Знакомая стойка. Зеркальная копия моей. Что, впрочем, неудивительно.
Как-никак у нас с ним один Символ на двоих.
***
За полтора месяца до этого.
— Подай мне! — провыл содрогающийся мужчина в яме. — Умоля-я-яю!
— Не ко мне, дружище. Уж извини.
— Выродок! Пусть выпадут твои глаза и отсохнет язык. Пусть вороны выклюют тебе печень, а волки растерзают…
Я не стал дослушивать, что мне еще пожелает этот симпатяга и лениво поднялся с края. По пути протянул руку и сорвал с дерева парочку сочных яблок. Мне не помешает, а пленнику бесполезны.
— Верно я говорю? — хрустнул я яблоком и подмигнул мужчине в яме.
В ответ на меня обрушился еще один поток ругани.
— Тоже так думаю.
Я погладил Цербера по мохнатой голове, угостил долькой — тот прихрумкивая сожрал ее в мгновение ока и теперь скулил, прося еще — а сам направился к выходу из пещеры. И только перед тем, как выйти, обвел своеобразную камеру прощальным взглядом. Хмыкнул, развернулся и пошел дальше.
Забавное наказание, конечно. В изобретательности отцу не откажешь.
Посредине крохотной пещеры располагаясь глубокая яма, на дне которой стоял скованный цепями по рукам и ногам пленник.
Это я предполагаю, что тот был скован. Потому что сам-то я не видел. Почему? Да потому что почти до самого верха яма была наполнена мутной зеленоватой водой. Есть у меня предположение, что раньше та было почище, может даже, кристально прозрачной, но… Эти годы давно прошли.
Так что как-то так. Мутная и зеленая.
Но на этом дело не заканчивалось. Прямо над головой пленника — причем буквально над головой, сантиметрах в тридцати, не больше — свисали ветви яблони. С роскошными спелыми плодами, конечно.
— Которые ты уже почти все сожрал, — пробухтел я, скармливая псине предпоследнюю дольку. — У тебя совесть есть?
— Гаф!
— Оно и видно.
Я погладил щенка по рыжеватой шерсти. Тот зевнул, ткнулся в меня мокрым носом и закрыл все шесть глаз. А нет, один все также посматривал на выложенную камнем дорогу под ногами, по которой мы топали последние пару минут.
Не доверяет новому хозяину? Даже обидно как-то.
Так вот. Обратно к пленнику.
Каждый раз, когда тот поднимал руки вверх и пытался сорвать себе завтрак, — или обед, или ужин, мои часы тут не работают — дерево прощально помахивало ему ветвями и разгибало ствол. С водой то же самое, только, как я понял, та просто исчезала.
Не знаю, не видел. При мне пленник только с деревом пробовал, и то, потому что заметил меня. Подозреваю, что он уже давно смирился.
Честно говоря, я его даже пожалел слегка. И если бы не знал, кто это такой, может быть даже помог. Фрукт бы кинул или жвачку. У меня вроде бы завалялась одна в дальнем кармане.
Вот только я знал, кто это такой.
Древний царь Сипил, Тантал. И его вечные муки.
Танталовы муки.
Кроме выражения, ублюдок знаменит тем, что раньше считался любимчиком Олимпийцев и постоянно приглашался на званные пиры. Вот только всезнающие боги не учли одного маленького момента. Совсем крошечного.
Тантал был наглухо поехавшим психопатом.
Вместо того, чтобы притащить с собой парочку друзей ну или как все уважающие себя домушники утащить божественное серебро, Тантал решил, что «Нет». Для него это слишком мелко. Несерьезно для настолько могучего царя и любимца великих богов.
Поэтому Тантал подумал— подумал, а потом его посетила гениальная мысль… А что если… И да, только не перебивай дорогая женушка… А что если я прирежу нашего сына, расчленю его на части, запихну в пирог, а пирог подарю богам? Гениально же, да?
Хотел бы я оказаться там, чтобы увидеть выражение на ее лице.
Но увы. Чего не знаю, того не знаю. Зато отлично знаю, что случилось дальше. Пока бедная женщина вовсю собирала вещи и звонила матери по голубиной почте, царь так и сделал. Показал, так сказать, любимому чаду с кем его дражайший отец проводит время.
Вот только к огромному удивлению Тантала боги подарок не оценили. Более того, они… разгневались? И сослали его вниз, в Тартар. На вечные муки.
— Кошмар, да? — пробормотал я, взбираясь на каменный утес. — Кто бы мог подумать, что боги такие скучные? И что так плохо строят дороги. А ты что скажешь?
— Фр-р-р-р…
Из-за воротника послышалось безмятежное фырчанье. Даже со всеми моими скачками по камням щенок умудрился заснуть и сейчас что-то бухтел, смешно дрыгая лапой и изредка облизывая нос.
— И для кого я распинаюсь? — тихо, чтобы не разбудить собаку, пробормотал я и подтянулся на еще один уступ. — Для себя, что ли?
— Ауф, — зевнул в ответ Цербер, не раскрывая черных глаз-пуговок. После чего отвернулся, свернулся калачиком и громко засопел.
Я хмыкнул.
Докатились. Даже с собакой и то не поговорить. Что дальше? Найду себе волейбольный мяч по кличке Уилсон? Ну нет, спасибо. Надо выходить к людям.
Кстати, о людях.
Чем дальше я карабкался по склону, тем больше я сомневался в правильности принятого решения. Да, Сизиф явно имел личные мотивы, когда указал мне на другую дверь. Как и тот второй мужчина, кем бы он не был.
Но даже ловушка предпочтительнее… Я презрительно посмотрел на каменный склон, по которому мне еще карабкаться минуты три.
Этого.
Что-то я постепенно начинаю ненавидеть скалолазание.
Но все плохое когда-то заканчивается — если ты не пленник Тартара, конечно — закончился и мой подъем. Я подтянулся последний раз и вылез на обширное каменное плато, за которым простирались клубы знакомого тумана.
Густого зеленого тумана. Прям, как у входа в Подземный Мир. Есть у меня подозрение, что он что-то вроде ворот между зонами. А это значит, что Асфодель уже близко.
Я бросил последний взгляд назад — за склоном простирались гигантские мраморные сооружения Тартара — и уверенно зашагал вперед. Только перед этим ухватил щенка за пузо и спустил его вниз. Тот смешно шевелил лапами в воздухе и недовольно пищал.
— Что ты на меня смотришь? Ты уже проснулся. Ходить полезно, так что не возмущайся.
— Уф?
— Нет, яблока больше нет.
Цербер протестующе гавкнул, демонстративно вздернул все три головы и потрусил вперед. Не оглядываясь и изредка путаясь в лапках. На меня он не смотрел.
Обиделся.
Впрочем, не прошло и пары минут, как щенок все забыл и, яростно виляя хвостом, носился за крысами. Которых попадались гораздо чаще, чем в Тартаре. И чем ближе я подтяпал к туману, тем больше их становилось.
