижу неподалёку от ворот особняка и разглядываю свежие снимки. Елена Пелевина с моей дочерью на руках. Это просто немыслимо. Уму непостижимо. У меня в голове не укладывается, как они могли провернуть всё это дельце с собственной кончиной, подставить свою дочь, похитить свою внучку. Я кручу и так и этак. Но не могу найти ни одной причины происходящему, кроме мести и баснословных денег Туманова.
Неужели родители настолько ненавидели Маргариту, что устроили ей всю эту сладкую жизнь? Узнать смогу, пожалуй, только как следует допросив их. И я очень жду этого момента.
Но ещё больше я жду отмашки полковника о начале спецоперации. Глупо тянуть. Личности преступников установлены. Чета Пелевиных, считавшиеся погибшими, в умышленном убийстве которых обвиняют Маргариту, живы, здоровы и полны сил. Одно это обстоятельство служит основанием для удовлетворения ходатайства об освобождении гражданки Тумановой из следственного изолятора под подписку о невыезде до полного пересмотра материалов дела.
Несколько дней наблюдения позволили нам установить примерный распорядок дня жителей особняка. Прогулки с коляской – дважды. Уход из дома и появление на территории основного подозреваемого в образе, слишком схожем с внешностью Риты. Больной ублюдок!
Наконец, накануне возвращения девушки домой, полковник объявляет о начале операции по задержанию жителей особняка. Момент идеальный – вернувшись домой вчера вечером, Максим Пелевин с утра не покидал территории, значит, нам удастся накрыть всех одним махом.
Мы дожидаемся, пока Елена Пелевина выйдет на очередную прогулку с коляской, обогнёт здание, скрываясь в саду, и группа захвата проникает на территорию.
Пока ребята-бойцы зачищают дом, мы с Ангелиной тихо следуем за женщиной с коляской. Она идёт по вымощенной камнем дорожке, покачивая Соню, и я подхожу вплотную и только тогда останавливаю её.
– Гражданка Пелевина? Подполковник Власов, Следственный комитет. Вы задержаны за мошенничество, подлог документов, инсценировку собственной смерти, повлекших привлечение к уголовной ответственности невиновного, а также за похищение несовершеннолетнего. Пожалуйста, уберите руки от коляски и следуйте с моей коллегой. Обратите внимание, что на территории работает группа захвата, поэтому любой шаг в сторону может быть расценен как попытка к бегству.
Женщина выдыхает и покорно убирает руки от высокой ручки коляски. И идёт рядом со Власовой. А я кидаюсь к коляске.
Снимаю дождевик, отстёгиваю защитный чехол, раскрываю розовое одеяльце и достаю конверт с ребёнком.
Откидываю уголок, и у меня темнеет в глазах.
Чёртова кукла! Пупс! Это не моя дочь! Это не Соня!
Размашистыми шагами иду к дому, зашвыривая дурацкую насмешку в первые попавшиеся кусты. Сюрприз! В результате спецоперации задержаны двое – супруги Пелевины. Ни долбанного психа, ни младенца в особняке нет!
Я самолично прочёсываю каждое помещение, но никаких следов или ответов не нахожу. От злости руки так и чешутся втащить кому-нибудь, но отвлекает капитан Приходько.
– Ярослав Сергеевич, тут из СИЗО беспокоят, Пелевиных приняли, документы на Туманову получили, её сразу отпускать или подержать до завтра?
– Ты идиот?! – несдержанно кричу я. – Что значит, подержать?!
– Понял, – пятится он задом к двери. – Передам, значит, чтобы выпускали.
Геля бросает на меня быстрый взгляд и осторожно спрашивает:
– Власов, а ты не должен встретиться с гражданкой Тумановой, прояснить ситуацию..? – и шепчет: – Ярик, ну куда твоя Рита сейчас подастся? Езжай, поддержи её, успокой, домой отвези, а я тут закончу с обыском и поеду в комитет с ребятами. Как сможешь, приезжай.
– Чёрт, да, ты права, – поджимаю я губы. И какого лешего сам не догадался? – Я сам не свой, Ангелин. До сих пор не верится, что мы упустили Соню.
– Езжай, Ярик, – сочувственно говорит Власова. – Ты сейчас там нужнее. Я ничего не упущу, ты же знаешь.
Знаю. Именно поэтому покидаю особняк, запрыгиваю в тачку и еду до СИЗО. А там самолично передаю распоряжение об освобождение Риты из-под стражи и дожидаюсь её у главного входа.
Выйдя на всё ещё прохладный весенний воздух, Маргарита жмурится, поёживаясь и обхватывая себя руками. Такая маленькая, боже! Без своего живота она совсем ещё девчонка. Ещё и исхудала за долгое время своего заточения.
Отрываюсь от капота и делаю шаг навстречу. Девушка наконец замечает меня и неуверенно идёт в мою сторону.
Глаза мечутся от моего лица к автомобилю и обратно в поисках ответа на вопрос, для которого у меня пока нет ответа. Точнее, есть. Да не тот, что она так отчаянно хочет услышать.
– Соня… Она с тобой? – спрашивает дрожащим голосом. Отрицательно качаю головой. – Нет? Она дома? Да? Скажи, она дома?
Рита срывается на плач, тихо оседая на асфальт. Меня разрывает на части от этой боли – от её боли. От боли матери моего ребёнка, которого я снова упустил.
– Пожалуйста, Ярослав! Ну чего ты молчишь? – я опускаюсь на колени рядом с ней, и Рита лупит меня по лицу своими ладонями. – Скажи, что всё хорошо. Скажи, что она дома… пожалуйста! – тоненько завывает она, ударяя по моим плечам. Я терплю боль физическую, тупо ноющую в груди от натяжения едва затянувшихся тканей. Рите необходимо выплеснуть свою боль. Душевную. Я прекрасно понимаю её чувства. – С твоей тёткой или твоей бывшей… с Мариной Семёновной… Я хочу, чтобы Соня была дома! Ну ты же её папа, Ярослав!
Рита безвольно опускает руки, рыдая глухо, отчаянно. От этих скорбных звуков я умираю внутри.
Притягиваю её к своей груди, сжимая в своих объятиях, и мы сидим так бесконечно долгое время. Прямо посреди парковки. Мимо проходят люди, сменяются автомобили, но я продолжаю держать её так крепко, как только могу, пока она не затихает.
Наплевав на предписания врача, поднимаю её на руки и укладываю на заднее сиденье. И везу домой.
Проделываю путь до спальни с ней на руках, кутаю в одеяло, не отпуская ни на мгновение. Страх, который я испытываю за неё, осязаем. Мне кажется, стоит только разомкнуть руки, как она исчезнет, испарится, не справившись со своей болью.
– Скажи, ты хороший полицейский? – неожиданно спрашивает Рита охрипшим голосом.
Я не уверен, что именно она хочет от меня услышать, поэтому не тороплюсь отвечать.
– Разве может хороший полицейский не найти собственную дочь? – с обидой спрашивает она, ударяя по моим чувствам. Я понимаю, что в ней говорит горе, не более того, но всё равно достаточно остро реагирую на её слова. – Все вы одинаковые! Ничего святого в вас нет, только о своей шкуре заботитесь! Не зря папа всегда говорил…
– Ах, папа?! – раздосадованно бросаю в ответ, отпуская её и поднимаясь с кровати. – Да что бы ты знала, дорогая, твой папа принимал активное участие в этой заварушке! Если моя дочь и пострадает, то только по воле твоего долбанутого семейства!
