Единственной огромной ценностью, способной обеспечить будущее нескольких поколений Яковлевых в любой точке земного шара, оставался рубин Цезаря, но в голову Николая Пантелеевича даже на мгновение не закралась такая чудовищная мысль. Четырнадцать лет назад он поклялся, что сохранит ценный камень для Сашеньки. После расстрела царской семьи она оставалась одной из единственных наследниц династии Романовых, пусть официально ее и не существовало. Главной задачей, которая занимала сейчас все воображение Яковлева, значилась возможность поездки в Голландию и торжественное вручение девушке принадлежащей ее семье реликвии.
Неделю назад Николай Пантелеевич затеял процедуру получения заграничного паспорта. Вот уже два года как оформление паспортов перешло из ведения отделов Наркомата внутренних дел и губернских Советов депутатов к Наркомату иностранных дел, но НКВД и Наркомат по военным делам сохранили за собой право давать заключение о целесообразности их выдачи. Два вопроса занимали сейчас ум Яковлева: посчитают ли его внезапный отъезд за границу целесообразным, и сможет ли он спрятать рубин так, чтобы беспрепятственно покинуть с ним пределы страны.
О том, сможет ли он в Голландии отыскать следы Сашеньки, он старался не думать, считая это преждевременным. Пока задача – выехать из России и вывезти рубин. Все остальное потом, потом. До назначенного в НКВД времени приема оставалось чуть более часа. Подумав, Николай Пантелеевич решил потратить его с пользой и написать письмо сыну Георгию, пояснив неожиданное для семьи решение отправиться в путешествие.
Вот уже пятнадцать с лишним лет хранил он тайну рубина Цезаря, но сейчас пришла пора не только расстаться с ним самим, но и снять с себя бремя вынужденного молчания. Когда Георгий получит это письмо, секрета в доме уже не будет, да и самого Яковлева тоже.
Письмо вышло коротким. В нем Николай Пантелеевич рассказал лишь об известии, направленном ему перед смертью верный друг Павел Дмитриевич Балуевский, о расследовании, которое провел частный сыщик, выясняя судьбу пропавшего у Екатерины Второй кулона, да о взятом на себя добровольном обязательстве вернуть камень наследнице императорской фамилии. О том, где именно он хранил рубин все эти годы, Яковлев предпочел умолчать. Неважно это, если ему дадут разрешение на выезд, и уж тем более, предпочтительнее смолчать, если ничего не получится.
Письмо он запечатал в конверт, надписал на нем имя Георгия Николаевича Яковлева и вложил в толстую книгу, лежавшую на рабочем столе в кабинете, служившем теперь Николаю Пантелеевичу еще и спальней. Это был первый том собрания сочинений Ивана Бунина, вышедший в 1915 году и снабженный дарственной надписью. Георгий знал, как дорога отцу эта книга.
До назначенной встречи оставалось двадцать минут. Взяв шляпу, Яковлев вышел из дома. Больше его никто никогда не видел. Как напишут в Википедии спустя сто лет, место и обстоятельства, а также дата гибели городского головы Николая Яковлева, руководившего губернской столицей на протяжении двадцати четырех лет, неизвестны.
Глава девятая
Разбор завезенных материалов и постановка первых задач заняли часа два. Вышло бы быстрее, если бы не нужно было отвлекаться на звонкий голос Елены Бесединой, которая отвечала за авторский надзор, а потому вникала в каждую мелочь. Эта женщина была въедливой и такой скрупулезной, что у Дмитрия даже зубы заныли, хотя ничего в жизни он не ценил больше, чем серьезный подход к работе.
Когда основные дела на сегодня были сделаны, бригада получила свое задание, а Дмитрий и Елена убедились, что рабочие поняли все правильно, часы показывали полдень.
– Может быть, пообедаем? – предложил Дмитрий как можно беззаботнее. – В такую жару нет ничего лучше, чем съесть холодной окрошки на летней веранде.
– В такую жару на летней веранде душно, – засмеялась Елена. – Извините, окрошки, конечно, хочется, но у меня сын дома один, поэтому душа не на месте.
– А вы забирайте сына и приезжайте вместе, – Дмитрий умел быть настойчивым, когда ему это было нужно. – Давайте договоримся, что через час я буду ждать вас обоих на веранде «Бурраты». Его владелец – мой приятель, Феодосий Лаврецкий, может, слышали?
Зачем он сейчас упомянул Феодосия, Дмитрий не знал и тут же почувствовал себя павлином, распускающим хвост и кичащимся громкими знакомствами.
– Конечно, слышала, хотя лично и не знакома, – кивнула Беседина. – Дмитрий Михайлович, наверное, сегодня все же не получится. Вы не сердитесь, но моя подруга вернется домой после операции, уставшая. Мы с Митькой и так злоупотребляем ее гостеприимством, поэтому будет совсем некрасиво, если будем вести себя так, словно живем в гостинице. Так что я поеду домой и приготовлю что-нибудь сама.
– Как скажете, – холодно кивнул Дмитрий.
Он чувствовал себя уязвленным, хотя свой отказ она объяснила, и в этом не было ни капли натянутости. У нее снова зазвонил телефон. Дмитрий не собирался подслушивать, но понял, что звонят из больницы с просьбой купить в аптеке и привезти какое-то лекарство для Еропкина. Это было странно: накануне врачи уверяли, что у них все есть, но всякое бывает, особенно в их непростое время. Разговаривая по телефону, она быстро прошла в другую комнату, где оставила свой рюкзак. Быстрые легкие шаги прозвучали там, потом в коридоре, наконец хлопнула входная дверь и в огромном доме, наполненном переговаривающимися рабочими, стало как-то непривычно тихо без звука этих шагов.
«Ты ополоумел, – мрачно сказал сам себе Дмитрий. – И хочется напомнить: когда это случилось с тобой в прошлый раз, то тянулось долго и кончилось очень плохо».
Основательно расковырять себе душу он не успел, потому что из соседней комнаты раздался звонок телефона. По мелодии он понял, что это аппарат Бесединой, и быстро прошел на звук, обнаружив довольно дорогой, хотя и не самой последней модели смартфон лежащим на подоконнике. Видимо, закончив разговор, Елена машинально положила его туда и забыла убрать в рюкзак. На экране высвечивалось имя «Митька».
При их единственной встрече мальчишка произвел на Дмитрия благоприятное впечатление. Его забавляло, что их зовут одинаково, в этом чудился какой-то знак, хотя никогда в жизни Дмитрий Макаров, человек прямой и рассудительный, не верил ни в какие знаки. Он не знал, насколько его тезка посвящен в происходящие вокруг события, но глазки у него были умненькие, поэтому Дмитрий даже не сомневался, что мальчик, как минимум, встревожен. В такой ситуации не отвечающая на звонок мать стала бы лишним испытанием для детской психики, поэтому Дмитрий протянул руку к заходящемуся на подоконнике телефону и нажал зеленую кнопку ответа.
– Здравствуй, Митя, – сказал он. – Это дядя Дима, мы виделись с тобой в Излуках на берегу в эту субботу. Я работаю с твоей мамой. Она уехала в больницу к Дане и забыла телефон в доме Яковлева. С ней все в порядке, и, когда она вернется за телефоном, я ей передам, что ты звонил.
Кажется, он все сформулировал правильно, чтобы не напугать мальчишку и все ему объяснить, не вызывая лишних вопросов, но в трубке слышалось сопение и пыхтение, как будто мальчик тяжело дышал, борясь с подступающими слезами.
