– Вера! Можно? – робко спросила посетительница, и Вереск мгновенно узнала тонкий голосок. Как узнала узкое, усыпанное веснушками лицо в обрамлении тёмно-рыжих, почти красных, волос...
Дара!
1. Здесь "Ходит" имеется в виду – ухаживает, заботится. Прим. автора.
Глава тридцать седьмая
Девочка стояла в дверях и смотрела ясным незамутнённым взором.
– Дара? – прошептала Вереск, не веря глазам. – Не может быть... Она... Она же...
– Мертва? – хмыкнула Безликая. – Тебя ждёт много открытий, дорогая.
Вереск сглотнула, вперившись взглядом в отроковицу.
– Как он? – рыжая служанка шагнула к медсестре, и та дружески обняла её за худенькие плечи.
– Стабильно.
– Стабильно... это значит – плохо, да? – Голосок Дары дрогнул.
– Стабильно, значит – без изменений. – Медсестра ласково улыбнулась. Вера... Её зовут Вера! – Ухудшений нет.
– Но и улучшений тоже?
Вереск заметила, что взгляд двойника стал холодным, как морось за окном.
– Твой брат в коме полтора года, Даша, – сказала она серьёзно и строго. – И не просто в коме, а в терминальном состоянии: на грани жизни и смерти балансирует. Стабильность в этой ситуации – лучшее, на что мы можем рассчитывать.
– Просто... – потупилась отроковица, но тут же вскинула голову. – Ты правда думаешь, что он когда-нибудь очнётся?
– Я верю в это.
Медсестра посмотрела на Ладимира с такой нежностью, что у Вереск защемило сердце.
Она любит его!
– Конечно, – протянула Дара. – Тебе положено: ты ведь его невеста.
– Я не невеста! – шикнула блондинка и нахмурилась. Щёки её предательски зарделись. – Сколько можно повторять? Не невеста я! До аварии мы всего раз виделись!
– Но ты ухаживаешь за ним, – лукаво улыбнулась отроковица.
– Это моя работа.
– Ты разговариваешь с ним, будто он тебя слышит. Это тоже работа?
– Да, – медсестра отвернулась и загремела какими-то склянками. – Часть терапии. А ты одна приехала?
– Родители паркуются. – Дара вздохнула. – Слушай, Вер... Я тут кое-что привезла Вовке... И просьба у меня есть одна. Странная. Ты только не смейся, ладно?
– Какой уж тут смех. Давай, выкладывай.
Отроковица замялась, но, видимо, решимость взяла верх над сомнением.
– Вот. – Она протянула блондинке свёрток. В свёртке оказалось нечто, отдалённо напоминающее книгу.
– Что это?
– Вовка, как на флот пошёл, хобби себе завёл чуднóе: истории сочинять. Типа – писательство.
– Оу! – Медсестра перевернула лист, другой, а девчушка продолжила:
– Говорил, отвлечься помогает. Душу отвести. Но никому особо не рассказывал: думал – засмеют. Понаписал всего целую кучу. И про космос, и про пиратов... А эту вот не закончил. Не успел.
– А про что она?
– Про князя, который любил море, жил в замке и боролся с чудовищами, – с готовностью отрапортовала Дара.
– Ничего себе... – буркнула блондинка, не отрываясь от текста. – А я и не знала, что он пишет.
– Конечно. – Отроковица подошла к брату и коснулась его руки. – Вы же до аварии всего раз виделись. Но он бы сказал тебе, я уверена. Ты ведь пишешь стихи, да?
– Откуда знаешь?
– Мариночка рассказала.
– Вот коза! – медсестра беззлобно хмыкнула. – Ну... так. Балуюсь иногда. А в чём просьба-то, Даш?
– Ну... – девчонка заколебалась. Покраснела и уставилась в пол. – Я тут кино смотрела недавно. Про призрака. В общем, вроде, когда есть незаконченное дело, они... Они иногда возвращаются. И я подумала... Подумала, что...
– Что он очнётся, чтобы дописать роман?
– Да, – чуть слышно отозвалась Дара. – Ты почитай ему книжку его. Вдруг поможет?
– Хорошо, – кивнула Вера. – Почитаю.
Вереск увидела её глаза и поняла: надежды нет. Ладимир, или, как его называли здесь, Вовка – умирал. Умирал медленно и мучительно, а его близкие никак не могли этого принять. Они ждали чуда. Но чудес не бывает...
Свеча почти угасла...
– Ему давно пора покинуть этот мир, – шепнула Безликая. Вереск так увлеклась чужим разговором, что совсем о нй забыла. – Но он, глупый, цепляется за жизнь. А какая жизнь его ждёт? Он же превратится в овощ! Ты хоть представляешь, что такое кома? Он, когда очнётся, даже ложки до рта донести не сможет.
– Знаю, – мрачно заявила Вереск и сжала кулаки.
– Откуда?
– Помню её памятью. – Она кивнула на медсестру, которая деловито возилась с капельницей.
– Значит, ты понимаешь, какой это риск. – Забвение говорило, не открывая рта. Жуткая тень на стене становилась больше и чернее.
– Да.
– И всё равно хочешь его вернуть?
– Да.
– Ты не забыла, какова цена?
– Нет, не забыла, – прохрипела Вереск. – Жизнь за жизнь. Но у меня есть условие.
– Какова наглость! – хохотнула Безликая, а тень протянула щупальца к Ладимиру. Приборы угрожающе запищали. Медсестра всполошилась, Дара расплакалась, а Вереск напряглась, как натянутая струна. – Говори.
– Ты дашь нам проститься.
Забвение поглядело на неё остекленелыми глазами, а тень исчезла, словно её не было вовсе. Зелёные линии на мониторах пришли в норму.
– Ночь, – сказала Безликая. – Даю тебе ночь. Но на рассвете кто-то уйдёт со мной. Навсегда. Кто именно – решать тебе.
Глава тридцать восьмая
Милда и Горий пришли, когда Безликая уже исчезла. Вереск испытывала странное чувство: знакомые лица, чужие имена...
Светловолосая медсестра называла дородную служанку Людмилой Даниловной, а старика-лакея – Григорием Юрьевичем.
Они… его родители! – с удивлением осознала Вереск, когда Милда, всхлипнув, обняла её двойника. – Родители Ладимира! Но… как же… Почему тогда…
… милорда я люблю, как родного сына…
– Крепитесь, – строго сказала блондинка, и Милда подняла на неё красные от слёз глаза. – Вы должны быть сильной. Мы все должны верить в лучшее.
Старушка забормотала что-то нечленораздельное, давясь рыданиями. Медсестра принялась её успокаивать, а Горий мрачной тенью стоял у постели Ладимира, спящего беспробудным сном.
Мы должны верить. Мы. Все. Должны. Верить.
– Знаешь, Вер. – Милда промокнула слёзы бумажной салфеткой. – Мы ведь Дашу из приюта совсем малышкой взяли, а Вовку усыновили, когда ему уже одиннадцать сравнялось. Он и родных отца с матерью хорошо помнил. Они богатые были, родители его, а мы с Гришей…
