– Мам, ты что, торопишься куда-то? Что-то случилось? За Мусю волнуешься?
– Да нет. Просто за мной должны заехать.
– Кто? – удивилась дочь.
– Ну… один человек.
– Этот человек – мужчина?
– Ну да. И что такого?
– Ни фига себе! Что такого? Ты сутки как приехала! Признавайся, где ты его взяла?
Маруся понизила голос.
– Он наш сосед по площадке. Вернее, не сосед, а хозяин будущего отеля.
– Это тот, что мешки на головы честным людям кидает?
– Ага. Только если бы не он, наша Муся не родила бы. Он этих котят прямо рукой из нее вытащил. И все живые.
– Силен мужик! А зовут его как, знаешь?
– Баграм. Баграм Закарян.
– Так он… армянин?
– Ну и что с того?
– Да ничего, – Агата прыснула в кулак, – армян в нашем роду еще не было!
– Не беги впереди паровоза!
– Да чего уж там!
Лёнчик подошел к ним сзади и обнял.
– Дорогие мои новые родственницы…
– Они как раз старые. Это ты без году неделя, – вставил Марк.
– Попрошу не перебивать старшего по званию, друг мой Энгельс. Это, во-первых. А во-вторых, я просто вижу, что они чем-то обеспокоены и…
У Маруси в сумочке зазвонил вновь обретенный телефон. Она ответила и покраснела.
– Извините, я… За мной приехали… Я сейчас скажу, что пока не могу…
– Мама, я думаю, будет правильнее пригласить спасителя нашей Муси сюда. Мы все хотим его поблагодарить.
– С ума сошла?
– Почему нет?
Маруся отнекивалась, но Марк с Лёнчиком уже вели к столу Баграма. Все засуетились, задвигались, стали усаживать гостя, угощать, жать руку. Маруся сидела ни жива ни мертва и только пуще покраснела.
Баграм вел себя так, как будто не происходит ничего необычного. Вчера на нем была грязная спецовка, а сегодня белая рубашка и модный пиджак. Марусе он показался лучше прежнего. Баграм поймал ее взгляд, и она не отвела глаз. Ну и пусть все смотрят! Ей все равно! И ничего не страшно!
Маруся выпрямилась и, окончательно осмелев, подняла бокал.
– Давайте выпьем за любовь!
Никто не возражал.
Черный опал
Поздним вечером, когда они наконец вернулись домой, Марк спросил, почему она никогда не вспоминает о брошке. Агата подползла поближе к Марку и прижалась.
– Трудно об этом говорить. Мне жаль, что она так и не нашлась. Генрих действительно хотел ее вернуть. Мама считала, что в броши – его любовь к нам обеим.
Марк взял ее ладонь и, повернув, положил на нее что-то, завернутое в лист бумаги.
– Я не хотел никому говорить.
Брошь была прекрасна. Легкокрылые стрекозы держали изящный листочек, на котором сидел большой черный жук. Золото, эмаль, бриллианты, черный опал.
Марк не сказал о брошке Леониду, и она поняла почему. Пусть это преступление будет нераскрытым. Ведь оно все равно не осталось безнаказанным.
– А ты знаешь, что римляне за невероятную красоту называли опал «ребенком прекрасным, как любовь»? А на латыни «опалус» означает «чарующий зрение»?
– Даже не подозревал.
– Не смейся. Многие считают опал самым красивым самоцветом в природе. За высочайшую игру цвета. Черный из благородных опалов самый редкий. Он только кажется непрозрачным. Внутри него целая радуга! Эти переливы должны быть видны при свете почти за метр.
– Этот черный опал очень дорогой?
– Да, но не в этом дело. Опалы очень разные. Есть огненный, бесцветный гиалит, голубовато-белый джиразоль, гидрофан, что значит «водяной», зеленый празопал, смоляной. Более ста разновидностей. И каждый уникален. Этот камень из Нового Южного Уэльса. Это штат в Австралии. Мама говорила, что опал напоминал отцу цвет моих глаз.
– Дай-ка проверю. Действительно. Игра цвета необычайная. И радуга! Вижу радугу!
Муся услышала смех и подняла голову. Чего это они шумят посреди ночи?
Потянувшись, Муся спрыгнула с кресла и стала спускаться по скользким блестящим ступеням. Под лестницей в большой плетеной коробке было тихо. Муся осторожно перелезла внутрь и легла на бок. Сразу послышалось пиканье и возня. Отдохнула, называется. Ну, давайте уж. Один, второй. Где третий? Вот и третий. Черненький с белыми лапками. Все на месте. Как хорошо.
Всю ночь в Питере шел дождь.
