Шамбалайцы желтолицые – те загадочные, продолжает Коля. Они сами про себя так и говорят: мы загадочные – и смотрят на тебя загадочно. И рыла загадочные делают. И все у них загадочное, в жизни не разгадаешь. А это у них религия такая. Рахманы для них родственные, но те не загадочные, а поклоняются цветку, который цветет на воде раз в году. Верят, что этот цветок дает блаженство. Если сильно верить и истово поклоняться, он, говорят, вырастет прямо на голове, и тогда впадешь в блаженство. А называется мандал-цветок, оттого рахманов еще кличут мандалайцами.
Песиглавцы, говорит, жутко страшные. У них везде колдуны, они мертвых из могил вызывают, а живых туда загоняют. Про них и рассказывать страшно.
А поп на это перекрестимшись.
С янкидудлями вот скушно. У них все длинное – руки, ноги, шеи, носы, и всюду эти носы суют. Но хоть и суют, а все равно скушно с ними. Все разговоры сворачивают на одну сторону: почему, говорят, у тебя не такие длинные ноги и руки и все остальное, как у нас? И глядят подозрительно, будто нелюдь какая перед ними. А у них и дома длинные в высоту, и идол, которого они почитают, в их главном городе стоит, раскорячимшись, с воздетой дубиной в руке. Длинный, как верста коломенская.
А антиподы, говорит, все наоборот делают, не как у людей. Когда у нас лето, они мерзнут, потому что у них зима. Там и детей рожают мужики, а бабы пьют пиво и деньги считают.
– Как так? – всплеснул поп руками.
– Да вот так, – Коля отвечает, – если с их мужиков штаны снять, у них естество-то бабье будет, а только в одежде не различишь. А к ихним бабам, которые деньги считают, я не лазил, может, там тоже гермафродитство какое. Когда у антиподов кого убьют, говорят – сам виноват, и вину его ищут, за что прибили. А который убил, тому они говорят, что это он из добрых намерений. Или под влиянием. А сам не виноват. Эти все порядки у них от олдерменцев завелись, – заключил Коля.
– Охо-хо, – поп вздыхает, – грехи наши тяжкие.
– А олдерменцам самим скушно, – продолжает Коля, – эти не как янкидудли. Они просто старые люди, так и прозываются. И все время потеху ищут для развлечения. А самая главная у них потеха теперь – День непослушания. Там они друг дружке витрины бьют и всячески другое имущество калечат. Убить тоже могут, и ничего им за это не будет, потому как день такой специальный – непослушания. А ничего бессмысленней и беспощадней олдерлянского непослушания нет, я его хорошо разглядел.
– Ох, – говорит поп и опять крест на себе кладет.
– А в гномьем государстве не понравилось мне. Они чужеземцев не любят, особливо из наших краев. Все присматривались да подглядывали, не хочу ли у них чего спереть. А сами жадные и плюются в спину. А это оттого, что они подземные сокровища прячут. Со всего мира их собирают и под землю заталкивают, а там стерегут в тайне. А это у них тоже религия такая – золотой телец. Сказывают даже, они в тех подземельях мировое владычество себе куют. А все может быть, – закончил Коля. – Только наши кудеярские клады гномье племя еще не все перетянуло к себе, оттого и злобятся на нас.
А поп со стула встал, рясу с крестом оправил и в книжищу на столе, которую Коле дал, пальцем тычет.
– Читай, – говорит, – благое вестие. Просвещен будешь в делах земной юдоли.
И ушел.
А Коля после в трапезную наведался, по позднему времени пустого хлеба получил, сжевал и за книжищу, зевнув, засел.
XVII
Кондрат Кузьмич после Дня города чуть подобремши был, как свалилась с плеч эта гора важных олдерлянских шишек. Хоть они и побратимские, а все равно за ними глаз нужен, чтобы чего не надо в Кудеяре не углядели да в расстройство от этого не пришли. А тут еще праздник, почитай, души для Кондрат Кузьмича – дивное озеро, всеми его чувствами извергаемое, высушивать станут да к тому же пользу народную с того иметь.
А господин иноземный советник Дварфинк уже к тому план во всех регулярностях и подробностях сопоставил, каких надо мастеров-умельцев из-за границы вызвал да Кондрат Кузьмичу особое приглашение в совещательный кабинет сделал. Как Кондрат Кузьмич пожаловал в поднятом настроении, так новую золотую фабержетку на брильянтах господину советнику поднес и в благодарностях за беспорочную службу при своей персоне расплылся. А господин Дварфинк с торжеством на лицевом вымени его к иноземным мастерам-умельцам подводит и знакомство совершает. А они втроем стоят, в перчаточных рукавицах да суконных мастерских фартуках, и золотую фабержетку на брильянтах глазомером оценивают.
– Это вот, – говорит господин советник и первого умельца Кондрат Кузьмичу показывает, – жрец-колдун из страны песиглавцев, мастер-класс высшей степени по тонким наукам. – И на ухо Кондрат Кузьмичу добавляет: – Рекомендую опасаться, страшной силы личность.
Кондрат Кузьмич песиглавцу пальцы в рукавицах вяло пожал да в лицевой фасад смотреть не очень стал, рыло больно скверное, темное, заросшее отовсюду. А голова на странность человеческая, только сплюснутая сверху и вся в пуделиных будто кудерьках.
Ко второму подошли, господин советник объявляет:
– Чернокнижный маг из Янкидудляндии, соотечественный мне, магистр-медиум высшего просвещения, адептус ордена Утренней звезды, специальный мастер из братства «Черепа и кости».
Кондрат Кузьмич и этому рукавицу пожал и спрашивает с некоторым интересом:
– Состоите в археологическом братстве? В нашем озере непочатый край для археологии.
– Да-да, – отвечает за умельца господин советник, – в своем роде он археолог, ясновидящий сквозь землю, тоже большой уникум. – А на ухо шепчет: – Рекомендую не сводить тесное знакомство – очень нестабильная личность, может наслать чего ни то.
А сам чернокнижный маг не только соотечественный господину советнику оказался, а соплеменный тоже, из гномов – ростом с невеличку, зато смотрит генералом.
– А это, – говорит господин Дварфинк про третьего иноземного мастера, – хранитель тайной мудрости из Олдерляндии, Достигший Света, специальный знаток широкого профиля в астральных и прочих науках. – И на ухо рекомендует: – Не заговаривайте с ним – посчитает невеждой. А сам молчун страшный, оттого как там, где Свет, слова мертвы.
Кондрат Кузьмич третью рукавицу пожал и скорее в сторону отошел, чтоб не подумали про него плохого и дураком не выставили. А господин Дварфинк в ладоши хлопнул и говорит:
– Вот такие наши заморские чудо-богатыри.
Кондрат же Кузьмич его в уголок отвел смутительно и там по секрету спрашивает:
– А отчего у богатырей такая специфичность тонкая? Знает ли кто из них водную технологию и инженерию?
– Будьте покойны, – отвечает ему советник, – специфичность какая надо и все потребное у них на уме и в ассортименте есть.
Но Кондрат Кузьмич все равно волнения не оставил, потому как ему это все необыкновенно было и беспокоил опиум для народа. А оттого он в уголке остался и в разговоре с заморскими богатырями дальше не состоял.
