Я уже готов признать, что план Власовой лучше моего, как снизу доносится звук, оповещающий нас о возвращении хозяев. Или не хозяев.
Мы с Ангелиной, не сговариваясь, скрываемся в пустом чулане.
Глаза привыкают к темноте, и слух обостряется. Мы стоим вплотную друг к другу в тесном помещении, предназначенном, скорее всего, для гардеробной. По крайней мере, от этом намекают полки и перекладины с вешалками.
Ангелина морщится и тихонечко чихает, утыкаясь в мою грудь.
– Прости. – шепчет она еле слышно.
– Здесь действительно пыльно, – отмахиваюсь я.
– Не за это, Власов, – Гелька закатывает глаза. – За то, что не сказала тебе. И что не хотела тебя сюда вести. Я правда думаю, что стоит вернуться завтра и проследить внутри и снаружи…
– Я знаю. Просто хотел убедиться…
– Что я не играю против тебя? – понимающе улыбается Власова с лёгкой грустью.
Всё-то она понимает! Я отвожу взгляд.
– Ты вела себя подозрительно. Ничего личного.
– Я пытаюсь помочь тебе, Ярик. Я хочу, чтобы твоя дочь скорее вернулась домой.
– Ты должна была поставить меня в известность…
– Я не была уверена, ясно? – огрызается она. Совершенно неожиданно для меня. – Что я должна была сделать? Дать тебе очередную ложную надежду?!
В её глазах застывают слёзы, а я вдруг вспоминаю брошенную ею фразу. Там, в туннеле, Ангелина сказала, что понимает, каково это – матери лишиться ребёнка.
– Что случилось, Гель? – наклоняюсь ближе к её лицу, заглядывая в глаза. – Что с тобой случилось? Почему ты сорвалась сюда? Почему сбежала от Гриши Румынского?
– С чего ты взял..? – поджимает она дрожащие губы.
– Повстречал как-то на дороге Витю Абросимова, перекинулись парой фраз, – объясняю ей свою осведомлённость, чтобы не надумывала лишнего.
– Витюша, – выдыхает она. – В каждой бочке затычка.
– Пробивной, – не соглашаюсь с ней. – Подполковник теперь.
– Ты тоже подполковник, – хмыкает Геля. – Недолго Абросимову радоваться пришлось, что Власова обскакал по званиям.
– Чёрт с ним, с Витюшей. Меня интересует, что с тобой, Гель.
– Ярик, это не важно. Сейчас нам надо найти твою дочь. Вот, что действительно важно.
– Мне и ты важна. Ты же знаешь, что я не успокоюсь, так просто скажи.
Ангелина упрямо вскидывает подбородок, но всё же начинает говорить:
– Когда ты решил поставить окончательную точку в наших отношениях, я пришла к Грише. Он давно окучивал меня… Но я не изменяла, правда, – быстро добавляет она. – Теперь уже всё равно, да?
– Почему же? Мне приятно знать, что ты не навесила мне рога размером с целый комитет, как утверждал Абросимов, – усмехаюсь я.
Прислушиваюсь к звукам включённого телевизора, доносящимся снизу, и киваю Геле, чтобы продолжала.
– В общем, у нас закрутился роман. Я влюбилась, Ярик. Просто бессовестно влюбилась, так счастлива была! Когда узнала о задержке, сразу бросилась к Грише. Я была уверена, что он порадуется. А он сказал: «Ну ты же не уверена? Зачем даёшь ложную надежду? Узнай наверняка, а потом решим, что делать.» И в тот же день поехали на задержание… А там… я оступилась, полетела с лестницы. У меня открылось кровотечение, ребёнка не удалось спасти. Неделю я лежала в госпитале, рыдала в подушку. А Гриша даже ни разу не навестил, хотя сам отправил меня с опергруппой. После выписки мне поступило предложение о переводе сюда, на место Николаева. Я не планировала ехать, не хотела вторгаться в твою жизнь, но… Зашла к Румынскому. Он усиленно делал вид, что мы чужие друг другу люди. Я спросила напрямую. Он ответил: «Я никогда не планировал ничего серьёзного, Ангелина Анатольевна. Мне было лестно, что жена лучшего следователя и первая красавица комитета ходит в моих любовницах.» Я спросила, а как же наш ребёнок. На что он мне ответил: «Плод – дело наживное. Подлечишься, найдёшь себе мужика да родишь.»
Ангелина крепко зажмуривается, пытаясь удержать потоки слёз, которые струятся по её лицу. Вот козёл Гриша! У меня нет ни одного приличного эпитета, чтобы выразить все свои мысли. Найду дочь, навещу старого начальничка! Да пересчитаю ему все зубы за свою Гельку.
А сейчас я просто притягиваю её к себе, крепко обнимая, целую макушку и обещаю, что у неё непременно всё будет хорошо.
Мне горько, что ей пришлось пройти через такое. Как она должна была полюбить этого недоноска, чтобы решиться на беременность?! И как больно ей было принять тот факт, что он просто позабавился с ней? Теперь мне понятны её закидоны, рассеянность и попытки добиться моего внимания. Бедная, глупая девчонка! Если бы только можно было так заглушать боль… Но, к сожалению, от этого нет лекарства.
Она затихает. Между тихими всхлипываниями я слышу, как пропадает звук телевизора, а шум шагов медленно приближается. Он поднимается!
Геля берёт себя в руки. Мы прислушиваемся. Где-то совсем рядом скрипит дверь, и я извлекаю из кобуры пистолет, показывая Власовой, чтобы приготовилась. Я не собираюсь сидеть тут всю ночь. А он, очевидно, начинает готовиться ко сну. Дождёмся без сюрпризов, пока заснёт, и свалим, чтобы вернуться уже завтра.
Мы хорошо слышим тихий голос. Он то ли напевает что-то себе под нос, то ли просто бубнит. Но вот у него звонит телефон, и я замираю, прислушиваясь внимательнее.
– Да, дедуля, – голос я узнаю, несмотря на тонкие нотки, он принадлежит ранившему меня человеку. – Альбина легла спать. Чудесно! Няня справляется, спасибо, что помог её найти. Я завтра привезу одежду и игрушки. Пришлось спешно покинуть дом, да. Пока, дед. Завтра позвоню.
Голос смолкает ненадолго, пока снова не начинается бубнёж.
Он знает, где моя дочь. Он может отвезти нас к ней прямо сейчас.
Она пока в безопасности. О Соне заботятся. Но стоит им узнать, что она не имеет никакого отношения к Туманову, как всё изменится.
Мои мысли мечутся в сомнениях. Я знаю, что дождаться до завтра будет правильней, но я не могу выдержать больше ни единой секунды без своей девочки. Сейчас, когда она так близко, я не способен больше ждать.
