– А что стало с девушкой? – Ладимир с трудом ворочал языком.
– Она… – Вереск вдруг вспомнила ночь, когда обнаружила его гуляющим по замку. – Она обернулась туманом и… исчезла.
– Печальная история… – грудь князя мерно вздымалась. Он засыпал. – А песня? Вы знаете ту песню, которую она пела?
– Да…
– Спойте мне, Вереск.
Вереск глубоко вздохнула и запела, удивляясь чистоте собственного голоса:
Я тебя живой водою напою,
Вытру слезы и омою ноги.
Заберу я боль и грусть твою,
Знаю, путник, ты устал с дороги...
Поцелует розовый рассвет
Нежный шелк волос твоих медовых.
Ты проделал путь в полсотни лет,
И по тропам ты ступал в оковах.
Отдыхай, мой милый, отдыхай!
Позабудь усталость, беды, страсти...
Тут со мною ты узнаешь рай,
И минуют все тебя несчастья…
Князь спал. Дышал ровно и тихо, без хрипов. Сон смягчил резкие черты, и Ладимир выглядел юным и умиротворённым. Вереск рассматривала его, словно видела впервые. Губы, которые так часто кривились в ухмылке, выглядели чувственными, особенно сейчас, когда рот чуть приоткрылся. Подбородок и щёки нуждались в бритве. Ресницы, пушистые, как у девушки, темнели на бледном, словно простынь, лице…
– Сладких снов, милорд, – прошептала Вереск и склонилась, чтобы поцеловать его в лоб.
И тут князь открыл глаза. Хищно уставился на неё, схватил за запястье, рывком притянул к себе и поцеловал. В губы. Жадно и горячо.
Глава восемнадцатая
Сияние свечей ослепляло. Кавалеры уверенно вели дам, повинуясь тягучему ритму менуэта. Пары грациозно скользили по блестящему, точно зеркало, паркету. Шаги, повороты, поклоны и снова шаги. Каждое движение выверено, изящно и точно. Вереск никто не замечал. Она стояла на верхних ступенях широкой лестницы, облокотившись о перила мраморной балюстрады, и наблюдала за танцующими. Сложные причёски, изысканные украшения, наряды потрясающей красоты, но…
Что-то не так. Не так, как дóлжно.
Вереск прищурилась, всматриваясь, и вдруг поняла... Она шумно втянула в себя воздух, и музыка тут же замерла, а гости разом вскинули головы, пытаясь разглядеть, кто нарушил гармонию вечера. Но они не могли увидеть Вереск, как не видели ничего вообще: у дам и кавалеров не было глаз.
У них не было лиц.
Вереск хотела закричать, но не смогла раскрыть рта. Дрожащими пальцами она коснулась лица и поняла, что губы пропали…
– А-ах! – она резко села на постели. Потная, взлохмаченная. Сердце колотилось где-то в горле. Простыни сбились в ком.
Сон. Это просто сон и ничего больше.
Вереск глубоко вздохнула и закрыла глаза.
Всего лишь сон…
Бояться снов глупо: кошмары тают под лучами рассвета и забываются в повседневной суете. Другое дело – реальность. Её не сотрёшь, не смоешь, не исправишь и, даже если удастся загнать воспоминание в самые дальние закоулки сознания, оно всё равно просочится, точно горный родник сквозь холодные камни, и будет снова и снова возвращать в прошлое.
И сердце будет ныть, отвергая доводы разума…
Тот поцелуй. Вереск не могла ни забыть его, ни понять. Она высвободилась из объятий Ладимира и убежала, зная, что раненый князь не сможет последовать за ней. С тех пор прошло четыре дня. Четыре мучительно долгих дня. Каждое утро Вереск ждала, что Ладимир вызовет её в свои покои, но этого так и не произошло…
Соус напоминал магму, бурлящую в жерле вулкана. Она помешивала вязкую субстанцию деревянной лопаткой и, будто заворожённая, смотрела на пузырьки.
– Захворали? – Милда возникла за спиной так неожиданно, что Вереск вздрогнула.
– Н-нет… нет, – отозвалась поспешно. – Всё в порядке.
– Что-то вы в последнее время вся из себя… чуднее и чуднее. – Служанка упёрла руки в бока.
– Ничуть, – возразила Вереск и вытерла ладони о передник, давным-давно утративший девственную белизну. – Соус готов. Где подносы, Милда? Пора подавать гостям напитки. Розовое вино для дам и бренди для кавалеров, всё верно?
– Да-да… – прокряхтела старушка и как-то подозрительно глянула на неё. – Всё так… Только негоже в таком виде на людях появляться. Вы вся зачуханная, хуже деревенской попрошайки. Ступайте-ка лучше переоденьтесь, а напитки господам отнесу я.
Вереск согласилась, хотя всё это показалось странным. День за днём Милда отказывалась заявляться в чертог, предпочитая толпе гостей удушливый жар кухни. Обязанность разносить напитки и закуски столь прочно закрепилась за Вереск, что предложение служанки мгновенно вызвало подозрения.
Старая лиса не хочет, чтобы меня видели в чертоге, – догадалась она, а вслух сказала:
– Спасибо, Милда. Пойду, приведу себя в порядок.
Вереск выскользнула в коридор и, подобрав юбки, поспешила к большому чертогу, где веселились невесты-избранницы. Она хотела остаться незамеченной, но… ничего из этого не вышло: её перехватили у самой галереи, что вела в зал.
– Миледи Вереск! – Она не сразу сообразила, кто перед ней. Прехорошенькая юная леди с блестящими локонами цвета красного дерева выглядела встревоженной. – Мне надо поговорить с вами! Срочно! Я всюду искала вас, но…
Дара! О, боги! Это же Дара! Какая красивая… Такая красивая, что и не узнать.
Красивая, но напуганная…
– Что стряслось? – Усилием воли удалось сдержать нетерпение. Вереск изобразила улыбку. – Что случилось, милая?
– Наши гостьи… – начала девчушка, понизив голос. – Они…
Взрыв смеха заглушил её слова.
– Что с ними, дорогая? – Из чертога доносились голоса, музыка, звон бокалов. Вереск напрягла слух, чтобы расслышать тот единственный голос, который могла бы узнать из тысячи.
– Они… ну… они… – По-всему, Дара никак не могла найти нужных слов. – Они… С ними что-то не так.
– Не так? – Вереск нахмурилась, вспомнив свой сон. – Что именно?
– Порой… порой мне кажется, будто они не помнят вчерашнего дня.
Не помнят вчерашнего дня? Какая ерунда! Вот если бы у них не было лиц…
– Такое случается, Дара, – мягко сказала Вереск. – Жизнь знатных девиц безоблачна и благополучна, а потому скучна и однообразна. Все дни у них слились в один, только и всего.
– Ох, нет, – мотнула головой отроковица. – Я всё понимаю, но нет. Там другое. Много хуже! Ах, если бы я могла объяснить! Видите ли, однажды я…
