– Слушайте, давайте ее уже вызовем, – устало попросила Беседина, из которой, казалось, выпустили весь воздух. – А то мы как-то глупо теряем время. Куда надо звонить? 02?
– Сейчас вызовем. Я позвоню своему брату, он работает в уголовном розыске, – успокоил ее Дмитрий. – Он все сделает, как надо. Вы бы присели куда-нибудь, пока мы ждем, а то на вас лица нет. Боюсь, что вы сейчас просто свалитесь.
– Не свалюсь, я гораздо сильнее, чем вам кажется, – ответила она. – Хотя, признаюсь, была бы не против, если бы вы приехали вовремя, и нашли труп вместо меня. Почему вы вообще опоздали?
У нее не было никакого права задавать ему подобные вопросы и выговаривать за опоздание словно мальчишке. В обычной ситуации Дмитрий обязательно бы ее отбрил, как только что сделала она, попеняв ему за Галу, но почему-то вместо этого он промямлил:
– Не поверите, в лифте застрял.
– Вы правы, не поверю, – печально сказала она. – Глупую какую-то отмазку придумали, детскую. Ладно, звоните, а я пока на крыльце подожду.
Проводив ее глазами, он вздохнул, набрал телефонный номер и коротко ввел брата Женьку в курс дела. Тот молча выслушал, задал несколько вопросов и отключился, велев ждать. Все коротко и по делу. Впрочем, сантиментов от брата Дмитрий точно не ждал. Еще раз покосившись на лежащий на полу труп, он тоже вышел на крыльцо, где на ступеньке сидела пригорюнившаяся Елена Беседина, подпершая ладонью щеку и от этого похожая на сказочную сестрицу Аленушку. Лицо у нее уже было не таким бледным, хотя все равно печальным. Почему-то в этот момент Дмитрий был готов многое отдать, чтобы увидеть, какая она, когда улыбается.
– Сейчас приедут, – сказал он, понимая, что ситуация к веселью точно не располагает. – Вы не переживайте, мой брат и его коллеги обязательно во всем разберутся.
– Я знаю, – сказала она. – Я с доверием отношусь к правоохранительным органам. Даже не сомневаюсь, что преступление будет раскрыто. И переживаю сейчас совсем о другом?
– О чем же?
– Меня беспокоит, что теперь будет с домом, – с горечью сказала Елена. – Он разрушается, и решение Петра Алексеевича начать реконструкцию было спасительным для этого здания. Захочет ли теперь Галина Леонидовна начать работу, я не знаю. Но если этого не произойдет, то дому грозит гибель. А мы с ним успели подружиться.
Н-да, – не один Дмитрий Макаров был настолько лишен эмпатии, что, стоя над трупом, думал о продолжении проекта. Оказывается, его собеседницу тоже волновало, состоится ли реставрация. Что ж, ее можно понять. Этот проект способен кормить ее в течение года, как минимум. Разумеется, причина волнения кроется именно в этом. Дружба с домом – это же пустячок, сказанный явно для красного словца.
– Я кажусь вам странной? – спросила Беседина, видимо, читая по лицу Дмитрия как по открытой книге. – В нескольких метрах лежит мертвый человек, которого я хорошо знала, а я переживаю не из-за него, а из-за какого-то дома? Просто Петру Алексеевичу я уже точно помочь не могу, а вот спасти дом еще возможно. Не хотелось бы, чтобы у этого преступления было две жертвы, а не одна.
Преступление. Слово было произнесено. До этого момента Дмитрий даже самому себе не признавался в том, что было ясно с первого же взгляда, брошенного на лежащее на полу тело. Петра Беспалова убили, в этом не могло быть никаких сомнений. И вот над тем, кому мог помешать известный в городе бизнесмен, а также имело ли это отношение к Дмитрию Макарову, стоило поразмышлять.
С улицы раздался вой сирены, и за воротами послышался шорох шин. Дмитрий снова вздохнул, внутренне собираясь перед тем, через что им с Еленой предстояло пройти, и протянул ей руку.
– Вставайте, полиция приехала. И ничего не бойтесь.
Она посмотрела на него непонимающе, легко вскочила с крыльца, не прибегая к помощи, отряхнула ладони о джинсы и выпрямилась, с легким прищуром глядя на входивших в сад людей в форме. Дмитрий понял, что она совершенно точно не боится.
* * *
1806 год
Барон Курт фон Стедингк сидел в изрядно продавленном кресле в одном из своих покоев на одиннадцать комнат в доме, принадлежавшем когда-то знатному вельможе, балагуру и повесе Льву Александровичу Нарышкину. Слыл тот человеком веселым и хлебосольным, постоянно устраивал в своем особняке приемы, празднества и обеды. На них бывала даже императрица Екатерина Вторая, именно этот факт был истинной причиной того, что барон фон Стедингк после четырнадцати лет жизни в Санкт-Петербурге поселился в доме.
Сейчас особняком, имевшим два внутренних двора, большой зал с галереями и длинную анфиладу роскошных комнат, владел сын Нарышкина Александр Львович, но закатываемые здесь балы и пирушки, по-прежнему, считались первостепенными в столице. Дом был вообще постоянно открыт для гостей. Впрочем, шведского посланника при русском дворе Стедингка это вполне устраивало.
В доме Нарышкина он арендовал целый этаж и в свободное от основной работы, требующей передвижений по стране, время с удовольствием принимал участие в празднествах, а также и сам периодически организовывал балы, поскольку Швеция хотела выглядеть в глазах иноземцев значительной державой.
Особняк Нарышкина считался одним из красивейших зданий Санкт-Петербурга. Построенное в шестидесятых годах XVIII века архитектором Жаном Батистом Мишелем Алленом Де ля Мотом здание главным фасадом выходило на Исаакиевскую площадь. Центральный вход был исполнен в виде портика: четыре колонны тосканского ордера поддерживали оформленный кованой решеткой балкон второго этажа, а по бокам от дверей были установлены резные барельефы.
Парадная анфилада комнат занимала второй этаж и тянулась вдоль главного фасада. Здесь же располагался большой зал с колоннадой, поддерживающей хоры, и пилястрами из искусственного мрамора, а также гостиные с удивительной красоты изразцовыми печами, тоже украшенными барельефами – античными фигурами, которые Стедингк любил разглядывать. Во время балов он частенько останавливался перед той или иной печью, сам не зная, почему. Но именно здесь, в этих комнатах, ему лучше думалось над тайной, которую он приехал разгадать.
Свой этаж он снимал за тысячу рублей в месяц, но это была малая цена за возможность и вести жизнь на приличествующем его положению уровне, и исподволь собирать информацию о том, что произошло в этом доме четверть века назад. Точнее, 24 ноября 1780 года на церемонии бракосочетания дочери Льва Нарышкина, фрейлины двора Натальи, с графом Иваном Соллогубом. На венчании, как известно, присутствовала императрица Екатерина, именно в этот день лишившаяся одной ценной вещи. Очень-очень ценной, это шведский посланник знал как нельзя лучше. След именно этой вещи ему и предстояло найти.
Барон фон Стедингк искал знаменитый рубин Цезаря. Известный как «Большой рубин» или «Красный камень», он имел форму виноградной грозди. Родиной камня была Бирма, а весил он больше двухсот пятидесяти карат, что объясняло его огромную стоимость. Камень был оправлен в золотые виноградные листья и усики, а закрученный стебелек образовывал петельку-крепление, благодаря которой камень можно было носить в виде кулона. Листья неизвестный мастер покрыл зеленой эмалью, стебелек черной, и в целом это было не просто украшение, а произведение искусства.
