— Только, прошу тебя, не вздумай себя в этом винить. Проблема в Глебе, а не в том, что ты недостаточно красива или хороша. Вон, моя мать была потрясающей женщиной. Безумно красивой, женственной и пыталась постоянно менять себя, чтобы заново и заново влюблять в себя моего отца. Но…
Наконец-то я вспомнил. Поймал то воспоминание, которое ускользнуло от меня по пути в гостиницу.
Кроме завораживающей красоты, моя мать была очень разносторонним человеком. Или же, возможно, просто не могла заниматься чем-то одним слишком долго. Она не обязана была работать, отец бы обеспечивал ее (пусть и контролируя траты), но мама говорила, что ей жизненно необходимо постоянно знакомиться с новыми разными людьми, чувствовать все оттенки мира и ни в коем случае не быть похожей на других напыщенных жен миллионеров. Было ли это правдой, неизвестно. После всего, в самом конце, я догадывался, что это были лишь отговорки.
Кем она только не работала: и парикмахером, и барменом, и фитнес-тренером, и швеей, и еще много кем. Но последняя работа оказалась диджеем на радио. Смена у нее заканчивалась в три ночи, и я каждый раз отвозил ее домой, возвращаясь с гонок.
Обычно она засыпала почти сразу, сев ко мне в машину. Я часто, останавливаясь у здания радиостанции, бежал в круглосуточный за перекусом, а когда возвращался — она уже спала на переднем сидении.
С утра она убирала весь наш огромный дом и готовила еду (хотя отец и отстегивал определенную сумму на повара и уборщицу), а после еще и до трех ночи работала на радио. Потом я уже узнал, ради чего она так себя изматывала — собирала деньги. Хотела развестись с отцом и забрать с собой меня, юного оболтуса, у которого в голове только гулянки, девочки и тачки. Работать я не хотел, ввязывался в какие-то проекты друзей, которые постоянно прогорали. Тратил отцовские деньги, ни в чем себе не отказывая и не особо задумываясь о будущей жизни.
Все изменилось, когда мама погибла. Изменился я: опустился вначале на самое дно, а вынырнул другим человеком.
По завещанию, ясное дело, все деньги должны были остаться мне — я забрал их и уехал в другой город. Там открыл свой бизнес и теперь поднялся выше, чем стоял мой отец.
Может, обо всем этом рассказать Майе? Нет лучшего способа вернуть доверие, чем раскрыться. Я не стеснялся своего прошлого и ошибок. Вот они, мои родненькие, сделали в конце концов меня таким, каков я есть сейчас.
И я озвучил свои воспоминания, время от времени отправляя в рот сочные куски жареного мяса. Умолчал только о том, что в тот момент на трассе Майя напомнила мне одну из последних ночей, когда я забирал на машине маму после работы. Не знаю, почему именно она ее напомнила… Как ни странно, в моих машинах редко кто спит. Поздно вечером сам я девушек домой обычно не провожаю, а вызываю такси. Вот так задумался, даже не смог вспомнить, кто в последний раз спал в моей машине, кроме моей Майюни.
Нет, я обязан сделать так, чтобы она не вернулась к Глебу и не повторила печальную судьбу моей матери. Хорошо, что у них нет детей и уйти пока что намного проще.
Завтра, когда позвонит Глеб, я думал потребовать у него что-то материальное, даже затерялся в вариантах: взять денег, попросить поднять старые связи, чтобы он организовал гонку, или замахнуться на какие-нибудь интересные разработки компании его отца. Но теперь я отмел все три варианта и выбрал совершенно другой.
Но, прежде всего, необходимо не потерять Майю до завтрашнего дня.
Она давно доела и внимательно слушала о моей жизни, машинально вертя на тонких запястьях браслеты и время от времени поднося к губам бокал с красным вином, медленно им смакуя. Я изо всех сил старался смотреть ей только в глаза, хотя мой взгляд то и дело соскальзывал вниз, хотел в который раз пройтись по изгибам ее тела. Лучше пока что попридержать желания. Майя вроде в данный момент не собиралась подрываться и бежать, но кто ее знает. Желательно бы дальше держать ее разговором. Однако даже у меня — человека, у которого, можно сказать, была вполне насыщенная жизнь — не хватит историй до самого утра.
— И какой же бизнес ты открыл?
— Самых толковых ребят из своей компашки я забрал с собой. В другом городе мы нашли еще единомышленников — и создали игрушку.
— Игрушку?
— Гоночки, — я расплылся в улыбке. Потому что, черт возьми, гордился делом всей своей жизни. — Наша игра есть на всех платформах, пользуется популярностью здесь и заграницей. Но, прости, название не могу сказать. Секрет. Я не публичный человек и не хочу им быть.
На самом деле я еще любил скупать недвижимость и сдавать ее в аренду. Но об этом знал ограниченный круг лиц — те, кто в курсе, сколько у меня есть денег. Хотя можно сказать, что я страшный транжира и у меня редко когда лежат большие суммы на счетах. Ибо деньги лежать не должны. Если они лежат и не работают, то это то же самое, что отправить их в подвал к крысам. Поэтому только я получаю прибыль — покупаю машину, дом и еще отстегиваю своим программистам, художникам, рекламщикам и многим другим — всем, всем премии. Им приятно и в конкурирующую компанию их клещами не утащишь.
— Что-то я ни слова не слышала о ФСБ… — улыбнулась Майя, сощурив глаза. Ну, улыбается, уже хорошо. У меня даже на душе потеплело от ее улыбки.
— ФСБ началось несколько лет назад. А игрушку мы создали уже давно.
В ответ она медленно покивала. Повисла пауза. Думай, думай, ты, блин, заводила-кутила, курортный роман-хуман, ловелас-повелас… О чем говорить дальше? Думать, как назло, совершенно не хотелось. Я хорошо наелся, наболтался и задолбался терпеть компанию девушки, к которой нельзя прикоснуться. Один аппетит угомонился, зато с новой силой разгорелся другой, стоило только отвлечься от разговора. Еще и взгляд Майи, ушедший к картине над кроватью, стал виновен в том, что я вновь с жадностью принялся безнаказанно изучать ее тело.
Вот эта белая майка (или что оно такое… может, топ?) мне очень по душе. Так классно облегает грудь, бока и талию, что руки так и тянутся повторить изгибы. Она специально так оделась? Чтобы поиздеваться надо мной, паршивка.
Пока мы не оказались в моем номере, мне как-то легче дышалось. И терпелось. Но в этих четырех стенах и рядом с огромной кроватью просто невозможно постоянно сдерживать себя.
Черт, я выпил всего бокал, а уже пьян. Майя и того меньше — цедит треть бокала уже час. Старый, как этот мир, прием: взять алкоголь, чтобы расслабить и раскрепостить девушку. И теперь я пьян, а она трезва, как стеклышко.
Пьян я не только от вина. От закрытого пространства, которое, кажется, с каждой минутой, все сильнее сужается; от того, что могу любоваться этими красивыми карими глазами сколько угодно, пока травлю байки. Пьян от ее улыбки, от красного отпечатка вина на ее привычно розовых губках. Пьян от машинального движения ее руки, когда она с лица отбрасывает назад светло-каштановые пряди волос. Пьян оттого, что в каждую удобную возможность украдкой прикасаюсь взглядом к ее формам. Пьян от фантазий, которые взрывают мой мозг.
