Вот оно что… Ко мне пришло понимание.
Хисако заключила сделку в тот день, в раннем детстве, на этих качелях. Она поднималась все выше и выше, и кто-то пообещал ей весь мир, если она готова отдать что-то взамен.
Она согласилась — и в следующее мгновение отпустила руки.
X
Я почти ничего не знаю о Макико Сайге.
В детстве я пару раз встречала ее в том доме; она производила впечатление послушного и тихого, но совсем не глупого ребенка. Такого, что всегда сидит в сторонке в одиночестве и наблюдает, как другие играют в шумные игры. Моя сестра тоже была любопытным ребенком, любила рассматривать что-то часами, но совсем не так, как Макико. Та была как камень. Словно пришла в это мир с полностью сформированными убеждениями и характером, и ничто не могло ее поколебать. Такой она была в детстве.
Когда она пришла побеседовать с мамой, я сперва не узнала в ней ту Макико-тян, что знала когда-то.
Я знала, что мама переписывалась с кем-то и собиралась дать интервью, но пока я ее не спросила, то не догадывалась, что это кто-то из наших знакомых, когда-то живших по соседству.
Мама хорошо ее помнила.
Мы все надеялись, что к тому моменту мама уже понемногу пережила потрясение от случившегося. Кажется, Макико связалась с ней как раз тогда, когда мама была готова с кем-то поговорить об убийствах.
Я решила, что это к лучшему. Было важно провести черту, чтобы наконец обрести мир и покой. Отец сперва был против, но мама успокоила его, и он сдался. В общем, она приходила к нам раз в месяц, беседовала с мамой по несколько часов.
Макико выросла в серьезную и аккуратную девушку. Я помнила ее ребенком, и с каждым ее приходом во мне крепло чувство, будто она совсем не изменилась с детства, разве что стала выше ростом.
Нет, она всегда приходила одна. С ней больше никого не было.
Я часто начинала волноваться, если мама вдруг плакала во время их интервью, но после она выглядела такой спокойной, словно облегчила душу, и я расслабилась. Сейчас я понимаю, что это было похоже на психотерапию, ведь до этого она никому не могла рассказать о тяжелых переживаниях прошлого. Даже отец в какой-то момент согласился, что это идет ей на пользу.
Но после выхода книги поднялась шумиха, и мама снова заперлась дома.
Мы были в ужасе, когда пошли слухи о том, что дело могут снова открыть.
Я винила во всем Сайгу. Она убедила нас в том, что собирает материал для диплома, и не предупредила, что будет издавать книгу. Мы с отцом пришли в ярость.
Мы хотели разобраться с ней, но мама заупрямилась и запретила нам.
— Хватит, все нормально, — говорила она. И так часто повторяла это, словно пыталась убедить саму себя. Нам пришлось отступить.
Когда поднялась шумиха, мама буквально заперлась в доме. Но это была не попытка спрятаться от остального мира, как после убийств; казалось, мама упорно размышляла о чем-то в одиночестве. Она выглядела спокойной. Проводила дни напролет, перебирая старые фотоальбомы и письма, приготовленные для интервью с Сайгой. Внезапно ее охватила какая-то суровость. Казалось, она была так погружена в свои мысли, что не слышала происходящего вокруг. Поэтому мы просто оставили ее в покое. Мы прекрасно знали, что разговоры быстро утихнут, стоит только начать их игнорировать. И та книга, и тяжелые мамины мысли рано или поздно будут забыты.
Ее образ стоит у меня перед глазами — мама сидит на татами перед низеньким столом и внимательно рассматривает фотографии в книге…
С Макико мы больше никогда не встречались.
Интересно, чем она занята сейчас? Не слышала, чтобы она писала еще книги.
XI
Нет, я не читала ту книгу.
Я впервые взяла ее в руки и быстро пролистала, только когда вы связались со мной. Для всей нашей семьи это была отвратительная книга. С другой стороны, мы всё никак не могли ее выбросить.
Как я уже говорила, до самой своей смерти мама не разговаривала об убийствах ни с кем из нас. Мы так и не узнали, почему она повторяла «нет, неправда» в тот день, когда детектив пришел попрощаться. Однако я видела по ее лицу, что за чтением книги она все больше и больше вспоминала о том ужасном дне.
Мама никогда не говорила о случившемся, но иногда могла неожиданно рассказать какую-нибудь деталь. Временами, после визитов Макико, она бывала так расстроена, что начинала беспокойно разговаривать сама с собой.
— Точно, был телефонный звонок, — как-то пробормотала она.
— Какой звонок? — переспросила я.
— Ну, в тот день, — коротко ответила мама.
Ее взгляд был задумчиво устремлен вдаль, глаза блестели.
— Точно, был телефонный звонок. Как раз во время тоста. Я тогда успела лишь немного пригубить; вкус был такой странный, подумала я… Но тут же отвлеклась на телефон и отставила стакан. Я всегда отвечала на звонки. Звук телефона был такой громкий и раскатистый; я боялась, что он испортит торжественную атмосферу праздника… У меня всегда был хороший слух, а телефон издавал характерный щелчок перед тем, как начать звонить. Услышав его в тот самый момент, как поднесла саке к губам, я сделала совсем маленький глоток и побежала поднять трубку.
— И кто же звонил? — поинтересовалась я у нее.
В тот день мама была непривычно разговорчивой.
— Женщина… молодая. Она не назвалась. Сказала что-то очень странное… что-то вроде «все ли здоровы?» или «что нового?», таким робким голоском… Я переспросила ее: «Кто вы? Кто звонит?», — но она снова сказала что-то странное. «Вы уже видели тощую собаку?» Я решила, что это какой-то розыгрыш, но тут мне резко стало плохо, закружилась голова. Казалось, весь дом разом погрузился во тьму. Только я успела подумать, что же происходит, как голос в трубке сказал: «Ах!», и связь оборвалась; тогда и я опустила трубку на рычаг. Перед глазами потемнело, меня стало нестерпимо тошнить…
Я не знаю, рассказала ли мама детективам об этом звонке. Она говорила так, будто впервые вспомнила о нем. Наверное, у нее были провалы в памяти.
Но и что с того? Раз кто-то звонит, чтобы узнать, все ли здоровы, значит ли это, что он знал о яде в напитках? Женщина могла звонить, чтобы удостовериться, что все приняли яд. Могла ли она назвать «тощей собакой» мужчину, который доставил напитки на праздник?
Возможно, у него действительно был сообщник. Возможно, именно женщина, сделавшая тот звонок, была настоящим преступником. Я еще долго не могла заснуть, ворочаясь в постели от тяжких мыслей после того, как мама рассказала мне о звонке. Может быть, стоило бы найти того детектива и рассказать ему, что я узнала, но он наверняка уже на пенсии. К тому же дело уже закрыто. Так что к утру я успела отказаться от этой идеи.
Помню, мама рассказала еще кое-что.
