И пока ехал Мартин, пока не откликался телефон Майи, я решил сделать два важных дела, невыполнение которых себе уж точно не прощу, если откину копыта сегодняшней ночью.
— Джекпот! — воскликнул я, войдя на кухню и оперевшись спиной о стену. Глеб и его дружок прокурор — те самые два «дела» — медленно повернули головы в мою сторону. Еще несколько секунд назад так мило ворковали на тему: «Братюнь, ты не парься, в суде все порешаем, ты только нормально денюжек отсыпь», — а теперь как воды в рот набрали. — Чего молчим? Слова закончились?
Совершенно не стесняясь, я подошел к столу, наполнил пустую рюмку коньяком и, бросив «Ваше здоровье», опрокинул ее в себя. Скривился — ну что за гадость? Хорошо, хоть вроде тепло прокатилось по телу, прогнало немного напряжение.
Подчеркнуто громко я водрузил рюмку обратно на стол. Ребята переглянулись, но дар речи к ним так и не вернулся.
Ну разве весело давать им в морду без прелюдии? Хоть бы возмутились тому, что я присоединился к попойке без предупреждения.
А, кажется, знаю, почему так пялятся на меня: рубашка измазана, в волосах, вполне возможно, листики торчат и взгляд наверняка шальной, безумный — то ли с луны свалился, то ли из дурки сбежал.
Может, их просто поднять за шиворот и лбами стукнуть? А что? Я могу. Но сначала выпишу им напутственную речь.
— Вас родители учили в детстве, что маленьких и слабых обижать плохо? А знаете почему? Потому что защищать маленьких и слабых моя задача, — говорил, показательно закатывая рукава рубашки, — а со мной лучше не связываться.
Эти двое сначала стали похожи на две тыквы — а потом прыснули со смеху. Содрогаясь в пьяном угаре, Глеб сказал:
— Ты себя в зеркало видел, трахарь-террорист хренов?
Я сделал вид, что шутка просто умереть не встать какая смешная. Вот только прокурор не оценил ее, хотя мог бы по-дружески улыбнуться. Вместо этого, поднялся из-за стола с серьезным видом — он явно был раза в три трезвее Глеба. Ну, значит, хорошо запомнит урок.
— Знаешь, — обратился к нему, — как долго может избавляться побитая женщина от психотравмы? Всю жизнь — и так и не избавиться. Думаю, несколько переломов, после которых ты не сможешь ходить, будет равносильно совершенному поступку.
— Что ты, что ты… — говорил прокурор, закатывая рукава голубой рубашки. — Я ее вовсе не бил. Просто наподдал несколько раз, чтобы рыдать перестала.
Вот сука! Я ему сейчас не только ноги переломаю, а еще и челюсть в крошево разобью, чтоб больше ни одна девушка на него не посмотрела.
Почувствовав, как от злости дрожит блок на даре, я глубоко вдохнул-выдохнул. Если сорвусь, то разнесу кухню, убью обоих и даже не замечу, как быстро. Нужно контролировать эмоции.
— Погоди, че, бля? — поднялся, покачнувшись, Глеб. — Ты мою Майку бил? — Несмотря на то что он был пьян, выпад рукой сделал быстрый и схватил опешившего прокурора за шиворот.
— Тихо, тихо, брат! — пытался оторвать руку Глеба от своей рубашки. — Ты же сам сказал, отбить у нее желание гулять на стороне. Да и не бил я ее сильно… Даже синяков не осталось.
— Ах ты пидор! — Крепкий кулак с такой силой впечатался в челюсть прокурору, что того откинуло через стул на пол. Глебу показалось мало, и он, отбросив стул, ринулся вниз, явно собираясь вмазать добавки.
Наблюдая за тем, как Глеб с особым остервенением избивает своего дружка, я думал: присоединиться или дальше наблюдать за бесплатным цирком?
— Иди сюда! — махнул рукой мне Глеб, приподнявшись. — Будем ломать падле ноги! — И сам схлопотал в челюсть от немного пришедшего в себя прокурора.
Нет, если еще и я присоединюсь, то это будет избиение младенцев. Наблюдая за тем, как эти два придурка метелят друг друга, я как-то даже начал чувствовать, что мой запал угасает, а здравый рассудок возвращается. Ну, сломаю я ноги прокурору, а Глебу челюсть. И что потом? Похвастаюсь Майе, какой я молодец? Лучше сделать все, чтобы выжить этой ночью, а потом поднять связи и постараться обоих упечь за решетку. А сейчас оставить дверь открытой и вызвать полицию. Пусть разбираются как хотят.
Стоило выйти из квартиры и отзвониться на 102, как экран ожил в моей руке, светясь именем «Майюньчик». Унимая дрожь в пальцах, я поставил разговор на запись и поднял трубку.
— Ну что, нервишки шалят? — спросил невидимый собеседник. Теперь ясно: не брали трубку, скорее всего, специально, чтобы я тут, сидя как на углях, дошел до того состояния, в котором делают необдуманные поступки. Пусть даже не надеются — меня сложно на такое сподвигнуть.
— Что вам нужно? — задал вопрос, собираясь делать вид, будто не ведаю, с какими людьми говорю и что они от меня потребуют. — Деньги? Сколько?
— Не, не. У нас другое условие: чтобы ты через пятнадцать минут приехал на адрес, который придет в смске. Опоздаешь хоть на минуту или приедешь не сам — девочка пострадает.
Пятнадцать минут?! Мартин с ребятами приедет только через полчаса минимум. Оттянуть время может не получится, но попытаться стоит. Я бросился вниз по лестнице, говоря:
— Я могу не успеть, если адрес в другом конце города.
— Ты ж гонщик. Все успеешь, если захочешь, — с каждым произнесенным словом я все больше убеждался, что уже прежде слышал этот голос, причем недавно. Вот только где?
— Откуда вы знаете, что я гонщик? Кто вы вообще такие?
— Мы больше любим живое общение. По телефону не то пальто. Приезжай — познакомимся.
— Подождите! — выкрикнул, ухватившись за поручень, и перемахнул через пролет. Уже первый этаж. Мимо консьержки пронесся стрелой и, пересекая двор под домом, сказал: — Дайте с ней поговорить. Пусть хоть два слова скажет. А то какая гарантия, что на той фотке не сидел двойник или она вообще в Фотошопе не состряпана. Вы могли просто украсть телефон и…
— Не может она говорить! Спит.
Они ее убили?! От этой мысли я словно налетел на невидимую стену и остановился, тяжело дыша и не слыша стука сердца. Всегда, когда кого-то похищают, дают сказать пару слов человеку! Это в их же интересах!
— Разбудите ее.
Тишина в трубке. Я знал, что на своих базах, где Охотники держат пленных ресемиторов, запрещается спать обычным людям. Потому что в случае ошибки в передаче дара от пленника до какого-то толстосума, который решил обзавестись уникальными способностями, он с большой долей вероятности улетит не туда. Эти конченные Охотники плодятся как саранча и до сих пор так и не могут догнать, как правильно перекидывать дар, — что логично, никто об этом им не расскажет. В итоге некоторые Охотники просто делают из ресемиторов рабов, другие же убивают их в комнате со спящим заказчиком в надежде, что дар ему перелетит. Так как среди слабых ресемиторов никто не знает процедуру передачи, а сильные не открывают секреты, случается чаще всего так, что пленные-то умирают, а дар улетает за пределы их базы. Дар вообще существо вредное и избирательное. Если в момент даже правильной передачи ему не понравится будущий хозяин, может улететь в поисках более лучшего варианта.
